Наивность

На следующей странице:

На этой же странице:

Г. Гачев. Плюсы и минусы наивного философствования

Наивность:

1) неспособность ориентироваться в постоянно изменяющемся мире и адекватно отвечать на вызовы времени; синонимы: неискушенность, непосвященность, бесхитростность, неопытность, недогадливость, невежественность, глупость.
2) осознанное или неосознанное следование традиции, отказавшейся признать достоверность некоторых феноменов культуры и цивилизации; синонимы: соприродность, естественность, искренность, простодушие, доверчивость, провинциальность, ребячество.
3) социальный конструкт, сформировавшийся в результате семантического сдвига в значении лат. natio; определяет мировоззрение и соответствующие ему нормы поведения различных страт, наций и государств вне зависимости от их политического устройства.
Homo curiosus. Наивность

* * *

В Германии конец 1930-х гг. был временем не только распространения интереса к примитиву, но и моментом жестокого противостояния «здорового» тоталитарного искусства творчеству больных, под которым фашизм объединял и мастеров авангарда, и аутсайдеров, и всех неугодных. В 1937 г. в Германии была организована «Выставка дегенеративного искусства», где наряду с произведениями многих знаменитых художников были выставлены работы людей с душевными заболеваниями. Название выставки было навеяно внушавшим опасение фашистским лидерам распространившимся увлечением искусством душевнобольных.

Каталог выставки в Доме немецкого искусства в Мюнхене разделял работы на девять групп. Как пример «варварских методов изображения» приводились произведения Отто Дикса, Эрнста Людвига Кирхнера и др. «Группа 9» обозначалась как «общее безумие» и «высшая степень дегенерации» и включала в себя работы конструктивистов и абстрактных художников ¹. На одновременно открывшейся «Большой выставке немецкого искусства» в парадных залах того же Дома, в задних помещениях которого глумливо были показаны «группы» дегенеративного искусства, Гитлер произнес речь, где говорилось: «Любители в искусстве, современном сегодня и забытом завтра; кубизм, дадаизм, футуризм, импрессионизм, экспрессионизм — все это не представляет ни малейшей ценности для немецкого народа... Ни крупицы таланта; дилетанты, которых вместе с их каракулями следовало бы отправить обратно в пещеры их предков»². Из немецких музеев в тот период было изъято около 16 тыс. произведений, среди них работы Ван Гога, Гогена, Матисса, Пикассо, Кандинского. Большая часть из них была продана за границу, лучшие вещи присвоил себе Геринг, а 20 марта 1939 г. около 5 тыс. картин, акварелей и рисунков было сожжено пожарной командой в Берлине.
---------------------------
1 Голомшток И. Тоталитарное искусство. М., 1994, с. 104.

2 Там же, с. 104-105.

Федор Гиренок

АРХЕОГРАФИЯ НАИВНОСТИ

Философия наивности / Сост. А.С. Мигунов. - М.: Изд-во МГУ, 2001, с. 23-29.

Все знают, что мир, заполненный причинами, никак от нас не зависит. Но в этом мире есть еще и то, что существует, если мы хотим, чтобы оно было. И это культура. Виртуальная реальность. Молодость человека. И вот люди состарились. И мы не хотим, чтобы было то, что бывает, когда хотят. Нет у нас воли к избыточному, а культура существует. Существует то, чего нет. А это уже симуляция. Пустота. И мы закидываем эту пустоту словами и делами. Но она не заполняется. Происходит расширение симулятивных пустот культуры. А это значит, что у каждого из нас есть первый план сознания. И еще есть второй план. И там на втором плане — все не так, как на первом. И мы можем притворяться. Приобретать опыт лицемерия. Так вот, наивность разрушает опыт лицемерия культуры и выдавливает второй план на первый. Наивность иконографична. Лицемерие перспективно.

Всякая культура агрессивна. Ибо она стремится представить все сущее как феномен культуры. Везде культура. Все носит на себе ее печать. Даже условия существования культуры предстают в качестве производного от культуры.

Культура опосредует и нормирует. Воспитывает и образовывает. Она тратит, но не зарабатывает. Расходует, но не накапливает.

