Цензура

На следующей странице:

Е. Романовская. Цензура в архаическом обществе

А. П. Лебедев

История запрещенных книг на Западе до начала XVII в. *

Лебедев А. П. История запрещенных книг на Западе. Итальянское духовенство в одну из средневековых эпох: Исследования по истории Церкви Средних веков и Нового времени. —

СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2005, с. 5-43.
 

      Боннский профессор исторической теологии Генрих Рейш не так давно издал в свет любопытную книгу под названием «Der Index der verbotenen Bücher, - ein Beitrag zur Kirchen und Literaturgeschichte» (Erster Band. Воnn, 1883). Сочинение это обширно (S. ХП+624) и отличается такими научными достоинствами, что, кажется, не остается желать ничего более, по крайней мере при теперешнем состоянии науки.
 

       Что сочинение Рейша (Reusch) заслуживает внимания любителей духовного просвещения, это ясно видно из следующих слов предисловия книги: «Задача, поставленная мной при исполнении этого труда, — говорит автор, — состоит в том, чтобы дать связный обзор развития церковного законодательства относительно книжного дела до конца XVI в.». Отсюда видно, что отчет о книге Рейша будет уместен на страницах духовного периодического издания.

    Прежде чем передадим содержание книги, позволим себе привести некоторые замечания автора, помещенные им во введении, так как эти замечания послужат к уяснению содержания книги. В 1559 г., при папе Павле IV, пишет Рейш, появился в Риме «список писателей и книг» (index autorum et librorum), от которых римская и вообще инквизиция предостерегает всех христиан под угрозой  наказаний. Ближайшие преемники Павла не раз издавали этот же индекс, умножая число книг и авторов, подвергнутых запрещению.

----------------------------

* Впервые опубликовано в журнале «Православное Обозрение» за 1885 г. Т. I. С. 62-99.

6
С тех пор время от времени издавались в Риме новые индексы — число которых простирается до 40, — в которых к прежним писателям и книгам, подлежащим запрещению, присоединялись новые, осужденные или папскими декретами, или же декретами индекс-конгрегации (т. е. конгрегации, назначение которой было рассматривать, какие книги следует запретить), инквизиции или других конгрегации. Индекс папы Павла есть первый индекс запрещенных книг, но и до издания этого индекса, до 1559 г., существовало много списков запрещенных книг, только они носили название не «индекса», а каталогов; так, вне Рима такие каталоги были изданы: Лувенским университетом (в Бельгии) в 1546, 1550 и 1558 гг.. Парижской Сорбонной в 1544, 1547 и 1551 гг., папским легатом Казой в Венеции в 1549г. и пр. Но небольшие списки запрещенных книг встречались и раньше, например, в указах Карла V, а запрещение отдельных сочинений или единичные случаи подобного рода запрещений встречаются задолго до Реформации и книгопечатания, даже в IV в. В индексе папы Павла и в следующих затем индексах некоторые книги не безусловно запрещены, но с требованием формулы «donec corrigatur» (пока не будет исправлено) или другой какой-либо в этом роде, т. е. употребление иных книг позволено под условием, что известные места в них в существующих изданиях должны быть изглажены или же поправлены пером, а в новых изданиях — опущены или изменены, под условием, что книги подобного рода, как гласит технический термин, будут «экспургированы» (очищены). Списки, в которых обозначалась и публиковалась экспургация для большего или меньшего количества книг, назывались, в отличие от индексов в собственном смысле, indices expurgatorii. Существует мнение, пишет автор, что из индексов мы узнаём, какие книги были самыми замечательными в то время, когда издавались индексы, но такое мнение он считает преувеличением и односторонностью. По этому поводу он находит нужным сделать такое замечание: нет сомнения, что многие из тех книг, какие попали в индексы, принадлежат в каком-нибудь отношении к интереснейшим книгам, а потому история индекса, которая
 

7
естественно знакомит с содержанием таких книг, представляет не незначительный вклад в историю литературы, в особенности литературы теологической. В том же введении автор выставляет на вид тот факт, что в начале истории развития индекса большую часть запрещенных книг составляли разные сочинения еретических (протестантских) писателей, которые ex professo трактовали о религиозных предметах, но впоследствии, с началом XVII в., число протестантских сочинений, вносимых в индекс, уменьшается, а увеличиваются за счет их сочинения католических писателей, трактовавших о предметах, неугодных папе, и притом так, что они вызывали неблаговоление Римской церкви. В истории индекса, по суждению автора, нужно различать два главных периода: в первом периоде, обнимающем эпоху до конца XVI в., борьба Римской церкви направляется против Реформации; во втором Римская церковь при помощи индекса ведет борьбу главным образом против различных неугодных Церкви направлений в самом католичестве. В заключении введения автор объясняет, почему он не ограничивается историей запрещенных книг со времени книгопечатания и появления Реформации, но и обозревает историю того же вопроса в Средние века, и даже говорит о тех запрещениях, какие полагались на книги в древней Церкви.
 

        Как естественно, автор начинает свой обзор запрещенных книг с древней Церкви. Но историю этого вопроса за этот период времени автор рассказывает на нескольких страницах. И понятно, почему. Древняя Церковь очень мало была знакома с этого рода цензурой. Автор говорит, что он заглядывает в историю древней Церкви и в ней изучает занимающий его вопрос единственно для того, чтобы «показать, как практика позднейшей Церкви далеко отошла от практики древней Церкви». Мы не будем перечислять вслед за автором тех книг, какие подверглись запрещению в древней Церкви, они известны. Это сочинения Ария, врага христианства Порфирия, Нестория, позднее сочинения Оригена и пр. Любопытно, однако же, знать, что один из пап древней Церкви заявил себя изданием чего-то вроде позднейшего индекса. Рейш говорит: древнейшим

8
индексом запрещенных книг обыкновенно считают опубликованный от имени Римского собора декрет папы Геласия (кон. V в.). В нем, этом декрете, перечислены те патриотические сочинения, которые принимает Римская церковь, а затем прибавлено: «Прочие же сочинения, написанные еретиками и схизматиками, кафолическая и апостольская Римская церковь никогда не принимала». После того следует в декрете список, довольно длинный, апокрифов и сочинений еретических или таких, какие признаны были на Римском соборе за противные вере. Об этих сочинениях и об их авторах в декрете сказано: «Эти и все подобные сочинения не только отринуты всей Римской кафолической церковью, но и, авторы их и последователи авторов подвергнуты на вечные времена анафеме и осуждены». Жаль, что Рейш не приводит самого списка книг, осужденных папой Геласием: в этом списке историк встречает немало интересного и совершенно неожиданного. В нем в числе запрещенных сочинений, между прочим, значатся следующие произведения: сочинения знаменитого Тертуллиана, не менее знаменитого Климента Александрийского, труды Фасция Киприана (иные полагают, что здесь имеется в виду не св. Киприан, а какой-то другой Киприан, но такого Киприана история не знает), «Церковная история» Евсевия Памфила; из сочинений Оригена принимаются декретом только те немногие сочинения, которых «не отринул блаженнейший муж Иероним», между запрещенными сочинениями значатся произведения Ерма («Пастырь»), Арнобия, Лактанция, Кассиана Римлянина; наконец, к такого же рода произведениям отнесены и «Правила (св.) апостолов» (!). Об этом декрете Рейш замечает: «Ясно, что этот декрет не есть индекс в позднейшем смысле этого слова, так как здесь отвергнуты и осуждены некоторые сочинения, но не высказано общего запрещения читать их».
 

         После краткого исследования вопроса в период древней Церкви, Рейш обращается к Средним векам. Последуем за ним, но обратим внимание здесь лишь на очень немногое, так как самое интересное впереди. На Верчелльском соборе 1050г. было осуждено учение об Евхаристии Беренгара Турского, а старинная книга об Евхаристии, которая приписывалась Иоанну Скотту, но

9

которая, в сущности, принадлежала Ратрамну Корвейскому (IX в.), была разорвана. На Сенском (Sens) соборе была отвергнута книга Иоанна Скотта «De divisione naturae». Папа Гонорий III утвердил это определение и приказал повсюду отыскивать книгу, под угрозой отлучения потребовать ее к выдаче кому следует в течение 15-и дней и публично сжечь, или же переслать ее в Рим, чтобы подвергнуть ее здесь той же участи. Известный Абеляр на Суассонском соборе (1120 г.) принужден был сжечь свою «Introductio in theologiam», а папа Иннокентий III приказал запереть его в монастырь. Парижский собор 1210 г. подверг отлучению Амальриха Бенанского, умершего назад тому шесть лет, а его кости приказал вырыть из могилы и выбросить. Тот же собор под угрозой отлучения запретил читать книги Аристотеля «De metaphysica».
 

