|
Ф. А. Месмер
Месмеризм
Работы Констнтина Богданова на сайте:
Душа и
тело и... самоубийство
Каннибализм: История
одного табу
Чихание: Явление,
суеверие, этикет
Игра в жмурки:
Сюжет, контекст, метафора
Преждевременные похороны: Страх погребения заживо
К. А. Богданов
Магнетизм и черепословие
Богданов К.А. Врачи, пациенты, читатели:
Патографические тексты русской культуры
XVIII-XIX веков. - М.: ОГИ, 2005, с. 178-196
В объяснение связи между органической и неорганической природой, сознанием и
телом, микрокосмом и макрокосмом Велланский и его последователи с готовностью
обращаются к новейшим универсалистским теориям и особенно неравнодушны к учению
о «животном магнетизме» Франца Антона Месмера (1734-1815). Учение о животном
магнетизме, в том виде, как его изложил сам Месмер, не представляло законченной
теории. В изданном в 1766 г. 48-страничном трактате о влиянии планет на
человеческое тело (Dissertatio Physico-Medica de Planetarum Influxu),
цитировавшем и лишь незначительно перефразировшем работу английского врача
Ричарда Мида (De Imperio Solis ас Lunae in Corpora Humana et Morbis Oriundis,
1704) 1, Месмер заявил о зависимости человеческого самочувствия от
взаимопритяжения Земли и Луны. Подобно тому как временные циклы в притяжении
Луны и Земли сказываются в приливах и отливах океана, человек, по мысли Месмера
(а точнее — Мида), должен испытывать то же влияние на уровне физиологических и
нервных процессов организма, испытывая «животную гравитацию» — «приливы» и
«отливы» объединяющей мир субстанции. Наблюдение за этой субстанцией (аналогию
которой Месмер первоначально видел в электричестве, привычно объяснявшемся в его
время в терминах жидкостного процесса: см. этимологию самих слов фр. courrant,
англ. currency, нем. Strom, рус. «ток» — во всех случаях от глагола: «течь»)
позволяет контролировать состояние человеческого организма. Возможность такого
контроля Месмер вверял тем (и в первую очередь — себе самому), кто в состоянии
самопроизвольно «накапливать» и «переспределять» количество «межпланетного»
флюида. Спустя несколько лет Месмер найдет но-
------------------------
1 Месмер пользовался вторым дополненным изданием книги Мида 1746 г. [Pattie
1956: 275-287].
178
вую аналогию для его определения. В двадцати семи тезисах опубликованной в 1779
г. «Записки об открытии животного магнетизма» (Memoire sur la decouverte du
magnetisme animal) притяжение, связывающее планеты и людей незримой силой,
получило свое объяснение в терминах «магнетизма»: будучи частью природы, человек
включен в процесс органической взаимосвязи с внешним миром посредством
всепронизывающего и взаимопритягивающего (по аналогии с магнитным притяжением)
«основного агента», производящего в человеке явления, сходные с явлениями
природного магнетизма, — напряжение, отталкивание, уклонение. Нарушение
процессов жизнедеятельности человека указывает на особенности силы воздействия
«основного агента» на человека и требует корректировки ее перераспределения —
восстановления разбалансированной «полярности», соответствующего «уклонения» и
т. д. Способ необходимого лечения, практикуемого Месмером, заключался при этом в
направленном воздействии на больной организм тактильного, визуального или даже
просто мысленного источника «магнетизма»2.
В Париже, куда Месмер переезжает из Вены в 1777 г., учение о «животном
магнетизме» было воспринято всерьез и стало устойчивым предметом общественных
пересудов. Предпочитая практику коллективных сеансов и весьма склонный к
театральности, Месмер обставлял свою деятельность поражавшими современников
атрибутами. Главным из них был изобретенный Месмером столообразный чан («baquet»)
с торчащими сквозь его крышку металлическими стержнями. Внутри чана стержни
крепились в бутылках, заполненных «намагнитизированной» водой 3.
-------------------------
2 О Месмере и его учении подробнее см.: [Pattie 1994; Darnton 1964]. Собрание
переводов сочинений Месмера на английский язык см.: [Mesmerism 1980].
3 Сохранившийся baquet Месмера экспонируется в Музее истории медицины
университета Клода-Бернара (илл. см.: Came au corps. Arts et sciences. 1793-1993
/ Catalogue realise sons la direction de J. Clair. Callimar, 1994.
P. 156-157).
179
Магнетический "баке" Месмера
Пациентам предлагалось
прикасаться к стержням «баке» (особенно теми частями тела, которые нуждались в
непосредственном лечении), а также друг к другу, чтобы сила магнетизма,
содержащаяся в чудотворном чане, равномерно распределилась по всем участникам
сеанса. В то время как пациенты держались за стержни «баке», Месмер торжественно
прикасался «магнитизированным» жезлом к чану и «передавал» ему и держащимся за
него пациентам силу магнетизма. Иногда не требовалось и этого: больному было
достаточно смотреть на магнетизера или на намагниченный им предмет.
Сеансы Месмера вызывали в отдельных случаях впечатляющие гипнотические явления
(само понятие «гипноз» будет введено позднее английским врачом Джеймсом Брэдом)
— состояние внезапного сна, обморока, сомнамбулического транса. Некоторые из
пациентов Месмера лишались сознания, беспричинно плакали или смеялись, начинали
безоглядно бежать, натыкаясь на мебель и стены, катались по земле, издавали
бессвязные восклицания и загадочные монологи. В терминологии самого Месмера
такое состояние называлось «кризисом», позволявшим судить о характере
испытываемых его пациентами недомоганиях и скрытых недугах, причем
предполагалось, что за наступлением кризиса должно было последовать (и иногда
действительно следовало) улучшение самочувствия и восстановление здоровья. Не
все опыты с использованием магнетизма были удачными. Иногда больные, пережившие
кризис, чувствовали ухудшение болезни. Один из ревностных адептов Месмера, Кур
де Жеблен (Court de Gebelin), страдавший болезнью почек, умер после проведенного
над ним магнетического сеанса.
