Город

 

На следующей странице:

И. Г. Франк-Каменецкий. Женщина-город в библейской эсхатологии


Статьи Вяч. Вс. Иванова на сайте:
Античное переосмысление архаических мифов

Маска как элемент культуры

Новые данные о предыстории Мудрости в древневосточных текстах
Россия и гнозис

Мотивы восточнославянского язычества
и их трансформации в русских иконах

Эйзенштейн и культуры Японии и Китая
Заумь и театр абсурда у Хлебникова и обэриутов

Практика авангарда и теоретическое знание XX века
 

 

 

Вяч. Вс. Иванов

 

К семиотическому изучению

культурной истории большого города*

 

Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 4: Знаковые

системы культуры, искусства и науки. - М.: Языки славянских культур, 2007, с. 165-179

 


1. Не приходится доказывать, как важно исследование города. Роль больших городов непрерывно увеличивается не только в развитых странах, но и в «третьем мире», где нередко значительная часть всего населения сосредотачивается в одном большом городе. Практическими целями вызвано относительно быстрое развитие количественного исследования города, многие существенные характеристики которого доступны для измерений. Достаточно давно уже был сделан вывод о том, что и для собственно экономических задач основной оказывается социальная оценка — суждение жителей о степени символической притягательности той или иной части города 1. Решение экономических задач невозможно без исследования семиотики города и его частей. Согласно моделям развития городов, ориентированным на их энергетические характеристики, устойчивость может достигаться за счет собственно семиотических ограничений — таких, как отношение к прогрессу, роль этических норм 2. Предложенные в работах по «социальной физике» уравнения, описывающие (с хорошим приближением к историческим данным) устойчивость структур ранних «предгородских» центров цивилизации после неолитической революции, включают и скорость изменения древних обычаев и верований при приспособлении к новым явлениям 3. История городов позволяет исследовать, какие семиотические факторы могут способствовать сохранению устойчивых сообществ или их трансформации.
----------------------------
* Публикуется по: Труды по знаковым системам. 19: Семантика пространства и пространство семантики / Учен. зап. Тартус. гос. ун-та. Вып. 720. Тарту, 1986. С. 7—24.
1 Огромность растущей литературы о городе вынуждает ограничиться в большинстве случаев ссылками на последнюю из доступных публикаций и не повторять тех дальнейших библиографических указаний на более ранние издания, которые содержатся в приводимой книге или статье. Для книг с подробными указателями страницы не даются. См., например: Мерлен П. Город. Количественные методы изучения. М., 1977. С. 61, 75, 94.
2 Одумы Г. и Э. Энергетический базис человека и природы. М., 1978. С. 217—239, 349—350.
3 Iberall A., Soodak A. Physical basis for complex systems: Some propositions relating levels of organisation // Collective phenomena, 1978. Vol. 3. P. 9-24.

166

2. Стабилизация поселений явилась основным семиотическим выражением неолитической революции, поэтому обоснованно названной, вслед за Чайлдом, «городской». Четкую границу между поселением — «предгородом» и городом для этого времени провести достаточно трудно. В древневосточных языках один и тот же термин может в зависимости от контекста означать и 'селение', и 'город'. Но слова с двумя этими значениями постепенно специализируются: в конце III — начале II тыс. до н. э. в многочисленных документах староассирийских торговых колоний в Малой Азии аккадск. alum означает только 'главный город' — международный центр торговли 4. В клинописи детерминатив URU 'город' ставился только перед названиями городов (но не сел). Основные отличия города от предгородского поселения определяются полнотой морфологического состава, где с каждой функцией соотнесен выделенный элемент города. Обычно большой город включает и храм — религиозный центр, и дворец — средоточие административной власти, и крепость — военный опорный пункт, и рынок (или функционально его заменяющий торговый центр), и библиотеку-архив (чаще всего во дворцах и храмах). Каждой из этих функций может отвечать и особое божество, как в Риме по Дюмезилю, чья трехчастная схема пантеона ориентирована на древние города. Центры всех этих видов деятельности, находившиеся в большом городе, определяют тяготение к нему окрестных территорий (в том числе и более мелких городов, в частности, его колоний).

Одним из ранних типов города, до настоящего времени широко представленным в «третьем мире», например, в Африке, является устойчивый конгломерат небольших объединений; таков, в частности, традиционный мусульманский город, в котором могут отсутствовать и формы муниципального управления 5. Насколько можно судить по опубликованным фрагментам исторических сочинений И. Ньютона, одним из первых понявшего роль городов для древнего Ближнего Востока, он считал подобный «стихийный» тип складывания городов преобладающим. Иногда города образуются преимущественно вокруг торгового центра, который может быть либо реальным, как большие рынки-города у хауса, либо символическим, как аккадск. karum (торговое объединение) в староассирийских малоазиатских колониях. Сама этимология названия 'селения города' (например, хеттск. happ-ira-, родственное happ-ira- 'продавать', happ-in-ant- 'богатый', лат. Ops 'богатство') может указывать на развитие в этом направлении.

3. В структуре большого города с начала его исторического существования обнаруживается проявление тех же семиотических закономерностей, которые можно видеть и в структуре предгородских поселений 6. Город рассматривается как модель пространства вселенной. Соответственно его организация отражает
--------------------------
4 Древний Восток. Города и торговля. Ереван: Изд-во АН АССР, 1973. С. 20.
5 Тилли Ч. Формы урбанизации // Американская социология. М., 1972. С. 123.
6 Lagopoulos A.-Ph. Semeiological analysis of the traditional African settlement // Ekistics. 1972. Vol. 33. № 195. P. 142—148.


167
структуру мира в целом. Известны два основных геометрических типа такой организации — четырехугольная и круговая. Они не специфичны именно для города, потому что сами эти символы, возможно, являющиеся архетипическими, используются в качестве моделей мира и в других контекстах. Но город, коль скоро он уже существует, достаточно быстро начинает пониматься и планироваться в соответствии с этими универсальными схемами.

