На
следующей странице:
A.Д. Синявский.
Сказочный вор
О.И. Тогоева
"Ремесло воровства"
(несколько штрихов
к портрету средневекового преступника)
Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 2.
Жизнь города и
деятельность горожан. - М.: Наука, 1999, с. 319-324.
В последние годы, в связи с особым вниманием к социальной истории, к историко-антропологическому анализу, обострился интерес к
феномену средневековой преступности как одному из существенных
компонентов жизни общества. Ниже речь пойдет о специфических
представителях преступного мира средневековой Франции и Бургундии
- о ворах-профессионалах. Особенности их жизненной позиции будут
рассмотрены на примере нескольких банд, действовавших в Париже и
Дижоне в конце XIV - первой половине XV века, о чем свидетельствуют материалы судебной практики: регистры парижского Парламента и
тюрьмы Шатле и архив прокурора Дижона.
Первый вопрос, который здесь возникает: можно ли в действительности назвать воровство "городским" преступлением? Вопрос этот
отнюдь не праздный. На фоне прочих уголовных преступлений, происходивших в средневековом городе, воровство занимало вовсе не лидирующее положение. Его охотно прощали, а если и наказывали, то весьма умеренно. Причину такого снисходительного отношения современные исследователи видят в учете судьями бедного и даже бедственного
положения многих горожан в конце XIV - начале XV века, в следовании Грациану (1140), который разрешал прощать воровство, совершенное в случае "крайней необходимости". По сравнению с воровством
"городским" преступлением следовало, скорее, назвать убийство. Если
довериться статистике, то в Париже конца XIV века на долю убийства
приходился 51% всех прощенных преступлений (тогда как на долю воровства - всего 23%). В основе убийства чаще всего лежали оскорбление, ненависть, месть - чувства, которым тесное городское существование придавало в средние века особую значимость и силу. Не менее
"городскими" можно считать и преступления, совершаемые на сексуальной почве, чему весьма способствовала большая концентрация женского населения: молоденьких служанок, незамужних женщин и вдов.
Что же касается воровства, то наряду с теми, кто нарушал закон случайно или по нужде, существовали профессиональные преступники -
целые банды воров, избиравшие местом действия именно город.
Проблемы городской преступности постоянно занимали умы чиновников, ответственных за сохранение мира и порядка в обществе. Решению этого вопроса был посвящен, в частности, ряд ордонансов конца XIV века во Франции. Оставляя в стороне экономические причины
их появления (связанные с проблемой занятости населения), рассмотрим более
пристально,
319
кем же, в представлении чиновников, были люди, чье пребывание в городе (в Париже) являлось нежелательным. Во-первых, потенциальными преступниками считались те, кто отказывался работать и вел разгульный образ жизни, посещая кабаки и публичные дома. Эти лентяи подавали "дурной пример" окружающим, проводя все свое время за азартными играми и выпивкой под предлогом того, что заработная плата недостаточно высока. Во-вторых, большая
часть этих людей, по мнению авторов ордонансов, вообще не имела никакой достойной профессии (metier) и могла с полным основанием
быть выслана из города на сельскохозяйственные работы. Тем более,
что беспорядочный образ жизни, который они вели, бродяжничество
повышало возможность совершения преступления.
Важно отметить то обстоятельство, что во всех ордонансах особый
упор делается на городском образе жизни этих "преступников". Как
отмечал Конрад Лоренц, "скученность множества индивидов на малом
пространстве приводит к притуплению всех социальных реакций... Возрастающая готовность к агрессивному поведению является характерным следствием скученности". Экономические причины насильственного изгнания нежелательных элементов из Парижа и других европейских городов, таким образом, сочетались со стремлением чиновников
свести к минимуму деятельность преступного мира внутри городских
стен.
Таково было мнение властей. Гораздо сложнее, но много интереснее, взглянуть на ту же ситуацию глазами самих преступников: попытаться выяснить их отношение к собственной противоправной деятельности, к своему образу жизни, в частности, понять причины их привязанности к городу.
Город представлял собой идеальное место для создания и существования банды. На его улицах можно было встретить кого угодно. Сюда тянулись торговцы и ремесленники, разорившиеся в войну крестьяне и бывшие солдаты (особенно охотно пополнявшие ряды профессиональных преступников). Местом встречи будущих компаньонов обычно становилась таверна, церковь или просто улица; один приводил приятеля, другой - брата, у третьего был знакомый слесарь или ювелир -
и дело постепенно налаживалось. Здесь же, в городе, легче было найти и сбыт для украденного, и затеряться в случае опасности в толпе.