          В середине XIII в. находим уже очень много запрещений книг, каковые запрещения объявлялись от лица пап с выразительным замечанием, что такая-то книга запрещена после того, как рассмотрена и исследована некоторыми кардиналами или кардиналами и теологами, — здесь можно видеть зачатки таких позднейших учреждений, как конгрегации инквизиции и индекса. С этих пор начинаются запреты не только на одни сочинения. Так, побуждаемый письмом папы Иоанна XXI, епископ Парижский Стефан Темпие, после совещания с некоторыми прелатами и теологами, опубликовал запрещение относительно 219-и тезисов, о которых диспутировали в тогдашних школах, — опубликовал запрещение под тем предлогом, что эти тезисы, «будучи истинными с точки зрения философии, не суть истинны с точки зрения католической веры». В булле папы Иоанна XXII, в 1329 г., осуждены были 28 положений, раскрытых в проповедях и сочинениях доминиканца Экхарта, после предварительного обследования дела теологами; 17 положений объявлены еретическими, 11 подозрительными, а о 26-и других положениях в булле прибавлено, что Экхарт отказался от них перед смертью. В XIV в. в католической Церкви происходит продолжительный спор о сочинениях Раймунда Луллия с переменным счастьем для этого последнего. Появилось

10
множество сочинений «за» и «против» Луллия, спор о нем принимает оживленный характер: францисканцы высказались в пользу Луллия, доминиканцы против него, испанцы вместе с францисканцами хлопотали о том, чтобы Луллий был причислен к лику святых. Папская курия по очереди присоединялась то к той, то к другой стороне. Папы то осуждали Луллия, то снимали с него осуждение. О сочинениях Иоанна Виклефа на Констанцском соборе в 1415г. определено: их никто не должен читать, изучать, объяснять или цитировать, за исключением тех, кто будет опровергать их; противящиеся определению подлежали отлучению; епископы под угрозой прещений и наказаний должны собирать эти сочинения и сжигать. Тот же собор подобным же образом распорядился относительно сочинений Иоанна Гусса. В Англии Ричард II, уже в 1387 г., под угрозой темничного заключения и конфискации имущества запретил продавать и покупать еретические книги Виклефа и Николая Герефорда и приказал конфисковать их. В 1479 г., с папского разрешения, был подвергнут суду архиепископа Толедского Педро Де-Осма, профессор Саламанкского университета, за его сочинения о таинстве покаяния. Он вынужден был отказаться от своих заблуждений. Книга его была сожжена. Архиепископ приказал в течение трех дней сжечь все экземпляры книги, а от Саламанкского университета потребовал «с апостольским авторитетом», чтобы в течение девяти дней торжественно были сожжены все находящиеся здесь экземпляры той же книги. Папа Сикст IV буллой утвердил этот приговор. В том же году был притянут к суду инквизиторов в Майнце бывший профессор в Эрфурте Иоанн Вессалиа. Он привлек внимание некоторыми своими трактатами. Несмотря на то, что на суде Вессалиа отказался от своих воззрений, он был заключен на всю жизнь в тюрьму. Его книги подверглись сожжению.

11

         Относительно чтения перевода Библии и чтения Библии мирянами до конца XII в. не было делаемо никаких распоряжений. В XIII в. во Франции на некоторых соборах запрещено было мирянам читать богословские книги, точнее — перевод Библии и саму Библию, за исключением псалмов. Но, кажется, эти предписания не приводились в исполнение. В Англии в начале XV в. запрещены были переводы, сделанные Виклефом, и вообще переводы Библии, не заслужившие одобрения. Только в Испании к концу XIII в. королевскими указами повсеместно было запрещено употребление Библии, переведенной на отечественный язык. Иаков I Арагонский около 1276 г. издал такое приказание: никто не должен иметь книг Нового и Ветхого Заветов в испанском переводе; кто таковые имеет, тот должен представить их епископу; в случае же сопротивления — будет ли он лицо духовное или мирянин — навлекает на себя подозрение в еретичестве. Фердинанд и Изабелла (1474-1516 гг.) под угрозой тяжких наказаний воспретили переводить Библию на народный язык или иметь такие переводы.
 

        Изобретение книгопечатания с самого начала содействовало быстрому распространению как хороших, так и дурных книг, поэтому церковная власть со своей стороны начинает обращать удвоенное внимание на книжное дело. Первую попытку стеснить свободу печати делает папа Александр VI буллой от 1 июня 1501 г. Еще большую внимательность в этом отношении обнаруживает папа Лев X, издавший буллу от имени Латеранского собора 3 мая 1515г. В ней между прочим говорилось: «Впредь на вечные времена никто пусть не дерзает печатать книги или сочинения в нашем городе или каком-либо другом городе, если она наперед не одобрена в Риме нашим викарием или магистром sacri Palatii, а в других городах епископом или опытным лицом, по поручению епископа. Кто вздумает воспротивиться этому приказанию, у того книга будет отобрана и торжественно сожжена, с него будет взято штрафа 100 дукатов, он лишается права что-либо печатать в течение года, подвергается отлучению; и если таковой пребудет упорен, то от своего епископа или нашего викария будет так строго наказан, чтобы другие, видя этот пример, не отваживались на что-либо подобное». В Аугсбурге с 1515г. вошло в практику, что каждый типограф давал клятву перед магистратом, что он ничего не будет печатать без воли и ведома этого последнего учреждения. Одной из первых печатных книг, подвергшихся папскому oсуждению, было известное сочинение

12
 «Epistolae obscurorum virorum». Папа Лев Х в 1517 г. издал буллу такого содержания: «В этой книге, между прочим, против профессоров священной теологии, из которых некоторые даже прямо названы по имени, наговорено много постыдного и позорного, причем тексты Св. Писания перемешаны с неприличными шутками, почему ради чести христианской религии мы решились как можно скорее запретить чтение этой книги; против виновников этой соблазнительной книги должны быть употреблены надлежащие наказания. Итак, в силу апостольского авторитета, мы увещеваем всех христиан обоего пола и всякого звания навсегда отказаться от чтения этой книги, а самые экземпляры книги сжечь, в противном случае непослушные подлежат отлучению».
 

        С 1518г. папа Лев Х начинает издавать ряд булл против глав и приверженцев Реформации — в особенности против Лютера. С этого времени индекс вступает в свои права. Заслуживает внимания то, что говорит папа в булле от 3 января 1521 г. Здесь утверждается, что некоторые приверженцы Лютера обратились (в католичество) и что в иных местах Германии сочинения его публично сожжены. По следам папы пошли на первых порах многие из университетов. Теологические факультеты в Кёльне и Лувене в конце 1519г. решили наложить запрещение и сжечь какую-то большую книгу Лютера, автора же ее призвали отказаться от своих воззрений. Лувенцы замечали при этом, что уже в предыдущем году запретили покупку книги в университете. Подобного же рода запрещение сочинений Лютера обнародовано было Сорбонной в апреле 1521 г. В заседании Венского теологического факультета в апреле 1520 г. декан приглашал факультет явить себя в качестве pravitatis haereticae inquisitrix, выступить против сочинений, напечатанных в Вене и враждебных христианской вере. Факультет решил прежде всего обратиться с надлежащим представлением к епископам, и если эти последние не захотят ничего предпринять, то факультет, в силу вверенной ему от апостольского престола обязанности, определил запретить печатание и продажу такого рода сочинений под опасением канонических наказаний за преслушания. В октябре того же года
 

13
Экк переслал в Венский унивеpситет буллу против Лютера с требованием, чтобы она была объявлена между лицами, принадлежавшими к университету, и чтобы сочинения Лютера были отобраны и сожжены. В Ингольштадте, по настоянию Экка, сочинения Лютера были сожжены ректором в октябре 1520 г. Лютер, в свою очередь, в декабре 1520 г. сжег папскую буллу, jus canonicum и сочинения Экка. Алеандер также много содействовал сожжению сочинений Лютера. «Я с такой ловкостью вел дело с самого начала (в Бельгии), — хвалит себя Алеандер, — что император и его советники прежде увидели сожжение книг, а потом уже пришли к сознанию, что они мне дали право на это. То же было в Кёльне: прежде чем пришли к мысли о том, прекрасная экзекуция уже была на сцене». Также кардинал Майнцский, несмотря на то что его отклоняли от этого многие лица, определил возвестить об осуждении книг Лютера во всей области с барабанным боем и пригласить народ к торжественному сожжению этих книг. В таком же направлении действовала в Германии и императорская власть. Карл V в Вормском эдикте говорит, что булла, приказывавшая сжигать сочинения Лютера, была опубликована по его приказанию в различных местах Германии и что она приведена в исполнение в Лувене, Кёльне, Трире и пр. В Кёльне Алеандер старался склонить Фридриха Мудрого к тому, чтобы он приказал сочинения Лютера сжечь, а его самого казнить или по крайней мере схватить и отослать в Рим. Когда в Англии кардинал Вольсей медлил с сожжением сочинений Лютера, то папа послал ему особое бревэ в апреле 1521 г. Папа прислал ему при этом экземпляр книги Лютера «О вавилонском пленении», с присовокуплением замечания: не книга, а скорее сам сочинитель заслуживает быть сожженным. Сверх того, папа объявлял, что он не имеет намерения запрещать чтение книг Лютера тем, кто возымел бы благочестивое намерение опровергать их. В Риме торжественное сожжение сочинений Лютера последовало в июне 1521 г.; при этом сам Лютер был сожжен in effigie (т. е. была сожжена кукла, изображавшая реформатора).Что в строго церковных кругах запрещение сочинений Лютера действительно наблюдалось, это видно

14
как из того, что в 1521 г. явилось восьмым изданием сочинение «Наставление приступающим к исповеди о запрещенных книгах», так, в особенности, из примера знаменитого Эразма: когда Эразм обратился к легату Алеандеру с просьбой позволить ему читать сочинения Лютера, то Алеандер сказал ему, что на это нужно особое разрешение папы, и Эразм должен был просить Паоло Бомбазио, чтобы этот содействовал ему получить вышеуказанное позволение. В июле 1520 г. папа Лев Х адресовал бревэ к кардиналу Альбрехту, архиепископу Майнцскому, в котором говорилось: нам пришлось увидеть книгу, сочиненную каким-то Ульрихом Гуттеном и заключающую хулы на св. престол; доставившие нам эту книгу прибавляют, что этим Гуттеном сочинены и еще другие книги, много худшие; и однако этот человек, как нам сказали, стоит в близких отношениях к тебе, а книги его печатаются в Майнце. Он, папа, не понимает, как архиепископ мог приблизить к себе такого вредного человека и советует принять строгие меры против Гуттена. Кардинал отвечал папе: он, архиепископ, как скоро узнал, что некоторые из лиц, принадлежащих к его свите, начали питать дурные чувства к святейшему папе, удалил их от себя, и в том числе Гуттена. Против Гуттена он, архиепископ, ничего более не может предпринять, так как он засел в укрепленном месте и окружил себя множеством вооруженных всадников. Что же касается до типографов, то, несмотря на противодействие очень влиятельных лиц, он посадил их в тюрьму, и воспретил самым строгим образом покупку и продажу книг, позволяющих себе хульно отзываться о святейшем престоле, и в особенности книг Лютера.
 

