Григорий Сковорода
На следующей странице:
Э.
Доддс. Образы сновидений и образы культуры
М.В. Рабжаева, В.Е. Семенков
«Сон» Г.С. Сковороды
как репрезентация творческой
фрустрации
Русская антропологическая школа. Труды. Вып. 5. РГГУ. - М., 2008, с. 349-365
В наследии Сковороды есть один фрагмент, который так или иначе упоминается всеми
исследователями его творчества. Но тем не менее на сегодняшний день этот текст
так и не получил весомой интерпретации. Речь идет о так называемом «Сне». Этот
«Сон» как свидетельство личной, интимной жизни Сковороды был введен в научный
оборот М.Ковалинским, его первым биографом. Разговор о «Сне» Сковороды
целесообразно начать с воспроизведения самого текста, тем более что малые его
размеры позволяют привести его полностью.
<СОН>
В полночь, ноября 24, 1758 года, в Каврае
Казалось, будто различные охоты жития человеческого по разным местам
рассматриваю. В одном месте был, где палаты царские, уборы, танцы, музыканты,
где любящиеся то попевали, то в зеркала смотрели, вбежавши из зала в комнату и
снявши маску, приложились богатых постелей и проч.
Откуда сила меня повела к тому народу, где такие ж дела, но отличным убором и
церемониею творимыя, увидел: ибо они шли улицею
349
с пляшками в руках, шумя, веселясь, валяясь, как обыкновенно в простой черни
бывает; так же и амурные дела сродным себе образом - как-то в ряд один
поставивши женский, а в другой мужской пол; кто хорош, кто на кого похож и кому
достоин быть мужем или женою, - со сладостию отправляли.
Отсюда вошел в постоялые дома, где лошади, хомут, сено, расплаты, споры и проч.
слышал.
На остаток сила ввела в храм обширный очень и красный, каков у богатых мещан
бывает, прихожан, где будто день зеленый святого духа отправлял я с дьяконом
литургию и помню точно сие, что говорил: «Яко свят еси», аж до «во веки веков»,
и в обоих хорах пето «Святой боже» пространно. Сам же я с дьяконом, пред
престолом до земли кланяясь, чувствовал внутри сладость, которой изобразить не
могу. Однако и там человеческими пороками посквернено. Сребролюбие с корванкою
бродит и, самого иерея не минуя, почти вырывает складки.
От мясных обедов, которые в союзных почти храму комнатах торжествовались и в
которые с алтаря многие двери были, к самой святой трапезе дух шибался во время
литургии. Там я престрашное дело следующее видел. Некоторым птичьих и звериных
не доставало мяс к явствию, то они одетого в черную свиту до колен человека с
голыми голенями и в убогих сандалиях, будучи уже убитого, в руках держа при
огне, колена и голени жарили и, с истекающим жиром мясо отрезая, то отгрызая,
жрали.
Такого смрада и скверного свирепства я, не терпя, с ужасом отвращая очи, отошел.
И сие делали, будто служители некоторые.
Сей дивный сон не меньше меня устрашил, как усладил. А пробудившись, не преминул
со сладостью в самой вещи пропеть: «Святой боже... » (Сковорода 1973: 429).
Прежде чем мы начнем анализировать этот весьма необычный и до сих пор не
откомментированный текст, необходимо сделать несколько предварительных замечаний
относительно его истории, природы и теоретико-методологических подходов к его
анализу.
Текст «Сна», как впрочем и другие тексты Г.С. Сковороды, был опубликован
стараниями Михаила Ковалинского, воспитанника, а впоследствии друга Григория
Савича. В воспоминаниях М. Ковалинского «Жизнь Григория Сковороды», написанных,
как указал он сам, «в древнем вкусе», и был впервые опубликован указанный текст
«Сна».
350
Отметим, что об этом сне сам Сковорода рассказал Ковалинскому в конце своей
жизни с точным указанием места, дня и даже времени (в полночь). Вернее, Г.
Сковорода рассказал и ознакомил М. Ковалинского с записью этого сновидения. То
есть в свое время Сковорода сделал об этом сне дневниковую запись, ведь
публикация «Сна» предварялась замечанием о том, что «Сковорода видел опыт сего
порядка и силы природы в себе самом и описывает сие в оставшихся по нем записках
своих так...» (Ковалинский 1973: 444). Таким образом, во-первых, мы имеем дело с
аутентичным текстом самого Григория Савича, во-вторых, текст «Сна»
автобиографичен, ведь сам Сковорода сделал по пробуждении от сна дневниковые
записи; помнил об этом сне и, так или иначе, возвращался к нему и/или к
обстоятельствам, ему сопутствовавшим (Там же: 552). Это был значимый сон - сон,
который, в отличие от однократных и простых сновидений, упорядочен и логически
выстроен так, что автор сновидения запоминает его, возвращается к этому сну
снова и снова (Фрейд 2007: 49). Таким образом, указанный сон Г. Сковороды стал
характернейшим эпизодом не только его онейрической автобиографии (термин
принадлежит: Соваж 2002: 177), но и его творческой и, конечно, литературной
биографии.