Для того чтобы было проще найти друг друга, члены банды пользовались широчайшей системой опознавательных знаков: метками на одежде и шапках, жестами и, конечно, жаргоном. Так, например, воры из
банды Жана ле Брюна, промышлявшей в Париже в конце XIV века,
при встрече со знакомыми скупщиками краденого должны были особым образом почесать нос, если у них имелся "товар на продажу". А
банда Кокийяров, пойманная в 1454 г. в Дижоне, разработала свой собственный язык ("certain langaige de jargon").
Союз скрепляла совместная трапеза, стакан вина и клятва - действия, имевшие в глазах участников почти магическое значение. Здесь
же впервые звучали слова, в которых проявлялось отношение будущих
компаньонов к воровству - отношение к нему как к самостоятельной и
достойной профессии.
320
Обычно в клятве воровство именовалось "ремеслом", дающим стабильный "заработок". Члены банды ле Брюна, в частности, "обещали
и поклялись друг другу, что всю свою жизнь они не станут заниматься
никаким иным ремеслом (metier), а только заработком (gaigner) везде,
где найдут. И под заработком они понимали и понимают воровство
(embler)...". Один из сообщников прямо объяснял судьям, что «слово
"зарабатывать" значит - воровать». А сам Жан ле Брюн, призванный
дать показания против своих компаньонов, использовал выражение
"ремесло воровства (mestier de larrecin)".
Таким образом, перед нами предстает весьма специфическое отношение к преступлению. Причем, воровство считают не просто профессией - в нем, как и в любом ремесле, наблюдается определенная специализация, известная не только самим ворам, но и судьям.
Мы обладаем весьма скромной (но тем более ценной) информа-цией о наличии профессиональной специализации в средневековом
воровском мире. Уже в XIII веке в Париже существовала банда "грязных Бобуинов" ("li vilains Baubuins"), которые заманивали простофиль в собор Парижской Богоматери и, пока те глазели на скульптуры Пипина и Карла Великого, срезали у них с поясов кошельки. В
банде Жана ле Брюна некоторые специализировались на кражах со
взломом ("cisel"), другие - на открывании замков ("serourges"), третьи
предпочитали скупать краденое. В одном из дел, разобранных в парижском Парламенте в 1408 г., приводится целый список "многочисленных воровских инструментов" для вскрытия "замков, сундуков и
замочных скважин".
Однако наиболее полную информацию о специализации в воровском мире мы можем получить из списка "профессионалов" банды Кокийяров (Сoquillards), который прокурор Жан Рабустель составил со
слов самих обвиняемых. Происхождение и значение слова "соquillard",
к сожалению, не поддается точной дешифровке. Однако известно, что
позднее, в XVI веке, в Германии так назывались нищие, которые выдавали себя за паломников, возвратившихся из дальних странствий. Призывая не доверять этим попрошайкам, автор описания заявлял, что кокийяры - "наполовину собаки, наполовину кошки, наполовину добрые,
наполовину злые, но по большей части - злые".
