|
На
следующих страницах:
Культура:
Pro et contra.
И. Смирнов. Дух отрицанья
(критика культуры в XX веке)
Вяч.
Иванов, М. Гершензон. Переписка из двух углов.
Н. А.
Цветкова. Дискурс «культурного империализма»
В. Рабинович. Культура как творчество
А. Я. Флиер
Культура как репрессия
Фундаментальные проблемы культурологии: В 4 т. Том I:
Теория культуры /
отв.
ред. Дм. Спивак. - СПб.: Алетейя, 2008, с. 242-250
В традиционных культурологических исследованиях принято сосредотачивать внимание
главным образом на креативных функциях культуры и той части регулятивных, что
имеют более или менее конструктивный характер. Подобная ориентация внимания
вполне понятна: культура ценна для нас тем, что с ее помощью мы упорядочиваем
окружающий мир, наши представления о нем, а также межличностные и межгрупповые
отношения.
Но если отвлечься от этого заведомо апологетического взгляда, то обнаруживается,
что культура в той же мере полна запретов, табу и иных ограничений свободы
человеческой деятельности и мысли и даже репрессивных мер. В каких-то случаях
эти запреты имеют вполне утилитарные социальные основания (не убий, не укради,
не нарушай принятых порядков общежития и пр.), в иных — сложились случайно, в
силу какого-то частного стечения обстоятельств (запрет на поклонение «золотому
тельцу» и прочие религиозные предписания, статусные ограничения младших по
должности, лингвистические нормы и запреты и пр.).
То, что общество посредством культуры управляет человеком и воспрещает ему те
или иные действия и мысли, более или менее целенаправленно исследовали
преимущественно французские постструктуралисты, и среди них более всего — Мишель
Фуко и Жан Бодрийяр 1. Например, получила известность «гипотеза подавления»
Фуко, согласно которой коллектив всегда стремился подавить индивида законами,
традициями, обычаями, нравами и в особенности разрешенными и запрещенными
формами сексуальности 2.
Культура — не живое существо, и у нее не может быть собственных целеустановок.
Цели есть у общества, которое реализует их с помощью разных инструментов, и
одним из наиболее универсальных является культура. Но все-таки если попытаться
среди целей, реализуемых обществом с помощью культуры, выделить основные, то в
число главных, несомненно, попадет и такая оригинальная сверхзадача, как
избавление человека от следов его животного происхождения. Так сказать,
дезанимализация человека, преодоление наследия того, что человек — это еще и
биологическое существо, а конкретно — млекопитающее (Homo sapiens), несущее в
себе весь набор черт, свойственных высшим млекопитающим.
Хотя дарвиновская теория происхождения человека от приматов была опубликована
только 1871 г., вопрос о каком-то загадочном сходстве внутренней физиологии
человеческого тела с телами высших млекопитающих, а возможно, и о родстве с
ними, был очевиден уже
-------------------------
1 Фуко М. История сексуальности // М. Фуко. Вопя к истине. М., 1996; Фуко М.
Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1994; ФукоМ. Надзирать и
наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999; ФукоМ. История безумия в классическую
эпоху. СПб, 1997; Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995; Бодрийяр Ж. К критике
политической экономии знака. М., 2004; Baudrillard J. Simulakres et simulation.
P., 1981.
2 Фуко M. История сексуальностию Т. I.
243
для людей первобытной эпохи. Можно предположить, что это было одной из причин
рождения тотемистических представлений о происхождении того или иного сообщества
от какого-либо животного предка, так же как и причиной зооморфности многих
божеств на заре цивилизации. Сходство некоторых проявлений человеческой натуры с
животными было совершенно очевидно для людей античной и средневековой эпох,
общавшимися с животными гораздо ближе, чем современные жители мегаполисов.
По всей видимости, задача «дезанимализации» стала актуальной для религий
постмифологической эпохи, жестко отделивших человека от природы, а затем и
культур «послеосе-вого времени» (с середины I тысячелетия до н. э. и далее).
