Дзэнский смех1
На следующих страницах:
Дайсэцу
Тейтаро Судзуки. Основы дзэн-буддизма
Смех
Известный исследователь
дзэн-буддизма Д. Т. Судзуки отмечал, что дзэн - единственное учение, в котором
нашлось место смеху. Действительно, ни в одном религиозном направлении смеху -
комическому, шутовскому, парадоксальному - не удавалось захватить таких ведущих
позиций и занять таких высот, как в дзэнской культуре. Смех присутствовал
во всех без исключения средневековых культурах, западных и восточных, но как
рекреации от благоговейной серьезности ортодоксальной церковной литургии,
повседневной жизни и изнуряющей работы, чтобы на какое-то время (средневековый
карнавал, пасхальный смех и т.д.) снять оппозиции между сакральным и
профаническим, а затем вернуть все на свои места. Иное мы встречаем в дзэнской
культуре. Ученик, вступающий в монастырь, "приветствовался криками и ревом,
имеющими больше сходства с безумным и пьяным смехом и бранью в тавернах".
Тонкая улыбка Касьяпы, постигшего истину Будды, сменив отечество, в китайской и
японской традициях перерастает в животный, плотский, громоподобный хохот, от
которого сотрясаются монастырские стены.
Если мы
обратимся к средневековой западной традиции, опираясь на исследование М.Бахтина,
то убедимся, что там смех представлял собой явление нерелигиозное,
внецерковное, в некоторых случаях даже антирелигиозное; "он безрелигиозен и
безгосударственен по существу". Смех "религиозный" мы встречаем у русских
юродивых, в поведении которых наблюдается много общего с дзэнскими мастерами. У
тех и у других смеховое начало органично сочетались с православием (юродивые) и
с дзэнской практикой (дзэнский мастер). Если это-го органичного сочетания не
было, то юродивый становился комедиантом, играл в юродство, а дзэнский мастер -
"лживым учителем", получившим "лисье просветление". Тем не менее при всей
типологической близости этих явлений они различаются как по своей ориентации
[интровертная(дзэн) и
экстравертная (юродство) ], так и по своему отношению
к официальной культуре.
В
Японии, в которой дзэн стал фактически служить военизированному государству и
долгое время имел статус ведущей ортодоксальной религии и идеологии, дзэнский
смех слышался в правительственной канцелярии, на поле битвы, в торговом караване
и в дзэн-буддийских монастырях. Само смеховое, народное начало в японском дзэн
стало как бы ортодоксальным, оно не просто входило в монастырскую практику и
литургию, но как часть дзэнского поведения проникла в высшие круги японского
общества. Японские дзэнские мастера, носители дзэнского смеха, достигли в
обществе высокого статуса, проникли во все сферы социальной, политической,
экономической и духовной жизни Японии. Они были настоятелями крупных монастырей,
советниками и душеприказчиками сёгунов и императоров, сохранив парадоксальный,
юродивый стиль поведения, отнюдь не мешавшая заниматься светской и миссионерской
деятельностью. В их поведении наблюдались элементы эскапизма и критики
существующих порядков, но они не выходили из рамок ортодоксальной культуры, в
то время как юродство на Руси несло в себе элементы протеста, так же как в Китае
чань-буддийские мастера представляли собой оппозицию конфуцианскому государству.
В целом можно
сказать, что дзэнские наставники в Японии не просто составляли частицу
ортодоксальной культуры, но на протяжении нескольких веков задавали тон в этой
культуре.
М.
Конрад Хайерс определяет три уровня комического в дзэн: Рай, Потерянный Рай и
Обретенный Рай. Юмор, смеховое, комическое дается как условие и результат
сатори (дзэнского просветления). У нас нет материалов, подтверждающих, что
сами дзэнские мастера создали теорию смеха, они просто смеялись, хохотали,
богохульствуя, профанируя священное, освящая профаническое.
Для всей
дзэнской традиции характерен плотский, животный смех, смех простонародья, смех
животом и от живота ( хара ). Хара - центр равновесия и одновременно
духовной силы. Огромный живот в изображении китайских и японских мастеров не
является антиэстетичным, а, напротив, подчеркивает центр тяжести - хара.
Гипертрофированные животы в изображениях Дарумы (Бодхидхармы), Хокуина, явно
предпочтение "толстым" в "Манга" Хокусая и т.д. имеют свой прототип в
синтоистской мифологии, непосредственно связанной с земледельческими культами и
культом плодородия. С ним связан известный эпизод из "Кодзики", относимый к
богине солнца и плодородия Аматэрасу, которую рассмешила и заставила выйти из
грота богиня Удзумэ. Аматэрасу, обидевшись на своего брата, скрылась в
"Небесном гроте" и таким образом лишила землю солнечного света. Боги решили
любым способом выманить ее оттуда, и Удзумэ начала на перевернутом чане пляску,
в ходе которой она начала обнажаться и показала богам свой огромный живот. Боги
разразились неистовым хохотом. А когда Удзумэ спустила юбку еще ниже, то хохот
достиг апогея, и Аматэрасу, побуждаемая любопытством, вышла из своего убежища.
