Власть: И. Эльфонд. Методы конструирования имиджа власти во Франции XVI в.

На следующих страницах:
Александр Кожев. Понятие власти

И.Я. Эльфонд

Методы конструирования имиджа власти

во Франции второй половины XVI в.

Власть, общество, индивид в средневековой Европе

[отв. ред. Н.А. Хачатурян; сост. О.С. Воскобойников];

Ин-т всеобщ. истории РАН; МГУ им. М.В. Ломоносова. - М.: Наука, 2008, с. 423-449

Становление и утверждение абсолютной монархии, как правило, сопровождалось и развитием властной пропаганды, за которой обычно следовало (а иногда и совпадало по времени) создание определенного образа власти, персонифицированного в облике непосредственного его, носителя. Проблеме конструирования имиджа власти за последнее десятилетие было посвящено немало трудов. Прежде всего, исследование ее было связано с проблемой ритуала и церемоний, в особенности в связи с сакральным характером коронации, хотя на французском материале рассмотрение проблемы строится на изучении более раннего периода ¹. Напротив, создание имиджа власти как персонификации отдельной личности в большей мере связано с периодом XVII в., в том числе и вопрос о сознательном конструировании культурной мифологемы по заказу самих носителей власти ².

Проблема репрезентации носителей власти (как и их окружения, двора) исторически восходит к глубокой древности, едва ли не к восточным деспотиям, и чаще всего решение ее было связано с использованием и пропагандированием тезиса о сакральности светской власти, о власти государя от Бога. Отсюда и проблема культа правителя. Эта тенденция, естественно, сохранялась и в Средние века ³. Эпоха Ренессанса с ее светскими основами и культом грандиозной личности предоставила широчайшие новые возможности для прославления (прежде всего с помощью художественных средств) царствующих монархов, но при этом идея сакральности власти, ее божественного происхождения на какое-то время отходит на второй план. Взамен распространяется апелляция к образам, навеянным античностью, что вполне корреспондировалось с ренессансными веяниями. На передний план выдвигался образ конкретного монарха как воплощения идеала правителя и в то же время исключительной личности благодаря своим индивидуальным качествам. При этом художники и поэты часто вынуждены были выполнять прямые указания власти, и последняя зорко следила за тем, чтобы не допускать отхода от сложившейся и утвержденной свыше традиции. Примером такого блистательного конструирования имиджа власти может служить Англия.

424

Образ властительницы Елизаветы I, Глорианы, мог стать подлинным образцом для других стран ⁴. Казалось бы, этот сюжет должен был бы стать предметом особо пристального изучения на примере классической страны абсолютизма — Франции, однако, как уже отмечалось, внимание исследователей в связи с проблемой конструирования имиджа власти привлекает другая, более поздняя эпоха -царствование "короля-солнца" Людовика XIV ⁵.

Характерно, однако, что применительно к французской истории XVI в. эта проблема почти не изучалась, а если и изучалась, то либо рассматривалась в контексте с культурой повседневности ⁶ или на примере биографий правителей ⁷, либо исследовалась скорее в противоположном ракурсе — методики создания негативного образа власти, своего рода историко-культурного "черного пиара" ⁸. Последнее более типично для второй половины века, когда в культуре доминировали политические мифы, которые широко тиражировались самыми крупными художниками и поэтами (включая П. Ронсара и А. Д'Обинье)⁹.

Следует отметить, что в эпоху раннего французского абсолютизма, т.е. начиная со времени правления Людовика XII (1498— 1515), уже принимались меры по созданию именно внешней стороны имиджа власти. Этой цели призваны были служить и победоносные войны (быстро сменившиеся затяжным и тяжелым конфликтом с Габсбургами), и грандиозный блистательный двор, и новые королевские резиденции, поражавшие современников как своей роскошью, так и художественным совершенством; все это становилось подобающей оправой для утверждения величия короля. "Триумфальная архитектура", появившаяся в правление Людовика XII и достигшая своего расцвета в царствование Франциска I, также должна была соответствовать величию власти.

Знаменитые замки напоминали о нем, подобно иконографической программе декора Фонтенбло. В ней нашли отражение и искания французского гуманизма, и задача прославления короля, и восхваление античной мудрости и культуры. Изображения галереи Франциска I включали панно "Слон-триумфатор" (символ торжествующей Франции), "Битва лапифов и кентавров" (торжество культуры над дикостью) и аллегории в честь короля "Единение государства" и "Изгнание невежества и пороков" (прославление властителя и мецената)¹⁰. Следует отметить, что в аллегории "Единение государства" изображение идеального монарха повторяет портретные черты короля Франциска I. Все более усложнявшийся этикет постепенно проникался испанской пышностью и торжественностью, в особенности при визитах других коронованных особ, например Хуаны Арагонской и Филиппа Габсбурга ¹¹, Карла V. К "оправе" драгоценности — королевской власти можно

427
отнести и двор, уже во многом отструктурированный благодаря усилиям Анны Бретонской. Двор, с одной стороны, повышал статус монарха, способствовал созданию имиджа власти, с другой — позволял контролировать оппозицию и, наконец, уже в царствование Франциска I (1515— 1547) стал подлинным центром притяжения всех культурных и художественных сил Франции. Именно благодаря этому последнему обстоятельству он приобретает блестящий антураж, подчеркивающий исключительность и могущество королевской власти.

Двор в XVI в. претерпел серьезную эволюцию: от maison du roi (совокупности должностных лиц и служителей королевской семьи) к культурно-политическому центру жизни страны, он становится одним из способов конструирования имиджа власти, а в итоге сам факт "принадлежности ко двору означает честь, которой домогаются"¹². Двор и сам в эту эпоху оказывается явлением культуры, воплотив весь жизнерадостный и праздничный дух Ренессанса, подлинным центром искусства и литературы. Поэтому огромная часть государственных доходов Франции тратилась на содержание этого двора, праздники, развлечения, а также на строительство новых дворцов-резиденций и королевские художественные коллекции. "Заслугой Франциска I являлось то, что он полностью оценил потенциал культуры как опоры власти"¹³.