В окончательном приговоре по делу Кокийяров упомянуто 62 человека, но только в 13 случаях судьи смогли установить прежнюю профессию членов банды, в остальных они ограничились упоминанием
имени. Этот факт вовсе не случаен, он свидетельствует о том, что судьи затруднялись подобрать название тому ремеслу, которым занимались их "подопечные", и что эти последние в действительности были
только ворами, то есть сделали воровство своей единственной профессией. Они сами раскрыли секреты своего мастерства судьям, назвав им
следующие воровские "специальности":
- "взломщик" ("crocheteur") - тот, кто умеет открывать замки;
- "сборщик" ("vendengeur") - тот, кто срезает кошельки;
- "насмешник" ("beffleur") - это вор ("larron"), который заманивает
простофиль ("simples") играть (в азартные игры - О. Т.);
- "отправитель" ("envoyeur") - убийца (с целью грабежа - О. Г.);
321
- "грабитель" ("desrocheur") - тот, кто ничего не оставляет тому,
кого он грабит;
- "кидала" ("planteur") - тот, кто продает поддельные золотые
слитки и цепи и драгоценные камни;
- "мошенник" ("fourbe") - тот, кто продает поддельные золотые
слитки или недоброкачественный товар и выдает себя за помощника
торговца; или тот, кто принимает на хранение вещи, (украденные) другим Кокийяром, который ночевал с торговцем, священником или другим (человеком);
- "совратитель" ("desbochilleur") - тот, кто выигрывает в кости,
карты и другие игры у простофили все, что у него есть, и ничего ему не
оставляет;
- "чистый" ("blanc coulon") - тот, кто ночует с торговцем или другим (человеком) и крадет у него деньги, одежду и все вещи, выкидывает их в окно своему сообщнику ("compaignon"), который там поджидает;
- "гуляка" ("baladeur") - тот, кто заговаривает зубы священнику
или другому (человеку), которому они (Кокийяры - О.Т.) хотят продать поддельный слиток, цепь или драгоценный камень;
- "шулер" ("pipeur") - это игрок в кости и другие игры, в которые
он всегда выигрывает;
- "бретонец" ("breton") - это вор;
- "напарник" ("confermeur de la balade") - тот, кто идет следом за
"гулякой".
В списке Кокийяров присутствует не только информация о специализации воров, но и указания на возможность карьеры, так сказать
профессионального роста. Как и любое иное ремесло, считали члены
банды, воровство является наукой, а потому, естественно, существовали те, кто ею уже достаточно овладел, и те, кому нужно было еще подучиться. На самой вершине иерархической лестницы стоял "мэтр" ("maistre") - тот, кто мог
обмануть богача.
Специализация воров не только придавала профессиональный характер их деятельности. Она создавала внутри преступного мира своеобразный неписаный кодекс поведения, нарушив который, вор автоматически лишался поддержки своих собратьев. "Когда они спорят, каждый предъявляет своему компаньону претензии (reprouche) в том, что он
умеет (de quoy il scet servir) в их науке (en
la science)", - отмечалось в материалах следствия по делу Кокийяров. Помимо знания своего дела, в
жизни настоящего вора-профессионала были важны верность избранному ремеслу и уклонение от других видов преступной деятельности.
Пойманный в 1389 году Жан ле Брюн отмечал в своих показаниях, что
один из его сообщников, некий Раулин дю Прэ, - "человек, имеющий
очень плохую репутацию среди компаньонов, занимающихся ремеслом
воровства", поскольку двое его братьев были казнены в Лаоне за убийства. А свидетель по делу Кокийяров характеризовал их как "работников в сфере воровства и обмана" и "не смел сказать наверное, совершали ли они убийства".
322
Факт свидетельства одного вора против другого вызывает большой интерес, В принципе, такое доказательство вины не считалось в
средневековом суде правомочным: человек, обвиняемый в уголовном
преступлении, не мог выступать свидетелем. Однако судьи поступали
так каждый раз, когда речь заходила об организованной преступности
- например, о банде воров. По всей видимости, они de facto признавали
существование в преступном мире профессиональных групп, замкнутых и организованных до такой степени, что только их члены могли
дать показания против собственных "коллег".
Однако типичное свидетельство против компаньона выглядело
обычно так: "занимается по ночам недозволенными делами в обществе воров и убийц, сам является опасным вором и убийцей, публичным сквернословом, игроком в фальшивые кости... бродягой, который ничем не занимается". Здесь уже нет и намека на "профессионализм", скорее, это весьма общая, стереотипная характеристика некоего человека, нарушившего определенные общепринятые нормы поведения.
Последнее обстоятельство очень важно для понимания средневековой преступности и отношения к ней в обществе. Мир преступников
выступает здесь как слепок с мира обыкновенных людей, не нарушающих закон. Разграничение воровского ремесла на отдельные специализации и его внутренняя структура весьма напоминают профессиональное деление традиционного городского общества, обычного ремесленного цеха. Но к этой социальной иерархии добавляются и морально-нравственные нормы, нарушитель которых всегда считается преступником. Наличие таких норм в самом преступном мире позволяет с достаточной степенью уверенности предположить, что его представители
отнюдь не считали себя "исключенными" из .общества добропорядочных граждан. Напротив, они всячески старались подчеркнуть нормальность своего образа жизни, "ремесленный", а следовательно "городской" характер деятельности. Они считали себя достойными людьми, а
вовсе не маргиналами.
