Карлики
На следующей странице:
Е. А.Семакина. Карлик - герой мезоамериканского
фольклора
Д. И. Белозерова
Карлики в России XVII-начала XVIII
века
Развлекательная культура России
XVIII-XIX вв. Очерки
истории и теории. -
СПб.: Дмитрий Буланин, 2000, с. 143-152.
Карлики не имеют генетической памяти. И очевидность этого утверждения можно обнаружить, на любом
уровне энциклопедическом, интеллектуальном или подсознательном. Интонация темы, однако, настолько драматична, что, настраиваясь на нее, необходимо хотя бы отчасти проникнуться природой этого явления,—уж очень
своеобразно само словосочетание «история карликов».
Хотя, безусловно, историческое место карликов определено и достаточно хорошо известно. Наиболее частое упоминание об этих особых людях появляется в литературе
конца XVII—начала XVIII века, в книгах об этой эпохе,
а также документах XVIII столетия. Особое пристрастие
к различного рода шутам, забавам, необычным явлениям
подмечено во вкусах двора Петровского времени. Цель
данной работы на материале истории карликов попытаться понять отношение к диковинным и забавным явлениям
в истории России.
«Все увеселения времен Петра имели нечто отличное,
свойственное своему времени. Вы еще более в том удостоверитесь, взглянув на множество карлов
и карлиц, которые занимали немаловажное место в летописях тогдашних забав. В конце
ХVII века карлы и шуты были еще в
употреблении при всех Европейских дворах. Оттого вы
встретите их во множестве и у нас, как при дворе, так и в частных домах».1
Прежде чем пытаться представить «карликовый бум»
в увлечениях Петра, полезно составить представление о
сущности карлов, этого необычного биологического вида
с энциклопедической точки зрения: «...карлики, люди
чрезмерно низкого роста. Границы между просто низким
ростом и карликовым ростом не являются вполне уcтановленными; иногда под К.
подразумеваются
144
люди с ростом ниже 1 м или чуть-чуть выше его, иногда же границу
роста отодвигают вверх до 140 см. Карликовый рост является несомненно патологическим, и причины его могут
быть различны... обыкновенно рождены от здоровых родителей... некоторые из них сохраняют нормальную работоспособность... Карлики прежде пользовались известным
почетом при дворах и помещичьих усадьбах, где их держали в роли шутов, или просто в качестве диковинки;
нередко устраивались браки между карликами, но ни
один .из них (этих браков) не дал потомство, что является
лишним подтверждением патологического характера данного явления».2 А теперь вернемся к теме статьи.
Очевиден живой интерес государя к природным аномалиям. В 1697 году (отмеченном в воспоминаниях современников Петра) царь находился в Голландии. Об этой
поездке напишет один из сопровождавших его придворных: «...в Амстердаме видел у доктора анатомию; кости,
жилы... видел 50 телес младенческих от много лет нетленны... видел голову, сделанную, деревянную, человеческую;
говорит; заводят как часы, а что будешь говорить, то и
она, голова, говорит».3
Кроме того, в свите царя находились для развлечения
двое шутов — «они были весьма забавны, когда заикались, путались в словах и никак не могли высказать друг
другу своих мыслей».4 Такие наблюдения можно назвать
отправной точкой для объяснения привязанностей и интересов Петра I. Далее появляются более конкретные сведения. «Анатомия, медицина, а в особенности хирургия и
натуральная история также занимали досуг Петра. Он
слушал курс в первой их сиих наук в Амстердаме в
1697 г. у известного своей ученостью профессора
Рюйша... у которого он купил его анатомический кабинет, и он вместе с собранием аптекаря Себа составил собственный его кабинет натуральной истории: раза два или
три в неделю Петр посещал оный, пополняя телами уродов, разными животными и растениями, из коих некоторые находил сам, и всегда присутствовал при анатомических операциях...»5
145
Петровская эпоха даже теперь потрясает своей насыщенностью и новаторским разнообразием. Фигура
Петра I, безусловно, парадоксальна, так как буквально
все стихии человеческого творчества, все виды деятельности были им испробованы. И его максимализм, даже
некий гигантизм проявлялся постоянно — в указах, реформах или просто действиях и поступках. Это была удивительная непредсказуемая личность, способная принять
серьезные и обдуманные решения, а иногда проявлявшая
дерзкое и необъяснимое мальчишество, какое-то дон-кихотство, как, например, в Амстердаме, где «в 1697 году,
в довольно сильный ветер остановил рукой мельничные
крылья, чтобы лучше рассмотреть механизм некоторых
частей».6
Для достижения уровня европейской цивилизации, как
полагал Петр, необходимо было действовать не «производством слов, а производством вещей».7 Новые одежды,
новые манеры, стиль, Академия наук и Кунсткамера, библиотеки и общедоступный театр, флот, столица, непосредственно граничащая с западными рубежами, — все это показатели, что «в культурной иерархии слово уступило
место вещи».8 «От словесного „музея раритетов" Симеона
Полоцкого к петербургской Кунсткамере, реальному
музею монстров и курьезных вещей—такова стремительная эволюция русской культуры»,9 — отмечали исследователи. Одним словом, от рассуждений—к действу.
