Tabula rasa
-
(лат.- гладкая, чистая доска). Для написания нового текста на
восковой табличке старый текст стирался (сглаживался воск); в переносном
смысле tabula rasa означает уничтожение
старого смысла ради нового. Философы античности (Платон, Аристотель и др.),
средневековья (Альберт Великий), Просвещения (Дж. Локк) сравнивали
первоначальное состояние человека и его души с чистой доской. При этом,
разумеется, каждый автор привносил в метафору свой смысл.
Слово вещь этимологически связано с лат. vox
"слово, голос", следовательно, вещь, независимо от нашего к ней
отношения, обладает своим голосом, своей судьбой. "Нам не дано
предугадать как слово наше отзовется...". Могу ли я быть уверен, что
"слово наше" действительно "наше"? Кроме права владения вещью,
человек не лишен возможности "вслушиваться" в голос самой вещи, постигать
диалект ее места, ее времени: "...простор приготовляет вещам
принадлежать каждая своему "для чего" и, исходя отсюда, друг другу"
(М.Хайдеггер).
В латыни tabula - 1) доска, плита, таблица;
2) дощечка для письма; 3) запись, документ; 4) меняльный стол; 5) вотивная
табличка, памятная дощечка (в память о благодеянии богов); 6) доска для игры
(в кости и т.п.); 7) картина; 8) участок поля; 9) географическая карта; 10)
pl. складки одежды (Тертуллиан "О плаще" ;
при tabella - веер). Значения слова
tabella в основном совпадают со значениями
tabula. Укажем лишь на одно исключение: "дощатая колыбель". Овидий
пишет о колыбели, спущенной на воду с младенцами Ромулом и Ремом:
quantum fati parva tabellae vehit! какая (великая)
судьба на маленькой дощечке!
Слово Платону:
"Сократ. Так вот, чтобы понять меня, вообрази, что в
наших душах есть восковая дощечка; у кого-то она побольше, у кого-то
поменьше, у одного из более чистого воска, у другого - из более грязного или
у некоторых он более жесткий, а у других помягче, но есть у кого и в меру.
Теэтет.
Вообразил.
Сократ.
Скажем теперь, что это дар матери Муз Мнемосины, и, подкладывая его под наши
ощущения и мысли мы делаем в нем оттиск того, что хотим запомнить из
виденного, слышанного или самими нами придуманного, как бы оставляя на нем
отпечатки перстней. И то, что застывает в этом воске, мы помним и знаем,
пока сохраняется изображение этого, когда же оно стирается или нет уже места
для новых отпечатков, тогда мы забываем и больше уже не знаем... И вот что,
как говорят, происходит отсюда. Если в чьей-то душе воск глубок, обилен,
гладок и достаточно размят, то проникающее сюда через ощущения
отпечатывается в этом, как говорил Гомер, сердце души, а " сердце" (χέαρ)
не случайно звучит почти так же, как воск (χηρός), и возникающие у таких
людей знаки бывают чистыми, довольно глубокими и тем самым долговечными. Как
раз эти люди лучше всего поддаются обучению, и у них же наилучшая память,
они не смешивают знаки ощущений и всегда имеют истинное мнение... Когда же
это сердце, которое воспел наш премудрый поэт, космато или когда оно грязно
и не из чистого воска и либо слишком рыхло, либо твердо, то у кого оно
рыхлое, те хоть и понятливы, но оказываются забывчивыми, те же, у кого
твердое, - наоборот; у кого же воск негладкий, шершаво-каменистый,
смешанный с землей и навозом, у тех получаются неясные отпечатки. Неясны они
и у тех, у кого жесткие восковые дощечки, ибо в них нет глубины, и у тех, у
кого они чересчур мягки, ибо отпечатки, растекаясь, становятся
неразборчивыми. Если же ко всему тому у кого-то еще и маленькая душонка, то,
тесно наползая один на другой, они становятся еще того неразборчивее" (Теэтет
191 c-e; 194 c - 195 a).
В диалоге "Филеб",
где также как и в "Теэтете", речь идет о знании и об истинном знании, Сократ
сравнивает душу с книгой: "Память, направленная на то же, на что направлены
ощущения, и связанные с этими ощущениями впечатления кажутся мне как бы
записывающими в нашей душе соответствующие речи. И когда такое впечатление
записывается правильно, то от этого у нас получаются истинное мнение и
истинные речи; когда же этот писец сделает ложную запись, получаются речи,
противоположные истине" (Филеб 39а). Дальше Сократ говорит, что в наших
душах есть и еще один мастер - "живописец, который вслед за писцом чертит в
душе образы названного".
Хосе
Ортега-и-Гассет реконструирует ситуацию возникновения метафоры "восковая
дощечка". Допустим, мы смотрим на горный хребет Гуадаррамы. Высота его -
около 2000 м. Тот факт, что мы видим, осознаем, воспринимаем гору,
свидетельствует о том, что в данный момент эта гора "находится" в нас. Но
каким же образом может войти гора высотой в 2 тыс. м в сознание,
которое вообще не есть пространство? Для человека древности отношения между
человеком и воспринимаемым им объектом аналогичны отношениям между двумя
физическими предметами, один из которых при соприкосновении с другим
оставляет на нем свой отпечаток. Метафора печати, оставляющей на восковой
поверхности свой оттиск, укоренилась в сознании эллинов и определила на
многие века развитие философских идей.