Недаром во все последующие века наиболее культурным и высокодуховным считался
человек, полностью подавивший в себе все животные инстинкты и доведший себя до
пределов физиологической аскезы. «Я мыслю, значит, я существую!» — изрек Р.
Декарт, кстати, известный апологет возвращения к природным началам человека 3.
Но Дарвин к тому времени еще не родился; отсюда и представления Декарта о том, к
чему следует вернуться, были весьма туманны.
Назвать человека животным (ослом, собакой, змей) или подчеркнуть какие-то
элементы сходства с животным в культурных традициях христиан, мусульман и иудеев
(приверженцев религий т. н. «авраамического корня») было явным оскорблением.
Здесь следует обратить внимание на то, что сравнение человека с неодушевленным
предметом (тверд как скала, ярок как солнце и т. п.) было формой похвалы, а
сравнение с животным (элегантен как корова) — оскорблением. И это не случайно.
Потому что в этом была доля правды, явная для всех, но табуированная, запретная
для публичного обнародования.
В числе же собственно биологических (т. е. животных) проявлений человека следует
выделить четыре главных:
— рождение и вскармливание младенцев по модели млекопитающих;
— пополнение энергозапаса (т. е. еду и отдых);
— индивидуальную смертность;
— инстинкт размножения (сексуальность).
Отношение культуры к проблеме рождения и вскармливания детей всегда отличало то,
что об аналогии с животными здесь вопрос и не ставился (хотя на самом деле здесь
наша близость наиболее очевидна), а проблема репродукции людей в максимально
возможных количествах до XX века была предельно актуальна. Не забудем, что до
середины XIX века медицины в современном ее понимании фактически не было, и
уровень детской смертности, как минимум, превышал 50%, что стимулировало женщину
даже в XIX веке рожать более 10 раз, а в первобытном обществе, когда женщина
жила примерно 30 лет, она рожала не менее 15 раз за жизнь (т. е. фактически
ежегодно; такая предельная нагрузка на организм и являлась одной из причин
сравнительной ранней женской смертности). Но это было ее долгом перед обществом
в целом и обсуждению не подлежало.
Отношение культуры к восстановлению энергозапаса человека имеет большой разброс
позиций от крайностей эпикурейства до столь же крайней пищевой аскезы, принятой
во многих религиях мира (особенно среди монашествующих), постов и прочих пищевых
ограничений. В XX веке в этот вопрос вмешалась еще и медицина, которая, опираясь
в основном на опыт восточ ных религиозных практик, предлагает свои
оздоровительные диетологические системы.
--------------------
3 Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950. С. 480.
244
Не будучи медиком, я не берусь судить, насколько пост или диета полезны для
организма человека. Предположим, что полезны. А вот то, что они в большей или
меньшей мере вредны для его психики, — это самоочевидно. Человек, изнуряющий
себя искусственными самоограничениями, сам вырабатывает в себе определенные
формы психопатического отношения, к тому, чего он себя лишает. Вся
психоаналитика XX века в той или иной форме свидетельствует об этом 4. Вывод
самоочевиден. Если хочешь быть физически здоровым, ограничивай себя во всем
мыслимом и немыслимом. Но если хочешь быть психически нормальным напротив, ни в
чем себя не ограничивай. Вот и весь выбор.
Так или иначе, восстановление энергозапаса является необходимым условием
существования человека. И сколь его не ограничивай, полное воздержание от еды и
отдыха ведет к неминуемой гибели, что всегда рассматривалось и в правовой, и в
гуманистической, и в религиозной мысли как преднамеренное убийство или
самоубийство и этически не поддерживалось (считалось грехом). Вместе с тем,
воздержание до пределов, не угрожающих жизни (т. е. подавление в себе животного
инстинкта к насыщению), напротив, приветствовалось как одно из проявлений
торжества духа над плотью. С современных реалистических позиций трудно понять,
какое торжество духа заключено в чувстве голода, и почему голодный — духовней
сытого.