Многочисленными текстами засвидетельствовано наличие небесных прообразов у каждого из больших городов Древнего Востока, как позднее в этрусской и римской традициях 7 и в средневековых продолжениях последней. Самое сочетание 'гражданство (civitas) небесное' (ср. 'град небесный') выступает уже в прологе одной из комедий Плавта 8 в месте (монолог звезды Арктур), для которого вероятен ханаанейский (скорее всего финикийский) прообраз.

Для многих древневосточных городов характерна четырехугольная (квадратная) структура, при которой с каждой из сторон квадрата соотнесена одна из сторон света, храм, дворец, ворота и соответствующее божество 9. В частности, согласно реконструкции Петтинато 10, такова была структура Эблы, насколько ее можно предположить по данным текстов (археологическая проверка гипотезы еще впереди, потому что до сих пор раскопана небольшая часть территории города). Ворота Эблы были посвящены соответственно Богу Солнца Sipis (ср. угарит. Sps), Расапу-Решепу, Дагану, Баалу 11. Храмы двух последних северо-западно-семитских богов были тысячелетие спустя известны в Угарите — торговом городе, продолжавшем ту же ханаанейскую традицию, первый известный пример который открыт в Эбле. К аналогичной структуре восходят в Ниневии большие восточные ворота Бога Солнца Шамаша, называвшиеся Kagal 12 < шумерск. KA.GAL 'ворота большие'.

Квадратная структура в универсальных схемах мира, города и поселения может (в рамках символа типа мандалы) сосуществовать с круглой 13. По-видимому, как и по отношению к предгородским поселениям, различие (иногда и противопоставление, как в ранней индоевропейской традиции) между круглыми концентрическими формами и квадратными или в общем случае многоугольными часто является вопросом не столько реальной планировки 14, сколько символической
---------------------------------------
7 Немировский А. И. Этруски. От мифа к истории. М., 1983. С. 168—174.
8 Ср.: Benveniste Е. Problemes de linguistique generate. Paris: Gallmard, 1966.
9 Miiller W. Die heilige Stadt, Roma quadrata, himmlisches Jerusalem und Mythe vom Weltnabel. Stuttgart, 1961.
10 Pettinato G. Aspetti amministrativi e topografici di Ebla nel III millennio // Rivista degli studi orientali. 1976. Vol. 50. P. 1—15.
11 DaboodM., Pettinato G. Ugaritic rsp gn and Eblaite rasap gunu(m)KI // Orientalia. 1977. Vol. 46. P. 230—232; Barre M. L. dLAMMA and Resep at Ugarit: the Hittite connection // Journal of the American Oriental Society. 1978. Vol. 98. № 4. P. 465-^167.
12 ReedeJ. Studies in Assyrian geography. Pt. I: Sennacherib and the waters of Nineveh // Revue d'assyriologue et d'archeologie orientale. 1978. Vol. 72. № 1. P. 47—72.
13 МоррисонФ. Рец. на кн. Н. Джонстон «Круглые города» // В мире науки. 1983. № 12. С. 99—101.
14 Иванов Вяч. Вс. Чет и нечет. Асимметрия мозга и знаковых систем. М: Сов. радио, 1978.


168
интерпретации 15. Идеализированное понимание селения или города как круга не предполагает обязательно круговой застройки. Город реально может иметь или форму многоугольника (иногда правильного четырехугольника), или еще более сложную геометрическую структуру, отличную от круга, но описываться на символическом уровне он может как круг или как квадрат, вписанный в круг (мандалу).

Понимание города как священного образа Вселенной до сих пор распространено в таких областях сохраняющейся буддийской культуры, как Непал. Каждый из крупных непальских городов рассматривается как геометрический символ мира наподобие мандалы 16. Город окружен восемью храмами, посвященными богиням (asta matrika 'Восемь матерей') и ориентированными (как и соответствующие восемь символов на мандалах) по сторонам света. Этот круг, понимаемый символически как граница мира, ограждает город от болезней; точно такая же структура города именно в связи с защитой от проникающих в него демонов болезней представлена и в южноазиатских буддийских традициях, в частности, на Цейлоне 17. Такой же ориентированностью по сторонам света характеризуется и следующий концентрический круг, который образуют четыре ступы, каждые из которых соотнесены с одним из Будд, и четверо ворот в укрепленных стенах, построенных вокруг непальских городов.

Хотя круглая структура, характерная для античного полиса, была унаследована от более древних эпох, она подвергалась специфическому переосмыслению в духе новых представлений 18. В самом круге полиса нет архаической асимметрии, возникавшей при противопоставлении дуальных половин круглого поселения из-за ценностной неравнозначности членов двоичных оппозиций. Круг принципиально симметричен. Круг города, организованный вокруг агоры, оказывается состоящим из равноценных частей.

В этом состоит отличие античного полиса от предшествующих ему структур. Но и в полисе афинского типа отчетливо геометрически выражено различие сакральной и несакральной (мирской) частей города. Оно символизируется противопоставлением верх (Акрополь) — низ, ср. типологически аналогичную структуру таких городов, как Хаттуса (даже и по отношению к физиологическим отправлениям священного царя, которые запрещены в одной из частей города19), древний Киев (оппозиция гора— (по)дол) и т.п.; ср. этимологию «города» (урарт. burgana— из индоевропейского, в свою очередь заимствованное в др.-арм. burgana) от 'высокого' (и.-е. *bherg'h-: нем. Burg 'крепость').