Анализ текста «Сна» следует предварить и анализом понятий «сон» и «сновидение».
Чаще всего, когда говорят о том, что надо различать понятия сна и сновидения,
имеют в виду оппозицию: сон как состояние и сновидение как процесс. То есть под
понятием «сон» подразумевают физиологическое состояние, противоположное
бодрствованию, а под сновидением - процесс, происходящий в сознании спящего
человека. Такое различение, оппозиция вполне оправданы, однако стоит указать,
что у понятия «сон» есть еще одно значение, когда сон понимается как рассказ о
сновидении. Именно в этом значении чаще всего и используется это слово в
повседневной жизни, ведь рассказы о снах представляют собою область традиционной
вербальной культуры. И именно в значении рассказа о значимом сновидении и
использовано понятие «сон» в тексте Г. Сковороды.
351
Сон - нарратив сновидения, рассказ о нем. Сновидение становится сном, когда его
рассказывают, именно вербализация сновидения и превращает его в сон. Сновидение
ставится сном в результате последовательных процессов осознавания факта
сновидения, его припоминания, рефлексии, рассказа о сне и последующем разговоре
о нем.
Таким образом, сон становится значимым сном только в рамках «волшебного»
«бермудского» треугольника:
-бессознательное сновидца,
-рассказ сновидца о сне (авторский нарратив сна),
-слушатель сновидца/психоаналитик/читатель текста «Сна»/ исследователь.
Указав на эти исходные и важные для авторов теоретико-методологические посылки,
обратимся, соответственно, к тексту «Сна» Г. С. Сковороды.
Прежде всего обращает внимание эмоциональная насыщенность данного текста, не
присущая текстам Сковороды. Перед нами текст, редкий в контексте произведений
Сковороды не только стилистически, но и в плане его тематического содержания -
нигде больше мы не прочтем у Сковороды об усладе от созерцания столь странных и
необычных действ. И при всей очевидной нетипичности для творчества Сковороды это
произведение, повторяем, все еще остается неоткомментированным.
При первом приближении к проблеме интерпретации текста можно выделить две
основные позиции. Сторонники одной трактуют его как самостоятельное
публицистическое произведение, предлагая тем самым рассматривать его сугубо в
контексте литературного наследия Сковороды. Другие же считают, что это лишь
дневниковая запись подлинного сновидения (Сковорода 1973: 444). Эту полярность
суждений можно
352
снять, учитывая, с одной стороны, ситуацию, в которой Сковорода увидел сон, а с
другой - комбинируя методы психоаналитической традиции толкования снов и
биографический метод исследования.
Сковорода увидел этот сон 24 ноября 1758 года в селе Каврай в полночь. Ему 35
лет, он работает домашним учителем в семье знатного и богатого украинского
помещика Стефана Томары. Он здоров, образован, имеет работу, уважение, жизненный
опыт, и тем не менее столь разные исследователи, как Ю. Барабаш и В.
Зеньковский, называют ситуацию, в которой он находится в этот период, ситуацией
кризиса. Если Ю. Барабаш, фиксируя наличие внутренних проблем у Сковороды,
трактует их как «болезненный процесс становления личности, творческого и
гражданского созревания» (Барабаш 1989: 103), то В.Зеньковский прямо говорит о
наличии «какого-то кризиса, в котором окончательно установилась его
религиозно-философская позиция» (Зеньковский 1991: 67). Однако ни у того, ни у
другого причины и содержание этого кризиса не излагаются. Представляется, что
1758 год действительно был переломным годом в формировании личности Сковороды.
Итак, к 35 годам он уже оставил учебу в Киево-Могилянской Академии, имел опыт
светской службы и при дворе Елизаветы Петровны, и в заграничной миссии
генерал-полковника Вишневского (в течение пяти лет), и опыт преподавания поэтики
в Переяславском коллегиуме, и наконец, работал домашним учителем-воспитателем в
имении Стефана Томары в селе Каврай. То есть к 35 годам ни определенного
социального статуса, ни какого-либо материального положения, ни карьеры, ни
семьи Сковорода не имел. Даже Киево-Могилянскую Академию не окончил.