Наверное, этот вопрос лучше оставить для дискуссии философов и богословов, а сам
я, как антрополог, отношусь к нему как надуманному и очень далекому от реалий
повседневности. В этом отношении бытовые народные традиции, требующие прежде
всего накормить гостя, гораздо ближе к жизни. Исторически выявилось лишь то, что
голодный гораздо агрессивней сытого, и гораздо дешевле его накормить, чем
терпеть последствия агрессии.
По-своему самой сложной является проблема индивидуальной смертности. Нам не
известно отношение животных к этой проблеме, но, судя по развитому инстинкту
самосохранения, они, безусловно, стремятся избегнуть преждевременной гибели. Тем
не менее животные проявляют чувство отторжения по отношению к своему умершему
собрату, по возможности обходят его тело стороной, а в некоторых случаях и
очищают свое жилище от мертвых тел (например, муравьи)5.
Археология и этнология утверждают, что первый интеллектуальный и
образно-символический интерес к смерти относится к эпохе существования
неандертальцев 6. Им принадлежат первые захоронения и даже символическое
оформление могил (условная датировка — примерно 60 тысячелетий тому назад), что
трактуется многими учеными как зарождение ранних еще проторелигиозных воззрений
7. Впрочем, этот вопрос находится еще в стадии научной дискуссии 8.
-------------------------
4 Дольник В. Р. Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в
компании птиц, зверей и детей. М. СПб., 2004. С. 48.
5 Першиц А. И., Монгайт А. Л., Алексеев В. П. История первобытного общества. М.,
1982. 6 Ламберт Д. Доисторический человек. Кембриджский путеводитель. Л., 1991.
7 Назаретян А. П. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры
(Синергетика исторического процесса). М., 1996; Дольник В. Р. Непослушное дитя
биосферы.
8 Малиновский Б. Сексуальная жизнь дикарей Северно-Западной Меланезии // Б.
Малиновский. Избранное: Динамика культуры. М„ 2004.
245
Так или иначе, но на протяжении истории именно эта проблема лежала в подоснове
всякой религии: является ли смерть полным исчезновением человека и существует ли
какое-то посмертие? Как известно, практически все религии в разных формах
развивали теорию посмертного существования, основанную на идее души —
внетелесной (и, видимо, внебиологической) составляющей человека, которая при
тех или иных условиях в тех или иных формах будет существовать и после
физической смерти тела. Следует сказать, что эта экзистенциальная парадигма
являлась очень важной психико-компенсаторной позицией, морально поддерживающей
людей; и заслуги религии, как системы психологической компенсации, особенно для
людей с низкой индивидуальной конкурентоспособностью или с плохим здоровьем,
здесь трудно переоценить.
И хотя физическая индивидуальная смертность была непреодолима, теоретически
обоснованное посмертие опять-таки проводило непреодолимую грань между человеком
и животным; для животных никакое посмертие не предусматривалось (кроме как в
теории реинкарнации, согласно которой душа умершего человека могла переселиться
в любой объект, включая и животного; а значитл многие животные — есть точки
переселения душ некоторых умерших людей; вопрос о наличии души у самого
животного и ее реинкарнации в теории не рассматривается).
Однако самым серьезным предметом социокультурной регуляции и даже репрессии в
преодолении животного наследия стала человеческая сексуальность. Причем началось
это очень рано, по крайней мере, со времен кроманьонцев — т. е. самых ранних
представителей вида Homo sapiens.
Принято считать, что в ранних родовых общинах господствовал полныйЛ ничем не
ограниченный промискуитет. Но это не совсем так. Судя по некоторым
этнографическим данным, уже в этот период действовал запрет на межпоколенные
интимные связи, т. е. между родителями и детьми 9. Затем, когда с опытом многих
поколений пришло знание об опасности близкородственной репродукции, люди перешли
на так называемую дуально-фратриаль-ную систему брачных связей. В соответствии с
ней между двумя родами, живущими в реальной досягаемости друг от друга,
заключался своеобразный союз, по условиям которого все мужчины рода А имели
право на всех женщин рода Б и наоборот, а внутриродовые брачные связи
(экзогамия), напротив, были запрещены 10.