Вне культуры — вера в искусство. У веры — некультурный источник. Всякая культура противостоит культу, связи с трансцендентным, культ антикультурен. В культе смешиваются и переплавляются нормы культуры. Онтологически культ предзадан культуре, которая вообще возникает вторым шагом в одностороннем мире. Культура появляется как застывшая лава, т.е. на уровне воспроизведения невоспроизводимого.

Вера мистериальна. Она скрывает и утаивает. Накапливает и творит. Жесту обнаружения и траты она противопоставляет жест собирания и тайны.

Наивность — тело дословности. И поэтому оно внекультурное. В нем нет места опосредованию. Оно мешает описанию события замещать событие. Непосредственность наивности коренится в мистерии культа, а не культуры. Наив существует как археоавангард мистерии. Как пространство рождения реальности. Искусство всегда наивно.

В культуре нет места наивности. Нет причин для того, чтобы она существовала. А наивность существует и разрушает Деление сознания на второй и первый планы. Тяжба между телами дословности и формами культуры рождает непрерывно возобновляемый кинический жест культуры. Перформанс и мат — метки этого жеста. На агрессию культуры тела дословности отвечают агрессией.
23

В перформансе выражена тоска по символам. По тождеству символа и символизируемого. Наивность отказа от понятийных структур, бесхитростное ускользание из плана означивания и выражения оборачиваются ростом и умножением мощи этих планов. Культура паразитирует на содержаниях наивности, представляя дословность наива как форму культуры.

Перформанс — это не искусство. И Пиросманашвили — это тоже не искусство. Это слово, представленное дословному. Взгляд из глубин мистерии. Сам этот взгляд, конечно же, не виден. Видно расположение виртуального и повседневного в пространстве полотна, заметно выпадение визуального и звукового ряда за пределы норм культуры.

В современном искусстве важна попытка прорваться к жесту молчания. К энергетике мистерии. Этот прорыв идет со стороны примитива. А еще он идет со стороны интеллигента. Примитив наивен. Интеллигент хитер. Его хитрость состоит в создании симулятивных пустот культуры. Примитив же узнается по немой речи. И дословному письму.

Даже Клод Леви-Стросс утопил свой структурализм в свежести наивного искусства. И отказался от культурного понимания человека. Ибо в таком понимании человек является всего-навсего продуктом предшествующих истолкований и манипуляций. Леви-Стросс с его толкованием наивного искусства зародился в переписке из двух углов В. Иванова и М. Гершензона...

И вот в контексте этой метафоры я постараюсь изложить несколько тезисов, касающихся симуляции и цивилизации. И чтобы это сделать, я возьму две языковые формулы, смысл которых уже проанализирован в литературе. Это два выражения: «на самом деле» и «как бы». Они употребляются в речевой практике довольно часто. В них проявляются определенные интеллектуальные структуры. «На самом деле» — это структура, указывающая на то, что возможно знание истины. Она полагает существование границ и привилегированной точки отсчета. А структура «как бы» позволяет вести речь вне зависимости от того, есть истина или нет, проведены разграничительные линии или нет. Я как бы стою. Как бы говорю. Как бы думаю. «Как бы» указывает на подвижность, смешение границ, неопределенность. Я не знаю, я не уверен, что я вижу, допустим, мальчика, а не девочку. Сама повседневность становится двусмысленной. Смешение границ разрушает структуры модерна. Обессмысливает погоню за новым. Ибо новое требует определенности.
24

Постмодерн представлен в феномене «юбка-брюки». В классическом смысле есть брюки. И брюки это брюки, а не юбка. А юбка — это уже другое. Смешение границ — это «юбки-брюки». Какое-то странное мерцающее соединение. Так вот, мы живем в мерцающем мире. В смысле смешения границ. Его неопределенности. Что неопределенно? То, что не отвлеченно. А не отвлеченно только тело. Все остальное стало абстракцией, отвлечением. И поэтому современная культура стала культурой тела. Интеллектуальная структура «на самом деле» замещается сегодня структурой «как бы».

Это «как бы» я встретил у Канта, которого я не люблю за придание симуляциям статуса нормы. В его антропологии есть заключительные положения, которые сводятся к следующему. Конечно, мы, европейцы, странные люди. Мы полагаем, что видимость добра гораздо лучше отсутствия добра. А видимость человека гораздо лучше его отсутствия. Почему? Потому что от видимости добра может родиться добро. А видимость человека может породить человека. Такие предпосылки оправдывают симулятивный разум. А если это не так? Если видимостью может быть рождена только видимость? Тогда все проваливается в симулятивную пустоту. И добро неотличимо от симуляции добра. Так вот археографию наивности нужно понимать как критику чистого разума. А чистый разум симулятивен.