Однако, поскольку сам король был лично склонен к искусству и литературе, его покровительство и материальная поддержка не всегда были связаны с политическим заказом. Наоборот, он довольно иронически отнесся к первому из сочинений, где отчетливо была сформулирована идея не только о божественном происхождении королевской власти, но и о том, что король является богом на земле ¹⁴. Этот факт свидетельствует о том, что ренессансные представления о значимости личности в это время превалируют.

Тем не менее большая часть составляющих образа власти уже возникает в период царствования Франциска I (1515—1547). Сформирован великолепный двор, получивший достойный приют в новых резиденциях. Создан блестящий новый светский стиль жизни. Прославление короля ведется многочисленными поэтами и художниками, прежде всего как покровителя искусств и воителя. Практически отсутствует только жесткость этикета и политическое обоснование королевской власти в политической теории. И действительно, в личности Франциска I французское Возрождение обрело свою модель государя, образцового носителя власти — воителя, галантного светского человека, покровителя искусства.

Но при этом человек, личность, еще отделяется от символа власти. Неслучайно К. Маро в одном из посланий к королю обращается за защитой к "Королю Французов, исполненному всех добродетелей... смиренно умоляя его милость простить величайшую дер-

428
зость" (обращение с мольбой об освобождении (король, кстати, тут же отдал нужное распоряжение)), а в другом довольно фамильярно просит о помощи, рассказывая о том, как его обокрал слуга ¹⁵. Ю.Б. Виппер справедливо отмечал, что это мало соответствовало созданию образа величия монаршей власти и уже в следующее царствование было бы воспринято, вероятнее всего, как непочтительность и оскорбление величия короля¹⁶. Но человек, который написал стихи о том, как "грустно думать в темной тюрьме о чести, обязанностях, долге и заботе"¹⁷, вероятно, мало был пригоден к роли фетиша и символа. И, невзирая на поразительный блеск придворной культуры, двор еще не приобрел и не в полной мере способствовал повышению имиджа власти.

В царствование Генриха II (1547—1559) продолжалась намеченная при Франциске I тенденция. Королевский двор становится

429
окончательно подлинным средоточием новой светской культуры, усиливается его роль в формировании общественного мнения, возрастает его значение в культуре ¹⁸. Двор уже не только центр светских развлечений, на передний план выдвигается торжественная официозность. По-видимому, Генрих II еще в детстве воспринял во время пребывания в Испании в качестве заложника стиль жизни королевской семьи: подвергается изменениям сам сценарий власти и делаются первые попытки создать строгий церемониал, культивируется этикет и парадность, во многом здесь следуют за испанскими порядками (даже в костюме). Характерно, что Генрих решил изменить официальное одеяние членов капитула ордена св. Михаила (учрежденного еще Людовиком XI) на более пышное и роскошное. Эти новые порядки и программное видение культуры как средства создания имиджа власти и блеска короны предвосхищают двор "короля-солнца" в следующем веке.

Культурная политика отличалась стремлением упорядочить и до известной степени унифицировать искания французских гуманистов, мыслителей, поэтов и художников, вплоть до создания контроля над духовной жизнью страны. Эта политика получила название "политики величия". Именно тогда, при короле-дворянине (по выражению его биографа), культура Ренессанса во Франции приобретает четко выраженный придворный характер. В это царствование культура окончательно превращается в способ прославления власти, уходит непринужденность и простота предшествующей эпохи; меняется даже социальный облик ее носителей: поэт при дворе Генриха II — это лицо, имеющее определенный социальный статус (Ронсар, дю Белле, Баиф не только гуманисты и художники, но и дворяне).

Придворная культура во многом приобретает официальный характер, ей становится присуща монументальность и пышность, возникает тенденция к созданию апофеоза властителя, чуть ли не его обожествления. Этому немало служило введение ренессансных шествий и празднеств по итальянскому образцу (возможно, не без влияния уроженки Флоренции королевы Екатерины Медичи). Таким апофеозом стало вступление короля в Париж в 1549 г.: триумф короля и прославление монархии осуществлялись с использованием античных мотивов (в том числе и в архитектуре — арки) стихотворных надписей, принадлежавших Ронсару. Тем самым художественное оформление приобретало политическое содержание. Античная мифология также становится тогда на службу задачам репрезентации власти: римские боги идентифицируются с членами семьи монарха или ближайшим его окружением.

Характерно, что уже тогда при оформлении арки ворот Сен-Дени используется образ Геракла Галльского для прославления монарха как символа Франции. Создателем его был еще Лемер де

432
Бельж, но популярность этот образ получил в связи с разработкой темы национального героя к началу 40-х годов XVI в. и связей его с царствующей династией. Геракл Галльский символизировал триумф короля-воина и покровителя культуры — литературы и художеств. Уподобление монарха божеству с четко выраженными функциями бога войны в образе Геракла Галльского служило возвеличиванию конкретного короля (в данном случае статуе Геракла были приданы черты Франциска I) и, шире, становилось аллегорией имперсонализированного королевского величия ¹⁹. Этот прием сохранялся и впоследствии вплоть до конца XVII в.

Другой такой же формой аллегории становилось изображение великих воителей прошлого Александра и Цезаря. Очень характерна надпись поэта Жака де ла Тай в честь короля Франциска I, где речь идет о портрете короля: "Цезарь, увидев портрет Александра, от зависти стал вздыхать, но этот портрет заставил бы заплакать и самого Александра"²⁰. Тем самым оба величайших полководца и героя античности ставятся ниже Франциска, чем и возвеличивается образ французского монарха (следует заметить, что автор (даты жизни которого 1542—1562) мог написать это только после смерти названного короля). В особенности часто изображения Александра и Цезаря встречаются при первых правителях из династии Бурбонов, в частности Генриха IV (следует отметить, что король назвал своего старшего сына от Габриэли д'Эстре именем Цезаря (Сезар Вандомский), а второго — Александром; и только третий сын (от законного брака) получил столь же программное для новой династии имя Людовик). А все более усиливавшаяся связь и параллель между реальным носителем власти — королем и его мифологическим или историческим прототипом опять-таки служили апофеозу королевского величия.

