Граница - в народных представлениях пространственный рубеж, разделяющий "свой" и "чужой" мир. Границами могут быть межа, забор, ворота, порог, окно, река и т.д. Граница бывает незамкнутой и замкнутой, видимой и невидимой. Замкнутость границы существенна в обрядах, связанных с эпидемиями, когда совершаются действия по защите от болезни и нечистой силы: опахивание села, обход (обегание) дома, двора, осыпание вокруг чего-либо зерном. Невидимая граница очерчивает расстояние, на которое распространяется звук (крик, шум) или свет от костра, куда достигает брошенный камень. Эта граница защищает людей от нечистой силы, волков,  змей и прочих гадов или от града. Способом создания невидимой и непроходимой для нечистой силы границы было очерчивание себя крýгом с крестным знамением и молитвой или с матерной бранью, словами типа чур и т.п.

 

             

 

 

      Для обозначения границы ставили межевой камень, крест, сажали дерево или ряд деревьев, бросали кости животных, уголь, вырывали канаву или могилу. Граница и пограничные знаки были неприкосновенны. В Черногории межевой камень нельзя было тронуть рукой или косой, и потому вокруг него был всегда островок целинной земли. Захват чужой земли считали непростительным грехом, верили, что нарушившего клятву с землей или неправильно определившего границу после смерти земля не примет, либо он ослепнет, либо умрут его дети. Хорваты и боснийцы считали, что вор будет н "том свете" носить присвоенную им землю на шее.

      На Русском Севере, на Дону на пропаханную межевую борозду сгоняли ребятишек и секли их, чтобы они помнили границу отцовского участка; ср. новгородскую поговорку: "Ты  меня не учи, я на межевой яме сечен!".

      На границе обитали и тем самым ее охраняли разные сверхъестественные силы. Кашубы верили, что граница - место пребывания духов - "страшков", которые сбивают людей с пути, или душ преступников, захвативших соседскую землю. Граница воспринималась как место сакральное и в то же время преисполненное опасности. При амбивалентности мифологической семантики граница становилась как местом совершения обряда и ворожбы, заговора, так и местом, куда уносили "опасные" предметы, в основном связанные с погребением и смертью.

 

 

             

 

 

      В Пиринской Македонии на границе добывали живой огонь или лечилидетей. Лужицкие сербы в Вальпургиеву ночь в полночь срывали траву с девяти границ и давали ее скоту, "чтобы коровы хорошо велись и был хороший удой молока". Они же отлучали ребенка от груди на границе - на камне при ущербном месяце. Справляя свадьбу, кашубы останавливались на границе села и по дороге на венчание, и на обратном пути, при этом исполняли три танца - так закреплялся переход молодых в иное семейное положение. Обряд вызывания дождя у украинцев на Буковине завершался также на границе 1.

        Согласно славянским мифологическим представлениям, река (забыть река) отделяет "этот свет" от "того света". У египтян образ "подземного Нила" был тесно связан со смертью, с душами умерших и судом над ними в в загробном мире. Аналогичную роль играют реки нижнего мира во многих других традициях:  Черная река смерти подземного царства Туони в "Калевале"; река забвения Лета в греческой мифологии. В некоторых традициях сама река выступает как божество, символизирующее высший суд (ср. Реку-Судию у хеттов или ханаанеян, обычай испытания водой - как одной из форм ордалии - "божьего суда"; так же объясняется и обычай клятвы при воде) 2.

 

 

             

 

 

                                                                * * *

     Телом мы входим в мир, телом его ощущаем. Первой реальной границей - еще до того как мы слышим слово "граница" и узнаем его смысл - становится граница нашего тела. Тело-в-мире беззащитно, однако наделено способностью не видеть, не слышать, не обонять, не осязать и не помнить то, что ему не нравится, что вызывает опасение, боль, стыд. Наш желудок моментально исторгает лишнее или то, что может отравить плоть; наша плоть постепенно исторгает чужеродное (напр., застрявший осколок). Мы инстинктивно (память зверя) чувствуем границу между своим и чужим телом, когда случайно оказываемся рядом; если эта граница бывает нарушена, зверь рычит и нападает, мы отходим в сторону или вынуждаем к этому другого. Адекватность ощущения границы своего тела может служить для бодрствующего человека тестом на "нормальность", признаком того, что он еще находится по ту сторону границы, отделяющей норму от безумия.