Поскольку установление персонального отцовства при такой системе было
невозможным (все женщины рода А были сексуальными партнерами всех мужчин рода Б
и наоборот, т. е. имела место просто ограниченная форма промискуитета), то
ребенок разделял судьбу матери (т. е. относился к ее роду), и именно в этом и
заключался знаменитый матриархат. Хотя уже через несколько поколений большинство
представителей обоих родов становились отдаленными кровными родственниками, но
все-таки непосредственные сексуальные контакты между родителями и детьми,
родными братьями и сестрами (и рождение детей, зачатых при подобных контактах)
при этой системе исключались.
------------------------
9 Шнирельман В. А. Демографические и этнокультурные процессы эпохи первобытной
родовой общины // История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой
общины. М., 1996.
10 Бахолдина В. Ю, Происхождение человека. М., 2004.
246
Далее, с наступлением эпохи неолита (10 тысяч лет тому назад) образовалась
патриархаль ная нуклеарная семья (по некоторым предположениям, вначале гаремная
11). В этих новых условиях женщина стала неотъемлемой собственностью своего мужа
(как сексуальной, так и хозяйственной), любые формы внебрачного секса религия
объявила смертным грехом а со циальные нормы преследовали со свойственной тому
времени жестокостью. Именно в это время и формируется свод нравов, запрещающих
добрачные сексуальные связи (по край ней мере, для женщин), создается фольклор,
воспевающий девственность как высшую добродетель, а любое проявление
сексуальной свободы (опять-таки у женщин) почти всегда ка ралось смертью 12. В
качестве примера вспомним евангельский эпизод с Марией Магдалиной чья
распутность чуть было не привела к ее убийству толпой религиозных фанатиков.
Именно в это время профессия проститутки, легендарно считающаяся древнейшей,
родилась и оказалась социально востребованной (в предшествующую эпоху
сексуальная близость была столь легко доступной, что заработать на этом было
практически невозможно) Как правило, проститутками становились вдовы (по
условной оценке историков, в варварскую эпоху почти каждая вторая женщина к 30
годам уже теряла мужа 13), которые просто не имели другого способа прокормиться.
На их образ жизни и промысел общество закрывало глаза, хотя к другим
проституткам относилось весьма агрессивно и в целом отличалось приверженностью к
крайним формам того самого двойного стандарта, по которому мужчинам можно было
все, а женщинам — ничего 14. В это же время начал развиваться и институт
рабынь-наложниц, на которых не распространялись нравственные ограничения,
актуальные для свободного населения 15.
Дальнейшее рассмотрение истории сексуальных норм просто не имеет смысла,
поскольку вплоть до «сексуальной революции» 1960-70 гг. отношение к сексу и
сексуальной потребности человека оставалось более или менее стабильным: женская
сексуальность преследовалась тотально (даже женский оргазм рассматривался как
форма истерии, которую следует преодолевать)16; отношение к мужской
сексуальности было более либеральным, но в целом и на нее накладывалось
множество ограничений, допускавших только наиболее традиционные формы ее
удовлетворения, что далеко не всегда соответствовало реальным социальным
условиям (например, материальным возможностям мужчины).
Возникла ситуация биокультурного парадокса. Демографическая потребность в
размножении была очень велика (особенно в периоды массовых эпидемий, которых в
древности и Средневековье было немало), но культура (и в первую очередь религия)
накладывали на интимные отношения массу ограничений. Многодетность считалась
одной из высших добродетелей, а секс — одним из самых страшных грехов. Где же
выход?
---------------------------
11 Гидденс Э. Трансформация интимности. Сексуальность, любовь и эротизм в
современных обществах. СПб., 2004.
12 Уоллес Хедрипл Дж.-М. Варварский Запад. Ранее Средневековье. 400-1000. СПб..,
2002.
13 Блох И. История проституции. М, 1994.
14 Тэннэхилл Р. Секс в истории. М„ 1995.
15 ГидденсЭ. Трансформация интимности. СПб., 2004.
16 Фуко U. История сексуальности. М., 1996. Т. 1. С. 111-132.