Официальные медицинские институции Парижа пытались противодействовать
деятельности Месмера и его многочисленных неофитов. Созданная в 1784 г. для
исследования животного магнетизма комиссия Академии наук и Королевского
врачебного общества (в состав этой комиссии вошли выдающиеся ученые того времени
— астроном Жан Сильвэн Байи, естествоиспытатель и физик
180
Бенджамин Франклин, химик Антуан Лоран Лавуазье и четыре профессора медицинского
факультета, в том числе анатом Жозеф Гийотен, будущий изобретатель названной его
именем машины для казни) оценила практику магнетизеров резко отрицательно. Не
отрицая возможного лечебного эффекта магнетических сеансов, комиссия сочла его
исключительно результатом воображения самих пациентов. Существование магнитного
флюида комиссия категорически отвергла. В секретной записке, приложенной
комиссией к докладу (опубликованной в 1799 г., но сделавшейся известной в
общественных
кругах уже раньше), помимо научной несостоятельности магнетизма подчеркивалось,
что сама практика магнетизеров представляет определенную угрозу также для
общественной нравственности. В отличие от мужчин, как подчеркивалось в записке,
женщины обладают более «подвижными нервами», а их воображение исключительно живо
и восприимчиво к подражанию. Женщины «подобны струнам музыкального инструмента,
настроенного в унисон», поэтому они в большей степени предрасположены к
коллективному «кризису» на сеансах Месмера, нежели мужчины. Оказываясь во власти
магнетизеров, которыми являются исключительно мужчины, женщины к тому же
подвергаются риску телесных контактов, при которых «взаимное притяжение полов
может проявиться с полной силой» 4.
Несмотря на атмосферу скандала, неудачи собственно терапевтического применения
магнетизма и критики со стороны врачей, общественный интерес к учению Месмера в
предреволюционной Франции остается исключительно высоким. Современные
исследователи деятельности Месмера привычно указывают на несомненные
гипнотические способности проповедника «животного магнетизма», предвосхитившего
своими сеансами практику гипноза,
---------------------
4 Цит. по: [Pattie 1994: 154-155].
181
традицию групповой психотерапии и даже процедуры психоанализа 5. По-видимому, на
практике так оно и есть, но в теории «животного магнетизма», сколь бы бегло она
ни была изложена самим Месмером, гораздо больше оснований видеть предвосхищение
современных теорий энергетического врачевания, восстанавливающего необходимый
баланс в динамической природе человека 6. Научные основания месмеровского учения
коренились, с одной стороны, в гуморальной теории с ее принципиальным упором на
главенствующую роль органических жидкостей, а с другой — в доминирующей в
европейской науке со времен Ньютона идее об общегармоническом единстве живой и
неживой природы. Проявление такого единства современники Месмера видели, между
прочим, в явлении электричества, активно изучаемого одновременно с
популяризацией животного магнетизма и также допускавшего его жидкостную (а с
открытием гальванизма — и нервно-жидкостную) интерпретацию. В общественном
мнении и неспециализированном употреблении представления об электричестве и
магнетизме поэтому зачастую вообще смешивались, равно имея в виду нечто, что
воздействует на человека, но при этом каким-то образом сопри-родно самому
человеку.
Постулат Месмера о загадочном и незримом флюиде, связывающем человека и мир,
оказался востребованным в этом контексте прежде всеми теми, кто так же, как и
Месмер, настаивал на принципиальном «сочувствии» физического и духовного,
гармонии микрокосма и макрокосма. В то время как ученые видят в Месмере
меркантильного шарлатана, в глазах своих поклонников он все чаще рисуется в ауре
не столько научной, сколько оккультной традиции, идейным наследником Пифагора,
Парацельса, Вирдига, Нострадамуса, Роберта Фладда, Афанасия Кирхера,
воскресившим полузабытые учения астрологов, алхимиков, ясновидцев и магическую
практику врачевания. К концу 1780-х гг. учение Месмера находит приверженцев
среди масонов, в частности — сторонников графа Сен-Мартена (1743-1803),
порицавшего Месмера за материалистическое объяснение «животного магнетизма», но
разделявшего постулат о взаимосвязи животного, космического и духовного мира [Viatte
1965: 223-231].
В России популяризация теории Месмера происходит с оглядкой на ее европейскую
репутацию. С. М. Тромбах полагал, что
---------------------------
5 См., напр.: [Chertok 1973].
6 Дилан Морган справедливо замечает, что «те, кто верят в энергетическую систему
чакр и тому подобные манипуляции над телом, фактически гораздо ближе к идеям и
практике Месмера, чем современные гипнотезеры» [Morgan 1994).
182
в России «первой ласточкой» в лечении животным магнетизмом стали попытки А. Г.
Бахерахта в 1765 г. лечить магнитом зубную боль [Громбах 1989: 135, со ссылкой
на «Санктпетербургские ведомости» (17б5, № 42)]. Это, конечно, не так идея
Бахерахта использовать для лечения зубной боли магнит может быть только весьма
ассоциативно связана с (еще неопубликованным в это время) учением Месмера о
магнитном флюиде (занятно, впрочем, что в том же 17б5 г. медицинская коллегия
сделала Бахерахту выговор за то, что он «оными магнитами торговал, продавая их
чрезвычайною ценою») [Энциклопедический словарь 1891: 210]. Как бы то ни было,
модная новинка достигает российской столицы к середине 1780-х гг. В 1785 г.
английский физик, член Лондонского королевского общества Жан-Гиацинт Магеллан в
письме к конференц-секретарю Петербургской академии наук астроному Иоганну
Эйлеру, сообщая о научных новостях, спрашивал, известна ли уже русским
академикам теория животного магнетизма (абсурдная, по мнению Магеллана) [Ученая
корреспонденция 1987: 40]. Можно ответить за Эйлера: известна — и не только
академикам. В авторском пояснении к оде «На счастье» (1789) Г. Р. Державин
прокомментирует строки, упоминавшие о магнетизме («Как ты лишь всем чудотворишь,
/ Девиц и дам магнизируешь»), воспоминанием о том, что уже «в 1786 году в
Петербурге магнетизм был в великом употреблении. Одна г-жа К. занималась новым
сим открытием, пред всеми в таинственном сне делала разные прорицания» [Львов
1834: 20]. А. Т. Болотов в «Памятнике протекших времен» (1796) рассказывает
упоминаемую Державиным историю подробнее. Появление в Москве, «а более в
Петербурге» магнетизирования Болотов связывает с деятельностью некоего майора по
имени Бланкеннагель, производившего «оное над несколькими особами. [...] В
особливости славен был [...] пример, сделанный с одною бригадиршею, госпожою
Ковалинскою [...] У ней был чем-то болен сын; и как лекаря его лечили и не могли
вылечить, то решилась она [...] дать онаго в волю г. Бланкеннагеля. Он
магнетизировал его несколько раз; старался довести до сомнамбулизма, дабы чрез
то от самого ребенка сего узнать, какая у него болезнь и чем его лечить.