 

        Но, может быть, именно тело, его перинатальный опыт, провоцирует желание увидеть Мир в его изначальной "чистоте" ( tabula rasa ), в его не-оформленности, не-завершенности, не-татуированности узорами границ. Это желание может реализоваться в празднике - как временной отмене социальных, культурных ограничений, или же в прочтении Мира как Текста,  как всеединства и тождества внутренней и внешней реальности ("все во всем").  "Бог, солнце, Шекспир, коммивояжер, достигнув пересечения с собою в самой реальности, обретают самих себя... Себя, какими они в себе были неотменимо предобусловлены стать" (Д. Джойс, "Улисс", Эпизод 15).

 

 

            

 

  Есть граница, отмеченная днем рождения социального тела, дата, необходимая для статистика, прапорщика из военкомата и мастера по изготовлению надгробных памятников. Традиция заставляет меня ежегодно собирать гостей и вместе с ними радоваться - в тот день, когда перерезание "ленточки" и последовавший за этим крик возвестили о появлении нового трудоспособного члена общества; традиция заставляет меня помнить и верить в то, что значимо лишь мое появление на свет, и, одновременно, признать, что все, происходившее до этого - во тьме материнского лона - не значимо и как бы не существовало.

    В Гарбха (букв. "зародыш") упанишаде содержатся рассуждения о развитии зародыша в материнском лоне. Согласно выраженным здесь древнеиндийским представлениям, существо в состоянии зародыша помнит о своих  прежних рождениях и совершенных им добрых и злых поступках, но теряет эту память, рождаясь на свет.

      Институт инициации помогает заменить "память зародыша" социальной памятью того сообщества, в которое его новый член должен быть включен. Обретение новой памяти сопровождается нанесением татуировки - знаков, по которым различаются "свои" и "чужие", т.е. в своем основном значении - знаков границы. Можно вспомнить новгородскую поговорку: "Ты  меня не учи, я на межевой яме сечен!". В обоих случаях боль становится условием получения нового знания и, в свою очередь - условием нового рождения. Ср. др.-русск. сѣку, сѣчи и лат. seco "обрезать; покрывать резьбой; расцарапывать; сечь, бичевать; разделять, расчленять", а также лат. sacena "тесак жреца".

 

 

             

 

 

                                                                * * *

   В обыденном представлении событие - нечто имеющее начало и завершение. То есть событие расположено между двумя точками-границами "до-события" и "после-события".

       

          Большой камень упал в воду. Это - событие, начало которого - отрыв камня от скалы, завершение - погружение на дно моря. Таким может увидеть и запомнить это событие наблюдатель на берегу. Но кроме наблюдателя, участниками этого события являются скала, камень и вода. Для скалы начало события - не отрыв камня, а момент образования трещины; для камня падение в воду - не конец, а начало события его подводной жизни (стачивающие его острые края волны прибоя, принявшие его за свой дом моллюски, матерящийся лоцман и проч.); круги на поверхности воды, образовавшиеся после падения камня, еще расходились, когда внимание наблюдателя на берегу было уже привлечено другим событием.

 

          Из этого можно сделать вывод, что событие может быть ограничено лишь возможностями восприятия наблюдателей, и что точки-границы "до-события" и "после-события" будут отличными у разных наблюдателей, число которых может быть бесконечным. Следовательно, можно помыслить Событие, для которого границы "до-события" и "после-события" не актуальны.