Почему же не получилась карьера и не сложилась личная жизнь Григория Сковороды?
От природы он был наделен большими способностями, ибо уже «по седьмому году от
рождения был приметен склонностию к богочтению, дарованием к музыке, охотою к
наукам, и твердостию духа» (Ковалинский 1973: 440). Кстати, С. Томаре он был
рекомендован как один из лучших студентов Киево-Могилянской Академии. Самуил
Миславский (в будущем митрополит Киевский), «человек отличной остроты разума и
редких способностей к наукам, будучи тогда соучеником его, оставался во всем
ниже его, при величайшем соревновании с ним» (Там же). Сковорода был выбран для
петербургской службы из-за его музыкальных способностей и хорошего, приятного
голоса
353
и дослужился в течение полутора-двух лет до должности придворного уставщика. А
это предполагает не только знание устава церковной службы, но и ежедневное
практическое руководство придворной хоровой капеллой численностью свыше 200
человек. Но, желая продолжить учебу в Академии, он оставляет службу при дворе и
уезжает на Украину. Через несколько лет, будучи в Москве, Сковорода получил от
настоятеля Троице-Сергиевой Лавры Кирилла Ляшевецкого предложение стать
преподавателем в семинарии при Лавре, так как последний «нашел в нем человека
отличных дарований и учености» (Там же).
То есть и способности, и возможности для успешной карьеры у Сковороды были.
Кстати говоря, карьеры как светской, так и духовной. Но Сковорода явно не желал
делать светскую карьеру ни в России, ни на Украине. Что же касается карьеры
духовной, то он неоднократно отказывался от предложений принять монашеский сан и
делать карьеру в Церкви (несмотря на обещание протекции, например, со стороны
епископа Белгородского Иоасафа Миткевича). То есть Сковорода явно пренебрег
всеми открывавшимися ему возможностями. Почему? Чтобы ответить на этот вопрос,
надо понять, что Сковорода был человеком не только больших способностей,
получившим хорошее образование, но и человеком очень тонкой душевной организации
и чуткой интуиции. Достаточно вспомнить и его мистические прозрения-предвидения,
связанные не просто с предчувствием беды, но и с буквальным ее чувствованием.
Так, за две недели до прихода в Киев моровой язвы Сковорода, находясь на Подоле,
почувствовал «сильный запах мертвых трупов», о чем и сообщил своим спутникам
(именно так описывает это М. Ковалинский в «Жизни Григория Сковороды»). Стоит
указать на найденный им способ воздействия на свое самочувствие, вполне
сопоставимый с опытом аскетов из восточных культов. Речь идет о воздержании и
целомудрии, зафиксированных его биографами: Г.С. Сковорода никогда не был женат,
среди его друзей и многочисленных корреспондентов не было ни одной женщины. Как
указывает Ю. Барабаш, «романтический аспект ... начисто отсутствует в биографии
философа» (Барабаш 1989: 116). Кроме воздержания следует указать на
последовательную и осознанную практику самоограничения. Речь идет о
самоограничении в еде (отказ от мяса и вина), самоограничении во сне (до 4 часов
в сутки). Кроме того, стоит указать на его постоянные музыкальные упражнения
(игра на самых
354
разных инструментах) как способ поддержания бодрого, веселого, доброжелательного
расположения духа. Кроме того, Сковорода практиковал ежедневные длительные пешие
прогулки за город и впоследствии осознанно выбрал страннический образ жизни,
обеспечивающий ему возможность независимого существования и достаточно
автономного духовного поиска.
На основании изложенного мы можем предположить, что к 35 годам, находясь в
Каврае, Сковорода явно и остро осознал свою инаковость, возможно, впервые
отрефлексировав свои склонности, желания и возможности. Представляется, что
именно этим острым чувством и было вызвано то кризисное состояние, о котором
речь шла выше. Именно к каврайскому периоду жизни относятся и первые
литературные пробы Сковороды. Стоит указать, что до этого нет никаких
свидетельств о его стремлении к литературному творчеству (если не считать
поэтического опыта приветственных речей 1). Ю. Барабаш соотносит этот сон
Сковороды и его «Песнь 19-ю» (из цикла «Сад Божественных Песен»), написанную в
том же году, как симптомы определенного душевного неблагополучия. Нам
представляется такое соотнесение весьма уместным, ибо с позиции биографического
метода анализ личных документов, как и анализ поэтических произведений (как в
данном случае), в сопоставлении с конкретными обстоятельствами эпохи и
биографическими фактами позволяет выяснить взаимодействие между культурными
ценностями и установками личности, механизмы и процесс ее социализации. Учитывая
отсутствие этой песни в широко распространенном издании сочинений Сковороды в
серии «Философское наследие», выпущенном в 1973 году, приводим ее полностью по
киевскому изданию 1973 года:
Ах ты, тоска проклята! О докучлива печаль!