Скорее всего, в древности существовал ритуал, связанный с магией плодородия и
зафиксированный в "Кодзики"; позднее устоявшийся сценарий ритуала превратился в
дворцовый танец, исполняемый сарумэ - женщиной-плясуньей и входящий в
число обрядов "Праздника умиротворения душ", направленного на увеличение срока
жизни императора и его семьи.
Танцующая Удзумэ с огромным животом, ее круглое смеющееся лицо - обычные
изображения на японских картинах, масках театра Но и скульптуре (в частности,
нэцкэ). Большой живот Удзумэ - плодоносящее начало, чрево, утроба,
связанные с телесным низом (кишечником и половыми органами). Живот и его
внутренности связаны с испражнениями. Внутренности также связаны со смертью -
выпустить кишки, харакири (вспарывание живота). "Tripes"
представляло собой как бы "один узел - жизнь, смерть, рождение, испражнения,
еда; это - центр телесной топографии, где верх и низ переходят друг в
друга" (М. Бахтин). Связь естественных отправлений с низом тела, сексуальной
практикой, рождением и умножением не вызывает сомнений: "Монах спросил Юнь-мэня:
"Кто такой Будда?" - "Палочка-подтирка", - ответил Юнь-мэнь" . В этом эпизоде
явственно проступает логика снижений и профанаций, перемещений верха и низа,
священного и профанического, характерных как для средневекового европейского
карнавала, так и для дзэнской традиции. Классификация подтирок Гаргантюа у
Рабле подчеркивает перемещение верха тела в низ, где "зад - это "обратное лицо"
или лицо наизнанку". Это переворачивание верха и низа с его акцентом на низ
тела, где главную роль играло плодоносящее чрево, выражало и более широкое
представление о плодородии растений и животных, характерное для земледельческих
обществ.
Таким образом, дзэнский смех как выражение "срединного" буддийского пути имеет
древнее генетическое родство с земледельческими культами. Рёкан, танцующий
народные танцы в деревнях, Иккю, любитель выпить и завсегдатай увеселительных
домов, "толстобрюхие" Хакуин и Дарума имеют больше общего с пляшущей на чане
богиней Удзумэ, чем с аскетической индийской традицией. Дзэнская традиция с
помощью смеха оживила на многие века как буддийскую традицию, так и всю
средневековую культуру Японии. Здесь магический, архаичный, синтоистский смех не
был к тому времени нивелирован сложными философскими построениями буддизма. Поэт
Сэнгай писал:
Есть вещи, которые мудрому сделать не под силу,
Зато дурак может.
Неожиданно открыв путь жизни в пучине смерти,
Он разражается искренним смехом.
К смеховым корням травестий и праздничных
профанаций можно отнести также и срамословие божеств, характерное для культуры
дзэн. В насмешке над буддами и в поношении патриархов переплетены и
богоборческие мотивы, отказ от любых авторитетов, и снятие оппозиций между
двумя полюсами: святым и обыденным. Истоки этого срамословия, не просто
богохульства, а хулы-хвалы или хвалы-брани одновременно, следует искать в
народной культуре, в карнавальных увенчаниях-развенчаниях, в ритуале, где все
"шиворот-навыворот". Типичные "экстремистские" настроения в дзэн иллюстрируются
изображениями Хуэй-нэна, рвущего сутры, монаха Дань-ся, сжигающего статую Будды
и т.д. Деревянный Будда, сутры ничего не стоят сами по себе.
В пещеру
Дань-ся однажды зашел молодой монах. Он целый день простоял молча у входа,
наблюдая как неподвижно сидевший у костра мастер изредка
подбрасывает в огонь поленья. Но вот дрова закончились и костер
почти угас, в пещере стало очень холодно. Тогда мастер раздул угли и бросил на
них стоящую рядом статую Будды. Пораженный монах завопил, мастер
вздрогнул, запустил в монаха камнем, промазал и крикнул, что если еще кто-нибудь
посмеет помешать ему болтать с Буддой, он уж точно не промахнется.
ССЫЛКИ
1. Сафронова Е. С. Дзэнский смех как отражение
архаического земледельческого праздника // Символика
культов и ритуалов народов зарубежной Азии. М., 1980, с. 68-78.
|
|