Уподобление монарха античным божествам наблюдается и в серьезной литературе. Ронсар в своем "Гимне Генриху И" сравнивает французского короля с богами, шествующими в битву, или с героями "Илиады", причем одновременно с Аяксом и Ахиллом. По-видимому, этих сравнений для величия короля было маловато, и поэт упоминает еще и Кастора и Поллукса (которые еще и сыновья Зевса, т.е. полубоги). Надо сказать, что в этом гимне Ронсар не просто льстит, не просто увлекается пышными сравнениями, он действительно стремится возвысить образ короля и создать имидж власти; не случайно он обмолвился, что "идет во дворец, приводя с собой Феба и Каллиопу, чтобы прославить величайшего короля в Европе"²¹. Трудно сказать, считал ли в самом деле великим королем довольно ограниченного Генриха II Ронсар, знавший действительно блестящего монарха в лице Франциска I. Но характерно, что для прославления величия власти собственных талантов поэту и всем его современникам (в гимне упомянуты прочие круп-

433
нейшие поэты эпохи дю Белле, Жодель, Баиф, Пеллетье, Белло и Понсон дю Тиар) недостаточно, дабы достойно восславить французскую монархию, для этого нужны Аполлон и муза эпической поэзии Каллиопа.

Смерть Генриха II и начало гражданских войн значительно изменили ситуацию. Прежде всего следует отметить, что ни характер двора, ни сами правящие лица далеко не могли казаться не только богами на земле, но даже инкарнацией власти. Поэтому-то задача репрезентации власти, создание ее определенного имиджа в традиционном русле в условиях гражданской войны становятся затруднительными. Зато резко активизируется "черный пиар" и, по сути, официальная пропаганда вынуждена была обороняться от нападок на носителей власти и от множества политических публицистов, которые весьма преуспели в конструировании образов чудовищ, недостойных править. Образ власти во второй половине века во Франции как бы двоится, причем любопытно, что одни и те же авторы вполне могли менять свою позицию и даже политический лагерь.

Первоначально личность короля, воплощающего величие страны, не затрагивалась противниками центральной власти. И действительно, король Карл IX был малолетним, и трогательный образ царственного дитяти не предоставлял возможности для каких-то политических инсинуаций вплоть до Варфоломеевской ночи (когда это "дитя" стреляло с балкона Лувра по пытавшимся спастись людям). Тем более что имидж царствования создавался профессионалами, а заказчиком выступала королева-мать и регентша Екатерина Медичи. На карнавале 1564 г. ставилась комедия "Прекрасная Женевьева" на сюжет из Ариосто, к которой Ронсар писал пролог, и в том же году там разыгрывалась знаменитая пастораль того же Ронсара, где пастушков изображали члены королевской семьи, в том числе сама королева-мать (Катрин) в честь короля Карла (Карлена), подчеркивая единство королевской семьи и невинность юного монарха. Екатерина Медичи, которая с детских лет помнила организацию празднеств во Флоренции, сумела организовать торжественные акции и во Франции.

Необычайно талантливым ходом здесь оказалось так называемое Великое путешествие по Франции (1564—1566), когда юный король и двор посещали разные французские провинции (в том числе и затронутые протестантизмом) именно с целью демонстрации величия власти в лице ее носителя — малолетнего короля путем восстановления торжественных ритуалов и церемоний, оказания и принятия почестей. Действительно, на всем протяжении путешествия организовывались торжественные процессии, въезды встречи, при этом символика и атрибутика связаны были со всевозможными аллегориями, возведением арок и т.д. Не менее эффект-

434
ивным оказалось действо с обыгрыванием сюжета избрания будущего Генриха III королем польским. Торжественный церемониал (месса, принесение клятвы, передача документа об избрании на трон, парадный въезд в Париж нового короля Польши и т.д.) служил имиджу уже не монарха, а всего королевского рода (удостоенного новой короны) и величия французской монархии.

Чем дольше продолжались гражданские войны и углублялось религиозное противостояние, тем сложнее было находить деньги на поддержание имиджа власти. Именно по этой причине резко сократилось строительство, но образ власти продолжал пропагандироваться другими средствами. В уже существующих резиденциях особое внимание уделяется залам для собраний — местам встреч для переговоров, апартаментам для церемоний и празднеств и т.д. Именно в период чудовищного коллапса власти особое внимание уделяется этикету, строгость его предвосхищает двор "короля-солнца". Именно в это время окончательно структурируется система придворных должностей: в 1578 г. был издан "Всеобщий регламент дома короля", но при этом устраиваются пышные празднества, сопровождавшиеся балами. Об их блеске можно судить по трем картинам с изображением празднества по случаю свадьбы любимца короля герцога Жуайеза с сестрой королевы.

436
Характерно, что даже в торжественных парадных танцах, напоминающих церемониальные шествия, король и королева-мать участия не принимают; они единственные сохраняют величавую неподвижность как составную часть образа власти, хотя королева Луиза (жена Генриха III) на одной из этих картин оказывает честь жениху, подарив ему танец. Эта пышность и величавость просматриваются и на другом столь же программном изображении, где король посвящает неофита в члены ордена Св. Духа (от членов этого ордена, учрежденного 31 декабря 1578 г., между прочим, требовалось защищать личность короля при любых обстоятельствах) . Эта картина (хранится в Шантийи) по замыслу должна была служить сакрализации имиджа власти, неслучайно над королем расположены лучи солнца и виден голубь — символ Св. Духа. А рядом изображен и светский символ славы — лавровый венок.

Главным средством для поддержания имиджа короны считались роскошь и великолепие. Не менее важным приемом служили изображения правителя — помимо большого количества парадных портретов ²² (далеко не всегда высокого художественного качества и принадлежащих анонимным мастерам французской школы) тиражировалось множество гравюр и гобеленов (классическими примерами являются гобелены со сценами водных праздников по случаю встречи Карла IX со своей сестрой, королевой Испании, и свадьбы Генриха III с Луизой Лотарингской).