Грызешь мене измлада, как моль платья, как ржа сталь.
Ах ты, скука, ах ты, мука, люта мука!
Где ли пойду, все с тобою везде всякий час.
Ты как рыба с водою, всегда возле нас.
Ах ты, скука, ах ты, мука, люта мука!
Зверяку злу заколешь, ест ли возмеш острый нож,
--------------------
1 В 1753 году Г.С. Сковорода написал в стихотворной форме приветствие на приезд
ново-то Переяславского епископа Иоанна Козловича. Позже этот панегирик Сковорода
включил в «Сад Божественных Песен» под номером 26.
355
А скуки не поборишь, хоть мечь будет и хорош.
Ах ты, скука, ах ты, мука, люта мука!
Добросердечное слово колет всех зверей,
Оно завсегда готово внутрь твоих мыслей.
Ах ты, скука, ах ты, мука, люта мука!
Христе, ты - меч небесный в плоти нашея ножнах!
Услыши вопль наш слезный, пощади нас в сих зверях!
Ах ты, скука, ах ты, мука, люта мука!
Твой нам свыше глас пресладкий, аще возревет,
Как молния, полк всех гадких зверей ражженет,
Прочь ты, скука, прочь ты мука с дымом, с чадом!
Приведенная «Песнь 19-я» в оригинале сопровождается послесловием-замечанием:
«Сложена 1758 года в степях переяславских, в селе Каврай». Отметем ощущение
какой-то изоляции от мира, связанной, с одной стороны, с жизнью в «степях
переяславских, в селе Каврай», а с другой - с мотивом тоски-печали-скуки,
которая преследует Сковороду. Скука, на которую жалуется Сковорода, скорее
связана не с современным пониманием скуки, как тягостного чувства от праздности
(Барзах 1996), а с состоянием душевного кризиса. Для понимания семантики этого
слова стоит обратиться к этимологической реконструкции Макса Фасмера, который
приводит следующие значения: «поставить в затруднительное положение», «выть,
скулить» (Фасмер 1966: 661).
Юрий Лощиц считает, что «лирика Сковороды - это по преимуществу не
автобиографическая лирика...» (Лощиц 1972: 60). А песнь «Ах ты, тоска
проклята...» написана «не столько о себе и о своем, сколько о человеке вообще,
об универсалиях человеческого бытования» (Там же: 61). Можно с этим согласиться,
если рассматривать его творчество как продолжение риторической традиции. Но
какой мотав побудил автора начать разговор именно об этих универсалиях в данном
месте и в данное время? Мотив тоски может быть объяснен обстоятельствами
несложившейся карьеры и несложившейся личной жизни, но, представляется, что дело
тут не в полосе невезения, а в серьезной личной проблеме адаптации к окружающей
социокультурной среде. Что же привело Г. Сковороду к ситуации кризиса?
356
Вероятно, что в Каврае Сковорода проделал некий опыт переживания на основе
какого-то весьма случайного события, и с того момента это переживание, будучи
определенным образом осмыслено, стало непрерывным. Таким образом, мы можем
предположить экзистенциальную фиксацию творческих мотивов Сковороды. Ведь именно
после Каврая и начинается Сковорода как писатель, начинается собственно
творческий период его жизни.
Если именно это имело место, то мы можем сказать о каврайском периоде как о
переломном периоде в жизни Сковороды. Перелому подверглись, прежде всего,
апробированные способы проявления сферы бессознательного. Тогда человек может
заглянуть в собственное «подполье», а на это отваживаются немногие, ибо такой
опыт чрезвычайно болезнен.
Такая ситуация предполагает «не просто внесение в психику нового качества, а
изменение всей психики, а это - процесс болезненный и требующий от человека
особого напряжения и активности, можно сказать, агрессивности его „я"» (Лурье
1994: 63-64). В результате такого опыта у человека возникает иной модус
отношения к традиционным нормам и ценностям - и этот новый модус поведения в
наименьшей степени детерминирован социумом. Представляется, что именно это и
произошло со Сковородой в Каврае в 1758 году.