Одновременно я хотел бы обратить внимание на то, что в эпоху модерна конкурировали два взгляда: рефлексивный и натуральный. Соответственно были два ума. Две категории умных людей. Могут быть люди с натуральным умом и люди с рефлексивным умом. Когда человек умен и не знает о том, что он умен. Это один вариант. Это натуральный ум. А еще могут быть люди, которые умны и знают о том, что они умны. Это другой вариант. Это рефлексивный ум, т.е. ум, утративший наивность. Предполагалось, что люди самосознания находятся на вершине культурной эволюции. А вот те, которые умны, но не знают этого, они слишком наивны и непосредственны. Это как бы манифестация идиотизма деревенской жизни. Материал эволюции.

Реализация указанной посылки привела к тому, что рефлексивный ум потеснил натуральный. В культуре не осталось места для наивных и непосредственных. А это значит, что стали невозможны состояния созерцания, апатии, атараксии, в которых соединялись мысли и чувства и которые поддерживались мистериями. В современной культуре разрушены состояния атараксии и, следовательно, эстетические созерцания стали невозможны. Рассудок обескровил мистерии. Интеллигент придавил наивные чувства. Так возникли симулятивные пространства. Сегодня все симулируют. Все симулянты.
25

Доминирование структуры «как бы» привело к антропологической катастрофе. Человек перестал звучать гордо. Скорее, человек пуст и ничтожен. Современный человек это не то, что когда-то раньше называлось человеком. У него нет бессмертной души. Человек — это тело человека. Следовательно, это то, что требует дизайна. Работы с поверхностью. Человек обращен, как существо поверхностное, к дизайнеру, к тому, кто умеет работать с поверхностями. Я напомню одно замечание Тейяра де Шардена, человека искреннего. Он говорил примерно так: «Боже, ты же знаешь, ты же ведаешь, что я могу вынести встречу с какой-нибудь там былинкой, травой, животным, но не вынесу встречу с другим человеком. Ты же знаешь, общаться с ним непросто в силу того, что он пуст».

Я могу напомнить о книге С. Франка «Крушение кумиров», в которой анализируются понятия прогресса, гуманизма и т.д.

Во-первых, если человек пуст, то история никуда не идет. И не надо беспокоиться, туда она идет или не туда. Во-вторых, классы по тротуарам как не ходили, так и не ходят. Более того, в XX в. наконец поняли, что в конце истории не конец; История — это бесконечный тупик пустого человека. Следовательно, всякие обоснования прогресса теряют смысл.

Наконец-то понято, что наука — это не истина, а сила. Что наука разошлась с мыслью. Что знание и мысль не связаны. Наука — довольно странное сооружение. Это один из способов производства знания. У этого производства свои посылки. Во-первых, мир всегда нов. Во-вторых, он пуст. В нем нет того, что внутри. Изнанки. И нужно длить эту пустоту, всякий раз заново выворачивая мир. В вывороченном состоянии он прозрачен. Обозрим. Прозрачность мира стала темой антиутопии.

Среди того немногого, что было принято в XX в., также и механизм работы цивилизации. Цивилизация — это не то, ради чего можно было бы класть жизнь. Условием того, чтобы она была, является распад души. То есть распад души человека — условие того, чтобы возникла цивилизация. А история это не что иное, как история распада. Жест обращения внутреннего во внешнее. Здесь смысл вот какой. Существует разное отношение к тому, что называется внутренним. Например, Гегель описывает внутреннее как что-то наивное и недоразвитое. Детское и неоформленное. Отсюда желательно все, что внутри, выдавить вовне. Оформить. Сделать культурным. И вот цивилизация (или история) узнается по тому, что ей удалось выдавить и организовать. Например, Европа в XX в. неимоверно состарилась. Она уже выдавила из себя все, что могла. Больше выдавливать нечего. Вот это выдавливание, этот акт приводит к созданию так называемых пустот культуры. Эти пустоты были замечены Роза-
26

новым и Ницше. У Ницше есть такое выражение: «философствовать с молоточком». Результатом философствования является выяснение того, что за душой ничего нет. Что у людей есть только культурная пленка. А того, чем держится эта пленка, нет. Нет чувств, эмоций, воли. Нет страсти и веры. Поэтому-то Розанов и говорит, что вообще культурная пленка человека легко протыкается. Что в симулятивные пустоты проваливается все: цивилизации, государства, нации и пр.