 

        Причинно-следственная связь событий А В предполагает точку А как некий пункт отправления, и точку В как некий пункт назначения. Однако, в отличие от паровоза, двигающегося в пространстве и во времени, как правило, в одном направлении,  у события траектория движения может быть весьма сложной. Например, следствием безответной любви студента M. к белошвейке N. (событие А) явились следующие события: прыжок означенного студента с моста в Неву (событие В1); горе матери студента (В2); досада белошвейки отправившей студенту  в тот злополучный вечер письмо с приглашением (В3); гонорар, полученный журналистом O. за заметку о происшествии и пропитый им  в  ресторации  (В4);  стихи  поэта Р.:

                                            Тятя, тятя!

                                            Наши сети

                                            Притащили мертвеца...6)

 

    События организованы не линейно, но подобно расходящимся по воде кругам или тропинкам в саду. "Я подумал о лабиринте лабиринтов, о петляющем и растущем лабиринте, который охватывал бы прошедшее и грядущее и каким-то чудом вмещал всю Вселенную" (Борхес).

 

      Фарадей писал в "Химической истории свечи": "Вода - одна индивидуальная вещь, она никогда не меняется".

 

                                              Такие наши забавы,

                                              Бросал бы камешки в воду,

                                              Да что-то брызги кровавы...

 

                                                                * * *

      Бесконечный смех греческих богов объясним, среди прочего, тем, что для живущих в мире взаимосвязанных событий любой анекдот - "кстати".

 

      Несколько раз я рассказывал одну и ту же историю. Всякий раз пересказ был вплетен в канву следующей истории, формально никак не связанной ни с первой, ни со второй, ни с третьей (или же напротив - именно пересказываемая история и была канвой для всех последующих?). Всякий раз пересечение историй придавало новый смысл как пересказываемой истории, так  и предыдущим, уже рассказанным. И в этот раз, в разговоре о границе, этаистория окажется кстати - уже самим фактом неоднократного пересказа, поскольку пересказ есть интерпретация, а любая интерпретация, как мы знаем, бесконечна, безгранична.  Наша история началась в Китае в IV в. до н.э., была записана в "Цзо чжуани" - памятнике конца IV в. до н.э.  

 

        Итак, история, рассказанная в "четвертый" раз - кстати о времени и о границах во времени.

 

          Фань Вэньлань рассказал о событиях, произошедших в Китае, в 548 г. до н.э.: «сановник из княжества Ци, Цуй Чжу, убил циского правителя. Главный историограф сделал запись: "Цуй Чжу убил своего князя". Цуй Чжу разгневался и убил историографа за такую запись. Тогда два его брата повторили эту запись в хронике, и тоже были убиты Цуй Чжу. Когда же и последний,  оставшийся  в  живых  брат  историографа  написал  эту  же  фразу,  Цуй  Чжу  уже  не решился его убить. Нань Ши-ши (южный историограф), услышав о смерти придворного историографа и его братьев, взял бамбуковую дощечку и отправился в путь, чтобы сделать ту же запись, но, узнав на полдороге, что правильная запись все же сделана последним братом, вернулся домой. Так историографы выполняли свой долг» 4.     

 

        Чтобы понять эту историю, нужно знать, что зарождение историографии Китая связано с ритуалом гадания: регулярно составлявшиеся гадательные тексты включали наряду с упоминанием предмета гадания и ответа на заданный вопрос, так же и результативную часть, содержащую сведения о том, как проявились сделанные жрецом предсказания. В качестве материала для записи использовались бронзовые сосуды, гадательные кости и специальные таблички. Анализ некоторых текстов позволил установить, что сообщения предназначались не потомкам, а предкам. Для общения с предками существовал особый письменный язык, отличающийся от устного наличием осознанных специальных правил. Тексты составлялись во всех провинциях и затем передавались в столицу империи, в центральный архив, где множество текстов соединялись (формально) в единый Текст. Фактически же каждая сделанная запись становилась частью этого Текста в момент написания. И жрецы и их преемники-историки прекрасно осознавали возможные последствия неточности передаваемой предкам информации, и ради соблюдения установленных правил изложения событий могли даже пожертвовать жизнью.