Ему стали одинаково чужды все отработанные в обществе жизненные стратегии. Он
был чужой на том празднике жизни и к 35 годам ясно осознал это. Его скука есть
острое переживание несовместимости своих личных ценностных предпочтений с
ценностными ориентациями его социокультурной среды. Именно на это обстоятельство
и указывает М. Ковалинский, рассказывая об этом периоде жизни Г.С. Сковороды:
«Суетность светская представлялась ему морем, душевного спокойствия не
доставлявшим. В монашестве видел он мрачное гнездо спершихся страстей. Брачное
состояние, сколько ни одобрительно природою, но не приятствовало его нраву» (Ковалинский
1973: 444). То есть М. Ковалинский прямо выделил и указал жизненные
обстоятельства и коллизии, волновавшие Г.С. Сковороду в тот период: вопросы
карьеры (светской или духовной), вопросы брака и секса. И именно темы пола и
Церкви являются главными сюжетами «Сна» в Каврае.
«Сон», несмотря на свою миниатюрность, представляет собой литературное
произведение, ибо в основе его лежит повествование самого Сковороды, уже как-то
осмысленное и стилистически оформленное.
357
Поэтому анализ этого текста надо начинать как анализ литературного произведения.
Выделим в нем основные сюжеты. Таких сюжетов два. Первый сюжет в двух картинах
изображает сцены свального греха. Второй - сцена публичного каннибального
поедания «чернеца» (одетого в черную свиту и убогие сандалии) в Храме. Внешне
эти сюжеты связаны переходом от одной сцены к другой через маленькую сценку в
постоялом дворе. Эта сценка прописана одной строкой: «... вошел в постоялые
дома, где лошади, хомут, сено, расплаты, споры и проч. слышал». Представляется,
эта небольшая и вроде бы «переходная» сценка в постоялом дворе является осевой в
данном тексте и содержит один из значимых ключей к его пониманию. Дело в том,
что эта сценка центральная в тексте «Сна». В первом сюжете автор последовательно
рассматривает сцены свального греха, происходящие сначала в палатах царских и в
домах простой черни, а затем следует эта небольшая сценка в помещении постоялого
двора, а после нее автор переходит к описанию второго сюжета, также состоящего
из двух сцен: одна происходит в храме, а другая - в подсобных помещениях храма,
где, собственно, убили, а затем и пожирали чернеца. Сразу отметим, что второй
сюжет более эмоционально насыщен. Сон ярок именно благодаря этому эмоциональному
настрою. Картины группового секса, зеркала, каннибализм - все это выписано хоть
и кратко, но экспрессивно, в динамике, и производит впечатление.
Удивляет лишь то обстоятельство, что автор удовлетворен увиденными сценами.
Причем речь идет не просто об удовлетворении, а о чувстве наслаждения, «услады»,
ведь, по словам автора, «... сей дивный сон не меньше меня устрашил, как
усладил». Необходимо отметить, что чувство наслаждения, «сладости, которой
изобразить не могу», автор испытал еще и до этого, в храме, во время службы с
дьяконом. И если это чувство острого наслаждения может быть объяснено его
достаточно высокой степенью воцерковленности, граничащей с религиозной
экзальтированностью, возникает вопрос, в связи с чем возникло чувство
наслаждения, услады от созерцания сцен каннибализма?
Чтобы ответить на этот вопрос, чтобы понять, почему же указанный «... дивный сон
не меньше устрашил, как усладил» Григория Савича, необходимо отделить мотивацию
и ее интерпретацию. Ведь представляя этот сон как значимое в личностном плане
переживание, Сковорода
358
как литератор должен был хотя бы для себя упорядочить картины сна. Мы можем
сказать, что в тексте имеет место наложение картин собственно сна и способа его
упорядочения. Последний демонстрирует нам Сковороду как литератора.
Эти два уровня сна расположены иерархически по отношению друг к другу как
рефлексивный уровень и уровень бессознательный (нерефлексивный). В
методологическом плане эти два уровня необходимо развести. Речь идет о
психоаналитической посылке, согласно которой сновидение имеет «явное содержание,
то есть сновидение, в том виде как его переживают, рассказывают и помнят; и
скрытое содержание, которое раскрывается путем интерпретации» (Райкрофт 1995:
181).
На уровне рефлексии удовлетворение, которое испытывает Сковорода от сна,
объясняется наличием причинно-следственной связи. То есть сначала нам как
слушателям и читателям показана сцена греха, а затем - сцена наказания. Стоит
отметить, что человек наказывается через поражение его материально-телесного
низа: поражаются обнаженные колени и голени чернеца.