Третий способ конструирования образа власти — это напоминание о величии и вечности рода французских королей. Восстановление в правах троянского мифа (давно отброшенного историками, начиная с Р. Гагена) сопровождается прославлением правления Каролингов и Капетингов. Троянский миф сопровождается прославлением правления Каролингов и Капетингов. Неслучайно именно Карл IX заказывал Ронсару написание "Франсиады". Характерно, что король пожелал увековечить в блестящей поэтической форме миф о происхождении царствующей династии от троянцев и создать своего рода культурно-исторический миф (одновременно поэтический и политический) в форме грандиозного эпического произведения, превозносящего французскую монархию, правящую династию и величие ее власти. Не вина Ронсара в том, что этот заказ не стал его шедевром.

Все три способа находили отражение в изобразительном искусстве, о времени правления Карла IX к пропаганде образа власти (а точнее, властного мифа) активно привлекается литература. Образ короля украшался декларируемыми в стихах наставлениями, исходившими от особ весьма почитаемых. К Карлу IX обращается в стихах канцлер и знаменитый гуманист Мишель де Лопиталь, и его "Речь к королю"²³ по сути представляет собой изложение пе-

438
речня многочисленных царственных добродетелей, которые должны воплотиться в юном правителе (которому, заметим, уже исполнилось 18 лет). Не менее впечатляет и обмен стихотворными посланиями короля с Ронсаром, который также обращается к королю с советами об образовании и обязанностях короля. У Ронсара четко вырисовывается модель правителя, которая отражает рассуждения об идеальном государе политических теоретиков. Этот идеал (которому последним Валуа не было суждено соответствовать) двоится: с одной стороны, король должен владеть искусством войны, охранять города, руководить и готовить план военных действий, с другой — он мудрый судия. Образцом же для государя должны служить собственные предки (и тезки), моделью же государя для Карла IX провозглашаются Каролинги - Карл Великий и Карл Мартелл ²⁴.

Но в качестве образца выступают и мифологические персонажи, и наряду с уже привычными героями, воплощающими воинскую доблесть (Ахиллом), упоминается персонаж из другого ряда образов — библейский царь Давид. Контекст, в котором он упомянут, свидетельствует о том, что здесь ненавязчиво проводится идея божественного права — монархом становятся по избранию Бога, поскольку "без благосклонности Бога сила бесполезна"²⁵. Характерно, что Ронсар в своей переписке с молодым королем не стесняется уподоблять Карла Августу, а себя - Вергилию. Поэт явно стремился представить своего питомца именно тем идеальным монархом, в котором нуждается страна, и полагал, что стать воплощением идеала ему воспрепятствовали войны, с которыми он столкнулся еще ребенком. Но и так образ власти выглядит достаточно презентабельно: на смерть короля Ронсар откликнулся подлинным восхвалением: Карлу были присущи "прекрасный разум", "святая и столь совершенная душа", "сила души и тела", "живой и быстрый ум", король был "куртуазным и благочестивым", "храбрым", он "любил правосудие", а самое главное, "обожал литературу и Муз"²⁶.

Совершенно очевидно, что этот портрет (который не узнали бы даже родные Карла) представляет собой литературную попытку даже не восхвалить усопшего, а создать определенный имидж, некий миф относительно характера его власти и правления путем прославления личности умершего. Поэт не упоминает ни о недостатках короля, ни о Варфоломеевской ночи. Таким образом, литература внесла свою весьма ощутимую лепту в малоперспективное дело восстановления имиджа власти династии Валуа. Ронсар попытался проделать то же самое и с Генрихом III, но надежды, выраженные в "Речи к королю, после его возвращения из Польши", остались неосуществленными.

439
Конструированию образа власти служили даже театральные представления. Неслучайна была программа празднества по случаю избрания польского короля: нимфы - олицетворение французских провинций - дарили королю изображения богатств каждой из провинций, аллегорически воплощая идею величия и процветания всей страны в целом. Имидж власти здесь сочетался с прославлением величия самой Франции. Даже празднества в Шенонсо, шокировавшие не только протестантов, служили демонстрацией могущества власти. Не менее показателен "комический балет" королевы Луизы (1581), где также античная мифология служила для прославления царствующей династии (сама королева Луиза и Христина Лотарингская изображали нереид). В конце же представления все участники (независимо от ранга) выражали преданность Генриху III. Показательно, что олимпийские небожители утверждали, что уступают великому королю в могуществе, мудрости, красноречии. Августейший дом Франции возносился тем самым выше богов. Может показаться странным, что при явной нехватке денег, постоянных военных действиях при дворе предавались подобным развлечениям, вызывавшим зубовный скрежет и у Гизов, и у протестантов. Но вся эта роскошь становилась проявлением могущества власти, доказательством того, что "королевская власть сильна, а Франция богата"²⁷.

Таким образом, начиная со времени правления Генриха II правители вполне сознательно и последовательно конструировали властные мифы, создавая положительный образ власти, используя при этом самые разнообразные художественные средства. В меньшей мере это удавалось сделать средствами политической литературы. Идеализировать правителя, конструировать положительный образ власти становилось все труднее. Уж очень не соответствовал реальный монарх тому идеалу, который был сформулирован политическими проабсолютистскими теоретиками от Сейселя до Боде-на. Поэтому в разработке имиджа власти в сфере политической теории речь идет уже не о персонификации ее в образе царствующего государя, а скорее о разработке образа идеального монарха, венцом которого следует считать соответствующий пассаж в трактате "О государстве" Ж. Бодена.

Как известно, в число необходимых компонентов характеристики идеального государя Боден (как и Леруа, Лопиталь, Отман, как и все, кто шел за ними) включал вполне традиционные нравственные свойства: государь должен быть мудрым и жалостливым, смелым, скромным, непреклонным, разумным, рассудительным, приятным, милостивым и одновременно грозным, беспощадным и прежде всего справедливым. Черты эти восходят к античной мысли, от государя также требуется готовность к самопожертво-

440
ванию, воздержанность, подчинение личных интересов интересам государства, любовь к своим подданным. Государь является источником закона (у теоретиков абсолютизма) или же он исполняет существующие законы (у сторонников народного суверенитета). Характерно, что именно понимание принципа закона отличает монарха от тирана: отношение к закону (и органически связанному с ним порядку) и является типологическим признаком монархии или тирании.

