А. Бокшицкий

Наивный антропос
А.П. Чехов и «человек в футляре»

Ибо, повторяю: нет в мире выжатого лимона, из которого
нельзя было выжать хоть капельку «благих начинаний».
М.Е. Салтыков-Щедрин. Благонамеренные речи

В зазоре между Беликовым из рассказа Буркина и Беликовым из рассказа Чехова - Пустота. Пустота - одно из имен Человека в футляре, его тайна, его загадка. Гипертрофированно-унылое социально-культурное при немощи естественного, гротескное тело политического, его злая пародия, вдруг превратившийся в шпиона шут с важным донесением. Если следовать логике мифа, сообщение Беликова должно быть действительно важным.

Беликов... Непроницаемая для других чувств брезгливость, нет, пожалуй, футляра прочнее. А если Чехов ввел нас в заблужденье? Ведь знал, что взгляд читателя упрется в калоши и зонтик, темные очки и вату в ушах, в «как бы чего не вышло» и запрет плотской любви. Вряд ли брезгливость есть единственный ответ, слишком просто, ведь это Чехов, скорее, все-таки обман, жертва иллюзии, отвратительный дар, вопрос, на который нельзя не ответить, например, что такое время, человек, время в человеке, человек во времени. Можно относиться брезгливо к Беликову-футляру, к его социальному телу, но при всей важности внешнего в этом художественном образе, нельзя забывать и о его внутренней составляющей. Душа, хотя бы и душа Беликова, - и брезгливость - разные вещи; душа не брезглива, она любопытна, свободна, непредсказуема, и потому таинственна и вызывает у здоровых людей трепет. Теперь соединим внутреннее с внешним, получится собственно Беликов, довольно странное антипатичное существо, которое не любит настоящее, всегда хвалит прошлое «и то, чего никогда не было». Мертвый учитель мертвого языка. Брезгливость - не точное слово.

Прежде, чем мы перейдем к мифологической подоплеке образа Беликова, остановимся на социальном, на его профессии, хотя в данном случае граница между социальным и мифологическим достаточно зыбка. «Чтобы понять, чем был греческий язык в русской гимназии конца XIX века, нужно вспомнить образовательную реформу графа Д. А. Толстого с ее приоритетом "классических языков"... "Классическая система" была разработана в середине 1860-х... Суть системы в том, что в основании всякого "умственного воспитания" должны находиться древние языки. Классическая система и классические гимназии стали синонимом "аристократизма", закрытого, охранительного образования, тогда как реальные училища ассоциировались с демократией и расширением прав. Записки попечителя Казанского учебного округа П. Д. Шестакова: "От многих высокопоставленных лиц нам случалось слышать, что классическое образование — для меньшинства, а для большинства нужно другое. Дошло, наконец, до того, что один генерал-губернатор ходатайствовал о закрытии приготовительных при гимназиях классов как очагов нигилизма и социализма. Приготовительные-де классы открывают низшим, бедным слоям доступ в гимназии и прогимназии, из этого-то материала образуются (якобы) нигилисты и социалисты" (Русская старина, 1891, т. 69, № 5)... Классические языки в демократической риторике сделались синонимом реакции» ¹.

Беликов из школьных учебников XX-XXI вв. совсем не тот персонаж, с которым встретились читатели в 1898 году, тогда он был сильнее, и вопрос «что делать?» - звучал острее, а это уже не чеховская эстетика. Мы знаем Беликова только с одной точки зрения, по рассказу Буркина, а кто такой Буркин? Достоверно известно лишь то, что он коллега, сосед и товарищ Беликова. А если при всем при этом он еще и нигилист? Нужно перечитывать.

«...у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни.

- О, как звучен и прекрасен греческий язык! - говорил он со сладким выражением; и, как бы в доказательство своих слов, прищуривал глаза и, подняв палец, произносил: - Антропос!

И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр. Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь».

В рассказе Буркина человек в футляре - образец абсолютной не-свободы, марионетка власти, социально-активный мизантроп, омерзительное бесполое существо, смешное и одновременно ужасное ². При этом рассказчик постоянно ссылается на «всеобщее мнение»: ученики, учителя, директор гимназии, «весь город» боится Беликова, дамы не устраивали по субботам домашних спектаклей, «духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и играть в карты». Наверное, все-таки объективен. Хотя, с другой стороны, и мысль самого Буркина футлярна, ее движение ограничено в пространстве другого ложемента, в пространстве, организованном и подвластном другой риторике. Беликов и Буркин - товарищи-антагонисты, живущие в одном доме, «в том же этаже, дверь против двери», но в разных, по сути, непроницаемых друг для друга мирах. Близнецы, читающие разные газеты.

- О, как звучен и прекрасен греческий язык! - говорит Беликов со сладким выражением.
- О, как звучен и прекрасен греческий язык! - повторяет Буркин с издевкой.