В такой авторской интерпретации последовательность этих сцен обретает логику
причинно-следственной связи. Ибо удовлетворение от сна самим Сковородой
объясняется удовлетворением от наказания порока. В принципе это не более чем
традиционная назидательная позиция литературы XVIII века. Тексты Сковороды, как
и вся литература его времени, весьма назидательны и отстранены от личной эмоции.
Это не значит, что они вообще лишены эмоциональности, но их эмоциональность
предписана им самим жанром произведения, а не личной позицией автора.
Следованию той же традиции можно объяснить и полное отсутствие женщин в
произведениях Сковороды. Такое объяснение было бы удовлетворительным, если не
брать в расчет странный текст «Сна». Точнее, женская тема присутствует в его
творчестве, но достаточно своеобразно. Так, он называет свои произведения
«дочками». Женские имена в его работах употребляются часто, но это или
именование самих текстов, или обращение к библейским персонажам или персонажам
античной мифологии: жена Лотова, Асхань, дочка Халева, Фамарь, невестка Иуды,
Диана, Артемида, Афродита и прочие - во всех случаях это не персона-
359
жи его произведений 2. Все они являются скорее некими абстракциями, символами и
относятся к различного рода философско-нравоучительным размышлениям, но никак не
к проблеме отношения полов. Тема пола четко обозначена только в «Сне».
Тема сна в его произведениях также присутствует. Достаточно указать на тезис
«весь мир спит», высказанный им в трактате «Убуж-деся видеша славу его», этот
трактат с небольшими изменениями позже вошел в главу 6-ю диалога «Потоп Змиин»
под названием «О преображении». Можно сказать, что тема сна присутствует,
прослеживается в его творчестве, но эта тема не доминантная для него.
Выпады в адрес монахов в дальнейшем творчестве Сковороды тоже есть, но обращает
внимание тот факт, что фигурируют у него в текстах монахи неправославные. В
одном случае, называя их «мартышками истинной святости», Сковорода прямо
указывает на их неправославную принадлежность: «молятся в костелах», «строят
кирки» (Сковорода 1973: 72). А в другом случае мы также понимаем, что речь идет
о неправославных монахах: «ходят монахи, играют в мусикийские органы» (Там же).
Мы не случайно указали на необходимость различения собственно содержания сна и
его интерпретации. Это различение хорошо отработано в психоаналитической
практике толкования сновидений. Для того чтобы пересказать сновидение,
необходимо перевести визуальные образы в категории значений. И такой
перевод-пересказ сопровождается своеобразным логическим «выстраиванием»
материала в сюжетно-последовательную линию. Поэтому простой пересказ сновидений
не может сообщить слушателю или, как в данном случае, читателю личностный смысл
сновидения. «Следовательно, каким бы ни было манифестирующее содержание
сновидений, личностный смысл сновидений все равно остается скрытым, и для его
адекватного понимания необходим дополнительный сложный психологический анализ
(психоанализ)» (Ротенберг 1994: 150).
---------------------------
2 В «Благородном Еродии» есть женский персонаж: «обезьяна по древней своей
фамилии именуемая Пищик». Но в этом произведении, посвященном проблеме
воспитания и образования, проблемы взаимоотношения полов также не
рассматриваются.
360
В психоаналитической традиции толкования снов можно выделить два подхода: Фрейда
и Юнга. Если Юнг рассматривал сон как судьбу культуры, пытаясь увидеть в нем те
или иные религиозные смыслы, то Фрейд был предельно приземлен в этом вопросе.
Для него сон есть выражение желания и только. Если Юнг, трактуя сон как
религиозное измерение смысла, нуждался в тысяче снов, а иначе невозможно
прочесть отдельный сон как текст культуры, то Фрейд в каждом конкретном случае
довольствовался содержанием именно этого сна. Для Юнга сон достоин романа. Для
Фрейда - это не более чем демонстрация простой ситуации, ибо сон для него это
простая эмоция. В полемике между Фрейдом и Юнгом о толковании сновидений авторы
данной статьи находятся на стороне первого. По Фрейду, во сне нет обобщений,
понятий. Сон есть непосредственная аффективная реакция на аффективно нагруженные
события, т.е. сон - это неполноценная эмоция. Содержанием сна является выражение
простого желания, и в этом сон взрослого человека не отличается от сна ребенка.
Разница между ними в том, что у взрослого человека формируется структура
супер-Эго, а это дает момент вытеснения этих желаний, так или иначе шифруя их.