         За этими первыми мерами против представителей Реформации последовал целый ряд мер еще более строгих. Видное место в этом отношении занимает папская булла, так называемая булла Caenae Domini. Буллой Caenae Domini, что в переводе означает «булла Великого четверга», называется булла, которая прежде ежегодно торжественно читалась в Риме в Великий четверг. В этой булле были собраны различного рода папские отлучения, торжественно произнесенные папами против известных лиц в прежнее время, а также и против разного рода еретиков. Она была издана впервые Урбаном V (в XIV в.),
 

15
а потом разрасталась и умножалась. Адриан VI прибавил в ней следующее анафематствование, вызываемое обстоятельствами времени: анафематствуем «Мартина Лютера и тех, кто книги этого Мартина или лиц, принадлежащих к его секте, без нашего апостольского позволения будет читать или иметь в руках, печатать или защищать по какой-либо причине, открыто или тайно, с каким-либо намерением или под каким-либо предлогом». Впоследствии это место буллы, в правление папы Григория XIII (в конце XVI в.), приняло такой вид: анафематствуем... всех лютеран, цвинглистов, кальвинистов, гугенотов, анабаптистов и антитринитариев и всех еретиков, как бы они ни назывались и к какой бы секте ни принадлежали, и их приверженцев, защитников и покровителей, а равно и тех, кто книги их. заключающие ереси и трактующие о религии, без позволения нашей апостольской власти читает или имеет, или печатает, или защищает». Со времен папы Юлия II предписано былочтобы эта булла Саепае Ооп-нт по крайней мере раз в год торжественно возглашалась всеми епископами, а со времен Григория XIII все священники и духовники должны были владеть списком или оттиском буллы и прилежно изучать ее. Торжественное ежегодное провозглашение буллы в XVI в., кроме Италии, имело место в очень немногих странах; эта булла провозглашалась, так же как и в Риме, в кафедральных церквах, в Великий четверг. Интересны взгляды католических казуистов относительно запрещения книг, находящегося в булле Саепае Оогтнт; эти взгляды собраны Феррарисом. Казуисты рассуждали: чтобы навлечь на себя анафематствование, объявленное буллой за чтение книг, нужно: 1) чтобы книга была сочинена непременно еретиком, а не челове-ком некрещеным или католиком, по неосторожности или невежеству впадающим в ересь; 2) книга должна содержать ересь и говорить о религии; 3) читатель должен знать, что книга написана еретиком или трактует о религии; 4) он должен читать книгу без разрешения апостольского престола; 5) он должен прочесть из нее столь много, чтобы это вменилось ему в смертный грех. Но сколько именно нужно прочесть из запрещенной книги, чтобы впасть в

16
смертный грех, относительно этого казуисты держались неодинаковых взглядов. Феррарис находит слишком строгим мнение Толета, что для этого достаточно прочесть две строчки, а мнение Саншеза, что для этого нужно прочесть столько, чтобы из прочитанного можно было сделать книгу, тот же Феррарис находит слишком снисходительным. Некоторые казуисты думали, что подпадает анафеме всякий, кто прочтет одну страницу из запрещенного сочинения. Сам Феррарис отказывается высказать взгляд, который бы служил общим правилом, однако выражает ту мысль, что прочитать несколько строк, содержащих ереси, хуже, чем целый ряд страниц, которые не заключают в себе ничего еретического (!). Другие казуисты приходят к другим выводам. Иезуит Гретцер думает: так как булла говорит только о чтении еретических книг, то не навлекает на себя анафемы тот, кто слушает другого человека, читающего запрещенную книгу, впрочем, в том случае, если он не сам заставил читать книгу этого человека; поэтому если кто заставит своего слугу читать запрещенную книгу и будет слушать, тот ничем не будет отличаться от того, кто собственными глазами станет читать подобную книгу. Казуист Альфонс Лигуори смотрит на этот последний случай более снисходительными глазами. Он высказывает тот взгляд, что не подпадает анафеме тот, кто прикажет другому (слуге) читать запрещенную книгу и станет слушать читаемое; таковой вообще не впадает в грех, как скоро чтением он не приносит себе вреда. Навлекает ли на себя анафему читающий при этом слуга, об этом казуист молчит.
 

         Императорская и королевская власть в XVI в., со своей стороны, делает многое, чтобы содействовать осуществлению папских желаний относительно стеснения печатать вредные книги. Императорский эдикт 1521 г., изданный для Германии в Вормсе, запрещает осужденные папой сочинения Лютера и все другие его сочинения на латинском, немецком или каком другом языке, или уже написанные им, или могущие быть написанными от него, как худые, подозрительные и обязанные своим происхождением явному и упорному еретику, запрещает их продавать, покупать, иметь, читать, списывать, печатать
 

17
или защищать; эдикт приказывает князьям и начальникам везде рвать и сжигать их или же содействовать в этом апостольским нунциям и их комиссарам. Запрещение простиралось на сочинения Лютера и извлечения из них, будут ли они изданы анонимно или с каким-либо другим именем, а также на другие книги, листы, картины, которые противны православной вере, добрым нравам, обычаям католической Церкви, равно на хульные сочинения, которые направлялись против папы, прелатов, князей, университетов, факультетов и достойных лиц. В заключение, под угрозой изгнания определялось: впредь никто не должен печатать книг, хотя бы косвенно касающихся Библии или католической веры, без дозволения архиепископа или его наместника, или теологического факультета ближайшего университета, книги же, трактующие о всяких других предметах, а равно листки и картины запрещено было печатать и продавать без позволения епископа и его уполномоченного. Вормс-ский эдикт имел силу лишь в некоторых частях Германии, общего же применения его на практике не было. Перед временем созвания рейхстага в Аугсбурге 1530 г. некто Компежио вручил императору Карлу V записку, в которой рекомендовалось: Вормсский эдикт и буллы Льва Х привести в исполнение везде, императорскими указами под угрозой наказаний повелеть, чтобы все появившиеся с самого начала возникновения лютеранской ереси книги, служащие к пользе ереси, были отобраны; все эти книги должны быть сожжены и печатание их вновь воспрещено; тем, кто укажет на владеющих подобными книгами, должна быть обещана награда, а также сохранение в тайне имен таковых лиц. Но Аугсбургский рейхстаг не принял подобных мер, он ограничился требованием, чтобы ни одна книга не появлялась в свет без обозначения типографа, какой печатал книгу, и места, где она напечатана. Укажем некоторые более выдающиеся факты, свидетельствующие о том, как и в каких странах Германии исполнялся Вормсский эдикт. Католический писатель тех времен Кохлей говорит: король Фердинанд и католические князья приказали отобрать Новый Завет, переведенный Лютером, и другие его сочи-

18
нения; в некоторых местах приказание было исполнено и книги эти сожжены; император и католические князья старались о том, чтобы не было печатания и продажи лютеранских сочинений, но, замечает Кохлей, чиновники, на которых возложено было смотрение за этим делом, не сочувствовали распоряжению, исполняли свои обязанности неохотно и небрежно. Книгопродавцы находили себе некоторую охрану в чиновниках, держали книги в скрытности и тайно продолжали иметь их, а потом продавали их с большими барышами. Кохлей жалуется, что типографы охотно и за свой счет печатали лютеранские сочинения, а католические сочинения печатали и неохотно, и редко принимая на себя издержки, и часто печатали очень плохо. Герцог Георг Саксонский опубликовал тотчас же Вормсский эдикт, а затем в 1523 и 1524 гг. старался усилить и увеличить его требования. Он не раз приказывал в лейпцигских книжных лавках отыскивать позорные лютеранские сочинения. В Брейсгау после публикации Вормсского эдикта приказано было обыскивать дома частных обывателей, а во Фрейбурге на площади рукой палача было сожжено 200 книг. В Вене теологический факультет решился запретить типографам и книгопродавцам, под угрозой отлучения, печатание и продажу подозрительных книг. Фердинанд I в марте 1523 г. запретил сочинения Лютера, Эколампадия и Цвингли и определил в 1528 г., чтобы типографы, печатающие, и книгопродавцы, продающие запрещенные сектантские книги, в пределах австрийского государства прямехонько были бросаемы в воду и тонули, а запрещенные их товары были истребляемы огнем. В той же Австрии в 1548 г. один епископ потребовал, чтобы книгопродавцы доставляли список книг, какими они торгуют. Введено было также ревизирование книжных лавок. Ганц Эль, за распространение сочинений Лютера изгнанный в 1525 г. из Регенсбурга, за то же преступление в 1528 г. был обезглавлен в Штейэрмарке. Очень строго применялся Вормсский эдикт в Баварии. Религиозным эдиктом 1522 г. запрещено было принимать отвергнутое папой и императором лютеранское учение и даже диспутировать о нем. Ингольштадтский университет уполномочен был отбирать
 

19
лютеранские сочинения у книгопродавцев. Книгопродавцам поволено было два или три экземпляра таких сочинений послать в университет, но строго-настрого запрещено было торговать ими. Проканцлер Альберт Гунгер в речи, произнесенной им в 1559 г., похваляется тем, что университет во времена Экка († 1543) за распространение сочинений Лютера и других сектантов нередко сажал книгопродавцев в тюрьму, а двоих книгопродавцев, с дозволения герцога Вильгельма, не только изгнал из города, но из всей Баварии. Религиозным мандатом в июле 1548 г. определено: книги и сочинения, признанные папским святейшеством и римским престолом возмутительными, а равно нашей христианской вере, спасительному учению и определениям св. Соборов противные, не терпеть в домах и не продавать; кто воспротивится этому определению, тот, как презритель христианской Церкви, королевского величества и князей, будет наказан и телесно, и имущественно. Аугсбургский магистрат потребовал, чтобы книгопродавцы дали клятву, что они ничего не будут печатать без надлежащего разрешения. Учреждена была строгая цензура книг. Насколько строга была цензура также и в протестантских городах, это видно из жалобы одного католического духовного лица, что изданный им в 1543 г . философский труд был искажен по воле Нюрнбергского магистрата в тех местах, которые, казалось, касались лютеранского учения. Замечательно, что в эти времена очень часто было повторяемо распоряжение, чтобы ни одна книга не выпускалась в свет без имени автора и типографа. Цель такого распоряжения состояла в том, чтобы легче можно было открыть лицо, сочинившее или напечатавшее недозволенное сочинение. Но это распоряжение имело следствием лишь то, что во второй половине XVI в. очень возросло число псевдонимных сочинений с обозначением несуществующих типографий.
 