«Применяя европейские масштабы к (русскому. —Д. Б.) искусству XVIII века, мы склонны будем относить
к „барокко" все проявления художественного творчества
времен Петра и ближайших его предшественников и преемников».10 Барокко противоречиво по самой природе,
«что отчетливо проявляется на самых разных уровнях:
от мировоззренческого (состязание глубочайшего пессимизма и самого радужного оптимизма) до стилистического (консепизм). Противоречивость охватывает и сферу поведения. Люди барокко пытаются примирить аскетические порывы, и гедонизм и выдвигают особый принцип
«двойной жизни».11 Это своего рода стилизованное, славянское барокко, применительно к российским условиям.
И активное внедрение Петром карлов в общественную
жизнь также своего рода «барочная сенсационность»,
ибо для него сенсационность — это всегда отклонение от нормы, «от приевшегося и
146
надоевшего, от шаблона. Это
событие, неожиданность, т. е. ...новаторство, как природное, так и рукотворное».12 Амбивалентность природы
карлов по отношению ко многим жизненным ипостасям
социальной, ментальной, культурной — очевидна. Карлы
всегда несли с собой историческую тайну и одновременно
были выражением попытки смоделировать всем доступный, обыденный мир в их лице.Петровская эпоха вообще
жаждала сенсаций, чудес и невероятных новостей. Пример тому—указ от 13 февраля 1718 года, в котором
Петр требовал доставлять в Кунсткамеру «уродов и редкости». Данный указ появился спустя 8 лет после знаменитой свадьбы карлов, устроенной, чтобы позабавить
Герцога и Герцогиню Курляндских и попытаться «развести» в России породу карликов: женить любимого карла
Петра Якима Волкова на карлице царицы Прасковье Федоровне.13
Ни одна история о карликах не отражена в литературе столь разнообразно, как эта свадьба. Правда, в описании «Торжествующей Минервы» появляются «несколько
карлиц, с трудом поспевающих за великанами»,14 но это
уже не тот акцент и не то поражающее по размаху имперское увлечение Петра, в эпоху которого были проведены не только свадьба -и похороны карлов, но также и
подавались торты с невероятными сюрпризами: «1710 г.,
12 ноября дня—выпито было семнадцать заздравных
чаш, из коих каждая приветствовалась тринадцатью пушечными выстрелами... По окончании обеда в залу внесли два пирога; один поставили на стол, за которьм сидел
я (Юст Юль, датский посланник в России при Петре I. —Д. Б.), другой к новобрачным. Когда пироги взрезали, в
каждом из них оказалось по карлице. Обе были затянуты
во французское платье и имели самую модную высокую
прическу. Та, что лежала в пироге на столе новобрачных,
поднялась на ноги, и, стоя в пироге, сказала по-русски
речь в стихах. Декламировала она так же смело, как
самая привычная и лучшая актриса. Затем, вылезши из
пирога, она начала здороваться с новобрачными и с прочими лицами, сидевшими за их столом. Другую карлицу
царь сам перенес и поставил на стол к молодым. Тут раздались звуки менуэта, и карлицы весьма изящно исполнили для новобрачных этот танец на обеденном столе.