Идеал государя как образа власти оказался в политических сочинениях на редкость абстрагированным и традиционным. Но политические теоретики сконструировали методом от противного и образ тирана, который по всем своим чертам является полной антитезой идеальному монарху и, естественно, даже приходит к власти нелегитимно, а в дальнейшем главным образом нарушает закон и порядок, от разорения подданных до их истребления, исходя из собственных интересов. Он провозглашается "бешеным зверем" и приобретает черты инфернального существа ("пьет кровь своих подданных, гложет их кости и высасывает из них даже костный мозг" ²⁸). Образ тирана отталкивался от трактата "О тиране" Бартоло Сассоферрато, но был украшен эмоциональными и образными деталями. Оба эти образа, с увлечением сформулированные теоретиками и внедренные в массовое сознание публицистами, широко использовались при создании образа власти в эпоху гугенотских войн. Но не будет преувеличением утверждать, что большую популярность получил образ монарха-тирана, "попирающего пятой законы Бога и природы". Любопытно, что проблема закона в этот период получает популярность именно в этом контексте.

Возобновляется традиция конструирования образа власти путем идеализации царствующего монарха только в правление Генриха IV, через год после его обращения в католицизм. В 1594 г. появляется сочинение С. Гарнье "Генриада", где присутствуют обе составляющие, типичные для конструирования образа власти -король-воин, король-правитель (естественно, любимый населением). Иконография короля также способствует этой цели. Прежде всего, следует отметить появление сцен из жизни нового монарха (очень характерным является изображение Генриха на молитве) и официально-торжественных парадных портретов (от образа короля-воина 90-х годов к олицетворению образа власти кисти Ф. Поурбюса). А затем уже в ход идут сначала образ Геракла, а затем образы Цезаря и Александра, которые изображались с лицами Генриха IV, а затем и Людовика XIII ²⁹.

Последним же государям из рода Валуа повезло гораздо меньше. Именно они в конечном итоге оказались подвергнуты бешеным нападкам, именно они становятся в ходе развития войн и политической пропаганды объектом жесточайшего осуждения.

441
Именно с ними связано создание резко негативных образов королей-тиранов. При этом чем более усиливалась религиозно-политическая конфронтация, тем отчетливее конструировался иной образ власти — государей, которые непригодны для своей высокой миссии, а потому должны быть уничтожены или низложены.

Особенностью политической пропаганды эпохи было то, что в ней приняли участие не две, а три партии; помимо непримиримых врагов — протестантов и крайних католиков, руководимых борющимися за политическую власть в стране группировками знати, использовавшей в своих интересах религиозную борьбу, в пропаганду вмешивались и сторонники уже сложившейся абсолютной монархии. И хотя политические теоретики приложили немало усилий для того, чтобы дискредитировать или, напротив, апологетизировать носителей власти³⁰, деятельность их была известна довольно узким кругам (интеллектуалам, правоведам, преподавателям и т.п.), массовое сознание формировалось с помощью иных стереотипов (хотя они и опирались на идеи теоретиков); именно публицистика на протяжении всего периода гражданских войн и формировала имидж (позитивный или негативный) политической власти в стране ³¹.

Идейное содержание памфлетов во многом было определено кругом политических проблем, и вопрос об облике властителя становился одним из центральных. Этим темам отдали должное все без исключения памфлетисты. Интерпретация их зависела прежде всего от партийной и религиозной принадлежности авторов, от того, чей социальный заказ они выполняли, от личности самого памфлетиста, но методы создания подобных политических клише были если не едиными, то, во всяком случае, аналогичными. В целом все они декларировали формальный легитимизм (а в случае выступления против короны вносились соответствующие оправдательные коррективы) и конструировали образ царствующего монарха вплоть до образа "злосчастного Ирода".

442
За полвека на французском троне сменилось 5 королей (Генрих II, Франциск II, Карл IX, Генрих III, Генрих IV), образ правителя, созданный этими очень не похожими друг на друга людьми, в итоге получился весьма неоднозначным. Официальная пропаганда пытается сохранить имидж власти, публицисты же конструируют все более чудовищные образы. Злосчастным Валуа доставалось с обеих сторон: и от католиков, и от протестантов.

Франциск II просто не успел в силу кратковременности своего правления стать объектом критики для противников абсолютной власти. Карл IX, как упоминалось, вплоть до Варфоломеевской ночи в пропаганде оппозиции сохранял имидж юного и неопытного монарха, вводимого в заблуждение скверными советниками и ужасной матерью. Только после Варфоломеевской ночи его обвиняют "в постыдном предательстве", которое превращает его в тирана, а следовательно, король утрачивает легитимность власти. В дальнейшем памфлетисты выражаются не столь научным языком, зато более затейливо: король — это "цербер римского антихриста"³².

Но по-настоящему конструирование нового образа власти связывается с личностями Екатерины Медичи и Генриха III. Екатерина становится объектом нападок уже с самого начала идеологической борьбы. Памфлетисты именно ее обвиняли во всех бедствиях: "...королева-мать причастна ко всему, она ухудшает бедствия и губит французское дворянство"³³. Особое место в создании ее образа занимает памфлет, приписываемый А. Этьену, "Рассуждение о достопамятных делах Екатерины Медичи" (1574). Екатерина Медичи дискредитируется во всех мыслимых для того времени аспектах. Прежде всего автор нападает на ее происхождение: Екатерина — низкого рода и предки ее — тираны ³⁴. Криминалом оказывается ее принадлежность к "купеческому роду", в силу этого она "не может любить дворянство", а ее низкое происхождение обусловило злые замыслы — королева "стремилась истребить дворян"³⁵. Рисуется ее враждебность к Франции как следствие того, что она — чужеземка и флорентийка. Памфлетист, наконец, стремится доказать ее жестокость и цинизм. В качестве одного из примеров ее морального растления отмечается и то, что "королева свято следовала советам своего Макиавелли". Моральное разложение доказывается и обвинением в атеизме, и, наконец, в уголовном преступлении — "отравила дофина"³⁶, а заодно пыталась отравить как Гизов, так и Шатильонов (ярых врагов друг друга)³⁷. Автор обвиняет ее в тех качествах, которые известны как макиавел-листические, — хитрости, жестокости, лицемерии. В конечном счете она предстает как инфернальное существо, ей, как и Князю

443
тьмы, необходимо для существования творить зло: "Для нее вполне нормально, что она не в состоянии отдыхать, если не совершила зла"³⁸.