Но момент вытеснения не усложняет эмоцию и не порождает сложное переживание. Во
сне никаких новых смыслов не порождается, а лишь скрываются наличные. Именно для
обозначения такого вытесняющего регулятора. Фрейд и ввел понятие цензуры,
которая пропускает в сознание только подходящие сюжеты влечения, все остальные
сюжеты сдерживаются, ограничиваются. И только в разного рода пограничных
состояниях (сон, сильная усталость, кризис, наркотическое или иное опьянение,
специальные психотехники) цензура ослабевает, и тогда вытесненные, подавленные
желания и влечения попадают в сновидения. При этом, как указал К. Абрахам, «...
цензура не позволяет выразить вытесненные представления в ясных, отчетливых по
смыслу словах, а облекает их в странную, причудливую форму... Сновидение не
создает новых мыслей, оно только приспосабливает к требованиям цензуры те мысли,
которые подготовлены в состоянии бодрствования» (Абрахам 1998: 98).
Сложность толкования сна состоит в том, что во сне возможно многоступенчатое
действие и неочевиден ключ к дешифровке. Но место пристального внимания для
возможной интерпретации у Фрейда обозначено: это место наибольшей интенсивности
действия во сне. Сам Фрейд называет такие места «узловыми пунктами». Трактуя сон
как простую мысль-эмоцию и определяя место наибольшей интенсивности, мы можем
дать следующую интерпретацию сна Сковороды.
361
Сковорода по пробуждении испытывал удовлетворение не от созерцания
нравоучительного финала сна (поражение обнаженного низа чернеца как наказание
порока), а от созерцания непосредственно самих картин сна, ведь «... чувство
удовлетворения относится к скрытому содержанию сна, а не к суждению о
сновидении...» (Фрейд 2007: 312). Фрейд указывал, что последовательность сна
имеет логичный характер, но эта последовательность несколько другого ряда, чем
последовательность дискурса. В данном случае, при рассмотрении этого сна как
реального события, мы имеем последовательность не причинно-следственного плана,
а последовательность, которая выражается в нарастании эмоциональной
интенсивности сменяющих друг друга картин сна: от картин секса к картине
каннибализма. Сон Сковороды упорядочен его личной эмоцией. Ему кажется, что он
получает удовольствие от логически завершенного нравоучительного финала. А на
самом деле он лишь испытывает больший аффект от второй картины, чем от первой.
Учет второго уровня сна - как потока бессознательных, но по-своему
последовательно связанных аффектов позволяет нам ответить на вопросы, связанные
со вторым сюжетом. Кого мучают во втором сюжете, в сцене каннибализма? Повторим,
что этот поток подчиняется правилу сгущения, нарастания интенсивности
эмоциональных переживаний. Учитывая, что во сне, кроме преобразования скрытых
мыслей по типу сгущения, действует еще и преобразование типа «смещение», мы
можем сказать, что в «чернеце» Сковорода видит самого себя. Он себя не узнает,
ибо имеет место сдвиг в идентичности. Стоит напомнить, что сам Сковорода никогда
не был монахом, но многие его считали таковым, исходя из его внешности,
странствующего образа жизни, его аскетичных и догматичных практик
воцерковленности. Ведь «чернец» из «Сна» лишь внешними деталями одежды (убогие
сандалии, черная свита до колен) похож на монаха, но не является им.
Тут момент мазохизма, казалось бы, заменяется на садистский. Однако Жиль Делез
указывал на то, что пересказ чьего-либо мучения не является атрибутом
садистского переживания - такой пересказ свойственен мазохистскому переживанию:
«... язык Сада парадоксален, потому что он по сути есть язык жертвы. Лишь жертвы
могут описать истяза-
362
ния» (Делез 1992: 193). В теории психоанализа уже доказано существование единого
садо-мазохистского комплекса как двух сторон одной медали. Но в данном случае
сделан акцент именно на аспекте мазохистских переживаний. Вспомним рассмотренную
выше небольшую переходную сценку между первым и вторым сюжетами, в которой
показано помещение, «... где лошади, хомут, сено» и где слышны споры и
упоминается понятие «расплата». Понятие расплаты этимологически связано, с одной
стороны, с платой, расчетом, а с другой - с понятием «распластать», расстелить,
расплющить, разделить на части (Даль 1955: 68). В этой «переходной» сценке речь
идет о конюшне как о помещении, в котором не только содержали лошадей, но и в
котором, в традициях помещичьего быта, производили экзекуции.
Именно это позволяет нам сказать, что Сковорода видит самого себя. И
удовольствие он испытывает от созерцания этих картин, от самого мазохистского
аффекта, а не от того, что порок наказан. Таким образом, мы здесь имеем
наглядное свидетельство сексуальной конституции Сковороды. Ведь, по утверждению
некоторых исследователей, «бессознательное психическое, как и неосознаваемое
физическое, - альтернативные формы одних и тех же жизненных динамик человека»
(Бескова 2002: 204). И целый ряд фактов его биографии либо прямо, либо косвенно
подтверждает это. Речь идет об аскетическом самоограничении Сковороды:
вегетарианство, асексуальность, осуждение светских развлечений и все то, что М.