Каждая из них была ростом в локоть. После трапезы сожгли фейерверк, установленный на плотах на Неве».15
147
Именно такая уникальная свадьба карлов состоялась
в ноябре 1710 года. Несколькими месяцами ранее 19 августа вышел царский указ, в котором говорилось: «Карла
мужеска и девичьего пола, всех карлов, живущих в Москве в домах боярских и других ближних людей, собрав
всех, выслать с Москвы в Петербург, сего августа дня, а
в тот отпуск, в тех домах в которых живут, сделать к
тому дню на них, карлов, платье: на мужеский пол кафтанье и камзолы нарядные, цветные, с позументами золотыми и пуговицами медными, золотыми, и шпаги, и портупеи, и шляпы, и чулки, и башмаки немецкие добрые;
на девически пол верхнее и исподнее немецкое платье, и
фантажи, и всякое приличное добро, уборы, и в том
взять тех домов с стряпчих скази...»16 Но сразу выполнить царский указ не удалось, поскольку карлов было
мало, и собирали их почти 3 месяца. Всего было собрано
около 80 карликов и карлиц.
Накануне свадьбы двое статных, одинаковых ростом
карлика в маленькой одноколке о трех колесах, запряженной одной маленькой лошадкой, убранной разноцветными лентами, разъезжали по городу в предшествии двух
верховых лакеев со своими приглашениями. На следующий день, 13 ноября, когда гости собрались в назначенном доме, молодые, а вслед за ними торжественное шествие отправились к венцу. «Впереди шел нарядно одетый
карлик в качестве маршала с жезлом, на котором висела
длинная, по соразмерности, кисть из пестрых лент. За
ним следовал, тоже в особом наряде, Его Величество с
несколькими министрами, князьями, боярами, офицерами
и прочими...»17
Шествие заключали 72 карлика, выступавшие парами:
«они были одеты в одежды разнообразных цветов: карлики в светло-голубые или розовые французские кафтаны, с треугольными шляпами на головах и при шпагах,
а карлицы в белых платьях с розовыми лентами... Вслед
за карликами шло множество сторонних зрителей.
148
Пара была обвенчана в русской церкви по русскому
обряду. Все карлики заняли середину церкви. На вопрос
священника к жениху, хочет ли он жениться на своей невесте, тот громко произнес по-русски: „на ней и ни на
какой другой". Невеста же на вопрос, хочет ли она выйти
за своего жениха и не обещалась ли уже другому, ответила: „вот была бы штука!", но ея „да" чуть можно было
расслышать, что возбудило единодушный смех...»18
Венец над невестой держал сам Царь, в знак своей
особой милости. После венчания все поехали «водою» в
дом князя Меншикова (на Васильевском острове), где молодоженов и гостей ожидал роскошный стол, накрытый
в «той же большой зале, где (несколько недель назад. —Д. Б.) происходило пиршество по случаю бракосочетания
Герцога Курляндского с Анной Иоанновной».
Карлы заняли несколько специально изготовленных
столов для них посередине залы. Над местами жениха и
невесты, которые сидели за разными столами, были сделаны шелковые балдахины, убранные, по тогдашнему
обычаю, венками. Маршал и восемь шаферов имели для
отличия кокарды из кружев и разноцветные ленты; они
важно расхаживали вокруг столов, потчуя гостей, словно
кроме них здесь никого не было...
Кругом, по четырем сторонам залы, тянулись узкие
столы, за которыми сидели Царь, Герцог Курляндский,
русские и чужестранные .министры, Герцогиня Курляндская со своими сестрами и знатнейшими русскими дамами, князья, бояре, русские и немецкие офицеры, но все
спиной к стене, чтобы им «можно было удобнее видеть
суетню карликов. Первое здоровье провозгласил маленький маршал, который, подойдя вместе с восьмью дружками к столу Его Величества, поклонился ему до земли;
причем все они под звуки труб и литавр к общему удивлению осушили свои кубки до дна, как бы великорослые
люди...