Все эти обвинения — от морального разложения до утонченной жестокости — были просто высосаны автором из пальца. Но все они служат главному обвинению в организации гражданских войн и направлены на дискредитацию власти. Поэтому королева только уничтожала имидж величия власти, которую она даже не захватила, но просто украла. Даже государственные таланты ставятся ей в вину ³⁹. Но подобная дискредитация матери служила и дискредитации власти ее сыновей. И эта идея с блеском будет воплощена Агриппой д'Обинье в "Трагических поэмах", где уничтожающая характеристика Карла IX и Генриха III завершается отрицанием их связи с французскими королями, последние Валуа унаследовали "лишь душу матери и материнский яд" "свирепой Агриппины"⁴⁰.

Таким образом, Екатерина Медичи как бы соединяет в своем облике все недостойные черты женщин-правительниц. Она не просто "разожгла гражданскую войну в королевстве", но при этом "столкнула между собой братьев и соседей". Теоретические попытки осуждения власти женщин не только представляли собой конкретный выпад против королевы-матери, но и способствовали разрушению заботливо конструируемого ею образа власти и даже бросали тень на легитимность самой этой власти.

Самым колоритным образом короля-тирана (а таковыми провозглашались Людовик XI ⁴¹, Христиан II Датский (Отман), Манфред, Фредегонда и Иван Грозный (Э. Пакье)) становится, безусловно, Генрих III. Вероятно, за всю историю Франции (даже в эпоху Французской революции) царствующий государь не подвергался подобному поношению своими подданными, как и полной дискредитации. Нападки велись и на личность, и на политику короля, причем второе объяснялось первым. Характерно, что отношение к нему было одинаковым у католиков и протестантов. Тот же Агриппа д'Обинье буквально заклеймил его в первой книге "Трагических поэм", для него король — "рожденный в высях гор из чуждого яйца орлиный выродок, сподобленный венца, коварный пустосвят[М1], презренный Генрих III"; он — "странный зверь, безмозглый и безлобый; причастен к злым делам, виновник многих бед"⁴².

Не лучше рисуется его образ и лигерами: по их мнению, король "вызывает отвращение, вероломен, коварен, это второй Нерон и второй Калигула"⁴³. Король обвиняется в приходе к власти в результате братоубийства ⁴⁴, "тирании и святотатстве", он — атеист, "враг католической религии и всего народа", для него характерны "лицемерие и предательство", а после смерти Гизов он —

444
"мерзкий тиран Валуа"⁴⁵. Король стал изменником веры, он "всегда поддерживает в государстве еретиков", он пренебрегает и равнодушен к государственным делам, передав их своим фаворитам. Наконец, он является гнусным развратником, короче говоря, недостоин не только править, но и жить, поскольку жизнь его — "тираническая, омерзительная и приносит несчастья", все его "намерения дышат злобой и основаны на стремлении собственными силами, исполненными тиранических намерений, достичь нечестия, позора и стыда страны"⁴⁶. Король провозглашается одновременно защитником и пособником как еретиков (протестантов), так и тиранов (судя по всему, фаворитов).

Советники и придворные подбираются королем сообразно его качествам: "Генрих III любит и находит таких людей, которые изыскивают новые способы тянуть деньги из подданных; не довольствуясь шерстью, он желает содрать со своего народа еще и шкуру"⁴⁷. А поскольку до своего народа подобному носителю власти нет дела, то он и организует управление, проталкивая "еретиков и макиавеллистов на самые высокие должности как в руководстве церковью, так и при управлении судебными учреждениями, городами и провинциями"⁴⁸. Генрих III в изображении памфлетистов Лиги продал Францию и католическую веру. Подозрения и осуждение вызывают и его контакты с чужестранцами: "...добрых католиков мучает, что король Франции заключил странный союз с англичанами, Женевой, Седаном и другими еретиками"⁴⁹. Генрих III "продал Францию немцам".

Имидж власти окончательно разрушается полной дискредитацией ее носителя — "земля не носила на себе человека, равного ему по низости и более ленивого"⁵⁰. Резкая критика двора и фаворитов у лигерских публицистов служит, в конечном счете, для разрушения королевского мифа, развенчивания личности короля и в силу этого дискредитации царствующей династии для оправдания попыток ее насильственного свержения. Генрих III при этом выступает как воплощение антихриста, это "король-еретик", "бесчестный тиран, который дышит только ради гибели и преследования своих подданных"⁵¹. Таким образом, пропаганда лигеров строится именно на последовательном разрушении всего того имиджа власти, который был сконструирован на протяжении столетия. Король полностью лишается положенных ему от Бога качеств и в результате утрачивает легитимность власти. А лишившись сакральной защиты своей власти, он обречен на гибель: "Анри де Валуа из короля Франции превратился в невыносимого тирана и своей тиранией превратил любовь и великую покорность своего народа в ненависть и справедливейший гнев, который и стал причиной его гибели"⁵².

445
Следует отметить, что дискредитация личности монарха и королевской власти связана с дискредитацией всей династии Капетингов и король Наваррский (в будущем "единственный король в памяти народа") выглядит не менее отвратительно. Венцом его гротескного портрета можно считать характеристику, принадлежащую перу известного публициста Л. Дорлеана: "Даже люди, принадлежащие к его религии, разделяют мнение о том, что он — незаконнорожденный, еретик, отлученный от церкви, мятежник, жестокий человек, беглец, дурной муж; он опозорил корону, разграбил ее достояние; короче, он не достоин короны"⁵³. Таким образом, в своей интерпретации образа носителя власти публицисты помимо морализирования не брезгуют клеветой всякого рода и разрушением всех привычных политических стереотипов и властных мифов.

