На следующих страницах:

М. Хайдеггер. Слова Ницше «Бог мертв»

В. Микушевич. Ирония Фридриха Ницше

М. Коренева. Из истории русского ницшеанства

А. А. Щепетова

«Der Antichrist». Христианство. Образ Христа у Ницше

Щепетова А.А. Образ Христа в Новом Завете и произведениях Ницше //

Религия и культура: Россия. Восток. Запад: Сб. ст. / Под ред. Е.А. Торчинова. -

СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2003, с. 115-116, 123-135.

         В немецком языке значению слова «Антихрист» соответствует Antichrist, но, возможно, что в данном, конкретном случае было бы естественно увидеть и иной, второй смысл этого слова. Если обратиться к семантике слова «Антихрист», то можно заметить, что слово это не является обозначением только какого-либо противника Христа. Помимо этого, на сегодняшний день основного определения, существует и другое, по которому Антихрист — это злой дух, ратующий против истины и добра. А представления о духе вообще достаточно абстрактны, и здесь в определенном контексте можно помыслить очень многое. Поскольку в произведении не идет речи ни об Антихристе (по крайней мере Антихристе, каким его рисует наше воображение), ни о духе или каком-то существе, ему подобном, то в данном случае можно допустить перевод «der Antichrist» именно как «антихристианин», и этот перевод основан на идее произведения. Однако «антихристианин» — это слишком просто для Ницше, ставившего сверхзадачи. Помимо этого, Ницше в нескольких письмах говорит о том, что его произведение именно «Антихрист». В письме к Мальвиде фон Мейзенбург от 3-4 апреля 1883 г. он пишет: «Угодно ли Вам услышать одно из новых моих имен? В церковном языке существует таковое: я есмь... Антихрист»; затем к Петру Гасту в августе того же года: «Aut Christus, aut Zarathustra! Или по-немецки: речь идет о старом, от века предсказанном Антихристе...»; и к Францу Овербеку того же дня: «Что мне доставляет удовольствие, так это видеть, что уже этот первый читатель имеет предчувствие того, о чем здесь идет речь: о давно обещанном».
116

[...]

          «Проклятие христианству» — такой подзаголовок дал Ницше своему произведению, произведению, которое вводит в лабиринт... «Новые уши для новой музыки. Новые глаза для самого дальнего»²⁴. Невозможно говорить об образе Христа, не говоря о самом христианстве. Причем христианству Ницше уделяет огромное внимание, даже больше чем самому Христу... И именно, разрабатывая тему христианства, Ницше обращается к Иисусу как главнейшей фигуре, причем обращается не всегда прямо, а порой лишь косвенно, намекая. Он не идет от образа Иисуса к становлению христианства как религии большей части населения земли, а, как представляется, во многом противопоставляет Христа сложившейся религиозной системе, при этом принимает не все сказанное им как истину, допуская со своей стороны сомнения во многом. Помимо этого существует кто-то, назовем его Сверхчеловек или как-то еще, кто несколько отстранен от происходящего, точнее находится вне происходящего. Андрей Белый писал о нем, что он «более реальная греза, нежели реальные условия среды»²⁵.

         Рассуждения о христианстве начинаются именно с представления этого Сверхчеловека, который находится как бы над существующим миром, это более ценный тип, и «из страха перед ним желали, выращивали и достигали противоположного типа: типа домашнего животного, стадного, больного животного — христианина»²⁶. Сверхчеловек — это скорее всего не конкретный биологический тип, увидеть который предоставится возможность, и уж тем более не коллективная личность человечества. Возможно, что для Ницше это некто, вобравший в себя мировой разум, и не исключено, что и идеи Христа, не отрицаемые его созданием. Именно идеи Иисуса, а не христианство, выросшее из них во всеобъемлющую систему. Предположить можно, и это более вероятно, что это — некто, абстрактно существовавший до Иисуса или одновременно с ним. Данное ему название Сверхчеловек достаточно условно, но может подразумевать то, что этот некто как бы пред существовал, был до начала периода формирования христианского сознания, до начала формирования христианина. Человек, возникший в результате этого процесса,— христианин— погубил и уничтожил его.