4. Сакральная интерпретация ворот древневосточного города и дворца сказывается и в месопотамских гаданиях по печени. Существенные части печени носят названия bab ekallim 'ворота дворца', abullum 'ворота города' (см. рис.). Вся печень жертвенного животного понимается
---------------------------
15 Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1983. С. 118—146, 259—264, 347— 348, 359.
16 Toffin G. La notion de ville dans une societe asiatiquc traditionnellc: l'exemple des Newar de la vailee de Kathmandou // L'homme. 1982. T. 22. № 4. P. 101—111.
17 Obeyesekere G. The ritual drama of the Sanni demons: collective representations of desease in Ceylon // Comparative studies in society and history. 1969. Vol. 11. № 2. P. 191—205.
18 Фрейденберг О. M. Миф и литература древности. М., 1978.
19 Ардзинба В. Г. Ритуалы и мифы древней Анатолии. М., 1982.


169
и как воспроизведение структуры небесного города — звездного неба, о чем говорят употребляемые в гаданиях термины mazzazum ilim 'стоянка бога' = местонахождение светила, padanum 'путь' (светил). Соответственно древние модели печени одновременно представляют собой и карту звездного неба с обозначениями передвижений светил, что может быть' предположено по отношению к таким' образцам, как этрусская печень из Пьяченцы 20, где одно и то же небесное божество (например, Selva) обозначено и на участке, соответствующем аккад. padanum 'путь', и на участке, где обозначалась 'стоянка' светил. Схема аккадской модели печени жертвенного животного (по В. К. Шилейко, Sileiko 1929; Шилейко 1928): Обозначения основных частей: sumelum 'левая сторона', amutum 'печень' (также ее левая часть), ubanum 'палец' (= греч. 'голова', лат. caput iecoris), bab ekallim 'ворота дворца' (= лат. vena portae), ekallum 'дворец' (= лат. porta hepatis, греч. πύλαι согласно Riemschneider (см. указ. соч.), этим терминам соответствует аккадск. abullum 'ворота города'), kakku 'оружие' (с детерминативом деревянных предметов GIS), martium 'желчный пузырь', mazzazum 'стоянка, положение' (светил), padanum 'путь' (светил), imittum 'правая сторона', warkatuni 'обратная, тыльная сторона'. Противопоставление sumedum ('левый')— inittum ('правый') соотнесено с различием земного города с центром во дворце и небесной сферы, знаменуемой mazzazum и padanum: 'левая' доля печени — символ земного города, правая — символ небесного. Вместе с тем из текстов аккадских гаданий по печени ясно, что печень понималась и как символическая картина близкого будущего сакрального города, в котором находится царский дворец, ворота которого — символ ворот города. Так объясняются такие староаккадские и старовавилонские предсказания, как summa mazzazu la sakin-ma i-na mas-kan-ni-su si-lum su-te-eb-rum alum su-bat sarri is-sa-bat 'если стоянки нет, а вместо нее просвечивает дыра, то царский город будет взят'21; summa ubanum a-na i-mi-tim ka-mi-a-at; a-wi-lum i-na a-li-i-ka a-na s-bi-tum in-na-ad-di 'если палец (голова) прикреплен слева, то человек в твоем городе, будет брошен в тюрьму'; sum-ma mar-turn i-na a-bu-ul-lim na-di-a-at; пё-ku-ur-tum da-an-na-tum 'если желчный пузырь лежит в городских воротах: (наступит) суровая вражда' 22; (MAS е-) [le]-nu-um (КА). Ё. GAL si-lum si-e-li wa-si a-bu-lim ne-sum i- [da-ax] 'если дыра просверлена над дворцовыми воротами, то лев убьет того, кто выходит из городских ворот' 23; summa bab ekallim e-pi-ig; nakrum a-bu-ul-lam i-di-il 'если дворцовые ворота занимают и место рядом с ними (буквально: разрослись), то враг запрет городские ворота'; summa bab ekallim ir-pi-ia; ajja-a-bu-u-ka a-na a-bu-ul-li-im i-ru-bu-ni-ik-kum 'если дворцовые ворота расширились, твои враги приблизятся к тебе у городских ворот'; summa bab ekallim li-pi-is-tam ma-li; a-bu-ul-lum in-ne-en-di-il, a-lum ma-ru-us-tam
-------------------------------
20 Немировский А. И. Указ. соч. С. 180—184.
21 Sileiko W. К. Ein Omentext Sargons von Akkad und sein Nachkiang bei romischen Dichtern // Archiv fur Oricntforschung. Bd. V. H. 5—6. Berlin, 1929. S. 217.
22 Riemschneider К. K. Lehrbuch des Akkadischen. Leipzig, VEB Verlag Enzyklopadie, 1973. S. 70, 81, 197,229.
23 Jeyes U. The act of cxtispicy in Ancient Mesopotamia: An outline // Assyriological miscellanies. 1980. Vol. 1. Copenhagen, Institute of Assyriology. P. 13—32.