Говорят, что ребенок сей и доводим был несколько раз до сомнамбулизма, и [...]
сказывал что-то; но г. Бланкеннагель был тем недоволен и объявил, что он слишком
еще молод и не может совершенно быть намагнетизирован, и потом уговорил наконец
самую его мать [...] дать себя магнетизированием довесть до сомнамбулизма, дабы
она могла во сне пересказать все желаемое и чем и как лечить ребенка. И сей-то
пример был наигромчайшим из всех. Она не только сонная будто говорила и многим,
не только присутственным, но [...] и [...] находившимся за несколько сот верст,
больны ли они или здоровы, и чем больны, надобно ли им или нет лечиться, и чем
именно; но не только сие,
183
но сонная будто написала даже удивительные стихи». Предсказания бригадирши не
сбылись, а ее ребенок умер, но сама история послужила предметом общественных
пересуд и была сообщена императрице, повелевшей «господину магнетизатору
сказать, чтоб он ремесло свое покинул или готовился бы ехать в такое место, где
позабудет свое магнетизирование и сомнамбулизм» [Болотов 1875: гл. 319]. Реакция
императрицы на деятельность Бланкеннагеля вполне объясняется ее неприязнью к
любым видам экстатического и магического врачевания, напоминавшего ей, быть
может, о «шаманизме» ненавистных масонов (см. сатирическое изображение «шамана»
в антимасонской комедии Екатерины «Шаман Сибирский», написанной в том же 1786
г., когда разражается скандал с новоявленными магнетизерами). Но
просветительские декларации со стороны власти плохо согласуются с интересом
образованного общества (в частности — тех же масонов) к тому, что активно
обсуждается в Европе. В 1789 г. Н. М. Карамзин, собираясь в путешествие по
Европе, обращается в письме к И. К. Лафатеру за советом: «Что должно думать о
магнетизме? [...] Это во всяком случае слишком важное явление, чтобы я оставил
его незамеченным во время моего странствия по свету» [Карамзин—Лафатер 1893:48]
7.
Научная критика месмеризма привела к тому, что на какое-то время интерес к нему
был утрачен, но уже в начале века он проявился с новой силой. Сам Месмер к этому
времени уже оставил медицинскую драктику и вернулся в родные места, на берега
Боденского озера, чтобы провести здесь последние годы жизни и, видимо, не
ожидал, что провозглашенное им учение обретет новую жизнь и новую,
непредусмотренную его автором интерпретацию. В целом «возрождение» магнетизма
было парадоксальным возвращением к аргументации комиссий, осудивших Месмера, но
прочитанных теперь не в инвективном, а апологетическом контексте. Авторизованная
академическим отчетом комиссии за подписью Байе роль воображения и внушения в
воздействии «животного магнетизма» подразумевается отныне свидетельствующей не
против, но в подтверждение терапевтических прозрений Месмера. На роли
воображения и особенно на роли искусственно вызванного сна (магнетического
сомнамбулизма) настаивал уже наиболее известный из последователей Месмера маркиз
де Пюисегюр (1751-1825). Пюис-сегюр не пользовался в своих сеансах месмеровским
«баке» и считал, что медиумом магнетического воздействия может быть что угодно,
в частности дерево (однажды в своем имении он собрал вокруг «намагнитизированного»
им дерева 130 человек), но еще более важным способом магнетической терапии
полагал обнаруженное
--------------------------------
7 Лафатер верил в существование магнетизма: [Luginbuhl-Weber 1995: 205-212].
184
им явление так называемой послемагнетической амнезии — состояния кажущейся
дремоты у пациентов, испытывающих состояние «магнетического» кризиса. Пациенты
казались спящими, но при этом бодрствовали и произносили монологи, которые
впоследствии сами не могли вспомнить. Открытием Пюисегюра в данном случае было
то, что внушение магнетизера, направленное на пациента, находящегося в состоянии
«кризиса», может служить специфической установкой на его самодиагностику и
выздоровление, — принцип, который позднее станет отправным для
психоаналитических концепций «переноса» и «контрпереноса» [Crabtree 1988: 65]. В
теорию материального флюида сам Пюисегюр, как кажется, не верил и настаивал на
психологических условиях терапевтического внушения («воля к добру», уверенность
в своей силе и т. п.) 8. В более широком контексте исследование гипнотического и
сомнамбулического воздействия магнетизма вписывалось в ряд достаточно
многочисленных к этому времени работ, посвященных теории сна, и в свою очередь
стимулировало соответствующие исследования 9. Автором одной из таких работ,
удостоившихся европейской известности, стал работавший в Санкт-Петербурге
профессором Калин-кинского медико-хирургического института врач и поэт Генрих
Нудов (1752-1798). Опубликованное в Кенигсберге в 1791 г. сочинение Нудова «Опыт
теории сна» (Versuch einer Theorie des Schlafs) прославило ученого и положило
начало экспериментальной традиции, лежащей в основе современных теорий в
изучении сна и гипнотических состояний 10. В медицинском дискурсе убеждение
---------------------------
8 «Croyez et veuillez», «Volonte active vers le bien», «Сгоуапсе ferme en sa
puissance*, «Confiance entiere en l'employant» [Puysegur 1809: 259].