247
В конечном счете всю историю человечества (во всяком случае, историю культуры)
можно считать историей поиска компромиссного выхода из этого противоречия.
Формально сексуальная близость разрешалась только в репродуктивных целях, в
условиях семьи и в очень ограниченные временные промежутки (огромное число дней
в году приходилось на религиозные праздники и другие события, во время которых
близость была запрещена). Впрочем, на бытовом социальном уровне эта дилемма
преодолевалась путем простого нарушения всех запретов, что на определенных
этапах истории принимало такой размах, что эти периоды в учебниках по истории
характеризуются как этапы массового падения нравов (период поздней Римской
империи, Ренессанс, барокко, модерн).
Разумеется, наиболее существенную роль здесь играли религиозные нормы... Они
были по-своему наиболее жесткими в иудаизме, христианстве и исламе, по догматике
которых человек стал биологическим существом только в наказание за первородный
грех, любые его биологические потребности были a priori греховны и их надлежало
сдерживать. Религии Востока в основном не заостряли внимания на биологической
сущности человека и были более терпимы к его биологическим потребностям. Тем не
менее и здесь «правильным путем» считалась аскеза.
Продолжая эту традицию, секулярная философия Просвещения и последующих веков
считала биологическую сущность человека низменной, бездуховной, подлежащей
подавлению. Тем не менее между «неолитической революцией» 10 тысячелетия до н.
э. и «молодежной революцией» последней трети XX века отношение к биологической
сущности человека прошло определенную эволюцию, хотя сдвиги в вопросе свободы
секса (прежде всего по отношению к сексуальной самодостаточности женщин) за этот
огромный исторический период были совершенно незначительными.
Помимо того, следует помнить и о том, что в разных сословиях жесткость
культурных ограничений в этой области разнилась: особой нетерпимостью отличались
субкультуры крестьян, городского плебса и низших слоев духовенства, при том что
аристократия по отношению к своим собственным пожеланиям была настроена гораздо
либеральней. Кроме того, не следует забывать, что в культурах разных народов
сексуальные ограничения, хотя и присутствовали обязательно, но были
акцентированы на разных аспектах интимной жизни.
Так или иначе, нас сейчас интересуют не конкретные формы отношения к сексу в тот
или иной исторический период или в культуре того или иного народа, а тот факт,
что нравственные основания культуры на протяжении всей истории человечества
(начиная, по крайней мере, с верхнего палеолита) являлись сексуальной
репрессией, формой ограничения естественных биологических потребностей человека.
Я думаю, что причиной тому было не столько стремление коллектива
продемонстрировать свою власть над индивидом; как утверждает Фуко 17, но в
большей мере чисто идеологическая установка, особенно репрессивная в отношении
женщины как «сосуда греха», в силу своих детородных функций в большей мере
ассоциировавшейся с миром животных 18. Показательно, что в процессах святой
инквизиции мужчины крайне редко обвинялись в сношениях с дьяволом; это обвинение
распространялось преимущественно на женщин 19.
-------------------------
17 См., например: Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. М„ 1990.
18 Там же.
19 Фуко М. История сексуальности. Т. 1.
248
Искусственное подавление природной сексуальности человека, по мнению корифеев
пси хоанализа, являлось причиной подавляющей части психологических девиаций 20.
То есть че ловечество на протяжении истории само себя сводило с ума, пытаясь
ограничить свои естес твенные биологические потребности, преодолеть свое
зоологическое наследие (вытравить из себя животное).
Среди животных нет сумасшедших, потому что они не ограничивают себя в
удовлетворении своих биологических потребностей. И хотя в среде животных
достаточно сильны разного рода социальные регулятивы (порой не уступающие своей
категоричностью и человеческой культуре), но они не касаются процессов
восстановления энергобаланса, смерти и биологического воспроизводства. Это те
биологические процессы, которые регулируются индивидуально (или стечением
обстоятельств), а социальные нормы уже подстраиваются под них.