170
i-mar 'если дворцовые ворота полны гноя, городские ворота будут заперты, город испытает бедствие' 24. В последних четырех старовавилонских гаданиях в первой части упоминаются дворцовые ворота, во второй — городские. Это доказывает их символическую связь или даже тождество (последнюю идею принимает Jeyes 25; ср., однако, приурочение 'городских ворот', но не 'дворцовых', к лат. porta hepatis 26). Из гаданий видно, что по виду «ворот» дворца (в печени) можно судить о будущем города и царя, а также других жителей, что символизировалось «городскими воротами». Как показал более полувека назад в блестящем (к сожалению полузабытом) исследовании В. К. Шилейко 27, символика месопотамских и малоазиатских предсказаний была использована в римской традиции (через вероятное греческое и этрусское посредничество). Эти символы, в частности, перенесены Сенекой (а, вероятно, и еще его неизвестным предшественником) на сюжет «Семеро против Фив», особенно архаичный уже в силу используемой числовой символики. По О. М. Фрейденберг, «семь», «как показывает само число, дают образ смерти, пагубы; каждому из семи вождей соответствуют «врата» семивратных Фив. Семь вождей — это семь ворот, а город, который хотят взять силой нечестивцы, и есть эти «семь врат» — Фивы. В данном мифе «город» образно передает царство смерти, преисподнюю. Бой происходит у ворот, и воюют у таких «входов» и «дверей» не живые люди, а покойники. Вот почему хор многозначимо молит Этеокла: «Да не пойдешь ты этими дорогами к семи воротам!...». В «Семи» враждуют не два дома, а два брата одного и того же дома; но приходят семь врагов к семи вратам... Всякий вестник трагедии приходит издалека и рассказывает, как произошла смерть героя; но вестник «Семи» живописует образ семи вождей у семи врат — иная, более древняя форма возврата из смерти... Семь героев поклялись насильно овладеть семивратным (женского рода) городом... Их «железнодушный дух дышит, пламенея мужеством, подобно львам, зрящим Ареса». После клятвы семь вождей приводят к семи вратам семь отрядов войска 28. С этой интерпретацией согласуется предположение Шилейко о характере «гепатоскопического (т. е. связанного с гаданиями по печени) эпоса», который первоначально относился к Саргону Аккадскому, а затем связался с судьбой Эдипа, сходной с историей Саргона, начиная с обстоятельств рождения 29. Судьба двух сыновей Эдипа — Этеокла и Полиника — и появление семи врагов Этеокла у Сенеки — предсказывается семью частями жертвенной печени (Hostile valido robore insurgit latus septemque venas tendit. Sen. Oed. 363—364), чему найдено возможное соответствие в месопотамских гаданиях 30, где семь трещин предвещают появление соединившихся мощных врагов. С этой гипотезой согласуется и приведенное предсказание о льве-убийце у городских ворот: в речах вестника в трагедии Эсхила со львами сравниваются семь вождей.
----------------------------------
24 Riem.schneiderK.-K. Op. pit S. 48, 53, 81, 194, 199.
25 Jeyes U. Op. cit. P. 19.
26 Riemschneider К. К. Op. cit. S. 26.
27 Sileiko W. K. Op. cit; Шилейко В. К. Черновые наброски к статье Sileiko, 1929. Гос. Музей изобразит, искусств им. А.С.Пушкина.— Архив. Ф. 5. Колл. 20. 1928 (? датировка по времени издания).
28 Фрейденберг О. М. Указ. соч. С. 305, 306, 307.
29 Пропп В. Я. Эдип в свете фольклора // Он же. Фольклор и действительность. М., 1976.
30 Sileiko W.K.Op. cit. S. 217


171
5. Греческий фиванский цикл у трагиков представляет особый интерес потому, что в нем еще отчетливо видна связь трагедии с мифологией раннего города. О. М. Фрейденберг с большой ясностью выявила исходные основы трагедии в двоичных категориях древней мифологической мысли. Ориентированность трагедии на город, сохраняющаяся и в более поздних полисных ее формах, первоначально предполагала два города — «благочестивый» и «дурной», как те, что в «Илиаде» изображены на щите Ахилла 31. Трагедия при этом связана с основанием города, включает словословие и городу, и героям — его основателям. Поэтому с противопоставлением двух древних городов, отраженных в греческом мифологическом эпосе и ранней трагедии, можно соотнести и дуализм двух братьев-близнецов, их основателей. Начиная с Р. Харриса, все исследователи близнечного культа и дуалистических мифологий приходили к тому, что основание городов связано с близнечным мифом. По Харрису, эти представления связаны с теми сообществами или совместными поселениями близнецов («близнеч-ными городами»), которые действительно наблюдаются в Африке 32.

Многие из архаических символов города объединяет древнехеттский миф о близнецах — детях царицы города Канеса (Несы)33. В этом мифе 30 братьев-близнецов, которых (как Эдипа и Саргона в аналогичных мифах 34) их мать отправляет в горшках по реке, вырастают в городе Цальпа и возвращаются в родной город. Их возвращению предшествует эпизод с ослом, выступающим в качестве сакрального символа плодородия. Текст, найденный во время раскопок недавних лет в Богазкёе, можно считать экспериментальным доказательством верности идеи доклада О. М. Фрейденберг о въезде в Иерусалим на осле, читанного впервые в 1923 г.35 Фрейденберг, как и И. Г. Франк-Каменецкий, исходила из древности ближневосточного образа города как женщины (по-видимому, архетипического), сохраняющегося вплоть до поздней античности 36. Соответственно ворота города вслед за Потебней толкуются как физиологический символ женщины и одновременно как вход в небесный город, через который в него въезжает божество на осле. Построение Фрейденберг, приводящее в конце концов к отождествлению этого библейского символа с золотым ослом Апулея, могло бы показаться рискованным. Но в древнехеттском тексте мифа, найденного через полвека после выдвижения этой гипотезы, на обратном пути близнецов в родной город осел именно служит знаком плодородия (он выступает как субъект
------------------------
31 Фрейденберг О. М. Указ. соч. С. 361.
32 Иванов Вяч. Вс. Близнечный культ и двоичная символическая классификация в Африке// Africana. Африканский этнографический сборник. II. Л., 1978.
33 Иванов Вяч. Вс. К семиотической интерпретации карнавала как инверсии двоичных противопоставлений // Труды по знаковым системам. VIII. Тарту, 1977. С. 45—64 (Учен, зап. ТГУ. Вып. 411).
34 Пропп В. Я. Указ. соч.
35 Фрейденберг О. М. Указ. соч. С. 491—531.
36 Цыбенко О. П. Полис в поэзии Нонна: позднеантичный итог эволюции образа эпического города // Вестник древней истории. 1983. № 4. С. 45—65.