       

        Сейчас нас в этой истории в первую очередь интересует восприятие события в культуре, для носителей которой нечто произошедшее неразрывно связано как с будущим, так и с прошлым (это тот случай, когда используемое здесь слово "неразрывно", следует понимать буквально: событие произошедшее, но не записанное/не запомненное [и то и другое обозначалось одним иероглифом цзи], разрывало время-пространство - "Распалась связь времен"). Рассмотрим с этой точки зрения путь, который должен был проделать Нань Ши-ши, "южный историограф". Историк начинает свой путь из того места, где уже знают о событии, и идет туда, где событие произошло (только там могла быть сделана запись положенной формы) и должен был закончить этот путь у предков (сделанная и отправленная как сообщение предкам запись на бамбуковой дощечке). Можно сказать, что путь историка - из "будущего" через "настоящее" в "прошлое". Но это такое будущее, в котором уже знают о событии и такое прошлое, где о событии еще не знают. Но тогда историк должен сообщить о событии, о котором он знает, но которое еще не произошло...

 

        Отметим еще, что историки не ощущали себя орудием возмездия, и жертва их не была жертвой во имя справедливости в доступном нам сегодня смысле. Здесь, как и  у пушкинского Пимена, который "Спокойно зрит на правых и виновных, / Добру и злу внимая равнодушно, / Не ведая ни жалости, ни гнева", - мы видим древнее и универсальное для прошлого отношение к закону как к космическому закону. С точки зрения этого закона-ритуала  возмездие для преступника имеет смысл лишь постольку, поскольку является частью ритуала. Наказание преступника не есть конец преступления-события. Круги расходятся по воде. "Отцы ели кислый виноград, а на зубах детей - оскомина". "Оскомина" - самый близкий, доступный зрению и памяти круг.

 






 

 

        Предшествующие и будущие эпохи и культуры имели и, возможно, будут иметь иногда схожие, иногда - отличные друг от друга представления о времени и временных границах.

        И.С. Клочков пишет: «Если для современного человека "смотреть в будущее" значит "смотреть вперед", то шумер или вавилонянин, глядя вперед, видел прошлое; будущее лежало у него за спиной. Данные языка подтверждают такую ориентацию, хотя, конечно, следует помнить, что в языке могут сохраняться чисто словесные формулы уже преодоленных представлений. Прошлое по-аккадски - ūm pāni (досл. "дни лица / переда"); будущее - ahrātu (образовано от корня 'hr со значением "быть позади").  Ahrātu  означает  также  "потомство". Интересны

             

Рис. 1

 

образования  от  корня  wrk  с  общим значением "находиться / двигаться сзади": (w)arku "оборотная сторона", "зад", "позднейший", "будущий", "за", "позади", "после"; arkā - "впредь" (темп.), arkiš - "назад" (лок.). Еще два примера: pānā - "прежде" (досл. "у лица"), ina mahar - "прежде" (досл. "впереди")». Далее И.С. Клочков, также основываясь на данных языка, попытался реконструировать связь понятий "прошлое" и "будущее" с понятиями "верх", "низ", "север", "юг", "восток", "запад" (рис. 1): «"Прошлое - то, что перед лицом - перед" мы связываем с понятием "восток" (акк. šadû; общ. сем. qhm - "древний / восточный", ср. акк. "прошлый год" -šaddaqhi/a (m) < šattu + qhm) и через него с понятием "верх"; возможно также, что образования от корня 'hr помимо значений "быть позади", "будущее" имеют и значение "запад" » 3.

                                                                * * *

 

 

 

 

      Размышления о времени Августина в XI книге "Исповеди": "Совершенно ясно теперь одно: ни будущего, ни прошлого нет, и неправильно говорить о существовании трех времен, прошедшего, настоящего и будущего. Правильнее было бы, пожалуй, говорить так: есть три времени — настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей душе и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего это память; настоящее настоящего — его непосредственное созерцание; настоящее будущего — его ожидание. Если мне позволено будет говорить так, то я согласен, что есть три времени; признаю, что их три. Пусть даже говорят, как принято, хотя это и неправильно, что есть три времени: прошедшее, настоящее и будущее: пусть говорят. Не об этом сейчас моя забота, не спорю с этим и не возражаю; пусть только люди понимают то, что они говорят и знают, что ни будущего нет, ни прошлого. Редко ведь слова употребляются в их собственном смысле; в большинстве случаев мы выражаемся неточно, но нас понимают (26)".
 