Теперь я возьму другой тезис, связанный с интеллигенцией. Интеллигенция — это самое нелепое и чудовищное изобретение истории. Я оставляю в стороне вопрос о различных теориях интеллигенции: Мангейма, Маркса, Федотова с Бердяевым, Михайловского. В любом случае интеллигенция может быть представлена как речевой способ заполнения симулятивных пустот культуры. Мы знаем две интеллигенции — русскую и советскую. Русская интеллигенция закончила терроризмом. Советская интеллигенция пошла на рынок и обменяла свою наивность на симулятивный разум. Она продалась, закончив свое существование полным ничтожеством. Я думаю, что отныне интеллигенция прекратила существование. Русская интеллигенция просуществовала лет шестьдесят, советская — чуть больше 80 лет.

Теперь я резюмирую сказанное мною, чуть изменив язык и тональность.
Симулятивность предполагает существование другого. То, что он есть и действует самим фактом своего существования. И тебе нельзя уклониться от встречи с ним без взаимодействия. Я утверждаю, что в этом взаимодействии рождается симуляция, и затем она кладет себя в основание нового ряда явлений. И поэтому копии теперь всегда будут предшествовать оригиналу, а видимость — пониманию.

Присмотримся к другому. Во-первых, другой — это граница индивидуализма. Во-вторых, это способ проблематизации существования единственного. Нужно, чтобы кто-то поместил себя в центр и стал выстраивать мир с отсчетом от этого центра, чтобы в мире появился другой. Тот, кто не принимает никакого участия в самоконституировании «я». Другой невыводим из «я». Ведь если бы он был выводим, то «я» стало бы фикцией. Тогда откуда он? Пока «я» в центре — другой необъясним. Любая встреча другого и «я» рождает симуляции. Например, диалог — это культурная симуляция монолога. Чтобы «другой» растворился, исчез, необходимо смещение «я», его сдвиг в сторону от центра. Но этому сдвигу препятствует фантомный диалог между «я» и другим.
27

Фантомный диалог расширяет сознание, и в этом расширении оно не зависит от чувств. В сознании появляется то, чего нет в чувствах. Что не обеспечено энергетикой чувственности. Разрыв между сознанием и чувствами, расширение сознания, результатом которого является пустота, манифестируется существованием культурного человека. То есть всякий культурный человек является пустым человеком. Эта пустота маскируется непрерывно возобновляемой речью. Словом. Противостоит слову-речи не кто иной, как варвар. Примитив. Я думаю, что третье тысячелетие начнется с осознания возможных последствий столкновения между культурным человеком и наивностью примитива, словом и дословностью, симуляцией и непосредственностью.

Вот пример столкновения с симуляцией. Однажды А. Белый захотел стать марксистом. Он пошел в библиотеку. Взял «Капитал» К. Маркса. А в нем три тома и в каждом томе по 1000 страниц текста. Белый стал делить, умножать и складывать. Хорошо, рассуждал он, мне осталось жить лет восемь. Я должен написать 2 тома по истории символизма. Один том — поэзии. А для того чтобы стать марксистом, нужно 2—3 года. То есть для чтения Маркса не было времени. А из вторых рук принимать творчество Маркса Белому не хотелось.

То есть Белому надо было знак подать, чтобы быть включенным в культурное движение. А он стал выяснять, что там у марксизма «за душой». А для этого нужна непосредственность. Нужно самому добывать знания из живого опыта. А это трудно. Вот в трудные для человека дни и возникает симуляция. Умение знать, не думая.

Георгий Гачев

ПЛЮСЫ И МИНУСЫ НАИВНОГО ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ

Философия наивности / Сост. А.С. Мигунов. - М.: Изд-во МГУ, 2001, с. 29-35.