9 Впечатляющая библиография исследований по теории сна в эпоху Просвещения: The
Dream and the Enligtment
10 Хрестоматийным примером экспериментального «конструирования» сна явилось
наблюдение Нудова, послужившее впоследствии отправным пунктом для исследований в
том же направлении: одному спящему, лежавшему на спине с открытым ртом, влили в
рот несколько капель воды; спящий перевернулся на живот и стал производить
руками и ногами плавательные движения: ему приснилось, что он упал в воду и был
вынужден спасаться вплавь. До издания своего трактата о сновидении Нудов
опубликовал ряд научных и литературных работ в Санкт-Петербурге: «Учение о душе
с медицинской точки зрения. Первый опыт» (NudowH. Medicinische Selenlehre,
er-ster Versuch. St. Petersburg, 1787), «Мысли о счастье и блаженстве» (NudowH.
Ideen uber Gluck und Gluckselichkeit: Eine Einladungsschrift. St. Petersburg,
1788) и книгу стихов «Поэтические досуги» (NudowH. Dichte-rische Launen, von
Heinrich Nudow, Doctor und Professor jn St. Petersburg, 1789). Об издателе этих
книг см.: [Фафурин 2002].
185
Пюисегюра в возможностях гипнотического внушения и вместе с тем давняя идея
Месмера о влиянии планет на человека находит дополнительные иллюстрации в
явлении лунатизма. В 1805 г. на русском языке издается одно из многочисленных
сочинений на эту тему — обширная (свыше 550 страниц) монография немецкого врача
Ю. X. Геннинга «О сноведениях и лунатиках» [Геннинг 1805]. Научному интересу к
лунатизму сопутствует характерная фольклоризация: в 1820-е гг. в петербургском и
позже провинциальном театральном репертуаре появляется опера-водевиль А
Шаховского «Женщина-лунатик» [Арапов 1861: 337, 342; Дынник 1933; 268-269;
Гациский 1867: 36-37] 11, в 1830-е г. о лунатизме напомнит одна из самых
популярных опер европейского и русского театрального репертуара — «Сомнамбула»
Беллини (1831). Тогда же внимание к лунатизму принимает правовую окраску: в
случае непредумышленного посягательства лунатиков (или «сонноходцов) на
смертоубийство или самоубийство постановление 1835 г. определяет поступать с
ними «как с сумасшедшими» — освидетельствовать их во Врачебных Управах и
«отсылать для содержания и лечения в дом умалишенных» [ПСЗРИ 1835].
Апологетическую — и вместе с тем ревизионистскую — интерпретацию «животного
магнетизма» предложил также родоначальник гомеопатии Самуил Ганеман (1745-1843).
В напечатанном в 1810 г. «Органоне рационального врачебного искусства» (Organon
der rationallen Heilkunst) Ганеман рассуждал о «животном магнетизме» (...или,
скорее, месмеризме, как его следовало бы назвать из уважения к Месмеру, первым
обнаружившим его...), видя в нем «чудесный, бесценный дар Бога человечеству, с
помощью которого сильная воля человека, действующего из самых лучших побуждений
на больного посредством контакта и даже без него, и даже на некотором
расстоянии, может динамически передать жизненную энергию здорового магнетизера,
наделенного такой силой, другому человеку [...]. Сила магнетизера воздействует
частично путем восполнения недостаточно мощной жизненной силы больного в той или
другой части организма, а частично — воздействуя на те части, где жизненных сил
концентрируется слишком много, благодаря чему поддерживаются раздражающие
нервные расстройства, она отклоняет жизненную силу, ослабляет и распределяет ее
равномерно и вообще устраняет болезненное состояние жизненного принципа пациента
и заменяет ее нормальной силой магнетизера, сильно действующей на него,
например, при старых язвах, слепоте, параличе отдельных органов и так далее»
12.
Среди
--------------------------
11 Н. Губкина называет автором этой (или другой одноименной?) пьесы придворного
капельмейстера Карла Блюма [Губкина 2003: 129].
12 Ганеман С. Органон врачебного искусства. § 288 / Пер. В. Сорокина, ред.
перевода А. Высочанского.
186
доказательств эффективности «животного магнетизма» Ганеман называет здесь же
«неопровержимые примеры» «оживления людей, которые в течение некоторого времени
по внешнему виду казались мертвыми, наиболее сильной, вызываемой состраданием
волей человека, полного сил или жизненной энергией». Ключевыми словами в
объяснении эффективности «животного магнетизма» в изложении Ганемана
оказываются, таким образом, «воля», «жизненная энергия» и соответствующее
умонастроение гипнотезера (заставляющее вспомнить о Пюисегюре). К 1830-м гг. в
контексте возрастающего интереса к самому Ганеману и гомеопатии [Weltgeschichte
der Homoopathie 199б] 13 «животный магнетизм» все чаще истолковывается в
терминологии, предопределившей его позднейшие аналогии не только с гипнозом, но
также с психотерапевтическим «эффектом плацебо».
Наиболее веской причиной научной реабилитации учения и имени Месмера явилось,
однако, распространение шеллингианства и пропаганда натурфилософии. Месмер,
упорно полагавший основой своего лечебного метода использование пусть и
незримой, но все же вполне материальной субстанции и при этом привыкший к
обвинению в «нематериальности» «основного агента» своей терапии — «животного
магнетизма», не видел необходимости искать компромисс, который удовлетворил бы
его противников и едва ли бы согласился со своими многочисленными
последователями, дававшими его учению все новые и новые объяснения.
Показательно, что, получив в 1812 г. письмо от одного из своих последователей
Клюге, просившего исправить ошибки в написанной им книге о животном магнетизме,
Месмер ничего ему не ответил [Pattie 1994: 250], вероятно, понимая, что
изложенное им некогда учение начало жить своей жизнью и уже не нуждается в
поправках ее провозвестника. Характерно и то, что Д. М. Велланский воспринял
идею «животного магнетизма» не из трактатов Месмера, а именно из книги Клюге,
вышедшей двумя изданиями в 1811 и 1815 г. В 1818 г. Велланский издал ее перевод
на русский язык, причем к двум частям оригинала добавил третью: «Теория
животного магнетизма», призванную придать практическим рекомендациям
натурфилософскую перспективу [Животный магнетизм 1818]14. И в книге Клюге и — еще
в большей степени в дополнительной главе Велланского учение о животном
магнетизме изложено в весьма условном согласии с теми объяснениями, которые
давал своему учению Месмер.