Собственно, ничто и не могло по-настоящему исключить их из
жизни общества. Преступники-профессионалы, как точно отметила
К. Говар, жили в "симбиозе" с городским населением, они могли даже
сотрудничать с властью, особенно со знатью, которой служили в качестве наемников во время войны или в качестве слуг в мирное время.
Так же, как и остальные горожане, они обзаводились домами и семьями, имели многочисленных знакомых, которые чаще всего и не подозревали о преступном характере их занятий. Ярким примером такого
"сосуществования" может служить дело Жака Бино, состоявшего на
службе во дворце французской королевы. В 1406 г. он и его банда обвинялись в краже на сумму в 4 тысячи флоринов, были признаны виновными и понесли наказание. В банду, помимо самого Бино, входили
его жена, некий Гийом ле Льевр, золотых и серебряных дел мастер, и
еще несколько человек, связанных между собой, по их собственным
словам, "узами родства и дружбы". Известность же это дело получило
лишь потому, что кража была совершена в "гардеробе королевы" и
стоимость вещей была слишком высока. Но до этого момента никто,
по всей видимости, и не подозревал об истинных склонностях Жака Бино и его семьи.
323
К сожалению, недостаток информации не позволяет нам продолжить на данном этапе исследование системы жизненных ценностей
средневековых преступников-профессионалов. Однако те немногие
сведения, которые содержатся в судебных документах, отражают весьма любопытное видение мира и своего места в нем. Не говоря уже о
том, что оно полностью противоположно представлениям чиновников,
стоит еще раз подчеркнуть мысль о неразрывном сосуществовании в
восприятии средневековых преступников их мира и мира обычных людей. В мире воров-профессионалов действует совершенно та же система социальных и профессиональных связей: те же нормы поведения в
коллективе, тот же кодекс чести, те же правила "ремесленного" цеха.
Их отношение к самим себе как к добропорядочным гражданам находит и обратный отклик, что особенно заметно на примере дела Жака
Бино. Присутствие в городе профессиональных преступников, в том
числе воров, не вызывало, по всей видимости, страха у прочих горожан.
Это были "свои" люди: знакомые, соседи по дому, прихожане той же
церкви, с ними можно было пропустить стаканчик в ближайшем кабаке
и поболтать о том, о сем. Боялись же горожане "чужих" - тех, кто приходил неизвестно откуда, например, цыган, которых все поголовно считали ворами. Преступник, совершивший злое дело и заслуживающий наказание, по мнению городских жителей, сам горожанином не был, да и
не мог быть. Его представляли как "шпиона", "лесного разбойника",
"грабителя с большой дороги". Он был выходцем из мира, лежащего за
пределами городских стен. Конечно, таинственный и ужасный мир преступников уже начинал вызывать к себе интерес - и не только утилитарный, чисто правовой (об этом, в частности, свидетельствует составление
документов, подобных списку банды Кокийяров). Появлялось недоверие
к нищим и попрошайкам, и ходили слухи о том, что они воруют детей.
Но в целом городское население конца XIV - середины XV в. еще не
осознавало присутствия в своих рядах профессиональных преступных
элементов, которых на самом деле так боялось.
ЛИТЕРАТУРА
Bellamy J. Crime and Public Order in England in thé Later Middie Ages. London;
Toronto, 1973.
Chiffoleau J. Les justices du Pape. Délinquance et criminalité dans la région
d'Avignon au XIVe siècle. P., 1984.
Couvreur G. Les pauvres ont-ils des droits? Recherches sur le vol en cas
d'extrême'
nécessité depuis la Concordia de Gratien (1140) jusqu à Guillaume d'Auxerre (mort
en
1231), Rome; P., 1961.
Gauvard C. Violence citadine et reseaux de solidarité: L'example français aux
XIVe et XVe siècles // Annales E.S.C. 1993. J^o 5. Septembre-octobre.
Geremek Br. Les marginaux parisiens aux XIVe et XVe siècles. P., Wô.'
Confier N. Cris de haine et rites d'unité: La violence dans les villes,
XIIIe-XVIe
siècle. Brepols, 1992.'
Madero M. Manos violentas, palabras vedadas: La injuria en Castilla y Léon (siglos XIII-XV). Madrid, 1992.
|
|