22.6.2000. Такую тему я заявил на конференцию «О НАИВНОМ» в МГУ. Что ж? Подходящая мне — для рефлексии — самообдумывания, познания самого себя: я ж как раз доморощенный «хвилософ», наивный.

Поглядим-ка сперва в этимологический словарь — уточнить исходный смысл слова: всегда заглубляет. Так и есть: большой подсказ обрету, загляну в Оксфордский словарь: «Naivе... — lat. Nativum - NATIVE. - Characterizid by unsophisticated or unconventional simplicity or artlessness», т.е. «характеризующийся лишенной изощренности и условности простотой или безыскусственностью».

Значит: «наивный» — натуральный, природный, не обработанный искусственными условностями цивилизации. Так что если наша культура есть продолжение природы, ее язык (по распространенному мнению философов), ее заявление осебе, то в наивном человеке и его слове — это прямейше, спонтанно, без опосредованных звеньев, как у индивида образованного, т.е. уже на коем наложен образ мира сего, вышколен в модели и правилах понимания и поведения, принятых в данном обществе в данную эпоху и стране.

То есть — прямиком через него Природа волеизъявляет и мыслит, говорит человечьим голосом. Так что имеет смысл прислушиваться к слову такового существа, как души простой, ибо она — той же субстанции, что и Бог, Абсолют, и можно подслушать Глас Божий через него — младенца, кто еще невинный, полуангел («устами младенца глаголет истина»), или юродивого — блаженного, недаром кто «правду-матку режет», не обинуясь и царю; и «глас народа=глас Божий». «На-РОД» же — сын ПриРОДы, Матери(и).

Итак: в слове наивного — Логос двух ипостасей Абсолюта: Матери(и) Природы и Бога-Духа. Таковой по Вертикали Бытия прямо ориентирован, наименее перекошен Горизонталью-плоскостью-площади Цивилизации, Города. (Хоть и тоже слог «род» есть в сем слове, как и в «при-роде», но «город»=юрод природы, выродок из нее... Ну и слава Богу: тем новый принцип выражает, добывает, в дополнительности и обогащение Бытия. И «выродок» — тоже ведь чадо, родной, родимый!..)

Это все важно — для уяснения: почему наивный мыслитель чувствует за собой право — так напрямую, что думает, «как Бог на душу положит», без задержек рефлексии, без удержа правил воспитания, высказывать. Правомочие Вертикали Бытия за собой чует — прямой ПРАВ-ды и СТояка И-СТ-ины=«естины».
29

Антипод этому — РЕ-ФЛЕКСИЯ. Она — «отражение», «поворот, возврат назад» импульса воли, порыва и думы из тебя, преломление о преграду-стену-зеркало, в роли чего выступает уже Логос Социума, Цивилизации, плрщадь-плоскость-Горизонт Культуры. Спонтанный луч души и духа в сем получает удар, перекос. Как у рефлексирующего в иронической усмешке перекошен рот в «хе-хе» и «хи-хи» в ответ на наивную идею —- чужую, да и свою... Мол, «эх ты, невежда! Куда со своим свиным рылом — да в калашный ряд Культуры, Науки, Философии?! Ты изучил ли, что умные и ученые люди до тебя мыслили-писали по данному вопросу?.. Вот и будешь изобретать изобретенные велосипеды и открывать открытые Америки!..» И он прав, конечно. И опадает порыв в наивном, подрывается вера в себя, приглушается искра Божия, уныние и паралич могут наступить.

Итак, две правоты встречаются: Наивность и Рефлексия. И все творчество в Культуре — в из борении, диалоге, взаимнодополнительных энергий-воль. Точнее, если по шопенгауэровой паре их расположить, то Наивность=Воля, а Рефлексия= Представление, что как раз гасит Волю, как вода-остуда огонь и жар вдохновения, в том числе...

Я даже такую формулу творчества вывел — по аналогии с формулой силы тока в физике. Как там сила тока J=V/R, т.е. сила тока прямо пропорциональна напряжению и обратно пропорциональная сопротивлению, так и

Сила Творчества ₌ ^{Наивность}₌^{Вдохновение

Эрудиция
Рефлексия}

Так что Образованность, Ученость выступают в роли Сопротивления. И при прочих равных условиях автору-эрудиту, ТомасуМанну или Сергею Аверинцеву, требуется гораздо большая силатворчества, чтобы одолеть сопротивление своих знаний, чемписателю «из народа» иль «от станка». Ведь только рванется умнечто помыслить, как память тут же осадит, напомнив: что воттот-то и тогда-то подобное уж во-и-со-образили и высказали...