Верный натурфилософским декларациям о взаимосвязи материального и духовного,
Велланский переносит акцент в интерпретации «магнетического» взаимодействия
природы и человека на
------------------------
13 Об истории гомеопатии в России см.: [Kastner 2000: 83-86].
14 Немецкий оригинал: Versuch einer Darstellung'des animalishen Magnetismus
als Heimittel von Alexander Fred. Kluge. Vienna, 1811 (2-е изд. — 1815 г.).
187
сферу мысли и психики. Работа мозга и чувств определяет собою напряжение,
которое испытывает организм в его отношении с внешним миром. «При действии
чувств ничто не входит в наше тело; а напротив того, нервная система напрягается
и изливается из центра к окружности, или от мозга к чувствующему органу, а
оттуда к чувственному предмету». В пассивном состоянии мозга — и именно во сне —
«преимуществует материальное бытие, представляемое брюшными нервами, которые
тогда в полной независимости от мозга производят органическую материю
совершеннейшим пищеварением, кроветворением и отделением». Работа мозга
представляет собою, таким образом, положительное начало, а работа тела —
отрицательное, составляя в своей взаимодополнительности как бы два магнитных
(или, точнее, электрохимических 15) полюса, определяющих «эфирное» напряжение,
от которых зависит «животная» и «органическая» жизнь (в использовании этих
понятий Велланский, конечно, вспоминает о Биша). Жизнедеятельность организма
определяется работой всех телесных органов, но контроль в поддержании
необходимого жизненного баланса вверяется мозгу: «изливаясь» вовне, мысль,
производимая мозгом, способна вступать во взаимодействие с пассивным напряжением
внешней среды и восстанавливать работу «дублирующих» мозг органов тела: «Мозг,
действуя на кожу, или какую-либо часть тела, ощущает оные и, таким образом,
происходит ощущение собственного тела, таким совершается и чувствование внешних
предметов [...] Мозг и нервы действуют таким же способом при чувствовании, каким
желудок при варении пищи, а легкие при дыхании; ибо мозг не что иное есть, как
желудок и легкое в высшем их преобразовании. Желудок оксидирует пищу, а легкое —
кровь: равным образом мозг и нервы оксидируют чувствуемые ими предметы. Но
оксидация есть горение, производимое кислотвором (oxigenium), как сожигательным
началом. Посему и чувствование есть горение, причиняемое мозгом и нервами в
ощущаемых предметах. Во время бдения, когда мы мыслим, чувствуем и движемся,
исходит от нас беспрестанно огненная сфера, зримая явственно сомнамбулами,
которые у своего магнетизера видят и ощущают голубой огонь, истекающий из
пальцев приближенных к ним рук» [Животный магнетизм 1818: 323, 324).
Сочувствие кажущимся сегодня эзотерическими, или даже «забавными» [Кондаков
2000] интерпретациям «животного магнетизма» в духе Велланского в 1810 г. было
достаточно сильно. Дерптский профессор Георг-Фридрих фон Паррот писал в 1816 г.,
что «животный магнетизм вновь поднимается после того смертельного удара,
------------------------
15 «Как в бдении мозг дезоксидируется, так во сне оксидируется» [Животный
магнетизм 1818: 327].
188
который был нанесен ему общественным мнением» [Громбах 1989: 136]. Определенную
роль в этом возвращении сыграл всплеск мистических настроений и, в частности,
масонской деятельности во второй половине 1810-х гг. (до официального запрещения
масонских лож в 1822 г.). М. И. Муравьев-Апостол в старости вспоминал, что
начиная с 1815 г. он, масон и будущий декабрист, «стал знакомиться с
магнетизмом, читая все, что о нем писалось» 17. Давний почитатель Сен-Мартена,
мистически настроенный князь А. Н. Голицин [Пыпин 1916:216], обер-прокурор
Святейшего Синода и министр народного просвещения, узнав от Франца фон Баадера о
новейших исследованиях в области магнетизма, в 1817 г. настоятельно просил
сообщать ему в дальнейшем свои «наблюдения по этому предмету, коль скоро это
будут какие-либо открытия» 18. В 1816 г., объясняя публикацию статьи «О
магнетизме» в «Сыне Отечества», Н. И. Греч предполагал, что многие из читателей
журнала видели «любопытные опыты над магнетизмом» 19, а через два года уже
констатировал, что страсть «толковать о магнетизме» стала привычным уделом
«гостиных комнат и чайных столиков» 20.
Возрождение интереса к магнетизму вызвало, впрочем, не одни восторги, но и
определенное противодействие. В 1816 г. Комитет министров вынес решение,
согласно которому магнетизированием позволялось заниматься только врачам и при
этом только с ведома полиции и под контролем Медицинского совета [Сборник
Постановлений по МНП 1875: 879]. В том же 1818 г., когда из печати вышла
апологетическая книга о магнетизме Клюге-Велланского, в Большом театре в
Петербурге была поставлена комическая опера «Лекарь самоучка, или Животный
магнетизм» (музыка Маурера), метящая в самозванных магнетизеров 21. В 1824 г. в
«Вестнике Европы»
---------------------------
17 Русская старина. 1886. № 9. С. 550. М. И. Муравьев-Апостол состоял в
масонской ложе Трех добродетелей; принят в нее он был тогда же, когда «стал
знакомиться с магнетизмом», — в 1815 г., вышел из ложи в 1820 г. [Соколовская
1999; 162].
18 Susini E. Lettres inedits de Franz von Baader. 4 partie. Paris, 1967. P. 136
(цит. no: [Азадовский 1999:73]. В 1832 г. Баадер, убеждая Александра Тургенева о
своих способностях в магнетизме, будет рассказывать «как он разговаривал с
чертями, выгоняя их из одной девушки: их было число 13, и она в сомнамбулизме
сказала ему, что 13 часов будет possedee ими, что каждым будет она одержима
час.[...] Разумеется, что Баадер исцелил девушку» [Азадовский 1999:73].
19 Сын Отечества. 1816. Ч. 28, № VII. С. 15.
20 Сын Отечества. 1818. Ч. 43. С. 227.
21 Хотя в постановке были заняты лучшие артисты театра (Злов, Самойлов,
Климовский, Сандуновский, младшая Семенова), опера успеха не имела [Арапов 1861:
269]. Автор рецензии на оперу, опубликованной в «Сыне отечества» (1818. № 8. С.