      Мысли Августина о времени-пространстве, в котором "ничто не преходит, но пребывает как настоящее во всей полноте", были хорошо понятны в Средневековье. Пространство карты мира той эпохи отличается от географического пространства карт Нового времени - это особое симультанное время-пространство, в котором соседствуют Троя (город, известный в то время только по мифам), Афины и Иерусалим, изображения Адама и Евы в Раю и картины Страшного суда. Точно так же была организована сцена средневековой мистерии. Сценическое пространство "Действа о Воскресении"(ХII в.) "развернуто по горизонтали, но ориентировано на вертикаль: ад и рай, расположенные ниже и выше уровня земли, проецируются на ее плоскость и подстраиваются под двухмерную геометрию сцены...Время лишено глубины и дано все сразу: будущее (посещение гроба, воскресение Христа, явление его ученикам) с его персонажами, с его топографией расположились на сцене с самого начала действия и ждет того момента, когда для него освободится место в драматическом времени"5. Персонажи "Действа об Антихристе"(ХII в.)располагались по окружности, на Западе, Юге и Востоке сценического пространства. Они представляли самодержцев "круга земного" а так же его религии: христианство, иудаизм и язычество. "Во время представления ни один новый актер не вступает на игровую площадку и ни один, исполнивший свою роль, не покидает ее. Нет воображаемого "за сценой", как нет перемен декораций или кулис" 6.

 

 

 

 

    Время средневековой мистерии безусловно отличается от обычного времени, в котором жили земледельцы, воины и священники Средневековья. Ритуал предполагал не отмену, но восстановление и укрепление существующих границ. Однако в тех случаях, когда совершались те или иные ритуализованные действия (жизнь человека была полностью подчинена ритуалу), временные и пространственные границы вновь "нарушались". Например, люди отправлялись искать целебные травы со словами: "Мы соберем травы и приложим их к ранам на теле Спасителя". Этими магическими словами целительница превращает себя в современницу страстей Христовых, целебную же силу трава обретает благодаря тому, что ее прототип был обнаружен на Голгофе (в Начале) 7 .

 

 

 

 

    Существует огромное количество исследований, посвященных  щиту Ахилла в "Илиаде", и, соответственно - попыток создания схем, на которых текст Гомера (описание картин на щите) получал графическое выражение. Свою задачу исследователи видели в том, чтобы правильно разместить все изображения, т.е. - как можно ближе к тексту: в центре земля и небесные светила, обод содержал реку Океан, разделенный пополам круг - изображение двух городов в мирное и военное время и т.д. Такая схема давала возможность рассматривать изображения последовательно, переходя от одного к другому, то есть графическая схема соответствовала принципу организации текста Гомера. На представленной здесь картине Q. de Quincy изображения даже разделены границами ("абзацами"). На первый взгляд, это единственно возможный метод реконструкции.

      Сомнения в корректности данного метода возникают, когда узнаешь, что щит в гомеровскую эпоху не был лишь частью вооружения. В "Семеро против Фив" Эсхила  Вестник  рассказывает в Прологе Этеоклу как семь полководцев перед битвой "Зарезали быка, в чернокаемныйщит/ Спустили кровь и, руки ею вымарав, /...Разрушить город поклялись". Вероятно, в этом ритуале использовался щит одного из полководцев - Амфиарая, который, помимо военных обязанностей, исполнял функции мантиса (прорицателя). У Амфиарая, единственного из семерых, щит не был украшен: "Из меди сплошь, простой, без всяких знаков круг" (Эсхил,  590). Не исключено, что отсутствие изображений на щите означало его зеркальность. На щите каждого из шестерых полководцев были изображения, которые не только и не столько украшали щит, сколько характеризовали его владельца, отражали его суть. Зеркальный (по нашей гипотезе) щит Амфиарая-мантиса должен был отражать суть событий, которые происходили, происходят и должны произойти.