Об этой проблеме еще Гераклит так глаголил: «Многозанание не научает уму. Иначе Пифагор и Ксенофан были бы умными...»(Так примерно, по памяти привожу мысль его.) Но все же — Пифагор! Ксенофан! Кто сотворили великое и прекрасное. Значит: Умом-Гением осилили остуду своего же многознания. Правда, тогда, в античности, на первых порах цивилизации,

Знание питало Знание, так что для тех времен формулу творчества надо переписать, чтобы в ней умножались друг на друга Вдохновение (Гений) и Эрудиция...
30

Это в Новое время стал так обилен поток знаний, а ныне — и уж потоп информации, что уже Бердяев в начале века заявилмеланхолически, что прежние мыслители могли говорить ЧТО, амы, нынешние, — О ЧЕМ, т.е. вторично, по поводу того, чтоуже высказали первомыслители. И потому: оборону надо занимать против сих данайцев учености и информации, если намереваешься нечто понять и сотворить. Как еще Декарт полагал, чточем читать-изучать то, что по данному вопросу написано ужедругими, лучше, экономнее — самому сосредоточиться и до всегододумываться. Итак, дав волю своей наивности, офицер шевальеДе Карт, 23 лет отроду, в ночи 10 ноября 1619 года имел озарение естественным светом разума — и породил свое cogito ergo sum=«мыслю — следовательно, существую», что залегло краеугольным камнем в философию Нового времени.

Но ведь — в наивности же! Поверил себе — и отбросить посмел все построения аристотелизма и хитросплетения схоластики=«школы».

Но так и каждый творец, мыслитель, художник, поэт... в какой-то прекрасный час забывает все, чему его учили, отдается наитию спонтанному как откровению — и открывает, и сотворяет доселе небывшее, незнаемое.

24.6.2000. Наивный думает и поступает — как у Толстого в «Войне и мире» народ в Отечественной войне: «И не спрашивая, как в подобных случаях поступали другие, берет первую попавшуюся дубину и гвоздит ею...» Не соблюдая правил этикета чопорных. Как и человек естественный — Кандид, Простодушный (у Вольтера), и вообще анфан террибль, enfant terrible, варианты коего — и Пьер Безухов, и Левин у того же Толстого.Таковой как-то странно для окружающих — не понимает того,что все понимают. Но он-то сам удивляется: как все не видят и не понимают того, что так очевидно и просто: например, что король-то — голый!

Итак, способность удивляться тому, к чему все социальновоспитанные и учено-образованные привыкли и не находят в сем«ничего особенного». А УДИВЛЕНИЕ, по Аристотелю, — начало познания. И в самом деле: остановиться, задуматься над тем,что вроде так понятно и привычно и общепринято, и вдруг увидеть в этом — вопрос, проблему. Так Кант про себя говорил: «Там, где другие проходят ровно, для него возникают Альпы проблем». Так и Гоголь: какая сила вдохновения нужна и воображения, чтобы взвидеть то, «что ежеминутно перед очами и чего не зрят равнодушные очи...» Эту операцию Виктор Шкловский назвал «ОСТРАНЕНИЕ» — то есть увидеть странным обычное.
31

Да и в среде физиков-теоретиков высоко ценится способность задать глупый вопрос. С него часто начинается открытие новых путей и понятий.

Ну да: У-ДИВ-ление - это взвидеть ДИВО, ДИЯ, ДЕОС= Бога, Дивное, Божественное. Чудное и чудное. И видящий такое — ЧудАк, ну или «чУдик», как герои Шукшина, тоже наивные — «дярЁвня!» в городе среди цивилизованных — роботов-автоматов, так завоспитанных и образованных, что утратили корни в природе и естественный свет разума...

И в философии — уже как ни умны сии «совопросники мира сего», а в основе каждого построения лежит некое первичное взвидение, озарение, из коего строится затем философский миф, своя Вселенная, и населяется своими затем категориями.