20

          После Германии посмотрим, как велось дело в Нидерландах. Чтобы воспрепятствовать распространению нового учения в Нидерландах, Карл V от 1521 до 1550 г. издает ряд распоряжений, которые публиковались в различных провинциях. Законодательство становилось все строже и строже. Филипп II верно шел по следам своего отца. Относительно книжного дела в этом законодательстве встречаем следующие общие определения: после публикации Вормского эдикта 1521 г. в Нидерландах еще не раз повторялось требование о сожжении или выдаче еретических книг в определенный срок под угрозой «наказаний телесных, имущественных и по обстоятельствам» (?), а также под угрозой изгнания и смертной казни. В 1549 г. было потребовано, чтобы книгопродавцы в течение восьми дней выдали еретические книги, а частные лица сами должны сжечь их. Известия, дошедшие от тогдашнего времени, говорят о весьма частых и громадных сожжениях книг, об их конфискации и т. д. В том же законодательстве находим .такие определения: если книга трактует о церковных предметах, она должна быть наперед исследована и одобрена епископом или его уполномоченным; все прочие книги нуждаются в королевском разрешении; кто этого определения не соблюдает, тому на эшафоте раскаленным железом делается знак в форме креста или же таковому выкалывали глаз или отрубали руку, смотря по тому, что назначит судья. Если в первой книге, изданной без надлежащего разрешения, не было находимо никакого заблуждения, то виновный наказывался вечным изгнанием и с него брали штраф в 300 каролусгульденов. В том же законодательстве были еще и такие определения: книжные склады следовало ревизовать по крайней мере два раза в год; книжные тюки, присланные из-за границы, могли быть вскрываемы лишь в присутствии чиновников. Никто не мог завести типографию или начать продажу книг без дозволения. Типографы должны были клятвенно обещать, что они ничего не будут печатать без разрешения. Кроме книгопродавцев, получивших разрешение, никто не имел права продавать книг, хотя бы это были молитвенники, собрание церковных песен и календари, ни при дверях церкви, ни в других местах. Как строго соблюдались сейчас перечисленные определения, видно из следующего примера: в 1526 г. книгопродавец Франц Биркманн в Антверпене за продажу шестого тома Златоуста в переводе Эколампадия был заключен маркграфом в тюрьму. В том же законодательстве
 

21
находим определения и еще другого рода: в 1546 и 1550 гг. изданы были специальные списки книг, допущенных к употреблению в школах. В этом списке находим следующее: «Диалектика» и «Риторика» Меланхтона запрещены, так как в них встречаются сомнительные примеры; «Грамматика» Меланхтона позволена, но с замечанием, что лучше было бы не упоминать, что написал ее Меланхтон, дабы наименованием автора не побудить учеников прочитать и другие сочинения того же автора; также запрещены были указатели, составленные Эколампадием, к творениям Иеронима; последний труд позволено употреблять лишь под условием, что имя составителя будет изглажено в книге. В том же законодательстве Карла V встречаем, наконец, и вот какого рода определения: религиозные собрания (не богослужебные) были запрещены под угрозой строжайших наказаний; мирянам запрещено было диспутировать относительно книг Св. Писания. Кто будет найден виновным в ереси, а таковым считался и тот, кто владел или читал запрещенную книгу, на первый раз мог спасти себя от тяжких наказаний отречением от заблуждения; но если кто не хотел сделать этого, то мужчин обезглавливали и головы их выставляли на позорном столбе, а женщин заживо зарывали в могилу; если кто раз был уличен в еретичестве и отказался от заблуждения, а потом вторично был находим повинным в ереси, такого заживо сжигали.
 

          Первый каталог книг, приближающийся по своему характеру, объему и распорядку к индексам в собственном смысле, был издан Лувенским теологическим факультетом в 1546 г. Этот каталог был напечатан по повелению императора Карла V. Он заключал в себе перечисление латинских, нидерландских и французских Библий и Новый Заветов; алфавитный список латинских книг, перечисление нидерландских и французских книг. Разумеется. все эти книги были запрещены. В предисловии к каталогу факультет говорил: император поручил ему исследовать все библиотеки и книжные склады и устранить из них книги еретические, приближающиеся к ереси и опасные для неученых; книги, внесенные в каталог, замечает факультет, не только все еретические или подозрительные в отношении к еретичеству, но частью и

22
такого рода, каких в это опасное время «лучше не читать» и не давать в руки простому народу и молодым людям. После замечаний относительно запрещения Библии далее говорится: некоторые придут к мысли, что факультет мог бы внести в этот каталог больше книг, но, с одной стороны, некоторые из них действительно не попали на глаза факультету, а с другой стороны — с некоторыми книгами приходится примириться, чтобы через слишком большую осторожность не принести больше вреда, чем пользы. В заключение каталога факультет замечает: эти книги указаны императору в качестве таких, которые заслуживают того, чтобы они были запрещены от него, и он действительно запретил их для своих подданных.
 

         Обращает на себя внимание также деятельность Кёльнских соборов 1549 и 1550 гг., направленная к запрещению различных книг. На Кёльнском соборе 1549 г., принимая во внимание то, что «простые и неученые священники, которые не умеют отличать чистое от нечистого и которые покупают книги о религиозных предметах, какие случится», определено: всем верующим, в особенности проповедникам, под угрозой анафемы, остерегаться книг, вышедших из мастерской Лютера, Буцера, Кальвина, Эколампадия, Бюллингера, Меланхтона, но также и некоторых церковно-исторических сочинений. Тот же собор определил: в школах не должны быть употребляемы никакие соблазнительные, подозрительные и неправославные книги, вообще никакой автор, если он не одобрен от decanus artium ближайшего католического университета, или от ученого прелата или иного мужа, назначенного для этой цели по воле епископа. Под угрозой анафемы запрещается употребление таких книг, которые, по-видимому, написаны для того, чтобы привести юношей к заблуждениям, а именно некоторые учебники грамматики, диалектики и риторики, в которых примеры заимствуются из области извращенных догматов еретиков, дабы ничего не подозревающее юношество вместе с наукой не впитало учение еретиков и сектантов. Кёльнский собор 1550 г. занимается, между прочим, вопросом о книгах позволенных и не позволенных в школах; здесь между книгами, полезными для школы, не поименованы поэтические

23

труды Теренция, а указаны труды Пруденция, Ювенкуса, Баптиста Мантуана. Кстати упомянем: вот какой план преподавания латинских авторов был выработан несколько позднее для школ Баварии: вместо Вергилия приказано было читать какого-то Иеронима Виду (Vida), Баптиста Мантуана, вместо Горация — Пруденция, Фламиния, Иоанна Педионея, вместо Овидия — какого-то Амвросия Новидия; вместо писем Цицерона и Плиния рекомендовалось читать письма Иеронима. В вышеупомянутом же школьном плане, который утвержден Кёльнским собором, встречается такое требование: в праздничные дни должны быть изъясняемы Евангелия и Послания «лишь в грамматическом отношении», в праздничные и воскресные дни позволено петь лишь «чистые» гимны, т. е. исключительно латинские.
 

        В Испании особенно деятельную роль в преследовании книг играла инквизиция. От нее дошло до нас множество предписаний относительно книжного дела, явившихся в XVI в. Испанские инквизиторы имели право осматривать все библиотеки и еретические книги истреблять. Они уполномочены были подвергать отлучению тех, кто противится мерам святого учреждения, тех, кто имеет в своих библиотеках запрещенные книги, читает их или не доносит на лиц, позволяющих себе это. В 1549 г. сами инквизиторы были лишены права давать кому-либо позволение иметь и читать запрещенные книги; даже консультанты инквизиции не должны были читать запрещенные книги, не исключая и таких. какие находились у них на руках по причине их должности консультантов инквизиции (но спрашивается: как же можно было после этого определить, вредна ли книга и насколько?). Испанский генерал-инквизитор Фернандо Вальдес (Valdes) опубликовал в Испании индекс, в основу которого был положен Лувенский индекс.
 