172
при глаголе arkiya- 'futuare' от той же основы, что русск. ерзать, греч. 'яичко', др.-арм. -orj-). В гуманитарных науках за пределами лингвистики редко можно найти столь убедительный случай, когда позднейшая находка ранее неизвестного текста позволяет проверить сделанную задолго до того реконструкцию. Это доказывает не только верность понимания древней символики сакрального города у Фрейденберг, но и правильность применявшегося ей (в частности, к истории города) метода типологической культурно-исторической реконструкции.

Среди наиболее наглядных подтверждений предполагаемого ею образа Фрейденберг ссылалась на ветхозаветные упоминания 30 внуков Авдона, ездивших на ослах, и 32 сыновей Иаира, ездивших на 32 молодых ослах, что соответствует 32 городам — «селениям Иаира»37. Сходство этой библейской параллели с хеттским мифом 38 не вызывает сомнений.

Одной из особенностей древнего Ближнего Востока (и испытавших его воздействие областей Средиземноморья, как Греция и Италия) было обилие городов. На основании ветхозаветных текстов это отметил еще Ньютон, но достоверность этих сведений (во всяком случае уже по отношению к середине III тыс. до н. э.) теперь доказана текстами Эблы, где среди двух с лишним сотен городов Сирии и Палестины упоминаются и такие, которые позднее были разрушены, как Содом = Si-da-mu и Гоморра = e-ma-ra 39 и как некоторые из городов, названные как исчезнувшие в 89 суре Корана «Заря» (5-12 = 6-13): «Разве ты не видел, как поступил твой Господь с Адом, Ираком, обладателем колонн, подобного которому не было создано в странах, и с самудитами, которые пробивали скалы в долине, которые творили нечестие в странах и умножали там порчу? Пролил Господь твой на них бич наказания» (пер. акад. Крачковского).

При всех исторических катастрофах, подобных той, которая сопутствовала гибели Эблы (по некоторым подсчетам насчитывавшей до четверти миллиона жителей) и рассеянию древних ханаанейских ее обитателей, в известных по письменным документам странах древней Передней Азии и соседних областях число городов и число жителей главных из них было весьма значительным. Известны и древние союзы городов, включающие священное их число, как этрусское двенадцатиградье.

С семиотической точки зрения особый интерес вызывает функционирование города как личности. Представление древневосточного города женщиной было ярким, но не единственным проявлением этого. Именно потому, что город рассматривался как личность, герои греческой трагедии, как до этого мифологические персонажи (особенно братья-близнецы) могли воплощать в себе судьбу города. Позднее (по мере становления древневосточных деспотий и их цивилизованных эллинистических ответвлений) город может вторично связываться с судьбой исторического персонажа, принимая его имя, как египетский город, именованный Рамсесом в свою честь. Персонифицированное представление большого города (часто с опорой на грамматический род: матушка-Москва и т. п.) сохраняется до новейшего времени и в разговорной речи (ср. Питер с поэтическим осмыслением,
----------------------
37 Фрейденберг О. М. Указ. соч. С. 528—529.
38 Немыровский А. И. Указ. соч. С. 108.
39 Freedman D. The real story oil the Ebla tablets. Ebla and the cities of the Plain // Biblical Archeology. 1978. Vol. 41. № 4. P. 143—164.


173
например, в «Поэме без героя» Ахматовой), и в фольклоре (в былинах о Василии Буслаеве: «С Новым-городом жил, не перечился», «С каменной Москвой не перечился, С Новым-городом спору не было», «С новым городом не спаривал, Со Опсковым он не вздоривал, А со матушкой Москвой не перечился» и т. д.; ср. типологически сходное соотнесение героя Гильгамеша и всего города Урука в шумерских и аккадских версиях эпоса).

Мифы об основании городов соотносились не только с близнечными, но и с некоторыми другими весьма архаическими мотивами. Особый интерес представляют такие мифы об основании города, которые, как ацтекский миф о городе Теночтитлане, можно связать с мотивом разорителя орлиных гнезд 40. Представляется, что типологическое сопоставление с последним позволяет объяснить мотив орлиного гнезда в мифе об основании Вильнюса. Согласно ранним письменным свидетельствам 41, Гедимин (или его отец) нашел плачущего ребенка в орлином гнезде, отчего тот и был прозван Lizdeika (лит. lizdas 'гнездо', родственно русск. гнездо, англ. nest). Позднее Лиздейка становится верховным жрецом. Кажется вероятным, что плачущий ребенок в орлином гнезде представляет собой трансформацию исходного мотива пищащих птенцов орла в архетипе мифа, где (как в американских индейских и западносибирских версиях) герой — молодой человек поднимается по дереву к орлиному гнезду. Следовательно, происхождение города Вильнюса и культа в нем связывается с архаичным типом мифа о культурном герое — разорителе орлиных гнезд. Кажется возможным, что и название урартского города Эребуни (где -ni может быть суффиксом) сопоставимо с хурритским прозванием орла божества Erebu-ski 42.

6. Одной из самых существенных семиотических особенностей большого города, по-видимому, с самого начала его истории является многоязычие или в более общем смысле — наличие нескольких одновременно используемых семиотических систем. Развитие предгородских поселений в города осуществляется на той же территории и в то же самое время, когда происходит возникновение предписьменности — древней знаковой системы обозначения чисел и основных категорий используемых предметов с помощью геометрических скульптурных символов. Можно полагать, что большие города древности прежде всего характеризовались использованием наряду с разговорным языком предписьменности, а позднее — письменности, которую для древнемесопотамского города оправданно признают одной из наиболее существенных его черт; уже для ранних городов характерно распространение грамотности 43. Эта точка зрения получает поддержку и благодаря изучению царских архивов-библиотек Эблы, хранящих в образцовом порядке тысячи
--------------------
40 Иванов В.В., Топоров В. Н. Орел // Мифы народов мира. М: Сов. энциклопедия, 1982. Т. 2. С. 259. Последним указанием автор обязан любезности Р. В. Кинжалова.
41 Топоров В. Н. Vilnius, Wilno, Вильна: город и миф // Балто-славянские этноязыковые контакты. М, 1980. С. 41, 43, 62.
42 Относительно выделения в названии орла основы erupu- ср.: Haas V. Hethitische Berggotter und hurritische Steindamonen // Riten, Kulte and Mythen. Mainz am Rhein: Verlag P. von Zabern, 1982.
43 City invincible / Ed. Kraeling С. H., Adams R. M. A symposium on urbanization and cultural development in the Ancient Near East. Chicago: The University of Chicago Press, 1960; Древний Восток. С. 62—63.