         Христианство «объявило смертельную войну этому высшему типу человека, оно отреклось от всех основных инстинктов этого типа; из этих инстинктов оно выцедило понятие зла, злого человека <...>²⁷— именно на этом настаивает Ницше. Сверхчеловек имел возможность жить в христианстве Первого Христианина, но не в грубой системе, созданной после его смерти. Для Ницше убийственно проникновение в первоначальные основы мыслей
124

христианства об отрицании человеческого начала в человеке, начала сильного от природы, проникновение идей «decadence», слабости, которая порой выглядит достаточно нарочито. Он не видит этого у Иисуса, а значит, этого нет, это домысел, занявший место истины. Внедрение в мир подобных идей сделало его в глазах Ницше античеловеческим. «Христианство хочет приобрести власть над дикими зверями; средством для этого является сделать их больными. Делать слабыми — это христианский рецепт к приручению к цивилизации»²⁸. Речь идет о неспособности управления сильными, о страхе перед ними. Сверхчеловек был силен не обязательно физически, а скорее духовно. Однако таковым он не был нужен, и его уничтожили. Очевидным было и стремление к
подчинению мира институтом новообразовывающейся церкви. Церковь признала мир несовершенным. Единственным абсолютным решением в этом случае явилось ис-правление его любой ценой. Но было ли человечество таким, каким его увидели глаза церкви? Для Ницше — нет! «Христианское решение находить мир безобразным и скверным сделало мир безобразным и скверным»²⁹. Это не христианство для Ницше, это не принципы, проповедуемые Иисусом. Под христианством же понимаются сказанное именно Христом, а не кем-либо еще, слова помазанника, и только его. Ницше говорит об упадке в развитии жизни человечества, которое приобрело религию подавления природного начала, религию непротивления, навязанную Павлом, — «сама жизнь ценится мною как инстинкт роста, устойчивости <...>: где нет воли к власти, там упадок»³⁰. Идею непротивления внес именно Павел, идеей же Христа было неделание зла, а не бессловесное подчинение. «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему другую...»³¹. Не делай зла, не отвечай злом на причиненное тебе зло, люби ближнего твоего, и любовь эта возвратится к тебе. Это не покорность и не непротивление, которое опровергает сам Иисус: «Когда Он сказал это, один из служителей... ударил Иисуса по щеке... Иисус отвечал ему: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь меня?»³² Идея роста, развития вверх необходима для человека, иначе — топтание на месте или просто регресс. «Воля к власти» — идея, в которой Ницше упрекали, не была отвергнута христианством для себя,
125

но приобретала какую-то порочность, выходя из круга церковных интересов. Ницше не выступил против положений христианства, принесенных Христом, в чем его обвиняли. Он категорично высказался о христианской церкви, которую считал камнем на могиле Богочеловека, создавшей собственную доктрину, которая достаточно часто (и, естественно, не всегда внутри только самой церкви) отступала от проповедуемых предписаний. Он видел в совершенном христианине «благороднейший из человеческих типов» и писал о себе, что «я почитаю за честь, что происхожу из рода, в котором принимали свое христианство всерьез во всех отношениях»³³. Но дело в том, что Ницше не видел совершенного христианина ни в ком, кроме самого Иисуса. Для него большинство, следующее за Иисусом, лишь извратило его слова, подогнав их под собственные желания и амбиции. Оно было не способно воспринять сказанное им. Причем ни о своей семье, ни тем более о себе Ницше не говорит как о совершенных христианах или о чем-либо подобном, он пишет только о серьезности ощущения Христа...

         Вокруг христианских представлений Ницше уже на протяжении века существуют постоянные споры: кто-то говорит о нем как о яром антихристианине, кто-то — как о настоящем христианине. И фраза «возлюби ближнего своего, как самого себя»³⁴ — это один из аспектов, упоминая который, Ницше упрекают в нелюбви к ближнему и в том, что, руководствующийся принципом, отличным от этого, не может быть последователем идей Христа. Ницше заявляет: «Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно помочь в этом. Что вреднее всякого порока? — Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым — христианство»³⁵. Но дело в том, что трактовка фразы «возлюби ближнего своего» может изменяться в зависимости от представлений человека, как и большинство вещей в мире. Никто не может заявлять о том, что знает, что есть любовь к ближнему. Может быть, просто необходимо оставить ближнего в покое, а может быть, и нет. Андрей Белый писал, что «любовь к ближним — это только алкание дальнего в сердцах ближних, соалкание, а не любовь в ближнем близкого, т. е. "мира сего"»³⁶.
126

         В любом случае Ницше не упускает возможности подчеркнуть невыполнение самими отцами церкви проповедуемых ими норм.