         Очень интересные сведения собраны Рейшем для характеристики положения книжного дела во Франции. Распоряжения относительно этого дела обыкновенно издавались королем или парламентами, особенно парижским. В 1525-1555 гг. являются очень деятельными в данном отношении несколько инквизиторов, в качестве инициаторов по части запрещения книг, но это были

24

не церковные сановники, а двое парламентских советников и двое докторов теологии. Они-то и побудили войти в их план архиепископа Парижского и других епископов. Запрещения определенных книг публиковались Парижским парламентом, по настоянию епископов или инквизиторов. Выдающуюся роль в данном случае играла Сорбонна. В 1521 г. король Франц I, по настоянию Парижского университета, приказал, чтобы никакие новые латинские и французские книги, касающиеся религии и Св. Писания, не были печатаемы, прежде чем они будут исследованы теологическим факультетом или его депутатами. В 1523 г. Парижский парламент определил: все сочинения Лютера, под опасением изгнания и конфискации имущества, в ближайшую пятницу должны быть добровольно выданы и сожжены на площади перед храмом Парижской Богоматери; кто учение Лютера защищает или держит его книги, тот, как человек, подозреваемый в ереси, должен быть представлен епископу; это определение следовало возвестить при трубном звуке на улицах Парижа, Лиона и других городов, а также там, где это будет найдено нужным. Тем же распоряжением парламента потребовано в Париже, чтобы по улицам ходили глашатаи, объявлявшие, что все в течении восьми дней обязаны добровольно выдать сочинения Меланхтона, под угрозой штрафа в 100 марок серебра и других наказаний; книги Меланхтона должно было представить Парижскому архиепископу, который имел их исследовать при содействии теологического факультета. Само собой понятно, что сочинения Меланхтона были найдены вредными и достойными сожжения. В 1542 г. тот же парламент определил: все приходящие в Париж тюки с книгами вскрывать в присутствии четырех присяжных книгопродавцев, книги исследовать ректору университета с назначенными для сей цели докторами и затем список дозволенных книг вручать королевскому прокурору. В феврале 1543 г. парламент, по настоянию инквизитора и на основании мнения Сорбонны, приказал довольно большое число книг, между ними труды Меланхтона, женевскую Библию и одно сочинение Кальвина — эти-то книги и были главным
 

25
мотивом к нижеследующему, — «сжечь на площади Парижской Богоматери под звуки большого колокола, а пепел рассеять, ко вразумлению народа и ко умножению христианской и католической веры». В 1551 г. парламент опубликовал несколько общих определений относительно книжного дела, между которыми обращают на себя внимание следующие: книги, напечатанные в Женеве и других местах, явно отпавших от веры, не должны быть ввозимы во Францию; книги, которые Сорбонна внесла или имеет внести в свои каталоги, не должен никто печатать, продавать и иметь, эти книги должны быть выданы владельцами в течение месяца; только те лица могут удерживать их, которые по каноническим определениям имеют право отвергать их. Книги, касающиеся Св. Писания и христианской религии, появившиеся в течение последних сорока лет, не должны быть снова печатаемы и пускаемы в продажу, если они наперед не одобрены депутатами теологического факультета. Книги умершего автора, касающиеся Св. Писания, не должны быть в продаже, если они не рассмотрены депутатами факультета. Книжные тюки, пришедшие из-за границы, должны быть вскрываемы в присутствии двух депутатов теологического факультета или в тех местах, где таковых нет, в присутствии двух чиновников.
 

      Особенно деятельную роль, как мы сказали выше, играла в рассматриваемом отношении Сорбонна. В 1542 г. Сорбонна выхлопотала себе у парламента право составлять список книг, которые она находит полезным запретить. Сорбонна действительно составила такого рода каталоги, которые королевскими эдиктами были обнародованы в 1547 и 1551 гг. в качестве обязательных. В каком строгом направлении действовала Сорбонна, видно из следующих фактов. Сорбонна при тогдашних обстоятельствах нашла опасным издавать переводы Библии и отдельных библейских книг: уже появившиеся переводы она находила лучше стеснить, чем терпеть. Сообразно настояниям Сорбонны, парламент определил: все должны выдать имеющиеся у них — Псалмы, Евангелия, Послания Павла и другие книги Ветхого и Нового Заветов во французском переводе, а также «французскую книгу, содержащую празд-

26
ничные и воскресные Евангелия, Послания, читаемые в течение года, с присоединением некоторых молитв»; сроком для выдачи книг назначено 8 дней. Эти книги нельзя было снова печатать и продавать под опасением конфискации имущества и изгнания. В 1537 г. в Париже появилась книжка «Cymbalum mundi», автором которой было лицо, приближенное к королеве Наваррской. Книга заключала в себе осмеяние язычества; но некоторые поняли ее в смысле осмеяния некоторых сторон христианства. Этьенн Паскье говорил о ней: «Это лукианизм, который заслуживает того, чтобы он был брошен в огонь вместе с автором, если он жив». Предложено было выразить свое мнение о книге и Сорбонне. Эта последняя произнесла такое суждение: «Хотя книга не заключает определенных заблуждений относительно веры, однако, как опасная, она должна быть запрещена». Строгости относительно книг из Парижа распространились и в провинции. Тулузский инквизитор Видаль-де-Беканис, под влиянием Сорбоннских индексов, издал свое распоряжение относительно книг, опубликованное в 1549 г. Распоряжение требует, чтобы всякий доносил на тех, кто является подозреваемым в ереси, а также на тех, кто в течение последних трех лет имел, печатал, покупал, продавал, переплетал, позволял печатать или переплетать запрещенные книги.
 

        Со стороны пап строгости относительно чтения запрещенных книг увеличиваются особенно с 1550 г. Вот что говорится в булле Юлия III, появившейся в апреле 1550 г. «Некоторым позволено иметь и читать еретические и подозрительные книги с целью опровержения заключающихся в них заблуждений. Но так как вместо ожидаемой отсюда пользы появились худые последствия, то мы берем назад всякое позволение, кому-либо предоставленное, читать и иметь лютеранские и другие еретические и подозрительные книги, было ли это позволение дано нашими предшественниками, или нами, или легатами апостольского престола, также легатами de latere, или кем-либо другим; все лишены права читать и иметь вышеуказанные книги, все какого бы кто состояния или ранга ни был, хотя бы это был епископ или архиепископ или иной высший церковный сановник»;

27

исключение было сделано лишь для инквизиторов и комиссаров инквизиции во время отправления ими своих должностей. Поэтому, заключает булла, «все кто владеет запрещенными книгами, хотя бы то было с особенного дозволения апостольского престола, должны в течение 60-и дней представить книги инквизиции». Подобные же буллы или бревэ были издаваемы многими последующими папами — Павлом IV, Пием IV, Павлом V и т. д. Конечно, временами папы ввиду тех или других потребностей давали некоторым лицам право читать запрещенные книги, но это было сопряжено с большими затруднениями. Очень характерно в том же отношении бревэ Юлия III от 4 июня 1551 г., с которым папа обратился к кардиналам, назначавшимся быть председателями на знаменитом Тридентском соборе. Здесь говорилось: «Так как важнейшая задача собора состоит в том, чтобы мнения, изречения и писания еретиков устранить, разобрать, опровергнуть и побороть, то мы для того чтобы собор мог легче достигнуть этой цели, в силу апостольской власти, для настоящего времени даем вам полномочие дозволить тем прелатам, докторам теологии и канонического права, каким вы хотите, в продолжение течения собора и на время участия в нем — иметь у себя и читать с вышеуказанной целью книги лютеран и других еретиков, а также и другие запрещенные книги. Сверх того мы позволяем вам (кардиналам, председателям собора) и другим вышепоименованным лицам иметь сношения, обращаться и разговаривать со всеми протестантами, также с явными еретиками, которые придут на собор, позволяем, устраняя опасность подпасть церковным запрещениям». Легаты папы Пия IV через особое бревэ от 25 марта 1561 г. получили подобное же полномочие. Формуляр, по которому легаты получили позволение читать запрещенные книги, читается так: «Отличная слава твоей добродетели, нравственность, религиозность, равно как и твоя теологическая ученость расположили нас... Так как наш Всесвятейший Господь и апостольский престол всех тех, кто читают в книгах лживые и извращенные мнения лютеран, объявляет подлежащими анафеме и другим известным наказаниям, а ты сочинения и дьявольские воззрения названных еретиков хочешь с помощью

28
Св. Духа разоблачать и в католическом направлении опровергать, чего без чтения вышеуказанных мнений сделать невозможно, и чтобы не подпасть анафеме ты смиренно просишь нас дать тебе позволение читать вышеназванные запрещенные книги, то мы в надежде, что чтение тобой лютеранских книг доставит через тебя христианской религии немалую пользу, хотим в силу нашей апостольской власти даровать тебе позволение читать мнения, находящиеся в сочинении названных еретиков, объявляя при этом, что ты за таковое дело не будешь подлежать анафеме и другим наказаниям». В силу воззрения папской курии, высказанного в приведенных буллах, чтение еретических книг, под угрозой отлучения, было воспрещено без папского дозволения не только для самих ученых теологов, но и для самых высоких сановников Церкви, епископов и кардиналов. Кардиналы инквизиции имели право читать запрещенные книги, но только на то время, когда они состояли в этой должности. Что же касается других епископов и кардиналов, то они не могли этого делать без специального уполномочия — или от самого папы, или инквизиции, или от индекс-инквизиции, или других властей, во всех последних случаях не без соизволения папы. Епископы лицам, принадлежащим к их диоцезам,.могли сообщать это право тогда и постольку, когда и поскольку они имели специальное на то уполномочие опять-таки от папы. Епископы, по определению Климента VIII, могли давать разрешение благонадежным лицам читать только книги не безусловно запрещенные, а с оговоркой, «пока они не будут исправлены», да и в этом случае епископы давали разрешение лишь на три года. Что запрещение книг имело свою силу и по отношению к кардиналам, об этом свидетельствует факт, что во время суда инквизиции относительно кардинала Моронэ один обвинительный пункт гласил следующее: он владел книгами еретиков, читал их и другим давал читать. Моронэ отвечал на это: на основании данного ему позволения он занимался еретическими книгами для того, чтобы опровергать их; позднее-де он отослал их ученому Сирлето для папской библиотеки; он-де удержал у себя лишь запрещенную Библию Себастьяна Мюнстера, а впрочем, может быть, по недосмотру, оправдывался обвиняемый, в доме остались и еще какие-нибудь книги того же рода.