        Вопрос (в контексте нашей темы границы) в том, что и как видел мантис, когда вглядывался в отполированную поверхность щита (или, может быть, в спущенную кровь быка?). С уверенностью можно сказать лишь то, что сознание мантиса во время камлания - измененное сознание, и то что артикулируется впоследствии как предсказание (ясное или загадочное, но в любом случае открытое для интерпретации), изначально представляет из себя конспект хаоса. Мантис должен увидеть всё и сразу. (В видениях, жанре христианской литературы, будущее реально присутствует в настоящем, что объясняет возможность визионеров говорить на любом языке, читать будучи неграмотными, предсказывать судьбы. В "Видении Тнугдала" странник обрел на миг чудесную способность одним взглядом охватить весь круг земной, а, узрев все сразу, получил обо всем увиденном ясное и полное знание. Данте, обретший в Раю способность к всевидению, так же увидел круг земной; при этом ему показалось, что река "Из протяженной сделалась кругла"(Рай ХХХ, 90,103)).

    На фреске из Помпей (ок.70 г. н.э. Неаполь, Нац. музей) Гефест показывает Фетиде щит, изготовленный для Ахилла. Мы видим сидящую нереиду и ее отражение на зеркальной поверхности щита.

 

 

 

 

    Сочинение "Ασπισ "("Щит Геракла") входит в корпус сочинений Гесиода, однако уже в  IV в. до н.э. этот текст не считался принадлежащим Гесиоду, а для современных филологов представляет собою "достаточно вычурное описание щита, подражающее знаменитому изображению щита Ахилла в "Илиаде", но сильно уступающее ему в художественности и чувстве меры". Но, если мы учтем, что это сочинение предназначалось для исполнения в Пагасейском святилище Аполлона, то будем вправе допустить, что автор, если и стремился кому-то подражать, то не "художественности" Гомера, но языку мантиса, для которого "чувство меры" было бы скорее недостатком, языку, наиболее естественному в святилище Аполлона (среди эпитетов Аполлона один из древнейших - Μάντις: ХХХIV Orph. Hym.).

      Описание щита Геракла начинается с указания на его целостность: щит "ни разу / Дальний иль ближний удар не пронзил"(140). В передаче световой символики автору определенно отказывает чувство меры. Щит назван "всеблещущим"(139), παναίολος (блестящий, совершенно пестрый, разнообразный) при αιόλος (проворный, верткий; сверкающий; пестрый) и Αiόλος (Эол, бог ветров); ср. и.-евр. корень ulu " uelu (вращать). Свет, исходящий от щита не просто "излучается", он "светит снизу": πολαμπς (142). "Внизу" щита находятся Аид, дракон, Эрида, Кера, поэтому свет, излучаемый щитом "пронзают", "теснят" (λήλαντο) "зловещие складки"(143) (κυάνου - у Гесиода эпитет Кер: "черные", "страшные"; πτυχή - складка; слой; ряд, нпр., кож, наложенных друг на друга, из которых состоял боевой щит).


    У круглого щита (его "Обод вкруг обтекал Океан" - 314) несколько центров, что объясняется определенной оптикой видения (чтение текста предполагало декламацию не в современном смысле этого слова, но как "спектакль", όψις). В "первом" (относительно вербального текста) центре щита - дракон: "Был посредине дракон и страх от него несказанный: / Часто взирал он очами, из коих светилося пламя"(144-5). Дракон Пифон сторожил прорицалище Геи и Фемиды в Дельфах. Аполлон, убив Пифона, основал на месте этого прорицалища храм (Hymn.Hom. 2,115-196). Гомеровский гимн к Аполлону(371-2) возводит имя Пифона к πύθω (гноить), поскольку змей, убитый Аполлоном, гнил на солнце и от него исходил отвратительный запах    ( "дыхание Пифона", воодушевлявшее дельфийских прорицательниц). В "Щите" мы так же видим изгнившие кости, принадлежащие мужам, которые сражались против Аполлона. Поскольку данный опсис соединяет три времени, рапсоду необходимо было показать и живого Пифона, и его изгнившие кости (здесь они принадлежат всем противникам Аполлона). Так он решает проблему симультанной организации пространства.