174
клинописных документов преимущественно хозяйственно-административного характера. Эти клинописные архивы, как и архивы большинства других древних городов, многоязычны: наряду с местным семитским языком (или с койнэ, созданном при взаимодействии этого языка с аккадским) в них используется (тогда еще живой) шумерский язык — основной язык древнемесопотамской цивилизации, для которого и была первоначально приспособлена клинопись. Особенно отчетливо обнаруживается многоязычие в архивах Угарита — торгового города, где сосуществовали торговые кварталы различных стран (например, микенской Греции), отчасти подобные тем, которые характеризовали международный сеттльмент Шанхая в период между двумя мировыми войнами. В архивах Угарита найдены тексты на угаритском, хурритском, аккадском, шумерском языках, выполненные разными видами письма— клинописью, угаритским клинописным алфавитным письмом, кипро-минойским письмом и т. п. Еще большее разнообразие языков обнаружено в архивах Хаттусаса (Богазкёя), где одновременно записаны тексты на индоевропейских анатолийских языках (хеттском, лувийском, палайском), древних письменных языках северокавказской семьи (хаттском, хурритском), языках древнемесопотамской цивилизации (шумерском, аккадском). И в Угарите, как до того в Эбле, и в Хаттусасе наличие многоязычия сказывается и в существовании особого института переводчиков со специальными обозначениями их, и в наличии таких пособий, как многоязычные словари. Месопотамский ареал древних цивилизаций и сопредельные области (Малая Азия, Сирия) характеризовались издревле той языковой пестротой, которая для периферийных ареалов — Египта и долины Инда — по-видимому, не столь характерна, но и в них характер письменности делал ее знаковой системой, отличной от устного языка. В шумерских мифологических текстах об «одном языке» человечества говорится только по отношению к мифологическому времени.

Напротив, афинский полис отличался языковым единообразием при наличии такой письменности, которая непосредственно воспроизводила фонологическую структуру устного языка. Место языкового многообразия занимает многообразие семиотическое: в Афинах впервые окончательно отделяются друг от друга разные знаковые системы наук и искусств, на Древнем Востоке еще составляющие части синкретических ритуально-мифологических комплексов. По-видимому, как и в других сообществах 44, горизонтальная структура города должна характеризоваться разнообразием.

Это либо разнообразие языковое, либо разнообразие семиотическое, либо, наконец, и то и другое вместе (как в случае использования письменного языка, отличного от разговорного). Мера семиотического разнообразия в горизонтальной структуре, по-видимому, связана с размерами коллектива, занятого хранением и переработкой информации в городе и с быстротой получения этим коллективом новых результатов. По подсчетам А. Н. Колмогорова, число деятельно работавших образованных афинян не превышало 500—1000 человек, что согласуется и с аналогичными числами для более поздних эффективно действующих коллективов» 45; косвенным способом проверки по отношению к Афинам могут служить
---------------------------
44 Свирежев Ю. М., Логофет Д. О. Устойчивость биологических сообществ. М, 1978.

45 Иванов Вяч. Вс. Знаковые системы научного поведения // Научно-техническая информация. Сер. 2. Информационные процессы и системы, 1975. № 9. С. 3—9.

175
размеры амфитеатра, вмещавшего всю образованную публику (ср. у Андрея Белого в «Первом свидании»: «В субботу вечером наш круг / На симфоническом концерте»). На Древнем Востоке при значительном этническом разнообразии численность всего городского населения и, в частности, административного аппарата была значительно большей (согласно одному из документов Эблы, число служащих дворца составляло несколько десятков тысяч).


В конце Средних веков и в начале Нового времени европейские торговые и ремесленные города (в частности, итальянские, с которыми связаны первоначальные успехи Ренессанса) отличались относительно малой величиной правящей верхушки, в распоряжении которой были сосредоточены основные богатства города 46. Согласно новым данным, аналогичной была и структура Новгорода, где на вечевой площади умещалось не более 400—500 человек, очевидно, преимущественно крупных землевладельцев 47.

При выраженности вертикального противопоставления этой высшей части населения и всех остальных (по-видимому, в массе грамотных) жителей Новгород отличался и этническим, и языковым многообразием. Исследование берестяных грамот показало, что в Новгороде письменность использовалась не только для записи текстов на местном диалекте (представлявшем собой исключительно архаичный северо-восточнославянский язык, во многих отношениях близкий к праславянскому) и на княжеском койнэ, но и текстов (в том числе ритуально-мифологических) на одном из прибалтийско-финских языков, а также — в Готском конце — священных латинских текстов. Соотношение трех древнейших концов — Славенского, Людина (постоянно связанного с Прусской улицей) и Неревского толкуется как след разноэтнической структуры древнего Новгорода, возникшего при взаимодействии северо-восточных славян, северо-западных славян (вероятно, и балтов) и прибалтийско-финского населения 48. В этом отношении начальная история Новгорода сходна с реконструируемым прошлым Вильнюса 49, но с тем возможным отличием, что Вильнюс и в последующие века оставался разноязычным городом, пестрым по этническому составу.