41), иронизировал, что «животный магнетизм в полном смысле совершил над
зрителями свое действие».
189
была напечатана статья «о возрождении магнетизма», определяемом здесь же
«маскарадом медицины» 22. Анекдотические пересуды о шарлатанстве и
«аморальности» магнетизеров (среди наиболее волнующих общество — пикантный
вопрос о том, может ли женщина под действием магнетизма лишиться вопреки своей
воли добродетели), не отменяют, однако, достаточно распространенной в 1820-е гг.
веры в саму возможность магнетического воздействия на человека. В 1828 г.
профессор фармакологии и химии Московского университета доктор медицины А. А. Иовский писал: «Признаюсь откровенно, что я и партизан и вместе противник
животного магнитизма; партизан его, поелику я наблюдал и, думаю, заметил
настоящие действия сего таинственного искусства; противник, поелику твердо знаю
все обезьянства магнетизеров, все ошибки, которые они примешали к своему
искусству». Широкая публика была, конечно, менее разборчива, чем врач Иовский, и
была готова верить в «настоящие действия» таинственного искусства, не замечая «об-езьянств
магнетизеров». Начало 1830-х гг. может быть названо пиком такой веры. В
Петербурге этого времени шумным успехом пользуются магнетические сеансы
престарелой девицы Анны Александровны Турчаниновой (1774-1848). Хорошо знавший
Турчанинову Ф. Ф. Вигель вспоминает о ней в «Записках», что «не имея еще
двадцати лет от роду, она избегала общества, одевалась неряхою, занималась
преимущественно математическими науками, знала латинский и греческий языки,
сбиралась учиться по-еврейски и даже пописывала стихи, хотя весьма неудачно; у
нас ее звали под именем философки. [...] Чистота ли ее души сквозь неопрятную
оболочку сообщалась младенческой душе моей, или магнетическая сила ее глаз, коих
действие испытали впоследствии изувеченные дети, действовала тогда и на меня: я
находился под ее очарованием. Я не нашел в ней и тени педантства: всегда
веселая, часто шутливая, она объяснялась с детской простотой. [...] Разговоры ее
были для меня чрезвычайно привлекательны: она охотно рассказывала мне про свои
связи с почтенными учеными мужами, профессорами Московского университета,
хвалилась любовью и покровительством старого Хераскова, дружбою Ермила Кострова
и писательницы княжны Урусовой». Спустя тридцать лет Вигель «не нашел в ней
почти никакой перемены: черные, прекрасные, мутные и блуждающие глаза ее все еще
горели прежним жаром; черные длинные нечесаные космы, как и прежде, выбивались
из-под черной скуфьи, и вся она, как черная трюфель в масле, совершенно
сохранилась в своем сальном одеянии» [Вигель 1928: 67, 68]. Стихи Турчаниновой,
отличающиеся мрачным кладбищенским колоритом и столь пренебрежительно
-----------------------------
22 О четвертом возрождении магнетизма // Вестник Европы. 1824. № 5.С. 30-47.
190
упомянутые Вигелем, печатались начиная с 1798 г. в «Приятном и полезном
препровождении времени», а позже в «Чтении в Беседе любителей русского слова»; в
1803 г., собранные и дополненные, они вышли отдельным изданием [Турчанинова
1803] 23. В 1817 г. в Париже был издан том философической переписки Турчаниновой
[Lettres philosophiques 1817], а еще позже она прославилась обнаружившимся у нее
даром к врачеванию органических и психических расстройств.
В 1829 г. князь А Н. Голицин, интересовавшийся некогда у Баадера об открытиях в
области магнетизма, теперь, по свидетельству того же Вигеля, с уверенностью
писал княгине А С. Голициной о Турчаниновой: «Излечивает она взглядом и начала с
горбатых, а теперь лечит и паралитиков, расстроенные нервы, глазные болезни и
даже глухонемых; множество девиц из общества приезжают к Турчаниновой для
лечения кривобокости. Я спрашивал у Турчаниновой о силе, действующей на этих
детей, и она отвечала мне, что ее можно сравнить с насосом, извлекающим
жизненную силу в природе, чтоб передать ее посредством взгляда больным» [Вигель
1928:68, прим.]. Одной из пациенток Турчаниновой была горбатая сестра мужа А О.
Россет, лечившаяся у нее зимой 1831-1832 гг. В это время, по воспоминаниям
Россет, у Турчаниновой «перебывал весь город». Граф Ф. П. Толстой, художник и
вице-президент Академии художеств, лечивший у Турчаниновой своих дочерей,
вспоминал, как происходило такое лечение:
«Она, осмотрев недуг ее (старшей дочери Толстого Лизы, отличавшейся в детстве
«не совсем нормальным положением ребер, к низу очень расширяющихся, что сильно
искажало ее фигуру». — К. ?.), сев на стул, поставила Лизу прямо против себя и
стала пристально смотреть ей своими удивительно выразительными глазами прямо в
лицо. Вначале Лиза побледнела, а минут через 8 или 10, подняв руки кверху, стала
сильно тянуться и не говоря ни слова, подойдя к печке и схватясь за выступ ее
[...], стала еще сильнее тянуться. Потом велела принести длинное толстое
полотенце и, обернув серединою его кругом себя, где расширялись ребра, велела
взять концы его двум сильным служителям и стягивать себя». Лечение продолжалось
несколько дней и «через несколько месяцев ясно стало, что после лечения
Турчаниновой ребра стали приходить в более нормальное положение и, наконец,
фигура ее приняла совсем нормальное положение» [Толстой Ф. П. 2001: 211-212].
Младшая дочь Толстого Маша, также лечившаяся у Турчаниновой, позже описывала это
лечение не без юмора [Каменская 1991: 191-195], но, как
------------------------
23 В том же 1803 г. в переводе Турчаниновой была издана «Натуральная этика или
законы нравственности, от созерцания природы непосредственно проистекающие».