После стола все карлы очень весело танцевали „русского", часов до одиннадцати. Какие были тут прыжки,
кривляния и гримасы, вообразить себе нельзя! Все гости,
в особенности же Царь, не могли довольно тем навеселиться и, смотря на коверканье и ужимки этих 72-х уродцев, хохотал до упаду. У иного были коротенькие ножки
и высокий горб, у другого — большое брюхо, у третьего—ноги кривые и вывернутые, как у барской собаки,
или огромная голова, или кривой рот и длинные уши,
или маленькие глазки и расплывшее от жира лицо и так
далее...»19
149
Петр I усердно подпаивал новобрачных и затем сам
отвел их домой (в царские палаты) и при себе велел уложить их в постель.
...Затея Петра, повторенная им еще раз в 1713 году,
не привела к ожидаемым результатам. Правда, молодая
карлица, бывшая невестой в первую свадьбу, сделалась
беременною, но не могла разрешиться и после страданий
умерла вместе с ребенком.
Сколько-нибудь еще более подробных описаний таких
явлений в истории России не приходится встречать; исключение составляют лишь «шутовские похороны карлика» в 1724 году — того самого Якима Волкова, вдовца,
распутничавшего и пьянствовавшего со дня смерти жены.
Похороны состоялись в конце января и по указу Петра I
были проведены самым торжественным и опять-таки забавным образом. Была образована целая процессия, состоявшая из 30 маленьких мальчиков, шедших попарно,
низкого роста попа, нарочно подобранного для такой церемонии, крошечных саней, на которых стоял крошечный
гробик, обитый малиновым бархатом, с серебряными позументами и кистями. Снова в процессии был маленький
маршал-карло, фаворит императора, с большим жезлом,
обтянутым черным, и от которого до земли спускался
белый флер. Такой же маршал, как и предыдущий, шедший во главе карликов-мужчин, торжественно выступал и
во главе женщин-карлиц. Первая из них принадлежала
принцессам, и ее как первую траурную даму, «по здешнему обычаю, вели двое из самых рослых карликов. Лицо
ее было совершенно завешено черным флером. За нею
следовала маленькая карлица герцогини Макленбургской
как вторая траурная дама, и ее также вели под руки два
карла...
По обеим сторонам процессии,—по воспоминаниям
Ф. Берхгольца, камер-юнкера при дворе герцога Голштинского, приехавшего с ним в Россию в 1721 году,—
двигались с факелами огромные гвардейские солдаты, в
числе по крайней мере пятидесяти человек, а возле обоих
траурных дам шли четыре громадных придворных гайдука в черных костюмах и также с факелами...»20
150
Возможно, приведенная здесь картина странной процессии может быть объяснена Как неудавшийся итог попыток Петра. Кажущаяся действительно мистической, неправдоподобной, удивительной и жутковатой, процессия
являлась неким кривозеркальным отражением времени;
что-то еще неясное новое и вместе с тем потрясающее
старое вылилось в этом шествии. Зима, суровое время и
громадные гайдуки с факелами... Какие-то неясные призраки нового и старого. «Шутовские» похороны... Действительно, такое словосочетание возможно было услышать
только в России, что нередко подчеркивали современники-иностранцы.
Как объяснить такой порыв Петра I к столь странным увеселениям? Возможно, это была попытка понять
совершенно иной мир, мир другого измерения чисто в
физическом смысле. В 1726 году, через год после смерти
Петра I, Джонатан Свифт написал знаменитую книгу о
Гулливере в стране лилипутов и в стране великанов. Этот
факт можно попытаться представить как своего рода парадоксальное послесловие к деятельности Петра, но, быть
может, Свифт был осведомлен о диковинных «проделках»
императора. Ведь, как писал один из иностранных очевидцев похорон карла в. 1724 году, «...едва ли где-нибудь
в другом государстве, кроме России, можно увидеть
такую странную процессию...»21 Возможно, такая новость
впечатлила и заграницу...