         Христианство для него нереально, оторвано от действительности, существует в искусственно созданном мире. «Ни мораль, ни религия не соприкасаются в христианстве ни с какой точкой действительности, чисто воображаемые причины... действия»³⁷, «этот мир чистых фикций сильно отличается не в свою пользу от мира грез именно тем, что последний отражает действительность, тогда как первый извращает ее, обесценивает, отрицает»³⁸. Если в собственных грезах еще можно жить, то в мире фикций, придуманных одними людьми для других, не просто не хотелось бы жить, но идея эта вызывает резкое неприятие. «Религия, которая, подобно христианству, не соприкасается с действительностью ни в одном пункте, которая падает тотчас, стоит только действительности предъявить свои права хоть в одном пункте, — по справедливости должна быть смертельно враждебна "мудрости мира"... науке <...> "Вера", как императив, есть veto против науки, in praxi ложь во что бы то ни стало...»³⁹ Но, опять-таки, неприязнь к данной религии и ее отрицание не есть нелюбовь к Богу. Существует нелюбовь именно к религии как системе, как облеченной в конкретные рамки идее. Ницше вообще стоит на позиции, основанной на том, что изначальные «христианские ценности — аристократические ценности»⁴⁰, и, думается, что здесь христианские — это именно ценности Иисуса, а не что-то иное. Однако, по мнению Ницше, они были низведены до уровня толпы, вульгаризированы. Немалую роль здесь сыграл Павел, а в последующем вся история христианства была посвящена этому. «Грубые массы» получили идеи Иисуса и не были в состоянии понять их глубокий символизм.

        Отчасти мрачные представления Ницше о христианстве — это впечатления не о христианстве Иисуса, который для него был единственным христианином, со смертью которого «Евангелие умерло на кресте»⁴¹, а образ, сформированный устоявшейся религиозной системой, являющейся, по мнению Ницше, не просто неверной, но порочной по своей сути. То, что он видит, это не христианская вера, даже не христианская церковь... Если рассматривать
127

какую-либо отдельную главу, например 39-ю, то из нее складывается явственное впечатление, что человек ощущает себя в сумасшедшем доме, причем окружаю щие его то ли действительно не понимают навязываемой им лжи, то ли не желают понять. Их болезнь стала естественным состоянием. Ницше же доказывает невозможность того, что он видит. В черновых набросках, опубликованных в 13-м томе издания Колли и Монтинари, он пишет: «Не понимают, что церковь — это не только карикатура христианства, но и организованная война против христианства...», «христианство стало чем-то в корне отличающимся от того, что делал и чего взыскал его основатель».

         В подтверждение «ненормальности» существующего христианства Ницше выдвигает следующие тезисы. В первую очередь он пишет о презрении к человеческому телу ⁴², о котором не говорил Иисус. Сосредоточение на себе, стремление к совершенствованию духа естественно, но это не подразумевает презрения к телу. Возможно, не возвеличивание, не попытка превращения этого в культ и т. д., однако и не презрение. По крайней мере, в глазах Ницше это выглядит просто некой деградацией человечества. Душа и тело должны сосуществовать, а не поглощаться одно другим. Андрей Белый пишет: «Душу Ницше приводит к земле. Душа для него и есть тело, но тело, отряхнувшее пыль вырождения. Поэтому-то тело и есть душа. И, конечно, она не в совокупности психофизических свойств для Ницше. И еще менее понимает он душу спиритуалистически»⁴³. Мученик для него — если не высшая степень отрицательного, то в чем-то приближается к этому; мученичество — антитеза истинности. Это скорее символ неестественности. Человек должен жить, а не страдать, тем более не добровольно обрекать себя на страдание. «Что мученичество может служить доказательством истины чего-либо, — в этом так мало правды, что я готов отрицать, чтобы мученик вообще имел какое-нибудь отношение к истине. Уже в тоне, которым мученик навязывает миру то, что считает истинным, выражается такая низкая степень интеллектуальной честности, такая тупость в вопросе об истине, что он никогда не нуждается в опровержении»⁴⁴. Помимо всего этого, идея принадлежит не Иисусу, а Павлу, что само по себе придает ей оттенок отрицательного ⁴⁵.
128

