|
Вергилий
На следующей странице:
Т.В.
Цивьян
Вергилианский миф в
Средневековье
Т.В. Цивьян. Язык: тема и вариации.
Избранное. Кн. II. М.: Наука, 2008, с. 63-65.
(За OCR спасибо А.М.)
Особое место творчества Вергилия в
рецепции последующих эпох, формулируемое в последнее время как его «обращенность
в будущее» (М.Л. Гаспаров), — одна из постоянных тем вергилианы. Относительно
меньшее внимание уделяется тому, что Вергилий — вместе со своей поэзией и
независимо от нее — продолжает свое земное существование в средневековье (и
вплоть до XVI в.) как маг, мудрец, vir doctus, едва ли не демиург, изобретатель
чудесных предметов, астроном, алхимик и т.д. (заниженный, шванковый вариант —
«Вергилий в корзине»). Не касаясь здесь параллелей и аналогий с другими
персонажами, превращенными в средневековье в магов, перечислим основной «вергилианский
набор», выбрав из громадной вергилианы как основу книгу Д. Компаретти [Comparetti
1872], полвека спустя дополненную Дж. Спарго [Spargo 1934].
 
Вергилию подчиняются стихии, он чудесным
образом зажигает и гасит огонь, вызывает землетрясение и грозу; Вергилий —
патрон или genius loci Неаполя, который он основал, построив его на трех яйцах
(вариант — построенный на яйце замок. Castello del'uovo); Вергилий пробивает
подземный ход сквозь гору (Позилиппо). Он — непревзойденный мастер,
изготовляющий чудесные предметы (ingeniosissimus rerum artifex), среди которых —
сложная система сигнализации и защиты города с помощью бронзовых статуй Salvatio
Romae (вариант — система, предохраняющая от извержения Везувия) ; бронзовая
муха, изгоняющая из Неаполя мух и таким образом предохраняющая город от заразы;
чудесное зеркало, отражающее все, что происходит в мире; bocca della verità;
вечно горящая лампа; воздушный мост и др. — репертуар, разрабатываемый и
пополняемый в течение четырех веков (первое упоминание о uates Mantuanus как о
чудесном мастере — 1159 г., «Поликратик» Иоанна Сольсберийского I, 4), в основе
остается неизменным.
64
Проблема «средневекового Вергилия» (или
его двойников) имеет по крайней мере два аспекта: 1) если перед нами «типовой
набор средневекового мага», то почему для его воплощения едва ли не по
преимуществу был выбран Вергилий; 2) если же это, так сказать, casus Vergilii,
то чем в творчестве или биографии реального Вергилия он обусловлен, когда
началась и по каким этапам проходила его мифологизация. Между тем объяснения «из
реалий» (пророчество 4-й эклоги, сошествие в подземный мир в 6-й песни Энеиды,
описание магической практики в 8-й эклоге и в 4-й песни Энеиды и др.), при всей
их обоснованности, далеко не исчерпывают вопроса прежде всего потому, что
сюжетно они в весьма малой степени сходятся со средневековыми легендами.
Ощущается необходимость в более общем объяснении, приуроченном, может быть, не
столько к конкретным текстам, сколько к тому мощному мифопоэтическому заряду,
который несет в себе поэзия — а через это и личность — Вергилия и который
овладевает восприятием на уровне почти стихийном и неосознаваемом. В этом
отношении особенно показательны «Георгики». Долгое время исследователи
ограничивались рассмотрением их поэтических достоинств и агрономической
информации, выделяя мифологические дигрессии как вставные эпизоды. Лишь
сравнительно недавно в «Георгиках» стали усматривать цельное описание
мифологического универсума, круговорота природы, представленного как исполнение
таинственного предопределения, или — в современной терминологии —
мифоритуального сценария. «Буколикам» в этом отношении повезло больше — прежде
всего из-за 4-й эклоги. Между тем уже Фульгенций в «De Continenta Vergiliana
«объяснял отказ от включения в свой труд «Буколик» и «Георгик» тем, что они
содержат столь глубокий мистический смысл, что проникнуть в него с помощью одной
только науки невозможно.
Таинственное, мистическое укоренено у
Вергилия в природе, центром которой являются растения: через них происходит
связь божественного, космического уровня с уровнем человека (и животных). Мир
растений в широком смысле, представленный, в частности, садом и садообразными
пейзажами, является у Вергилия самодовлеющим выражением глубинных архетипических
смыслов. В этом плане представляется возможным толковать один из постоянных
мотивов средневековой вергилианы — чудесный сад Вергилия, помещаемый обычно на
горе (Monte Vergine). Собственно, чудесно в нем лишь то, что он не имеет ограды
и окружен воздушной стеной, которую никто не может преодолеть без разрешения
хозяина. В остальном — это
65
сад, в котором круглый год цветут и
плодоносят все растения, какие только есть на земле (см. подробное описание в «Les
faictes merveilleux de Virgile»), или собраны все целебные травы («Otia
imperialia» Гервасия Тильбюрийского, «Cronica di Partenope»). Возможно, перед
нами как бы транспозиция сада корикийского старика из 4-й книги «Георгик» —
фрагмента, в котором формально нет ничего ни мифологического, ни
сверхъестественного и который, казалось бы, должен восприниматься как сельская
идиллия [Цивьян 1983]. Его мифологическая наполненность как бы эксплицируется в
средневековом восприятии, когда почти формульно подчеркивается «чудесность
сада», созданного «чудесным искусством» Вергилия. См. показательный в этом
отношении фрагмент из «An Olde Deceyte of Vergilius», где связь сада с
колдовством Вергилия выражена прямо и без каких бы то ни было объяснений: «This
Vyrgyl did many meruayles With Nicromaci for he made a garden wherein Were al
maner of trees of al fruyte...».
В определенном смысле этот странный
«чудесный сад», решительно отличный от репертуара чудес, приписанных
средневековому Вергилию, может, хотя бы отчасти, стать ключом к пониманию его
рецепции: мистическая слиянность Вергилия с природой могла ощущаться в средние
века настолько живо, что это явилось импульсом для включения Вергилия в особый
мифопоэтический контекст, который на определенном уровне требовал разъяснения и
был эксплицирован отчасти из собственно вергилианского материала, отчасти из
устоявшихся клише. Между тем изначальная включенность Вергилия в мир природы, в
космические процессы ощущалась как постоянный фон, или подтекст: напомним хотя
бы (оставляя в стороне аллегорические толкования) дантовский пейзаж, в котором
впервые появляется Вергилий.
Comparetti D. Virgilio nel Medio
Evo. Livorno, 1872.
Spargo J.W. Virgil the Necromancer.
Studies in Virgilian Legends. Cambridge (Mass.), 1934.
Цивьян T.B. Verg. Georg. IV, 116—
145: к мифологеме сада // Текст: семантика и структура. М., 1983.
1985
|
|