А может быть, император, со свойственным ему своеобразным демократизмом, пытался дать шанс всем россиянам утвердить себя в контексте реформаторских веяний той эпохи. И даже карлам. Отчасти такая версия
может являться еще одной попыткой объяснить удивительную Петровскую эпоху. «К началу XVIII века уже
ярко определился характер Петрова царствования — началась крутая ломка старого уклада русской жизни. Родовитая знать властной рукой отодвинулась в тень, главными сподвижниками Петра становились люди „без роду,
без племени"»,22 — подчеркивали исследователи. И люди
«без роду, без племени» были привлечены Петром не
только в его окружение; Петр I пытался «приручить»,
ввести в сознание русского человека привычку к парадоксальным явлениям. Не к ним ли относится идея «развести»
в России
151
род карликов? Подобные затеи (далеко не всегда удававшиеся) нашли выход в создании Кунсткамеры. Петр I сделал этот музей не только бесплатным, но
и выделил из казны значительную по тем временам сумму в 400 рублей для угощения тех посетителей, кто
сумеет преодолеть страх перед страшилищами.
...Смеховая стихия Древней Руси пережила свою эпоху
и во многом проявилась в XVII, XVIII и даже XIX веках.
Как отмечали Д. С. Лихачев и А. М. Панченко, «искусственное убыстрение процессов всегда вызывает „остаточные явления", которые надолго застревают в развитии.
Искусственное убыстрение культурного развития при Петре способствовало тому, что многие характерные
черты Древней Руси сохранили свою значимость для XVIII в. —тип смеха в их числе».23 По поводу проникновения древнерусской смеховой стихии существует большое
количество фактологических подтверждений и примеров
(«сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор»
Петра Великого, его «коллегия пьянства», свадьба шута
Тургенева в 1695 году, такое же празднество в 1704 году,
свадьба шута Зотова в 1715 году). Все шутовские шествия
и празднества, разнообразные маскарады («пятидневный»,
проводившийся в январе 1722 года в Москве) в той или
иной мере могут быть отнесены к типу средневекового
«государственного смеха». Среди многообразных увеселений двора и приближенных к нему особое место занимают и карлы...
«В народных преданиях карлики играют большую
роль и фигурируют в них под разными именами: гномов -
и др. ...Легенды не придают им, однако, какого-нибудь
однообразного характера: то это добродушные, склонные
к веселому и юмору люди, то, наоборот, злые существа;
чаще они выступают в виде людей с повышенным интеллектом... во многих версиях они являются хранителями
ископаемых сокровищ и кладов и сообразно этому живут
под землей или в горных пещерах. Иногда эти предания
лишены какой бы то ни было сверхъестественной черты
и носят вполне реалистичный характер. Все более накапливаются указания на действительно довольно широкое
распространение в прошлом карликовых рас или пигмеев,
позволяющих думать, что в некоторых из преданий сохранились смутные воспоминания о действительных явлениях...»24
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Русская старина. 1873. Т. 7—8. С. 47.
2 Энциклопедический словарь/Под ред. В. Я. Железнова. 7-е издание.
3 Русский быт в воспоминаниях современников. М., 1914—1923 Т 1
С. 182.
4
Там же. С. 191.
5 Русская старина. М., 1987. С. 44 (репр. изд. 1825 г.).
6 Там же. С. 42.
7 Панченко А. М. Русская культура в канун Петровских реформ. Л.,
1984. С. 191.
8 Там же. С. 188.
9 Там же. С. 189.
10 Барокко в России/Под ред. проф. А И. Некрасова. М., 1926. С. 112.
11 Панченко А. М. Указ. соч. С. 183.
12 Там же. С. 185.
13 Шубинский С. Н. Очерки из жизни и быта прошлого времени. СПб.,
1888.
14 Пыляев М. И. Старая Москва. М., 1990. С. 39.
15 Русский быт в воспоминаниях современников. М., 1914—1923. Т. 1.
С. 85.
16 Шубинский С. Н. Указ. соч.
17 Русский быт в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 100.
18 Там же. С. 101.
19 Там же. С. 102.
20 Там же. С. 104.
21 Шубинский С. Н. Указ. соч.
22 Гурееич Л. История русского театрального быта. М.; Л., 1939.
23 Лихачев Д. С., Панченко А. М. Смеховой мир в древней Руси. М.,
1984. С. 59.
24 Энциклопедический словарь/Под ред. В. Я. Железнова. 7-е изд.
|
|