Как же не видите вы, что все есть вода? — сказал Фалес. Что все есть огонь? — сказал Гераклит. Что все есть атомы и пустота? — сказал Демокрит. Что есть только Бытие, а Небытия нету? — сказал Парменид. Что все есть Идея? — сказал Платон. Или позднее: как тот же Декарт вывел свой тезис: раз я мыслю —
следовательно, я существую? Даже если я сомневаюсь в своем существовании, я не могу сомневаться в том, что я существую в то время, когда сомневаюсь. Или в наше время — помню, как Мераб Мамардашвили наивно удивлялся: как это все может существовать: порядок в мире, бытии, логика в мышлении, красоте, когда всего этого не должно было бы быть, а на их месте — хаос и небытие, энтропия? И, значит, какое усилие нужно для удержания Космоса и себя в нем!

Итак, «на всякого мудреца довольно простоты», и как раз простота делает его мудрым. Ибо и Бог — прост, такова и его субстанция, и души. И философ, и поэт, и физик (Эйнштейн) в корне — дитя. А там уж — потом, на основе простого узрения — мудрствуй себе и лукаво плети свои категории (Кант) или формулы (Эйнштейн) — забавляйся сими игрищами... Чем бы дитя ни тешилось — Человечество, — лишь бы занято было, не плакало, увлекалось.

И тут вопрос возникает: а может ли Зло быть наивным? Злодей? Ведь пока по всему размышлению выходит, что наивный — хороший человек, Божий, а «умник» в этом смысле подозрителен. Как и по Христу: утаил Бог Истину от мудрых и ученых, а доверил детям и простым — рыбакам и бедным...

Но вот пример: Отелло и Яго — это пара. Отелло — наивен, «Отелло не ревнив, — толковал его Пушкин, — он доверчив». А Яго, конечно, умнее, знает мир и человека и рычаги воздействия. И в итоге наивный и добрый Отелло совершает преступление, поступает как злодей-убийца. Потому что наивный= дурак! И наивность его — уже вина.
32

И в самом деле, наивняк — слепец, нарциссичен, субъективен: монологичен, слышит лишь себя, не понимает других людей, общежития правил, где живет, невоспитан, невежлив, а и попросту — хам! Как хваленый «анфан террибль», кто «правду-матку режет», судит, обличает. А ведь и другие люди — не без душ в них, а и социум со своими правилами и этикетами — не без ума содеян и смысла сверхличного...

Так что наивняк, как голос Натуры прямой, может вступать в конфликт с Культурой. И Натура=Дура тут — такою оборачивается. Недаром в Бытии наряду с Естественным есть еще и Сверхъестественное — в двух вариантах: и как Божественное, Духовное, и как искусственное, творимое искусством, трудом-разумом человечества.

В этом смысле интересна реплика Бахтина о Достоевском, что вспоминает С. Бочаров; «Еще одна тема звучала настойчиво — о НЕНАИВНОСТИ Достоевского. Он — самый ненаивный. Перед Достоевским наивными кажутся все: Гоголь в «Выбранных местах» наивен очень, Толстой любовался многим, Достоевский ничем не любовался и только искал...» А Достоевский разве не бывает наивен в статьях «Дневника писателя?» — спрашивал я. — «М-да, но если и наивен, то цинически наивен, — отвечал он. — Кажется, и такое все-таки склонен был больше ценить в писателе и мыслителе, чем простую наивность»¹.

Тут уже ценность, так сказать, «ВТОРОродства» Культуры перед первородством Натуры проступает. И главное в этом — способность слышать чужое «я», слово, голос ближнего, но и дальнего, а не только себя, свое «я» и прямик своего сообщения с Богом и Природой. Способность на диалог, внимать разумность объективной действительности, в том числе и хитросплетения цивилизации и сложности культуры. «Святая простота» перед лицом этого оказывается оскорбительной, urbi et orbi — городу имиру. То есть тому, что именуют «второй природой». И на этом yровне — гений другого типа становится «персона грата», а.именно: лицемер и лицедей, площадной фигляр, актер и циник,способный понимать и примеривать разные личины и роли, менять принципы и убеждения-идеологии, как маски, и правилаигры и идти на компромисс. Да и «ханжество» в таком многослойном истеблишменте, как Англия, как социальная воспитанность и смирение своего понятия (в том числе о данном человеке,пусть и гаде) перед разумом Целого — достойное качество.