На первый
взгляд, в этом учении нет никакой предвзятости в определении статуса
субъекта и объекта. Но при ближайшем рассмотрении мы замечаем, что роль
субъекта ущемлена. Согласиться с тем, что материальный объект может
оставлять свой отпечаток на нематериальном, - значит уравнять их природу, то
есть принять всерьез аналогию с воском и печатью.
В античном
представлении о мире "Я" не играет большой роли. Греки вообще не
пользовались этим словом в своих философских сочинениях. И грек, и римлянин
искали нормы поведения, этический закон в соответствии человека космосу.
Стоики, унаследовавшие классическую традицию, учили жить в согласии с
природой, быть, как она, цельным и невозмутимым. "Я", вытянутая вперед рука
слепца (Аристотель прямо сравнивает душу с рукой), ощупывает пути
Вселенной, прокладывая тропинки для своего продвижения.
Возрождение,
которое не было возвратом к античности, как многие утверждают понаслышке,
преодолело это учение. Оно инвертировало отношения между субъектом и
объектом. Образ покрытой воском дощечки несовместим с возрожденческим
представлением о сознании. На смену метафоре печати приходит метафора сосуда
и его содержимого. Объекты не попадают в сознание извне, они содержатся в не
самом; это идеи.
Античная
философия наибольшее значение придает чувственному восприятию. Новое время
сосредоточено на воображении. В его концепции не объекты движутся в
направлении к субъекту, а субъект сам их в себе возбуждает. Стоит только
захотеть - и мы извлечем из небытия кентавра, который галопом, пустив хвост
и гриву по весеннему ветру, помчится через изумрудные луга за неуловимыми
тенями белых нимф. Таким образом сознание есть творчество.
Итак, Фортуна
вдруг обернулась к "Я" своим лицом. Как в восточных сказках, нищий проснулся
принцем. Лейбниц осмелился назвать человека маленьким богом. Кант сделал "Я"
высшим законодателем Природы. А Фихте, с его склонностью к крайностям,
возвестил, что "Я - это все" 1.
В Книге Притчей есть
Песнь Премудрости: "Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий
Своих, искони: от века я помазана, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще
не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Я
родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда еще Он не
сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он
уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу
бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны,
когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда
полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею и была радостию
всякий день, веселясь пред лицом Его во все время, веселясь на земном кругу
Его, и радость моя была с сынами человеческими" (Пр. 8, 22-31).
Апокалипсис это, как
сказано в его первом стихе, - "Откровение Иисуса Христа, которое дал ему
Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал,
послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал
слово Божие и свидетельство Иисуса Христа, и что он видел". В экспозиции
Русского музея Петербурга находится четырехчастная новгородская икона
XV в., одна из деталей которой называется
"Евангелист Иоанн диктует Прохору".Прохор по преданию был учеником ап. Петра
и спутником и писцом ап. Иоанна Богослова. С последним он разделил
заточение на о-ве Патмос и записывал видения Иоанна (Апокалипсис). В
миниатюре из Евангелия Хитрово "Иоанн диктует Прохору" (XIV
в.) отсутствует содержание записи, что открывает простор для
интерпретаций, в том числе и той, которая настаивала бы на записи
Апокалипсиса. Слова Иоанна: "Я был в духе в день воскресный..."(Отк. 1,10)
согласно традиции православной экзегезы означает "исступление, экстаз,
сошествие некой духовной харизмы на человека". В.В.Савчук по этому поводу
отмечает: "находясь в экстазе, невозможно описывать его, так же как невозможно
кричать и одновременно записывать боль, от которой
кричишь...откровения Иоанна требовали голоса, говорения; жизненная правда
их изображения не выдерживала насилия монотонной регламентируемости письма,
методичной беспристрастности его правил. Изображение непосредственности
видения-письма во имя наглядной правды преодолевается введением
дополнительной фигуры, наделяемой лишь одной функцией, функцией записи,
оставляя Иоанну способность видения-говорения"2.
Если интерпретировать
творение мира как запись текста, а состояние Премудрости-Художницы, ее
"веселье" на земном кругу, как пребывание "в духе", возникает вопрос: кто
"Автор" и кто "Писец"? Во всяком случае, фигуру Художницы нельзя исключать
из числа причастных к тексту Апокалипсиса (Бог-Христос-Ангел-Иоанн-Прохор):
связанная с "началом пути", с созданием "первотекста", она не могла
игнорировать текст последний. Фигура Прохора представляется мне не
столь однозначно функциональной, не столь механистичной. Прохор - спутник и
писец Иоанна, но одновременно и "марионетка Бога", непосредственный
исполнитель Его воли и роли. Прохор - последний в земном "хороводе" (ср.
προχορεύω - плясать впереди, т.е. руководить пляской).
Напомню, что наша тема: "tabula rasa" и еще один
ее разворот связан со словарными значениями слова
tabula, среди которых есть и значение стол (ср. англ.
table).
ССЫЛКИ
1. Ортега-и-Гассет Х. Две великие метафоры //
Теория метафоры. М., 1990, с. 68-80.
2. Савчук В.В. Кровь и культура. СПб., 1995,
с.122.
|
|