29
         Как выше мы видели, кардиналы инквизиции имели право читать запрещенные книги, пока находились в этой должности, тем не менее папа Пий IV, в 1564 г., как он выражается, «во устранение всякого сомнения и соблазна», объявлял тем же лицам, что они могут читать все запрещенные книги, не исключая таких, какие написаны против нас (пап). Кардиналы инквизиции давали позволение читать запрещенные книги также своим чиновникам, своим консультантам и провинциальным инквизиторам. Папа Пий IV буллой в 1564 г. уполномочил кардиналов инквизиции давать позволение и посторонним лицам читать запрещенные книги на всю жизнь или на определенное время, но не иначе как с разрешения так называемого полного собрания или заседания инквизиции. На основании этого полномочия четыре кардинала инквизиции в 1567 г., в силу «единогласного решения» позволили ученому кардиналу Вильгельму Сирлето «во уважении его ревности к католической вере иметь, читать и если он захочет — опровергать, все книги, помещенные в индексе, также книги ересиархов, а равно все безбожные и суеверные книги», но под условием, что он будет держать их скрытно и будет избегать всякого соблазна для других. Со времен Сикста V такое общее дозволение стало правом лишь таких собраний инквизиции, на которых председательствовал сам папа, и притом если добивавшиеся такого дозволения были не итальянцы. Обычным же правилом стало, что инквизиция давала ограничительное право читать запрещенные книги; Давалось позволение читать определенные книги, и притом желавший читать должен был представить доказательства, что он занят опровержением еретиков. Интереснейший пример позволения читать все книги, но данного собранием инквизиции под председательством папы, указывает документ, относящийся к ноябрю 1602 г. и касающийся обратившегося в католичество Юста Кальвина или, как он назывался по обращению, Юста Барония. Здесь говорится, что доказательство Барония

30
добыть себе разрешение читать запрещенные книги с целью опровержения их было обсуждаемо в заседании, на котором председательствовал сам Климент VIII. На этом заседании определено: дать Баронию позволение в течение пяти лет читать и иметь все запрещенные книги, но с условием, что он будет держать их скрытно и избегать соблазна и опасности для других. Список с этого определения и самый каталог книг, какие хочет иметь и читать Юст, он должен был сообщить местному епископу. По истечении же пятилетия, а равно в случае смерти Барония, следовало книги у него отобрать, чтобы они не могли попасть в другие руки, и сжечь их. Позднее секретарь индекс-конгрегации мог давать разрешение читать запрещенные книги (за некоторыми исключениями), но только не больше как на три года, а по прошествии их еще один раз на три года и притом давать разрешение на основании свидетельства епископа, генерал-викария, орденского генерала или другого заслуживающего уважения лица — о благонадежности просителя. Этот последний должен был мотивировать свою пользу, и притом не общей ссылкой на то, что книги нужны при его занятиях, а указанием на то, что он хочет опровергать книги, или же что он несет такую должность, которая делает для него необходимым знакомство с запрещенными книгами. Чтение же книг по церковной истории или книг, излагающих опасную философию, разрешалось с великой осторожностью, а чтение догматических запрещенных книг дозволялось лишь самым знаменитым богословам и не иначе, как с целью полемики. Папские нунции получали также, вследствие папского бревэ, позволение читать запрещенные книги, но с выразительным ограничением: «В видах опровержения еретиков и под условием, что книги не будут вывозимы из данной провинции». В XVII в. нунции приобрели полномочие дозволять другим читать запрещенные книги, но лишь на пять лет, да еще с условием, чтобы получившие позволение читать запрещенные книги, в случае смертельной опасности, употребили все меры к тому, как бы после их смерти книги не попали в руки посторонних людей.
 

31

         Замечательно условие, на котором давалось иногда позволение читать вышеуказанные книги мирянам: они должны были делать «такое употребление из этого позволения, какое присоветует им их духовник», т. е. они должны были читать только такие книги, какие позволит им этот последний. Генерал ордена иезуитов в продолжение долгого времени имел полномочие давать позволение читать внесенные в индекс книги зависящим от него иезуитам, но позднее при папе Урбане VIII и генерал ордена иезуитов был лишен такого права. Впоследствии он должен был испрашивать позволение читать запрещенные книги даже для себя лично перед инквизицией.
 

        Укажем теперь, как поступали католические князья, если они домогались права читать запрещенные книги или иметь их в своих библиотеках. Когда кардинал Моронэ в 1576 г. был назначен папским легатом в Регенсбург, то герцог Баварский Альбрехт V начал хлопотать перед ним о снисхождении (indult) относительно запрещенных книг. Герцог не имел в виду читать каких-либо ех professo еретических книг о религиозных предметах; он интересовался, кажется, лишь историческими сочинениями и другими книгами в том же роде, относящимися к запрещенным. А главное, такого дозволения иметь запрещенные книги он добивался для своей библиотеки, в которой, без сомнения, находилось много книг, внесенных в индекс; притом же библиотека должна была пополняться разными книгами, а следовательно, и запрещенными. Герцог выставлял на вид, что даже интерес Церкви требует, чтобы в библиотеке хранились такие книги, в сочинении которых раскаялись авторы еще при своей жизни. Моронэ отвечал на такое ходатайство: собственно, было бы гораздо правильнее и целесообразнее, если бы герцог не включал в библиотеку запрещенных книг, а сжигал бы их; за это «все потомки восхвалили бы его». Если обладание такого рода книгами, объяснял легат, не причиняет никакого вреда ему самому (герцогу), то, однако же, оно может быть опасным для его потомков, или для его прислуги, так как присутствие в библиотеке книг Гусса открыло и теперь уже некоторые неблагоприятные последствия. Но если герцог твердо стоит на своем, то он, легат, дает ему позволение держать запрещенные книги в библиотеке, но с тем, чтобы они хранились там в особенном месте и 

32
были недоступны для посетителей библиотеки. При этом легат заметил, что книги богословского содержания лучше бы совсем устранить из библиотеки, позволитель-нее держать книги исторического и тому подобного содержания. Герцог Альбрехт получил позволение в течение всей своей жизни иметь и читать запрещенные книги. Его преемник, Вильгельм V, в 1579 г. также получил подобное разрешение от нунция Нингварды, но, во-первых, герцог должен был хранить их в библиотеке в особенном зале, во-вторых, они должны быть заперты на два ключа, из которых один должен находиться у герцога, а другой у теолога, в-третьих, чтобы книги давались лишь лицам, имеющим разрешение читать запрещенные книги и желающим пользоваться ими для защиты католической веры. Позднее герцог Вильгельм обратился к папе Клименту VIII с письмом, в котором просил его разрешить владеть запрещенными книгами на сейчас приведенных условиях не только ему (Вильгельму) лично, но его наследникам, заявляя, что его «наследники соделают величайший грех, достойный божественного мщения, если они хоть на одну пядь отступят от того пути (в указанном отношении), по которому идет сам Вильгельм и шли его благочестивые предки». Но инквизиция такое «абсолютное и неограниченное позволение» сочла сомнительным и дала испрашиваемое разрешение в феврале 1598 г. только самому герцогу и его наследнику Максимилиану, «во уважение их благочестия и их ревности к католической вере».

           Отметим некоторые характерные факты того же рода в истории Испании. В сочинении Кордоны, епископа Дертозского, о библиотеке в Эскуриале от 1587 г. замечается: нужно было папское разрешение, чтобы испанские короли могли хранить в библиотеке книги, запрещенные папами и инквизиторами, и притом эти книги должно было держать в потаенном месте, куда вход никому не был позволен без специального позволения на то инквизиции. Каково было при таких условиях положение профессоров теологии в католических университетах, об этом красноречивее всяких слов говорит следующий факт.
 

33
Андрей Залль, профессор der controversen (т. е. профессор обличительного богословия) в знаменитой Саламанке, в июне 1652 г. получил позволение читать запрещенные книги лишь на один год, причем на него была наложена обязанность: если он встретит в книгах подозрительные места, не отмеченные в индексе, то он должен известить об этом инквизицию. Когда тот же профессор просил позволение, чтобы ему можно было еще в течение года заниматься запрещенными книгами, то инквизиция выразила ему свое неудовольствие за то, что он не указал ни одного соблазнительного места в прочитанных им книгах. Протестантских сочинений профессор «контроверсов», как он сам говорит, впрочем, совсем не видел в Саламанке.
 