25.6.2000. Вчера, сойдя с электрички на пути в деревню, столкнулся с Эрихом Соловьевым, философом, и шли лесом вместе. Я рассказал о своей теме — наивном философствованиии что у каждого философа в начале — наивное удивление чему-то, по формуле: «Как же вы не видите, что все — так...? Ведь
33

это так очевидно!..» И спросил его, как друга Мераба Мамардашвили, так ли я понимаю исходный пункт, наивное удивление того: «Всего этого мира как космоса, общества как порядка и строя, красоты, ума — не должно было бы быть! И если есть, то лишь — нашим, твоим непрерывным усилием надо удерживать это состояние бытия! Иначе — рухнет...» Да, примерно так, подтвердил Э. Соловьев. Именно: нужна изощренная работа ума, рефлексия и воля, чтобы удерживать себя, находиться в этой наивности чистой и простодушной...

Еще поставил я вопрос: «А может ли ЗЛО быть наивно?» Что Добро наивно в сем мире — это очевидно: кругом подстерегает столько опасностей, форм развитого зла, а Наивняк-дурак навстречу сему миру, что во зле лежит, идет с открытой простой душой, неосторожно — и простак попадает впросак. Еще и думает наивно, что мир к нему — с добром, и люди его любят, что он — любим!

Но ведь когда кем-чем-то обиженный вытаскивает нож-пистолет и не мудрствуя убивает человека как вещь-помеху, он тоже наивно-глупо рассуждает. Как и Каин, первоубийца, кто убил брата, как подручную вещь и ближайшую причину его обиды, тогда как причина — БОГ, кто почему-то не принял его жертвы...

Так что субстанция ЗЛА — глупость, незнание: так с Сократа — рационалистическая теория нравственности... И — имеет смысл и ныне, при наличии и других объяснений.

Однако, приведя себе на ум Каина и Авеля — и какие после того следствия и для самого Каина (неприкаянность, и «каинова печать», и скитальчество, движение...) — напал на следующую наивную мысль: что все движение во человечестве, сама История происходит, совершается именно толчками таких наивных поступков, исходящих из наивных разумений, когда часть принимается за Целое — и человек тянется во Эросе Любви или Вражды к ближайшему предмету, цели, человеку (излить душу в прекрасное стихотворение, посадить огурцы, отомстить обидчику...), невзирая, наивно не соображая, что Первопричина-то не там и ничего от этого в целом мира не изменится...

То есть двигатель тут — ошибка: «часть — за целое», есть такая в логике pars pro toto. Или «синекдоха» — такая метафора,в образном мышлении например: «Все флаги в гости будут к нам» —флаг тут за корабли и даже страны выступает-представительствует...

И вот краткосрочный смертный человек берется исправлять Целое — в «безумстве храбрых», что «вот — мудрость жизни!»,или, обуянный вдохновением воплотить идею, создает шедеврмысли или искусства.
34

А ненаивный кто, всепонимающий — и не сдвинется, как рефлектирующий Гамлет, кто понимает, что, убив дядю, мировое Зло не убьет.

Так что каждое существо — тутовый червь-шелкопряд или поэт-гений — тянет в наивности, что это дело имеет со-смысл сЦелым, свою нить, — и в итоге создается множественная пестраяткань бытия.

Ненаивен лишь Абсолют, Бог, Целое Единое, Бытие — ровное в себе пребывание, без достаточных оснований двигатьсяв ту, а не иную сторону.

Теперь — из собственного опыта мышления и творчества. Тут —очарования и разочарования. Чтобы развить какую мысль, сделать что — надо этим очароваться, увлечься, всем существомизлиться в данную точку, частицу Бытия, т.е. своим целым — вэту часть в риске: «пан или пропал!» Так что в акте творчества —обратное синекдохе: там часть — за целое, а тут целое — за часть:все мое существо и жизнь полагаются, в любви например, чтобстяжать ЭТУ женщину, или жизнь — за идею («коммунизма»), или душу положить за други своя...

Потом же — по совершении — наступает разочарование: видишь ничтожную малость сделанного, «шедевра», как ты мнил... И тоска, и уныние, и мысль: «То, что тебя спасает, тои погубляет», — такое уразумение, итожа жизнь и дело свое,наступает.

Примечание

1 Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999. С. 474.