Общий тезис о многоязычии и разноэтническом составе большого города можно подтвердить и данными о Петербурге в два первые столетия его истории 50. Существенно не только то, что финны, шведы, немцы составляли заметные части населения города. Еще важнее степень участия выходцев из этих этнических слоев в деятельности таких культурных центров, как Академия наук (что легко можно оценить по печатным изданиям).
-------------------------
46 Herlihy D. Family and property in Renaissance Florence // The Mediaeval city / Ed. Mi-skimin H. A., Herlihy D., Udovitch A. L. New Haven: Yale University Press, 1977. P. 3—24.
47 Янин В. Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований // Новгородский исторический сборник. 1(11). Л., 1982. С. 79—95.
48 Янин В. Л., Колчин Б. А. Итоги и перспектива новгородской археологии // Археологическое изучение Новгорода. М., 1978. С. 45.
49 См.: Топоров В. Н. Vilnius, Wilno, Вильна — город и миф.
50 Старый Петербург. Историко-этнографические исследования. Л., 1982.


176
7. Особое место Петербурга (как и его основателя) в русской истории и в судьбах русской культуры заставляет с особым вниманием отнестись ко времени его возникновения и начального роста. Его можно определить двояко. В общеевропейской перспективе речь идет о времени начала технологических изменений, делающих неизбежным и социальные сдвиги. Развитие и технологии, и ее определяющей науки (государственному содействию которой в России была посвящена значительная часть энергии Петра 51), и связанные с ними сдвиги осуществляются в основном в рамках города: поэтому начало промышленной революции совпадает со сменой преобладающего европейского типа города. Существует и другой аспект хронологической границы, выделяющей конец XVII и начало XVIII в. в Европе и Северной Америке как «малый ледниковый период», сопряженный с маундеровским минимумом — почти полным отсутствием цикла солнечной активности 52 (ср. возрастание метана в атмосфере приблизительно к тому же времени 53). Начинающиеся исследования взаимодействия подобных природных явлений с историческими могут оказаться интересными и для определения причин сдвигов, происходящих в XVII—XVIII вв. именно на тех территориях, где наступил малый ледниковый период.

В истории европейского города можно наметить границу, отделяющую цеховой город ганзейского типа, жесткая вертикальная структура которого определяется системой гильдий, и приобретающие с XVII в. особую значимость города более свободной структуры. Так, в Англии города с жесткой структурой, как Йорк, занимавшие около 1600 г. первые места, за два следующих века были оттеснены Манчестером, Ливерпулем, Бирмингемом 54. В Восточной Азии еще и в XVII в. жесткая структура рангов определяла географическую схему города, где, как в японских городах, ранги соотносились со сторонами света и у жителей каждого ранга было положенное ограниченное число входов и выходов 55. В России в XVII—XVIII вв. осуществляется сдвиг от военного города-крепости к преимущественно торговому и административному центру 56. По-видимому, одно из основных отличий нового европейского города и от традиционного азиатского, и от предшествующего типа ганзейского торгового города заключается именно в относительно большей открытости структуры.
-------------------------
51 Вернадский В. И. Значение личности в истории науки. Введение научной работы в России Петром Великим как дела государственной пользы // Вестн. АН СССР. 1983. № 1. С. 125—129.
52 Нойс Р. Новейшие достижения в исследовании солнца // На переднем крае астрофизики / Под ред. Ю. Эвретта. М., 1979. С. 84, рис. 2. 14; Drujfel Е. М. Banded corals: changes in oceanic carbon-14 during the Little Ice Age // Science. 1982. 1 October. Vol. 218. № 4567. P. 13—19.
53 Chameides W. L. Increasing atmospheric methans // Nature. 1983. Vol.301. № 568. 17 February; Vol. 302. № 569. 3 March. P. 19.
54 Olson M. The rise and decline of nations: economic growth, stagflation and social rigidities. New Haven: Yale University Press, 1982.
55 Gutschow N. Soziaistruktur und Stadtplan der japanischen Jokamachi in 17. Jahrliundert // Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gescllschaft, 1978. Bd. 128. Hft. 2. S. 349—368.
56 Возлинская В. M. Средневековые традиции в регулярном городе (на примере г. Епифани) // От Средневековья к Новому времени. М., 1984. С. 163—179.


177
Однако одна черта вертикальной структуры больших городов, возникающих вместе с социальным расслоением общества, сохраняется и в Новое время. Речь идет о различии той части города, где сосредоточена элита (часто и соответствующие учреждения, например, царский дворец), и части, заселенной плебсом. В Лондоне это различие, издавна соотнесенное с противопоставлением Западного Конца (West End, аристократической части города) и Восточного Конца (East End, коммерческой части), привело и к употреблению двух разных названий города — Town по отношению к Западному Концу, City — по отношению к Восточному. Целое направление английской драматургии, начиная с Бена Джонсона и вплоть до Уайлда и Моэма, связывают с Уэстэндом 57; начало его соприкасается и с некоторыми из комедий Шекспира. В «Тщетных усилиях любви» видят прямую связь с домашними спектаклями, поставленными в аристократическом кружке Нортумберленда; так объясняется и любопытный (в том числе и для сравнения с аналогичными мотивами в пьесах Лопе де Вега того же времени) мотив русских приезжих 58. Знание иностранных языков, обнаруживаемое в этой и других комедиях Шекспира, исследователи поясняют ссылками на атмосферу Лондона 90-х годов XVI в. Изучение иностранных языков стало в то время модой, выходили учебники и разговорники, полемика вокруг которых отражена у Шекспира. По-видимому, не лишено оснований и предположение, согласно которому в «Тщетных условиях любви» нашли отзвук споры, вызванные мыслями Джордана Бруно, несколько лет проведшего в Лондоне. Наплыв многочисленных иностранцев, спасавшихся в Лондоне во время обострения религиозных гонений на католическом юге Европы, вызвал протест местного населения. Печатались памфлеты против учебников, сочиненных иностранцами. Комедия Шекспира полна намеков на эти злободневные события. Большой город, далеко не всегда открыт пришельцам. Один из приступов ксенофобии в Лондоне (предвосхищавший ряд последующих) косвенно нашел отражение у Шекспира. Прямые ссылки на учебники иностранных языков и разговорники в тексте его комедии современному читателю напомнят о связи первых пьес Ионеско с такими же учебными текстами. Театр Нового времени не раз получал импульсы именно от той стихии многоязычия, которая присуща большому городу.