         В 1554 г. испанский генерал-инквизитор, архиепископ Севильский Фернандо Вальдес издал второй индекс. Этот индекс замечателен тем, что он представляет собой первый экспургационный индекс, так как им приказывалось некоторые книги отбирать у владельцев, а потом по исправлении снова возвратить их последним. Дело касалось различных изданий Библии. Вот что говорит Вальдес в своем индексе: «В обращающихся среди публики и напечатанных большей частью с 1528 г. изданиях Библии содержатся очень многие заблуждения. Инквизиция распорядилась было подвергнуть их сожжению. Но так как заблуждения внесены не в самый библейский текст, но содержатся только в суммариях, примечаниях и указателях и так как многие церкви, монастыри, университеты, книгопродавцы и частные лица жалуются на потери, какие им причиняет уничтожение книг, то инквизиция после совещания с членами Саламанкского университета и другими учеными лицами и с разрешения регента принца Филиппа определила изготовить "цензуру", в которой будут указаны ошибки и подозрительные слова, по уничтожении коих Библии и Новый Завет будут снова оставляемы у их собственников. Поэтому определено: кто имеет экземпляры вышеупомянутых изданий, тот в течение 60-и дней по издании этого эдикта обязан представить их местным инквизиторам, или их депутатам, или епископу, или его генерал-викарию. Эти последние

34
сообразно "цензуре" уничтожают соблазнительные места и суммарии, т. е. они так зачеркивают, что нельзя более читать их. Что известная книга подверглась экспургации, об этом следует составлять акт у нотариуса в присутствии свидетелей. В начале и в конце такой книги должна быть именная подпись инквизитора и его комиссара, епископа или генерал-викария, и обозначена дата, когда последовала экспургация (причем пошлины за это никакой не брать). Также, конфискованные экземпляры должны подвергнуться экспургации и возвращены владельцам. По истечении 60-и дней дело экспургации объявляется законченным. Эта экспургация имеет место в отношении к книгам, уже находящимся в настоящее время в Испании; ввоз же других экземпляров тех же книг воспрещен. Кто по истечении указанного срока осмелится иметь экземпляры, не подвергнувшиеся экспургации, те навлекают на себя excommunicatio major latae sententiae и с ними будет поступлено как с людьми, подозреваемыми в ереси; экземпляры у виновного будут конфискованы, с него будет взят штраф в 30 дукатов, из коих 10 пойдет в пользу доносчика, 10 в пользу судьи и 10 в кассу инквизиции. Тому же взысканию будут подвергнуты книгопродавцы, которые будут ввозить из-за границы книги, подлежащие экспургации. Декрет должен быть опубликован инквизиторами везде. Они угрожают надлежащими наказаниями и тем, кто не доносит на владельцев Библий, не подвергнувшихся экспургации». — Впоследствии такой же экспургации и приблизительно на таких же условиях стали подвергать и другие книги, кроме изданий Библии. Замечательны мысли и суждения знаменитых католических ученых тех времен относительно экспургации книг. В предисловии к Антверпенскому экспургационному индексу Ариан Монтан говорит: должно признать, что многие авторы подвергнутых экспургации книг, которые уже умерли и в другом мире лучше узнали истину, если бы они воскресли из мертвых, были бы очень благодарны цензорам; те же писатели, которые еще живы, могут выражать радость, что их сочинения, по устранении соблазнительного, стали общепринятыми, и некоторые из них в письмах высказались именно в этом смысле. Извест-
 

35
ный католический ученый Гретцер старается устранить те возражения, какие делались по поводу экспургации книг. Возражатели спрашивали: «Что сказали бы умершие авторы о произведенных изменениях в их сочинениях, если бы они снова воскресли?» Гретцер отвечает: «Если бы они пришли из рая или чистилища, то они были бы очень благодарны; если бы они пришли из ада, то они высказались бы подобно блудному сыну; а если бы они отнеслись к делу не так, то их столько же нужно слушать, сколько мы слушаем возражателей». Возражатели говорили еще: «Покупатели вводятся в обман, приобретая подвергнутые экспургации книги». Гретцер: «Они должны быть рады, что вместо худых получают хорошие товары». Возражатели: «Церковь не имеет власти над чужими книгами». Гретцер: «Однако же, она тысячи пережгла их. И на это, и на другое она имеет власть в предписании: "паси овцы моя"» и т. д.
 

          В Медиоланском и Венецианском индексах, изданных в 1554 г. некоторые черты также заслуживают упоминания. Здесь говорится: «Кто еретические и запрещенные книги, именно помеченные в индексе, имеет и в течение месяца отдает, тот освобождается от всяких прещений и наказаний; по истечении этого срока никому это не простится, а с ним будет поступлено по силе законов. Имена доносчиков будут храниться в тайне, и они будут получать треть штрафных денег. Кто знает еретика и человека, подозреваемого в ереси в Медиолане и Медиоланском диоцезе, тот должен донести на него в течение 30 дней, а кто этого не сделает, тот подвергается отлучению и штрафу в 50 золотых скуди. Это же наказание ожидает тех, кто оказывает содействие лютеранам и другим еретикам. Лютеранин или другой еретик, по своему побуждению приходящий и приносящий покаяние и добровольно доносящий на совиновных, может рассчитывать, что имя его будет сохранено в тайне и что он получит одну четвертую штрафных денег. Этот эдикт должен быть прибит на трех церквах в Милане и на главных церквах в других городах». — В одном из этих индексов в число запрещенных авторов внесены следующие лица: Адам Ризер — арифметик, Генрих Фогтерр — живописец, не знавший латинского языка, Иоанн Саккс — писавший немецкие вирши, Матфей Грейтер — музыкант, Иаков Даксер, несколько недель сидевший в тюрьме в качестве лютеранина, а потом выпущенный отсюда, ничего не писавший, и т. д.
 

36

             Первый по повелению папы обнародованный индекс, первый индекс в собственном смысле, появился в 1559 г. Виновником его был Павел IV. Во главе индекса Павла находится декрет инквизиции (которая, собственно, и изготовила индекс); этот индекс должен был быть прибит к дверям церкви Петра в Риме, дворца инквизиции и in acie campi florae. Он гласил: «Всем верующим христианам, какого бы они звания и состояния ни были и где бы ни обитали, мы повелеваем, под угрозой подозрения в ереси, лишения всех достоинств, должностей и бенефиций, какими они обладают, и под угрозой всегдашней неправоспособности приобретать эти и другие должности и бенефиции (кстати заметить, что в одном индексе герцогства Луккского прибавлено, что такая угроза простирается на детей и внуков. — А. Л.), а также под угрозой вечного позора и иных наказаний: чтобы впредь никто не осмеливался писать, издавать, печатать или позволять печатание, продавать или под каким-нибудь предлогом явно или тайно давать, принимать, или как-либо сберегать или допускать сбережение — хоть какой-либо одной из книг или сочинений, которые помечены в этом индексе священного суда (Heil. Officium), или какие-либо другие сочинения, о которых известно, что они составлены еретиком или запятнаны каким-либо лжеучением. Кто не послушается этого приглашения или какие-либо книги и сочинения, кои он имеет и кои относятся к запрещенным, не представит» кому следует, тому угрожалось отлучением и т. д. Рассматриваемый индекс запрещенных авторов и таких же книг изложен в алфавитном порядке и разделен на три класса: к первому отнесены такие авторы, все сочинения которых запрещены; ко второму — такие, у которых лишь некоторые сочинения запрещены; к третьему классу отнесены анонимные сочинения, содержащие вредные лжеучения. Относительно писателей первого класса в индексе помечено: запрещены все их книги, переводы, комментарии, истории письма, диалоги, апологии, — какие теперь ими сочинены ли в будущем они напишут, хотя бы о вере и религии в их произведениях совсем не было речи.
 

37

          В индексе папы Павла IV между прочими запрещены: все Библии т. е. издания Нового Завета, на народном языке — немецком, французском, итальянском, английском, фландрском и т. д.; их не должно печатать, читать и иметь без письменного разрешения римской инквизиции. В этом индексе к запрещенным сочинениям отнесены труды таких авторов, которые ничего или почти ничего не писали по богословским вопросам: труды филолога Иоахима Камерария, юристов Иеронима Шурффа, Мельхиора Клинга и т. д. Некто Гаспар Гельделин внесен в этот индекс за то, что он перевел сочинения Плутарха и Лукиана. В индексе очутился Конрад Дасиподий, изобретатель часов, писавший лишь математичес-кие сочинения. К первому классу запрещенных авторов, т. е. к числу самых опасных, наравне с Лютером, в рассматриваемом индексе отнесены три греческих богослова Средних веков, которые давно умерли: Марк Эфесский, Николай Кавасила и Нил Кавасила. В индексе оказались запрещенными некоторые весьма важные и весьма древние апокрифы, имеющие по преимуществу научное значение: так называемые «Климентины» и «Евангелие Никодима». Индекс не оставил без должного внимания и типографов, в заведениях которых «напечатаны были различные еретические книги»; таких типографов индекс насчитывает 61. Перечислив их, индекс в заключение замечает: «Все книги, трактаты и труды какого бы то ни было автора, какого бы то ни было содержания и на каком бы то ни было языке, если они будут напечатаны у вышеуказанных типографов, позволивших себе прежде печатать еретические сочинения, — все эти книги и трактаты должно считать запрещенными». Все эти книги и трактаты, замечает еще индекс, Должны считаться подозрительными, их не следует ни продавать, ни покупать, ни читать, так как они напечатаны у типографов, занимавшихся доныне печатанием еретических книг.
 

38

       Какое впечатление произвел индекс Павла на римско-католических ученых, об этом свидетельствует письмо, которое некто Латинус Латиниус в 1559 г., вскоре после публикации индекса, писал Андрею Мазию: «Что тебе пришло в голову приготовлять к печати новые сочинения в такое время, как наше, когда все доныне явившиеся в свет книги изъяты из употребления? Я думаю, что из нас многие годы никто ничего не будет писать, кроме писем. Только что появился индекс книг, которых мы под угрозой отлучения обязываемся не иметь. Запрещено так много книг, что нам оставлены лишь немногие, в особенности из тех, которые напечатаны в Германии. Почему я советую тебе бросить перевод Демосфена и варианты Библии. Ферн уже несколько дней занят очисткой своей библиотеки, а я займусь этим завтра, чтобы у меня не нашлось ничего такого, что иметь не позволено. Как назвать это, кораблекрушением книги или книжным пожаром?» Инквизиция после издания папского индекса, насколько могли достигать ее руки, отобрала, конфисковала или пережгла, без сомнения, множество книг. Но все-таки Рейш считает риторическим преувеличением, если Наталис Комес рассказывает: «Везде сожжена такая масса книг, что если бы они были сожжены в одном месте, то вышел бы почти пожар Трои. Нет ни одной частной и общественной библиотеки, которая была бы пощажена и которая бы почти совсем не запустела. Во многих городах Италии были сожжены книги не без многочисленных жалоб народа относительно потери». По мнению Рейша, папский декрет не был нигде приведен в исполнение во всей строгости, не исключая Рима. Avviso di Roma от 14 января 1559 г. извещает: одно духовное лицо, принадлежащее к духовному ордену, обратило внимание председателя инквизиции на то, что в Испании не очень строго относятся к книгам, и рекомендовало смягчить строгости и в Риме, ввиду того, чтобы не причинить слишком больших убытков книгопродавцам и ученым через истребление книг. Председатель, однако же, отвечал: Рим дает законы Испании и всему миру, а не Испания римлянам; но другие члены инквизиции находили целесообразным предложение патера и выражали надежду, что на практике декрет будет смягчен и не все запрещенные книги будут преданы огню. Относительно Болоньи  Avviso от 11 февраля 1559 г. извещает: индекс здесь приведен в исполнение. Ничего другого не позволено, кроме thesaurus linguae latine и комментариев Долета; из сочинений Эразма ничего не позволено удержать, кроме некоторых переводов св. отцев, да и то имя переводчика изглажено из книг.
 