(Пер. с лат. СПб., 1803)
191
и в случае с Месмером, у нас нет никаких оснований не доверять многочисленным
свидетельствам о том, что магнетическое лечение Турчаниновой обладало
терапевтическим эффектом. Основное большинство пациентов Турчаниновой
составляли, судя по всему, больные, чьи недуги могли быть вызваны конверсионными
процессами истерического характера. Это — контрактуры, расстройства речи и
слуха, истерические припадки и т. п. нарушения, которые иногда представляют
собою специфический вид психологической «защиты», следствием перевода
психотравматического состояния в подсознание. В современной психотерапии такие
нарушения нередко устраняются путем суггестивного воздействия на больного,
гипнотического внушения, — нечто подобное происходило, судя по всему, и на
магнетических сеансах Турчаниновой [Бехтерев 1911: 43-47 (Бехтерев упоминает в
этой связи о Месмере) 24.
В магнетических способностях Турчаниновой наряду со многими современниками был
убежден и А. С. Пушкин [Громбах 1989: 140, след.]. По мемуарному свидетельству
А. А. Кононова, Пушкин при встрече с ним «много говорил о Турчаниновой, которая
тогда удивляла всех своим глазным магнетизмом; он сказывал, что готовит о том
сочинение» 25. Вполне вероятно, что Пушкин и в самом деле собирался что-то
писать на тему магнетизма. В сентябре 1833 г., будучи проездом в Казани, поэт
провел вечер в доме университетского профессора медика К Ф. Фукса и его жены
Александры Александровны, вспоминавшей позже, что «в продолжение ужина разговор
был о магнетизме. [...] Пушкин старался всевозможными доказательствами уверить
нас в истине магнетизма» [Фукс 1899: 261] 26. Доказательства, приводимые поэтом
на счет истины магнетизма, нам неизвестны, но известно, что в том же разговоре
он касался явления духов, прорицаний и «многого, касающегося суеверия», и
признавался, что «верит многому невероятному и непостижимому» [Фукс 1899: 262].
Общественный интерес к магнетизму в целом, вероятно, объясняется схожим
умонастроением. В 1833 г. Гоголь в черновой рукописи «Носа» напоминает о
времени, когда «умы всех именно настроены были к чрезвычайному: недавно только
что занимали публику опыты действия магнетизма» [Гоголь 1938:398]. Появляющиеся
с середины 1830-х гг. литературные произведения, так или иначе касающиеся темы
магнетизма — первые главы романа А Погорельского «Магнетизер», роман Н. Греча
«Черная женщина» (1834),
--------------------------
24 Об описанном Фрейдом феномене истерической конверсии в приложении к
антропологическому анализу магического врачевания (ритуалов призыва святого)
см.: [Арнаутова 2000: 292].
25 Библиографические записки. 1859. № 10. Стлб. 308.
26 О суевериях и мистицизме Пушкина см.: [Штейн 1927: 109-111].
192
повесть В. Ф. Одоевского «Косморама» (1840), — диктуются интересом к
чрезвычайному и далеки от собственно научной рефлексии на предмет медицинских
возможностей месмеризма. Характерно, что Одоевский, сделавший главного героя «Косморамы»
поборником животного магнетизма, ни словом не упоминает о самом Месмере, но
перечисляет его учеников и реинтерпретаторов, акцентироваших таинственные силы
гипнотического внушения и интуитивного прозрения, — Пюисигюра, Делеза, Вольфарта,
Кизера [Одоевский В. Ф. 1991: 344] 27.
Помимо магнетизма, еще одной областью научных притязаний натурфилософов в 1830-е
гг. становится изучение характера человека по внешнему виду его черепа — учение,
нашедшее свое теоретическое обоснование в трудах швейцарского врача
Франца-Иосифа Галля (1758-1828) и его ученика и соавтора анатома Иоганна
Шпурцхайма (1775-1829). В России краниология (как называл свое учение Галль),
или френология (название, предложенное Шпурцхаймом) [GrolS 1977: 35-52],
становится известна уже в начале XIX в.: о «черепословии» швейцарского ученого
регулярно сообщается как в специальных, так и общественно-литературных журналах,
в частности — в «Вестнике Европы» 28. В 1816 г. появляется отдельное издание
«Исследований о нервной системе вообще и о мозговой в особенности» [Галль 1816].
Наивысшего пика интерес к учению Галля и Шпурцхайма на русской почве достигает в
конце 1820-х гг.; он также в значительной степени был связан с популяризацией
шеллингианства. Неутомимый Велланский уже в 1819 г. опубликовал составленную им
«Физиологическую программу о внешних чувствах, внутренних действиях мозга и
наружных очертаниях головы для руководства в приватных лекциях из органической
физики» (СПб., 1819). В 1824 г. он намеревается читать публичные лекции по
«Галловой краниоскопии», однако уже
------------------------------
27 Занятно, впрочем, что даже у Одоевского, наиболее склонного к спириту-альной
интерпретации животного магнетизма, не идет речь об оккультной практике
«магнетического» общения с мертвецами и потустронним миром. Между тем в Европе и
особенно в США уже в 1840-е гг. месмеризм фактически предвосхищает спиритизм
конца XIX в. [Finucane 1996: 179-180].
28 См., напр.: Вестник Европы. 1802. № 11. С 236-241; СнядецкийА. Система д-ра
Галля и некоторые примечания об его науке // 1805. № 12. С. 26-56; Там же. 1805.
№12. С. 26-56; 1805. № 16. С. 314; 1808. № 1. С. 55-65; О лекциях доктора Галя
по черепословию //Там же. 1811. № 11. С. 230-235; Критическое обозрение системы
доктора Галля // Там же. 1814. № 17. С. 33-57. Автор последней статьи, Моро де
ля Сарт, опровергает всю систему д-ра Галля, у которого «поверхность головы есть
географическая карта, на которой можно определить страны, места и пункты
различных склонностей
и способностей».
193
объявленные лекции были запрещены цензурой как несогласные с христианской
религией 29. С анатомической точки зрения учение Галля служило
ученым-натурфилософам дополнительным свидетельством телесного метаморфизма. Сама
идея зависимости свойств человеческого характера от специфики анатомического
строения человеческого мозга должна быть оценена как революционная для своего
времени, поскольку подразумевала не статическую (как это может показаться
сегодня), но именно динамическую картину антропогенеза [Hagner 1992: 1-33].