           Второй тезис — это жестокость к себе и другим, которую он видит в христианстве ⁴⁶. Он не говорит, что Христос не был жесток. Но «не здоровые имеют нужду во враче, но больные»⁴⁷, и в подобной ситуации жестокость, точнее жесткость, порой необходима. В итоге же Иисус говорит: «Милости хочу, а не жертвы»⁴⁸. Жестокость христиан неоправданна, если ее необходимо вообще оправдывать, и, что даже более существенно, они явно ожидают жертвы, ведь, по словам Тертуллиана, именно кровь мучеников стала семенем церкви. Для Ницше, в свою очередь, вырастает вопрос о том, нужна ли была эта кровь... Созданный институт монашества есть не что иное, как жестокость к себе, причем жестокость под величественными сентенциями о любви к человеку, противоречащая природе человека. Странное проявление любви.

         Далее следуют обвинения в ненависти к инакомыслящим, коей многие, помимо христиан, страдают, и в том, что христианам свойственна «воля к преследованию»⁴⁹. Вероятно, здесь немалую роль сыграли и крестовые походы, и отважная деятельность конкистадоров, и костры инквизиции. Но разве возможно это для истинного христианина, честь которого так ревностно хранится и защищается церковью... Разве возможно укрепление веры кровью? А ведь «знаками крови писали они на пути, по которому они шли, и их безумие учило, что кровью свидетельствуется истина». Ницше заявляет, что «кровь — самый худший свидетель истины; кровь отравляет самое чистое учение до степени безумия и ненависти сердец»⁵⁰. Вот именно поэтому существующий христианин для Ницше не только человек сумасшедший или находящийся на грани безумного — это ultima ratio лжи.

          Каков же тогда первый и в то же время последний христианин для Ницше? Кто он?

          В «Der Antichrist» Иисус, как более или менее очерчиваемый образ, появляется лишь в 27-й главе, причем сказанное о нем выглядит достаточно странно. «Этот святой анархист, взывавший на противодействие господствующему порядку низший народ, народ изгнанных и "грешников" внутри еврейства, речами, которые, если верить Евангелию, еще и теперь могли
129

бы довести до Сибири, — он был политическим преступником, поскольку таковой возможен в обществе, до абсурда неполитическом. Это привело его на крест...»⁵¹ Не совсем понятно, что подразумевается под политической виной. Никакого восстания, о котором говорит Ницше, не было, если, конечно, не считать следующих за Иисусом восставшими. О каких речах упоминает Ницше? Он не называет себя царем, не говорит о царстве земном: «Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое
не отсюда. Пилат сказал Ему: итак, Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь...»⁵² Посягательств на власть не было. Вряд ли здесь каким-то образом имеется в виду фраза из обвинения Иисуса в том, что он говорил «могу разрушить храм Божий и в три дня создать его», поскольку, во-первых, это лжесвидетельство, а во-вторых, в оригинале она звучала иначе и относилась к нефизическому храму... «Он умер за свою вину», — утверждает Ницше ⁵³. Возможно с какой-то стороны это и так... Но тогда это была вина перед религиозной доктриной того времени; вина состояла в том, что он вообще появился.

          Однако для Ницше интересен не ход событий, не разворачивающаяся история, обсуждение которой, по его словам, дело безнадежное из-за отсутствия документов, а «психологический тип Спасителя». Истина не в действиях Иисуса, не в его словах и не в его смерти, «но важен вопрос, можно ли представить его тип»⁵⁴.

          Ницше создавал тип Спасителя из собственных представлений, впечатлений, считая его при этом единственно верным. Но ведь и его тип не идеален. В попытке Ницше создать какой-либо видимый образ, конкретный образ, а не тот, который можно лишь угадать, почувствовать, столкнулись, видимо, вера Ницше в Иисуса и неприятие христианства как веры.