Парадокс видится в том, что
человеческая культура как способ преодоления природности человека и его биологичности, своими ограничениями (и в частности,
сексуальной репрессией) добилась только возникновения феномена сумасшествия (как
неизбежной реакции психики на ограничения такого рода). Сумасшествие — не
природное свойство человеческой психики, а результат чрезмерной культурной
регуляции человеческого бытия — культурной репрессии. Культура — это не только
высшее достижение человеческого разума и практики существования; как и всякое
зеркало, она имеет еще и оборотную сторону. И оборотной стороной культуры (или
неумеренности в ее доминировании над индивидом) является сумасшествие. Фуко,
переосмысляя Фрейда, считал безумие результатом доминации общества над индивидом
21. Но власть общества над индивидом, введение индивида в систему порядков,
принятых в обществе — это и есть культура (в какой бы форме это не проявлялось).
То есть многомиллионные жертвы помешательств на сексуальной почве, зверства
сексуальных маньяков, спровоцированные ничем не оправданными ограничениями, —
все это лишь дань архаичной традиции, которая только сейчас (и лишь в наиболее
развитых обществах) поэтапно начинает преодолеваться. Не слишком ли дорогую цену
мы платим за то, что никак не можем отвыкнуть от традиций варварской эпохи?
Всем известна сентенция Энгельса, что труд создал человека. Полтора века
развития палеоантропологии, прошедшие с тех пор, полностью опровергли эту
концепцию и подтвердили изначальную правоту Дарвина — человека создал секс. То
есть не развитие трудовых навыков сформировало вид Homo sapiens, а половой отбор
— отчасти адаптивный, но отчасти и случайный дрейф генов 22. Именно в силу
случайности этого дрейфа человек оказался наделенным таким числом чисто
биологических недостатков и, в частности, столь низкой физиологической
устойчивостью (по сравнению с большинством животных).
Даже на локальном приведенном примере приходится признать, что культура — это
несвобода, это подминание личности коллективным интересом и набором установок,
соответствующим коллективным потребностям (характерный пример — традиции, нравы,
обычаи),
-------------------------
20 Там же.
21 Дольник В. Р. Непослушное дитя биосферы. С.55.
22 Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997.
249
что отчасти кореллирует и с «гипотезой подавления» Фуко 23. Теперь этот набор
характеристик можно продолжить, утверждением о том, что культура — это главное
препятствие на пути физической репродукции человека, по крайней мере, в
естественных масштабах.
Конечно, было бы нелепым сводить все репрессивные проявления человеческой
культуры исключительно к подавлению его биологической природы.
Другой областью культурных репрессий всегда была идеология. Разумеется, можно
спорить о том, относится ли идеология к культуре, имея в виду коммунистическую
идею, национал-социализм и т. п. Но поскольку мифология и религия уже
безоговорочно причислены к культуре, то они и были преобладающей идеологией на
протяжении большей части истории человечества. Политическая, национальная и иная
идеология — это уже не более чем вариации на тему сакрального. И коммунизм, и
нацизм, и даже идейные установки рядового палача — все это культура. Их
культура.
Рассмотрение истории идеологии как культурной репрессии в области мировоззрения
— это уже тема для самостоятельного исследования, поэтому здесь я ограничусь
лишь самыми общими характеристиками.
Любое официально санкционированное мировоззрение (и религиозное и политическое)
подразумевает репрессии в случае его нарушения. Таких нарушений можно выявить
несколько, причем практически все формы нарушений религиозных установок имеют
свои аналоги и в политической идеологии:
— ересь / неканоническое толкование национальной идеи;
— инаковерие / приверженность чуждым для данного общества идеям;
— атеизм / уклонение от публичной демонстрации своей политической лояльности;
— перемена религии / измена Родине;
— оскорбление чувств верующих, разрушение храмов, осквернение икон и т. п. /
глумление над национальными святынями, символами государственности.
Фактически до эпохи Просвещения по всем этим обвинениям полагалось наказание в
виде смертной казни. Любопытно, что в любом правовом своде древности и
Средневековья — от законов Хаммурапи до Русской правды — нарушение обычая (т. е.