Объявляясь ответственным за все психические функции человека, мозг описывался в
терминах френологии как ряд отдельных механизмов, заведовавших интеллектуальными
и характерологическими свойствами индивида. В противовес картезианскому
постулату о структурной «нерасчлененности» мышления и убеждению сенсуалистов в «неврожденности»
интеллектуальных и моральных качеств, Галль, с одной стороны, «деструктурировал»
человеческое мышление («рассредоточив» его по отдельным участкам мозга), а с
другой — придал интеллектуальным способностям физиологический и отприродный
статус. И тот и другой тезис станут, как покажет будущее, важнейшими
предпосылками исследований в области высшей нервной деятельности [Lesch 1984:
169-170]. Личностные качества выражаются в особенностях внешнего развития мозга,
а значит, как полагал Галль, и в особенностях внешнего развития черепа — в
наличии соответствующих «шишек», бугров, впадин, картографирование которых
позволяет судить об умственных способностях и душевных склонностях их владельца.
Строение человеческого мозга выражает, таким образом, потенциальное многообразие
свойств и качеств, соприродных человеку и, соответственно, свидетельствует о
том, что человек как «анатомическое целое» представляет собою в некотором смысле
«незавершенный», «потенциализируемый» объект 30. Анатомическая
-------------------------
29 Русский архив. 1864. Стлб. 321.
30 Ошибочность принципиального для Галля и его последователей тезиса о строгом
соответствии формы мозга и формы черепа, скомпрометировав френологию как науку,
не отменяет плодотворности самого тезиса о локализации мозговых функций в
различных частях мозговых полушарий. В историко-научной ретроспективе
преемственность френологических и нейрологических идей стала очевидной в 1870-е
гг., когда Фритч и Гитциг доказали наличие в различных извилинах мозговых
полушарий психомоторных центров, ответственных за различные части тела
[Энциклопедический словарь 1902: 731]. О значении френологии в истории
европейской медицины и общественной мысли см.: [Cooter 1984].
194
локализация свойств человеческого характера противоречила телесной статуарности
прежней анатомии, заставляя видеть в каждом человеке нечто, что отличает его от
других людей, а тем самым проблематизируя и то, что вообще может быть названо
человеком.
В идеологическом контексте эпохи интерес к френологии, как и ранее к животному
магнетизму, выразил, конечно, не только научные и именно натурфилософские, но и
более общие интеллектуальные и психологические тенденции в общественном сознании
начала XIX в. В воспоминаниях графа де Лас Каза, бывшего собеседником Наполеона
в последние годы его жизни на острове Святой Елены, приводится длинный монолог
опального императора в объяснение поразительной моды на магнетизм и френологию:
«Человек любит чудесное [...] Оно имеет для него непреодолимое очарование. Он
всегда готов откинуть то, что его окружает, чтобы бежать за вымыслом, и сам
отдается тому, что его обманывает. Правда состоит в том, что вокруг нас всё —
чудо [...]» Единственный аргумент, который может быть предъявлен с этой точки
зрения шарлатанам вроде Месмера и Галля (в их число Наполеон включал также
Калиостро и Лафатера), состоит в том, что «всё это возможно, но чего нет, того —
нет» («Tout cela peut etre, mais cela n'est pas») [Cases de Las 1956: 917-918].
Объяснение Наполеона кажется достаточно простым и, как всякое слишком простое
объяснение, недостаточным, но заслуживает своего внимания в терминологическом
отношении. Для рационального здравомыслия просветительской
195
традиции, на которую ориентируется Наполеон, месмеризм и френология — понятия,
предполагающие религиозную или, что в данном случае одно и то же —
квазирелигиозную контекстуализацию. Месмер, Галль, Лафатер и Калиостро искушают
тем, чего нет, но что могло бы быть.
Опыту эмпирического факта месмеризм и френология противопоставляют опыт желания,
воображения и фантазии [Barkhoff 1995; Lachmann 2002:166-170; Hall 1977:
305-317; Oehler-Klein 1990]. Неудивительно, что, как и в случае с месмеризмом,
учение Лафатера, а затем новизну френологических характеристик оценят
интеллектуалы, предрасположенные к радикальному обновлению объяснительных и
изобразительных парадигм в науке, литературе и искусстве. Ценные наблюдения
Эдмунда Хайера, связавшего дискурсивные приемы психологизации в русской
литературе XIX в. с популяризацией «Физиогномических фрагментов» Лафатера [Heier
1993] 31, представляются в данном случае тем оправданнее, что в интеллектуальном
контексте второй четверти XIX в. имена Лафатера и Галля оцениваются
применительно к взаимосвязанным идеям 32. Очевидное усложнение типологизирующего портретирования явилось при этом не только результатом
адаптации, но и процессом ревизии теорий физиогномики и френологии. В области
медицины пересмотр концепций Галля и Шпурцхайма происходит начиная с 1840-х
годов: известный в это время профессор анатомии Казанского университета Е. Ф.
Аристов настаивал, к примеру, что характер человека проявляется не только в
форме его черепа, но и в телосложении — динамической комбинации анатомических
характеристик, исключающей готовую характерологическую классификацию [Аристов
1848: 3-10; Аристов 1853: 3-45]. В области литературы определенность
физиогномических и френологических характеристик, столь характерная еще для
литературы конца XVIII в., также сменяется описаниями, акцентирующими не
простоту, но сложность, — таково, например, хрестоматийное портретирование
загадочного доктора Вернера в «Княжне Мэри» М. Ю. Лермонтова (1840): «Он стриг
волосы под гребенку, и неровности его черепа, обнаженные таким образом, поразили
бы френолога странным сплетением противоположных наклонностей» [Лермонтов
1957:2б9]33.
-----------------------
31 Об инерции авторизованного Лафатером физиогномического портретирования в
европейском романе XIX в. см.: [Tytler 1982].
32 См., напр.:[Куторга 1845 1-32].
33 Традиция таких, оппонирующих к «френологическим» правилам характеристик
оставалась популярной и позже, см., например, описание главного героя у Н. С.
Лескова в рассказе «Овцебык» (1862): «Всматриваясь и изучая эту голову ближе, вы
не могли бы подвести ее ни под одну френологическую систему» [Лесков 1956: 31].
|
|