         Нельзя отрицать сильнейшего влияния на Ницше Достоевского, и это, несомненно, нашло отражение и в видении Христа. В 29-й главе появляется характеристика Иисуса как «идиота», некое отождествление, которое возникает как противоположность позиции Ренана. Возможно, это сравнение казалось
130

столь кощунственным, что до издания Шлехты в 1956 г. данная глава отсутствовала в изданиях. В черновом контрапункте к тексту Ницше писал следующее: «Иисус: Достоевский», — «Я знаю только одного психолога, который жил в мире, где возможно христианство, где Христос может возникать ежемгновенно... Это Достоевский. Он угадал Христа, и инстинктивно он прежде всего избегал того, чтобы представлять себе этот тип с присущей Ренану вульгарностью...». Ницше также пытался угадать, почувствовать Иисуса. Таким образом, возвращаясь к вышесказанному, заметим, что «идиот» по своему значению равен здесь скорее «святому», как и у Достоевского, чем кому бы то ни было еще. Причем интересно то, что в черновиках появится еще один оборот, относящийся к ненавистному для Ницше Павлу, которого он считал «огрублением христианства» и губителем его: «Павел отнюдь не был идиотом! — с этим и связана история христианства»⁵⁵. Вообще идея неприятия Павла, отношения к нему как к антиподу Иисуса появляется впервые задолго до Ницше. Об интересном факте пишет Н.Д. Амусин в работе «Рукописи Мертвого моря». После 70 г. н. э., после иудейской антиримской войны, в Трансиордании оказалась группа иудео-христиан, называемых «эбионим» (т. е. бедные), учение которых нашло отражение в так называемых «Псевдо Клементинах». По их представлениям, Бог создал две силы в мире: Христа и Дьявола. Христос — олицетворение царства будущего, Дьявол — царства настоящего. В каждом поколении Христос и Дьявол имеют на земле своих пророков, истинного и ложного <...> Иисус был истинным пророком, а Павел — ложным ⁵⁶. Помимо этого Амусин упоминает об исследованиях Тейхера, который в кумранском учителе праведности видел Иисуса, а в нечестивом жреце— Павла. Однако это представляется маловероятным .

         Спаситель — великий символист, загадку которого пытался разгадать Ницше и понял то, что «только внутренние реальности он принимал как "истины", — что остальное все, естественное, временное, пространственное, историческое, он понимал лишь как символ, лишь как повод для притчи»⁵⁷. Человек должен смотреть внутрь себя, ибо там он сможет найти истину. По всей видимости, все происходящее воспринимается как некий символ,
131

расшифровать который необходимо, чтобы понять суть всего. Иисус видится не конкретной личностью, принадлежащей истории, а как «вечная действительность, психологический символ, освобожденный от понятия времени»⁵⁸, «он стоит вне всякой метафизики, религии, истории, естествознания...; он даже не предчувствует, что нечто подобное существует; он говорит просто от самого внутреннего переживания; все прочее имеет смысл знака и языкового средства»⁵⁹. Создается ощущение, что время вообще исчезает: оно повсюду, и оно нигде. Вечность... «Час», время, физическая жизнь и ее кризисы совсем не существуют для учителя «благовестия» и в итоге исчезают вообще. В черновых набросках Ницше писал: «Христианство возможно единомгновенно... Оно не связано ни с одной из наглых догм, щеголяющих его именем; оно не нуждается в учении о личном Боге, грехе, бессмертии, искуплении, вере; ему решительно не нужна никакая метафизика, еще меньше аскетизм, еще меньше христианское "естествознание"...»

         Иисус уничтожил понятие «вины», «он отрицал пропасть между Богом и человеком»⁶⁰, и это достаточно важно для Ницше. В этом для него смысл благовестия. Павел же дал новое отображение всему, он разом создал из Евангелия «самое презренное из всех неисполнимых обещаний, — бесстыдное учение о личном бессмертии...»: «...а если Христос не воскрес, то вера наша тщетна; вы еще во грехах ваших»⁶¹. Для Ницше не уместно такое условие, тем более условие, исходящее от Павла, который позорит «мудрость мира». Павел строит какую-то систему, устанавливает рамки, он создает образ жреца... создает устойчивое. «Христос как "свободный ум": ему нечего делать со всем устойчивым (слово, формула, церковь, закон, догмы); все, что устойчиво, убивает...»; он верит только в жизнь и живое — а это не «есть, это становится...»