8. Из разных жанров европейской литературы более других непосредственно соотнесен с большим городом роман, что можно показать и на его истории. Западноевропейский роман возникает вместе с городом Нового времени и становится его летописью. Не приводя достаточно очевидных примеров из истории испанской, французской и английской литературы XVII—XVIII вв., ограничимся беглой ссылкой на Париж Бальзака, Лондон Диккенса (подробно изученный Г. Г. Шпетом в его детальном комментарии к «Пиквикскому клубу») и Теккерея, Петербург Достоевского, исследованный в недавних трудах В. Н. Топорова. Крупнейшие романы первой четверти XX в. представляют собой в большой степени описание города— Дублина в «Улиссе» Джойса, мифологизированного образа Праги в «Процессе» Кафки (при всем нарочитом отсутствии точных адресов, допускающем однозначные отождествления, в частности, собора в главе
--------------------------
57 Jones F. The first West End comedy // Proceedings of the British Academy. London. 1983. Vol. LXVIII. P. 215—258.
58 Yates F. A. A study of Love's labour's lost (Shakespeare problems / Ed. Pollard A. W., J. Dover Wilson, V. Cambridge: University Press, 1936. P. 11, 133, 155, 176


178
«Im Dom»), Петербурга в одноименном романе Андрея Белого. Тему романа задает регулярность Петербурга, уникальная даже по сравнению с городами конца XVI — начала XVII в., построенными тоже по геометрическому плану, как Нанси, Легхорн, Шарльвилль 59. Эта сверхрегулярность Петербурга, очевидная и при сопоставлении его с другими регулярными городами России60, явилась иконическим выражением регулярного царствования Петра, принимавшего, как теперь окончательно выяснено 61, самое деятельное участие в планировании города. Поэтому художественно мотивировано и, более того, может быть признано одним из важнейших композиционных приемов романа Андрея Белого (в первом его варианте) изображение в нем ожившего Медного Всадника в качестве одного из персонажей. В «Охранной грамоте» Пастернак, говоря о Маяковском, верно заметил связь темы города — Петербурга у Пушкина, Достоевского и Белого (добавим — позднее и в «Поверх барьеров» самого Пастернака: уже заглавие сборника относится к Петербургу). При несомненной и осознанной цитатности по отношению к поэме Пушкина роман, продолжающий пушкинскую тему ожившей статуи, использует ее в контексте противопоставления петербургско-петровской геометрической регулярности и хаотичности всей России за пределами Петербурга. Внесение общероссийского хаоса в петровский городской космос Белым в первом варианте романа символизировано в целой серии образов, не повторяющих друг друга, но подчиняющихся этой теме.

В новой европейской поэзии тема города выступает особенно четко в том течении, которое Пастернак, говоря (в заметках к переводам Шелли) о Верхарне, Блоке, Рильке, назвал «мистическим урбанизмом». Его черты, заметны и у молодого Пастернака (как и у других крупных русских поэтов, испытавших влияние Блока) в стихотворениях, где город иногда выносится и в название (как и в одном из поздних в сборнике «На ранних поездах», где Пастернак вспоминает, почему он так любил город подростком). Постепенно, однако, у поэтов следующего поколения стирается острота приравнивания города к аду («Inferno» — заглавие романа Стринберга, действие которого происходит в Париже), которым проникнуты второй и третий тома Блока, стихи и проза Рильке. Предтечей всего этого направления можно было бы считать Гонгору, чей сонет о городе начала XVII в. кончается строкой «Esto es Madrid, mejor dijera infierno» («Таков Мадрид, а скажем лучше: ад»). Те черты столицы Испании, которые могли тогда казаться адскими, позднее оттеснялись другими, становившимися все более отпугивающими. У Блейка в конце XVIII в. найдем строки, предвосхищающие «Страшный мир» Блока:

A harlot's cry from street to street
Will be old England's winding sheet.

Крик проститутки площадной
Шьет саван Англии былой.
--------------------------------
59 Braudel F. Pre-modern towns // The early modern town. A reader / Ed. P. Clark. N. Y.: Longman, 1976. P. 62.
60 Возлинская В. M. Указ. соч.
61 Иогансен М. В. К вопросу об авторе генерального плана Петербурга петровского времени // От Средневековья к Новому времени. М., 1984. С. 50—73.


179
У Блейка же отчетливо возникает видение небесного града, противопоставляемого земному:


I shall not cease the mental fight,
Nor shall the sword sleep in my hand
Till we have built Jerusalem
In England's green and pleasant land

Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны.
(Гумилев)

Часть подобных образов, связанных с символикой города (и вечного города — Иерусалима, Рима, третьего Рима и т. п.), в поэзии нашего века объясняется воздействием литературной традиции, продолжающей библейскую. К ней же восходит и образ города как женщины в той мере, в какой он продолжает символ вавилонской блудницы. Но в описаниях города и в образах мистического урбанизма символистов и таких постсимволистских поэтов, как Маяковский, явственно проступает и пласт архетипических знаков, близких к ранним древневосточным. Город в истории одновременно и настолько новое явление, что каждое следующее поколение заново начинает ему изумляться, и настолько древнее, что это удивление передается нередко образами многотысячелетнего возраста.
 

 

 

 




Содержание | Авторам | Наши авторы | Публикации | Библиотека | Ссылки | Галерея | Контакты | Музыка | Форум | Хостинг

 Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru

© Александр Бокшицкий, 2002-2009
Дизайн сайта: Бокшицкий Владимир