культурной установки) наказывалось жестче, чем преступления собственно
уголовные. Можно вспомнить еще и практику человеческих жертвоприношений, весьма
распространенную в древности, антикульт дьявола, борьбу с нечистой силой. Тоже
ведь элемент культуры. Казалось бы, смерть — явление, с культурой несовместимое.
Но как мы можем квалифицировать деятельность святой инквизиции, геноцид,
человеческие жертвоприношения, каннибализм, процессы ведьм, приговоры по
«политическим» статьям, религиозные войны и погромы, терроризм, войны по
причинам культурной несовместимости (например, Вторая мировая, причиной которой
явилась имманентная культурная несовместимость коммунизма, нацизма и либеральной
демократии)? Как события политические или культурные?
Немецкий ученый Мартин ван Кревельд весьма убедительно охарактеризовал войну как
форму культуры 24.
-----------------------
23 Фуко М. История сексуальности. Т. 1.
2i Кревельд М. ван. Трансформация войны. М, 2005.
250
Арабские завоевания и Крестовые походы, аутодафе и Варфоломеевская ночь,
якобинский террор во Франции и большевистский в России, истребление южно- и
центральноамерикан ских индейцев конкистадорами, Холокост нашего века,
мусульманский или ирландский тер роризм — все это массовые убийства по
культурным основаниям. Впрочем, как и кровавые расправы с неверными женами — это
тоже проявления социальной культуры (преимущественно восточной). Если кто-то не
считает это событиями культурной жизни, то можно привести длинный список
философов, ученых, писателей, художников, священников и пр., уничтоженных по
причинам идеологической нетерпимости. Или это тоже не история культуры?
Таким образом, мы можем выделить четыре основных мотива истребления людей:
войны, политические репрессии, репрессии по культурным основаниям (включая
религиозные) и, наконец, криминал. Интересно, на чьей совести жертв больше?
Современные историки считают, что самыми кровавыми властителями прошлого (до XX
века) были вождь ацтеков Монтесума, в правление которого человеческие
жертвоприношения достигали десятков тысяч ежегодно, Тамерлан, чьи войны по числу
жертв были беспрецедентными (включая массовые истребления военнопленных), а
также Богдан Хмельницкий, чей поход на Западную Украину сопровождался еврейским
геноцидом в полтора миллиона человек (и это при технических возможностях XVII
века)25.
Итак, приходится признать, что запрет, наказание и даже убийство — это такие же
тривиальные функции культуры, как воспитание и образование. Гильотина — такой же
инструмент культуры, как и скрипка. Возможно, что это не всех приведет в
восторг. Но по большому счету вся человеческая история до восторга не доводит.
Чем глубже узнаешь ее, тем менее привлекательной (и уж совсем не романтичной)
она оказывается. На наше счастье, историю мы (основная масса населения) знаем не
по документам, а только по романам писателей XIX века и кинофильмам века XX,
недостоверность которых определяется уже самим жанром. А если бы мы знали еще и
подлинную историю культуры, то, боюсь, что звание «некультурный человек» стало
бы почетным.
-------------------------
25 Гитин В. Г. Всемирная история без комплексов и стереотипов. Харьков, 2005;
Лэмб Г. Тамерлан. М, 2003; Тысяча лет культуры ашкеназов. М., 2006.
A. Y. Flier
Culture as Repression
Culture is one of the most effective tools of suppression of individual, as it
was shown by M. Foucault and J. Baudrillard. But both of them did not touch upon
question, that both religion, and secular culture constantly fought against
biological nature of man.
If generation and feeding of babies in mammals was not yet associated with
animal genesis of man, then the completion of his energy reserve (food and
leisure) was always angrily condemned by culture; asceticism and exhaustion were
proclaimed as ф sign of special spirituality. Mortality of an individual simply
was not acknowledged. All religions emphasized that biological death was
illusory, incompatible with the eternity of spiritual life. Finally the insTind
of reproduction was the object of the greatest censure. The more natural
sexuality was suppressed, the more spiritual personality was regarded.
To conclude, culture could be regarded as culture of text which concerns ideal
norms, and culture of man's existence as mimicry of norms.
|
|