          Перед Ницше два образа Иисуса: действительный Иисус и интерпретация, домысел, порожденный окружением, порожденный складывающейся христианской первообщиной. Он не борец и фанатик и не тот, в котором важны лишь смерть и воскресение, он — Благовестник. Человечество же «преклоняет колена перед прямой противоположностью того, что составляло источник,
132

смысл и право Евангелия». Для Ницше «Благовестник умер, как и жил, как и учил, — не для спасения людей, но чтобы показать, как нужно жить...» Идея смерти Иисуса существенна не во имя спасения человечества, и Ницше подчеркивает это. Спасение людей пришло в момент рождения Христа. В этом-то и была суть благой вести. Суть в исчезновении каких-либо противоречий... «Грех», все, чем определяется расстояние между Богом и человеком, уничтожен, — это и есть благовестие ⁶². Его смерть — доказательство его учения. Но люди не поняли «главного, символического в таком способе смерти, свободу, превосходство над всяким чувством rassentiment».

         Кажется, что Ницше стремится преодолеть христианство через христианство или сверххристианство, мораль через сверхмораль, т. е. «противостояние христианству из христианских побуждений», то, о чем пишет Ясперс ⁶³. Ницше не нашел абсолютный путь к действительному Христу. Какая-то универсалия, подходящая всем, никогда не была его целью. Он вообще не нашел путь... Он попытался прийти к нему через отрицание всех существующих догм, «щеголяющих его именем», через уничтожение немыслимой аскезы и вообще идеи мученичества, в конце концов, через отражение принципов, привнесенных Павлом, он попытался проникнуть в первоначальные идеи Иисуса... Возможно, для себя он увидел реального Христа, он угадал...
 

ПРИМЕЧАНИЯ

24 Ницше Ф. Собр. соч. В 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 632.
25 Белый А. Фридрих Ницше // Символизм как миропонимание. М.,1994. С.181.
26 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 634.
27 Там же. С. 634.
28 Там же. С. 647.
29 Ницше Ф. Злая мудрость. М., 1993. С. 75.
30 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 635.
31 Мф.5:39.
32 Иоан. 18:22-23.
33 Цит. по: Ясперс К. Ницше и христианство. М., 1994. С. 4 — Сам К. Ясперс ссылается на 14-й том полного собрания сочинений. Ницше, выпущенного его сестрой
34 Мк. 12:31; Лев. 19:17-19 и др.
35 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 633.
36 Белый А. Фридрих Ницше. С. 183.
37 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 641.
38 Там же. С.642.
39 Там же. С.673.
40 Там же. С. 661.
41 «...В сущности был только один христианин, и он умер на кресте. "Евангелие" умерло на кресте». — Там же. С. 663.
42 Ницше Ф. Собр. соч.: Т. 2. С. 647.
43 Белый А. Фридрих Ницше. С. 185.
44 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2.С. 679.
45 См. Послания к филиппийцам и фессалоникийцам.
46 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 647.
47 Мф. 9:12.
48 Мф. 9:13.
49 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2, С. 647.
50 Там же. С. 679-680.
51 Там же. С.654.
52 Иоан. 18:36-37 (Лк. 23:3; Мк. 15:2; Мф. 26:64).
53 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 654.
54 Там же. С. 655.
55 Ницше не просто не любил Павла, он видел в нем основателя того христианства, против которого всегда выступал; в глазах Ницше Павел «распял Спасителя на своем кресте», причем руководствовался при этом потребностью власти. «Павел был величайшим из всех апостолов мести...», в нем «воплотился тип, противоположный благовестнику, гений в ненависти, в видениях ненависти, в неумолимой логике ненависти» (Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 666).
56 Амусин Н.Д. Рукописи Мертвого моря. М., 1961. С. 215.
67 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 659.
58 Там же. С.659-660.
59 Цит. по черновому наброску произведения, опубликованному в 13-м т. издания Колли и Монтинари
60 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 665.
61 1 Кор. 15:17.
62 Ницше Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 658-659.
63 Ясперс К. Ницше и христианство. С. 9.