Формирование политической мифологии этого времени оказалось неразрывно связано и с конструированием определенного образа носителя власти, независимо от того, восхваляют ли его или, наоборот, осуждают, реальный облик человека не имеет никакого отношения к имиджу власти, сознательно создаваемому для обработки массового сознания. Все без исключения спекулируют на нравственных чувствах доверчивых читателей или зрителей. Гротеск, тенденциозный подбор фактов, нераздельность личности и государственного деятеля, анализ воздействия окружающей среды на образ власти, открытая ложь служили и для апологетики, и для очернения монарха, являвшегося в условиях того времени единственным носителем власти и воплощением ее образа.

Итак, можно говорить, что конструирование образа власти в XVI в. шло двумя путями. С одной стороны, разрабатывался образ власти путем создания определенного имиджа правителя как носителя власти, самой династии, лично кого-то из монархов и, наконец, государственности. В этих целях отработаны были три основных направления, а сам образ власти разрабатывался прежде всего художественными средствами и массовыми зрелищами: сценарий власти включал празднества, шествия, торжественные богослужения и церемонии, использование портретов и мифологических сюжетов и образов, а также аллегорий. Сценарии власти в этот период почти не разрабатывались непосредственно в сфере политической теории (хотя выражали уже сформировавшуюся политическую властную идеологию), но зато широко внедрялись в массовое сознание.

С другой стороны, можно говорить о создании во второй половине XVI столетия принципиально иного образа власти, по характеру противоположного первому. Углубление гражданских войн, развитие социально-политической конфронтации привели к тому,

446
что развивается такой очень специфический имидж власти, как образ roi-tyran, и соответственно жертвами этой пропаганды становятся последние монархи из рода Валуа. Но это явление в системе политической пропаганды было скорее исключением, и как только начинается стабилизация политического положения — возобновляется прежний имидж власти, создававшийся по тем же сценариям, с теми же приемами его конструирования, подготавливая расцвет властной пропаганды и максимальное использование культурных достижений в этих целях уже в эпоху "короля-солнца".

1 Coronations: Medieval and Early Modern Monarchic Ritual. Berkeley, 1990; Politics and Ritual in Early Medieval Europe. L., 1986; Jackson R. "Vive le roi!" A History of French coronation from Charles V to Charles X. Chapel-Hill, 1984.
2 Rites of Power: Symbolism, Ritual and Politics since the Middle Ages. Philadelphia, 1985; Rituals of Royalty. Power and Ceremonial in Traditional Societies. Cambridge, 1987; Yates F. Astraea. L., 1985.
3 См., напр., на материале Франции, исследование: KrynenJ. L'empire du roi. P., 1993.
4 См. работы О.В. Дмитриевой, и прежде всего ее монографию "Елизавета I. Семь портретов королевы" (М., 1998), а также работы: Strong R. Splendor of Court: Renaissance Spectacle and the Theater of Power. Boston, 1973; Idem. Art and Power. Woodbridge, 1984; Idem. The Cult of Elizabeth. L., 1977.
5 Именно с этим царствованием связаны ведущие исследования по данной проблеме, в том числе и искусствоведческие работы. Классической стала работа: Burke P. The Fabrication of Louis XIV. New Haven (Conn.), 1992. См. также: Moine M.-C. Les fetes a la Cour du Roi Soleil, 1653-1715. P., 1981; Simon J. Le Myth royal. P., 1984; Neraudau J. L'Olympe du Roy-Soleil. P., 1986; Biet C. Les miroires du Soleil. P., 2000.
6 Клулас И. Повседневная жизнь в замках Луары эпохи Возрождения. М.,2001; Chatenet М. La cour de France au XVI siecle. P., 2002; Quillet B. La France du beau XVI siecle. P., 1998.
7 В особенности здесь повезло Франциску I — даже в названиях исследований отражена эта тенденция: Knecht R. Renaissance Warrior and Patron. Cambridge, 1994. См. также его биографии: Terrasse Ch. Francois I, le roi et le regne. P., 1970; Jacquat J. Francois I. P., 2003; Dufresne CI. Francis I, chevalier de l'amour. P., 1999; Cambridge P. Francois I. P., 1998; Cloulas I. Henri II. P., 1985.
8 Kingdon R. Myths about the St. Bartholomew's Day Massacres. 1572—1576.Cambridge; L., 1988.
9 См., напр.: Smither J. The Barthelemy's Day Massacre and Images of Kingship in France (1572-1574) // Sixteenth Century Journal. N 22 (spring 1991). P. 27-46.
10 См.: Герц В.К. Иконография фресок галереи Франциска I во дворце Фонтенбло и французский гуманизм XVI века // Классическое искусство Запада. М., 1975.