Вайпскоф (применительно к Гоголю) определял как манихейское православие (Вайскопф
1993: 493). С другой стороны, этот сон позволяет проинтерпретировать некоторые
факты биографии Сковороды. Неоднократное сопоставление фигур Гоголя и Сковороды
основывается на, возможно, одинаковой сексуальной конституции того и другого: у
Гоголя тоже были сложные отношения с женщинами, что позволяло делать разные
спекуляции о его сексуальных перверсиях.
Сегодня многими исследователями признается, что одной из основных задач
сновидения является психологическая защита, механизмы которой способствуют
восстановлению эмоционального равновесия и переходу от пассивного переживания к
активному поиску решения проблемы. Согласно концепции поисковой активности B.C.
Ротенберга и В.В. Аршавского «поисковая активность, направленная на изменение
ситуации или изменение отношения к ней в условиях прагматической
363
неопределенности, повышает резистентность организма и способствует адаптации» (Ротенберг
1994: 152). Применительно к данной ситуации можно с определенной долей
вероятности предположить, что «Сон» Сковороды способствовал восстановлению
поисковой активности и решению проблем в ситуации экзистенциального кризиса, в
котором он в тот момент находился.
Учет опыта психоанализа позволит нам сказать если не о сексуальной конституции
самого Сковороды, то по крайней мере даст рационалистичное объяснение столь
странного и до сих пор неудовлетворительно осмысленного фрагмента его
творчества. Завершить эту реконструкцию хотелось бы следующим
высказыванием-предостережением: «На этом уровне мы должны, вновь и вновь
возвращаясь к произведению, уяснить, что оно заключает в себе истину биографии,
которой не может содержать даже переписка (фальсифицированная автором). Но надо
уяснить и то, что произведение никогда не раскрывает тайн биографии: оно может
быть только схемой или путеводной нитью, позволяющей открыть их в самой жизни»
(Сартр 1993: 177).
Литература
Абрахам 1998 - Абрахам К. Сновидение и миф // Между Эдипом и Озирисом.
Становление психоаналитической концепции мифа. Львов-Москва, 1998.
Барабаш 1989 - Барабаш Ю. «Знаю человека»: Григорий Сковорода: Поэзия.
Философия. Жизнь. М., 1989.
Барзах 1996 - Барзах А.Е. «Тоска» Анненского // Russian Studies: Ежеквартальник
русской филологии и культуры. 1996. Vol. II. №2.
Бескова 2002 - Бескова И.А. Эволюция и сознание: новый взгляд. М,
2002.
Вайскопф 1993 - Вайскопф М. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. М.,
1993.
Даль 1955 - Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. IV. М.,
1955.
Делез 1992 - Делез Ж. Представление Захер-Мазоха // Л. фон Захер-Мазох. Венера в
мехах. Ж. Делез. Представление Захер-Мазоха. З.Фрейд. Работы о мазохизме. М.,
1992.
364
Зеньковский 1991 - Зеньковский В. История русской философии: в 2 тт. Т. 1.4.
1.Л., 1991.
Ковалинский 1973 - Ковалинский М. Жизнь Григорiя Сковороды // Сковорода Г.С.
Повне зiбраня твopiв: У 2 т. Киiв, 1973.
Лощиц 1972 - Лощиц Ю.М. Сковорода. М., 1992.
Лурье 1994 - Лурье С. Метаморфозы традиционного сознания: Опыт разработки
теоретических основ этнопсихологии и их применения к анализу исторического и
этнографического материала. СПб., 1994.
Райкрофт 1995 - Райкрофт Ч. Критический словарь психоанализа. СПб.,
1995.
Ротенберг 1994 - Ротенберг B.C. Сновидение как особое состояние сознания//
Бессознательное: Сб. статей. Т. 1. Новочеркасск, 1994.
Сартр Ж.-П. Проблемы метода: Пер. с фр. - М.: Издательская группа «Прогресс»,
1993.
Сковорода 1973 - Сковорода Г.С. Повне зiбраня твopiв: У 2 т. Киiв, 1973.
Соваж 2002 - Соваж К. Экзегетика снов: европейские хроники сновидений. М, 2002.
Фрейд 2007 - Фрейд 3. Толкование сновидений / пер. с нем. А. Боковникова. М.,
2007.
|
|