39

       Павел IV в том же 1559 г. умер, и после этого о строгом исполнении декрета не могло быть и речи. За пределами папской области декрет исполнялся кое-как. В Венеции и Генуе, по настоянию инквизиции, индекс был напечатан и обнародован, но, по крайней мере в Венеции, он не был приведен в исполнение. Вице-король Неаполитанский и правитель Милана не допустили публикование индекса. Герцог Тосканский Казимо долго противился приведению в действие индекса и только вследствие неотступных требований кардинала дозволил сжечь книги, направлявшиеся против религии и трактующие о магии и астрологии, а прочие были пощажены. Бенине Ариас Монтан говорит: «Индекс всполошил всех ученых, как скоро они узнали о нем. Но во Франции и большей части Италии он не встретил себе послушания, а в Испании так и совсем не позволено было обнародовать его».
 

         Кроме перечисленных и рассмотренных нами индексов, Рейш в своей книге говорит еще о многих других индексах и сообщает о них интересные сведения — об индексах знаменитого Тридентского собора, Бельгийском, Мюнхенском, Лиссабонском, папы Сикста V, испанских генерал-инквизиторов Вальдеса и Квирочи, но говорить о них мы не станем, не желая удлинять нашего реферата. Сделаем лишь замечание в двух-трех словах об индексе Тридентского собора. Этот индекс по существу дела есть пересмотренное издание индекса Павла IV. Важнейшее отличие его от Павлова в том, что здесь при многих сочинениях прибавлена формула «donec corrigatur», чего в индексе Павла почти не встречаем. Индекс Тридентского собора замечателен еще тем, что он многих авторов, внесенных в индекс Павла, вычеркивает, находя, что прежде они внесены были по ошибке, а именно вычеркнуты были, как говорит Тридентский индекс, такие, «которые жили благоестиво, мыслили по-католически», вычеркнуты были также такие книги, «которые полезны для светской науки и вовсе ничего не говорят о религии и вере». Индекс Тридентского собора издан в свет в 1564 г.

40
           Остановимся на несколько минут вниманием на двух сторонах индексов, посмотрим, какие знаменитые католические авторы были внесены в индекс и какие из более замечательных светских писателей попали сюда же. Из видных католических писателей прежде других попал в индекс известный Эразм Роттердамский. В индексе Павла IV Эразм отнесен к первому классу запрещенных авторов, т. е. к самым опасным; при его имени было прибавлено, что запрещены все его комментарии, схолии, диалоги, письма, переводы и книги, «хотя бы в них совсем не было речи о религии». Индекс Сикста V повторил это запрещение, заметив, что отринуты все сочинения Эразма, «какого бы они ни были содержания». В индекс внесены были имена Николая Клеманжиса и Савонаролы. Папа Павел IV, познакомившись с сочинениями последнего, воскликнул: «Да это сам Мартин Лютер, это ядовитейшее лжеучение!» Авторитетный ученый иезуит Беллармин также побывал в индексе. Папе не понравилось его сочинение под заглавием «Контроверсы», в котором говорилось о власти пап в мирских делах, хотя это сочинение было написано в защиту папских интересов. Сикст V запретил его с формулой «donec corrigatur», несмотря на то что инквизиция не желала этого. В Испании внесено в индекс имя Иоанна де-Авиля, которого «обыкновенно называли андалузским апостолом и считали одной из блестящих звезд на церковном горизонте Испании». Дошло дело до того, что внесен был в индекс требник «Ordo baptisandi», потому что в нем нашли такое учение о вере, которое будто бы благоприятствовало лютеранам. Из замечательнейших светских писателей не миновал индекса: Макиавелли. Он доныне у католиков считается писателем, которого нельзя читать без специального разрешения папы. Он назван в одном индексе атеистом, псевдо-политиком и нечестивцем, который только хочет казаться христианином. Боккачио: его «Декамерон» внесен в индекс с формулой «donec corrigatur». Его новеллы также подверглись экспургации и в таком виде
 

41
были изданы. Это издание, по выражению одного писателя, было castratissima. Той же участи были подвергнуты: Ариосто с его «Неистовым Орландом» и Данте с его «Божественной комедией». «Божественная комедия» поставлена в одном индексе вместе с каким-то сочинением «О тайнах женщин», с присоединением к обоим формулы «donec corrigatur». Сочинения знаменитого ученого врача Парацельса тоже не избежали индекса.
 

         В заключение своего сочинения Рейш делает следующие общие выводы: целью индексов было препятствовать распространению еретических и других неугодных католической Церкви сочинений и поставить все книгопечатание под надзор римской курии. Но эта цель и с самого начала мало достигалась: она преследовалась лишь там, где существовала инквизиция. Рейш рассказывает следующий анекдот, свидетельствующий, что сожжение книг даже могло более содействовать их распространению: в Майнце один книгопродавец высказал сожаление перед иезуитом, что наступил застой в книжной торговле, что стало очень мало покупателей книг. Иезуит велел ему все лютеранские книги, какие только у него были на складе, сжечь, но лишь только было узнано об этом, как в несколько дней книгопродавец продал больше книг, чем прежде мог продать во многие недели. Как строго исполнялись католиками предписания индексов — трудно сказать, но зато, несомненно, у иных из них развилась страсть к запрещенному плоду, следуя латинскому изречению: «nitimur in vetitum». Один католический писатель XVI в. говорит о парижских теологах, что многие из них прежде и не слышали о тех книгах, которые признаны запрещенными, а узнали о них из индексов; узнав же, старались добыть их для себя, о чем они раньше и не подумали бы. Протестантские ученые внесение их сочинений в индекс считали своего рода рекомендацией. Вообще Рейш находит, что хотя индекс мог предохранять католиков от чтения книг, признанных вредными, однако эта выгода приобреталась дорогой ценой: 1) чтение Св. Писания было более или менее затруднено; 2) изуение Библии и отцев Церкви через запрещение некоторых изданий сделалось затруднительным для ученых; 3) вообще научные

42
занятия католиков вследствие этого встречали большие препятствия; 4) в странах, где была инквизиция, пользование для ученых иностранной литературой стало невозможным; 5) Паллавачини говорил, что страх перед индексом удерживал писателей от литературного труда, а типографов — от печатания книг. Как много книг ради страха перед индексом остались ненаписанными, а написанные — ненапечатанными! Ведь книга из-за одного выражения могла очутиться в индексе.
 

          Сочинение Рейша отличается многими качествами. Лучшим из них нужно признать беспристрастие. Протестантский автор изображает борьбу католической Церкви с Реформацией, но го-ворит об этом так спокойно, как будто бы дело касалось чего-то совершенно постороннего для автора. Он точно откуда-то сверху смотрит на то, что происходило в здешнем мире. Можно себе представить, как описал бы эпоху протестантства XVI в. католик! Особенную черту беспристрастия автора составляет то, что он оправдывает от нареканий католическую Церковь там, где она заслуживает оправдания, от нареканий, какие раздаются из лагеря именно протестантского. Он задает себе вопрос: требовали ли индексы ради интересов католичества каких-либо изменений и подмен в изданиях древних церковных писателей — и отвечает: упрек в изменении текста отцев Церкви индексам сделан быть не может. Далее: справедливо ли думают протестантские полемисты, что будто католические издатели патриотических сочине-ний позволяли фальсификации, — и отвечает: несправедливо, потому что считающееся фальсификацией есть простое следствие некритичности издателей. При рассмотрении этого последнего вопроса — о достоинстве изданий св. отцев, — он не думает отдавать предпочтение единоверным протестантам, он замечает: «И внутри, и вне стен Илиона одинаково встречаются грехи». Далее: можно ли думать, что издания св. отцев, сделанные по поручению самих пап, в чем-либо и где-либо подделаны — и отвечает: нет и нет. С другой стороны, описав деятельность Римской церкви и католических властей, выразившуюся в различного рода запрещениях книг, автор не скрывает, что в «протестантских странах историк
 

43
находит много аналогичного с римской инквизицией и законодательством, касающимся индекса». Одна партия протестантов запрещала книги другой протестантской партии; лютеранское правительство запрещало печатание и распространение папистических сочинений. Даже однажды у лютеранских властей шла речь об индексе, замечает Рейш. И сожжение книг также имело место в протестантских странах, и притом сожжение под звуки труб, и рукой палача и пр. Итак, сочинение Рейша нужно признать вполне беспристрастным. Что касается интереса книги и учености ее автора, то о первом, кажется, можно составить понятие по тем выдержкам, какие мы представили выше, а глубокая ученость автора явится несомненным фактом для всякого, кто развернет книгу и прочтет хоть несколько страниц из нее. Сколько таких полезных и умных исторических книг, как книга Рейша, появляется ежегодно в протестантской Германии — мы не знаем. Но если таких книг выпускается в свет хоть десяток каждый год, то наука, плодящая подобного рода книги, заслуживает полного уважения со стороны всякого просвещенного человека.