447
11 Клулас И. Повседневная жизнь в замках Луары эпохи Возрождения. М.,
2001. С. 89-92; Chatenet M. La cour de France au XVI siècle. P., 2002; Quilliet B. La France du beau XVI siècle. P., 1998.
12 Salmon J. La cour de France. P., 1987. P. 163.
13 Zemer H. L'art de la Renaissance en France. L'invention du classicism. P., 2002. P. 7 - 8.
14 Crassaille Ch. de. Regalium Franciae. Lyon, 1538.
15 Marot C. Vie et oeuvres. P., 1964. P. 74, 77-81.
16 Виппер Ю.Б. Поэзия Плеяды. M., 1976. С. 39.
17 François I. Triste penser // Anthologie poe'tique française XVI siècle. P.,1965. V. I. P. 105.
18 Chatenet M. La cour de France au XVI siècle. P., 2002; Quilliet B. La France du beau XVI siècle. P., 1998.
19 Bardon F. Le portrait mythologique à la cour de France sous Henri IV et Louis XIII: mythologie et politique. P., 1974. P. 7-25.
20 Taille J. de la. Pour le roi François, premier du nom // Anthologie poetique française XVI siècle. P., 1965. V. II. P. 233.
21 Ronsard P. Hymne de Henri, deuxième roi de ce nom // Ronsard P. Oeuvres choisis. P., 1969. P. 297.
22 Zemer H. L'art de la Renaissance en France! L'invention du classicism. P., 2002; Le portrait de cour. P. 195-203.
23 L'Hospital M. de. Discours au roi. P., 1567.
24 Ronsard P. Institution pour l'adolescence du roi très chretien Charles IX du nom // Ronsard P. Oeuvres choisis. P., 1969. P. 305-309.
25 Ronsard P. Institution pour l'adolescence du roi très chretien Charles IX du nom // Anthologie poe'tique française XVI siècle. P., 1965. V. I. P. 300.
26 Ronsard P. Le tombeau du feu roi Charles IX // Ronsard P. Oeuvres choisis. P., 1969. P. 316.
27 Клула И. Екатерина Медичи. M.., 1997. С. 277.
28 Bodin J. De la République. P., 1578. P. 213.
29 Bardon F. Le portrait mythologique à la cour la cour de France sous Henri IV et Louis XIII: mythologie et politique. P., 1974. P. 255-260.
30 Проблема теоретической разработки образа власти и идеального монарха (или короля-тирана) политическими мыслителями и юристами в отечественной литературе рассматривалась в ряде работ автора данной статьи. См.: Эльфонд И.Я. Политические воззрения Мишеля де Лопиталя // Из истории социально-этических и политико-правовых идей. Саратов, 1990; Она же. Тираноборцы: Из истории французской политической мысли XVI века. Саратов, 1991; Она же. Политические воззрения французского гуманиста Луи Леруа // Проблемы истории идеологии и культуры. Саратов, 1992; Она же. Учение о "божественном праве" государей во французской доктрине абсолютизма второй половины XVI века // Средние века. Вып. 58. М., 1995 и др. Изучению этой проблемы в несколько ином ракурсе (на правовом материале) посвящена глава "Апология власти монарха и оценка государственно-церковных отношений в роялистской политико-правовой мысли" монографии СЛ. Плешковой "Франция XVI - начала XVII века: Королевский галликанизм (церковная политика монархии и формирование официальной идеологии)" (М., 2005).

448
31 Из последних по времени работ, посвященных этой проблеме см.: Racant L. Hatred in print. Aldershot, 2002; Эльфонд И.Я. Особенности политической пропаганды в идейно-политической борьбе во Франции XVI века // Средние века. Вып. 63. М, 2002.
32 Discours par Dialogue. P., 1569. S.p.
33 France-Turquie. Orlean, 1576. P. 46.
34 Discours merveilleuse de la vie, actions et deportemens de la royne
Catherine de Medicis, mere de François II, Charles IX, Henri III, roys de
France. [Amsterdam], 1563. P. 5 — 6.
35 Ibid. P. 146.
36 Ibid.
37 Ibid. P. 86, 146-147, 35.
38 Ibid. P. 83.
39 Ibid. P. 16.
40 Обинье А.g'. Трагические поэмы. M., 1996. С. 147.
41 Образу Людовика в политической литературе посвящено даже специальное исследование. См.: BacosA. Images of Kingship in early modem France (Louis XI in political thought). L., 1997.
42 Обинье А.g'. Трагические поэмы. M., 1996. С. 144- 146, 151 - 154.
43 Responce aux justifications prétendus par Henri de Valoi // Mémoires de la Ligue (Le recueil contenantes les choses mémorables advenus sous la Ligue) / Ed. par S. Goulard. [S..1.], 1590. Vol. III. P. 519.
44 Когда Карл IX умирал во Франции, вероятно от туберкулеза, Генрих находился в Польше.
45 Exhortation à le Saint union des catholiques // Me'moires de la Ligue (Le recueil contenantes les choses mémorables advenus sous la Ligue) / Ed. par S. Goulard. [S.I.], 1590.,Vol. III. P. 537; Remonstrance à tous bons chrétiens // Mémoires de la Ligue (Le recueil contenantes les choses mémorables advenus sous la Ligue) / Ed. par S. Goulard. [S.I.], 1590. Vol. III. P. 546; Histoire des choses des plus remarquables et admirables advenues en ce royaume de France en annes derniers. P., 1590. P. 47; Grâces et louanges deves à Dieu pour la justice faicte du cruel tyran et ennemi capital de la France. P., 1589. P. 16.
46 Discours véritable des derniers faites de Henri de Valoi. P., 1589. P. 3; Discours aux François sur l'admirable accident de la mort de Henri de Valoi n'acqueres roy de France. P., 1589. P. 9.
47 Hayes P. Histoire à la postérité des faites et gestes de Henri de Valoi. P., 1589.P. 10, 3.
48 Histoire des choses des plus remarquables et admirables advenues en ce royaume de France en annes derniers. P., 1590. P. 47.
49 Le bon françois ou la guerre des gaulois. S.I., 1589. P. 7.
50 Les causes qui ont contrainct les catholiques prendre les armes. [S.I.], 1589.P. 24.
51 Discours aux François sur l'admirable accident de la mort de Henri de Valoi n'acqueres roy de France. P., 1589. P. 59.
52 Justification de la guerre enterprise, commencée et poursuivree sous le conduite de très valereux et débonnaire prince, monseigneur de Mayenne. P., 1589. P. 12.

449
53 Doriean L. Advertissement des catholiques anglois aux françois catholiques. [S.I.], 1586. P. 48 г. Обвинение в незаконнорожденности было связано с тем, что еще ребенком Жанна д'Альбре (мать Генриха) по распоряжению короля Франции была выдана замуж за герцога Клевского. Но процедура заключения брака не только не была доведена до конца, но супруги даже не увидели друг друга ни разу, и договор был расторгнут. Противники Генриха IV называли Жанну "двоемужницей" и соответственно ее сына от брака с Антуаном Бурбоном -незаконнорожденным.