Для Буркина греческий язык - синоним охранительного образования, препятствие для демократизации общества и расширения прав большинства, поэтому он интерпретирует любовь Беликова к греческому языку и к прошлому как «отвращение к настоящему», «калоши и зонтик»; любая другая интерпретация для него реакционна.

«...он [Беликов] всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было». Чего не было? Он преподает «древние языки», значит не только греческий, но и латынь, при этом с уверенностью мы можем говорить лишь о его любви к греческому. Поскольку латынь в рассказе факультативна, ценное для нашего героя «прошлое», вероятно, относится к расцвету древнегреческой культуры, к тому, что по каким-то причинам осталось нереализованным в последующей истории. Если «то, чего никогда не было» связано с политическим, оно одновременно есть и эстетическое, ведь когда-то в Греции все было эстетикой³.

Странно, что идея политического-как-эстетического озаботила человека с лицом хорька, что-то мешает разглядеть в вызывающем отвращение и ужас уродце силена ⁴, даже предположить, что внутри него может храниться что-что ценное, тем более допустить, что ценным может быть «то, чего никогда не было». Хорошая загадка⁵. Беликов, видимо, решил, что разгадал, все понял, и теперь его долг обходить улицы с зонтиком-посохом, держа город в напряжении. Спущен с лестницы.

Проходит время, и разрешить загадку все сложнее и сложнее. С одной стороны, варианты правильного ответа сократились (кончина близнецов, конечно, на руку), - но осталась традиция, которой следовали Беликов и Буркин, осталось нечто в высшей степени мистическое, то, что обеспечивало им легитимность и алиби, давало методологические подсказки; осталась Судьба, довольно странная, но тем не менее.

Лев Шестов заметил, что в мире Чехова ни у кого нет права на надежду ⁶. Отсутствие надежды порождает ощущение безысходности, скуку и странные вопросы: почему именно Беликову понравилось то, чего никогда не было? Что это - праздное любопытство, еще один бросок игральных костей? ⁷
 

Примечания

1. ↑ Инна Булкина. Карикатура. «Человек в футляре» А.П. Чехова и «школьный классицизм» графа Д.А. Толстого.

2. ↑ Наиболее заметная и раздражающая особенность Беликова - его стремление следовать всему, что в циркулярах называется «правильным». Послушание власти нашего героя на грани патологии, оно настолько гротескно, что, кажется, вот-вот перейдет в свою противоположность, обернется пародией, а его поведение окажется антиповедением. Ср.: Юрков С. Е. Антиповедение - гротеск - антимир // Юрков С. Е. Под знаком гротеска: антиповедение в русской культуре (XI-начало ХХ вв.). СПб., 2003.

3. ↑ «...античность вовсе не знала никакой эстетики как самостоятельной науки». - Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранняя классика. Изд. 2-е. М., 1994, с. 77.

4. ↑ Силены - безобразные и смешные куклы из терракоты, полые внутри; служили для хранения драгоценностей, флаконов с ароматическими веществами или изваяний богов. «Силены и сатиры были в народном представлении демоны-гибриды, наполовину животные, наполовину люди, составлявшие свиту Диониса. Бесстыжие паяцы, насмешники, они составляли хор сатирических драм, литературный жанр, одним из редких свидетелей которого остается Циклоп Еврипида. Силены представляют собой чисто естественное существо, отрицание культуры и цивилизации, гротесковую клоунаду, распущенность инстинктов». - Пьер Адо. Духовные упражнения и античная философия.

5. ↑ «Существенно, что загадка часто не предполагает нахождения ответа со стороны непосвященного, и в таких случаях криптографические задачи важнее коммуникационных. Характерно, что язык загадок во многих традициях резко отличается от языка других фольклорных жанров вообще и в сторону непонятности, в частности (в этом смысле загадка может функционировать как пароль)». - Топоров В. Н. О структуре некоторых архаических текстов, соотносимых с концепцией мирового дерева // Из работ московского семиотического круга. - М., 1997, с. 100.

6. ↑ «Чехов был певцом безнадежности. Упорно, уныло, однообразно в течение всей своей почти 25-летней литературной деятельности Чехов только одно и делал: теми или иными способами убивал человеческие надежды». - Лев Шестов. Творчество из ничего (А. П. Чехов).

7. ↑ «Напрасны разговоры о том, что при броске наудачу кости не дают всегда победного сочетания, двенадцати, обеспечивающего право на новый бросок. Это верно, но лишь в той мере, в какой игрок не способен изначально утвердить случайность». - Ж. Делёз. Ницше и философия. «Для Ницше плохой игрок не тот, кто не выигрывает, но тот, кто не рискует, не утверждает случайность в единственном броске игральных костей, рассчитывая на несколько бросков, кто пользуется причинностью и вероятностью, чтобы достигнуть благоприятного сочетания граней. В этом неутверждении случайного Ницше видит "рабское подчинения цели"».