 

        На Олимпе, "в самом центре", на форминге играет Аполлон, а его окружает хоровод бессмертных (201-2). Колон (точка с запятой или двоеточие) в ст.201 заставляют говорить о том, что Аполлон находится не в центре щита, а в центре хоровода, однако обилие стихов в "Щите", считающихся поздними вставками, позволяет предположить и позднюю замену знака препинания,"сломавшую" из-за соображений "художественности" axis mundi.

 

    Рядом (209-211) можно было увидеть множество дельфинов, играющих в середине моря, однако после того как эти стихи были признаны "поздней вставкой", мы видим море без середины и всего двух дельфинов. Два дельфина более компактно располагаются на щите, чем множество дельфинов. Это делает изображение на щите, представленное как "изваянное" Гефестом на физически обозримой плоскости, более реалистичным, более "художественным". Ср. стремление исследователей представить изображения на щите Ахилла в виде схемы(14,175). Если наше предположение верно и перед нами поздняя филологическая игра, забывшая или захотевшая забыть "правила" имагинативных изображений, то и она дорогого стоит, поскольку так же принадлежит истории культуры.


    "Спайками", соединяющими отдельные картины "Щита" в единый опсис, служат слова ν ("там же") и πρ ("рядом"). Относительно последнего слова ценное замечание Плутарха: "дельфийцы считают, что останки Диониса хранятся у них, возле (или внутри - слово παρά очень разнообразно в своих значениях) прорицалища" (Mor. 365a (Isid. et Osir.35). Среди других значений πάρ отметим: "во время"; "вследствие", "из-за". Трудно представить, какой величины должны быть щиты Геракла и Ахилла, если все на них изображенное находилось рядом друг с другом. Эта "проблема" разрешится, если мы забудем о позиции внешнего наблюдателя и вместо того, чтобы уменьшать количество дельфинов, попытаемся увидеть изображения внутри щита, и не по частям, а как целое, не в физическом времени, которого требует повествовательная структура рассказа, а в особом времени мифа (μυθος - слово, речь, весть) - мгновенно.

 

                    Ю. М. Лотман  «Звонячи в прадѣднюю славу»

             (О природе чувства времени в древнерусской культуре)

                                                   

 

                                                           Примечания

Толстой Н.И. Граница. // Славянские древности. Этнолингвистический словарь под ред. Н.И.Толстого. Т.1. М.,1995, c. 537-540.

2    Топоров В.Н. Река// МНМ, Т. 2, с. 375.

3    Клочков И.С. Духовная  культура  Вавилонии:  Человек,  Судьба, Время.  М., М., 1983, с. 28-29, 162-163.

4    Карапетьянц А.М. "Чунь цю" и древнекитайский "историографический" ритуал // Этика и ритуал в традиционном Китае. М., 1988, с.136-142.

5    Андреев М.Л. Средневековая европейская драма: Происхождение и становление (Х-ХIII вв.) М.,1989? c. 160-1

6      Реутин М.Ю.Народная культура Германии: Позднее средневековье и Возрождение. М., 1996, с.127

7      Мирча Элиаде  Очерки сравнительного религиоведения. М., 1999, с. 278

 

 

 
 

 

 

 

 

 

 

       

 

 

       

 

       

 

 

 

 

 

 

 

 

       

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

         

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

           

Содержание | Авторам | Наши авторы | Публикации | Библиотека | Ссылки | Галерея | Контакты | Музыка | Форум | Хостинг

Ramblers.ru Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru Находится в каталоге Апорт

 ©Александр Бокшицкий, 2002-2006 
Дизайн сайта: Бокшицкий Владимир