Бессознательное

 

На этой странице:

Бессознательное. Статья из словаря  Психоаналитические термины и понятия.

В.П. Зинченко, М.К. Мамардашвили. Изучение высших психических

функций и категория бессознательного.

М. Анри. Значение понятия бессознательного для познания человека.

В.В. Иванов. Бессознательное, функциональная асимметрия. Язык и творчество.

В.Н. Цапкин. Семиотический подход к проблеме бессознательного.

 

 

Бессознательное. В качестве прилагательного термин относится к психическому содержанию, недоступному в данный момент осознанию, что можно видеть на примерах ошибочных действий, сновидений, бессвязных мыслей и умозаключений. Психика всегда активна, она выполняет множество функций и во время бодрствования, и во время сна, но лишь незначительная часть психической деятельности в каждый отдельный момент сознательна. Аффективные диспозиции, связанные с инстинктивными влечениями, побуждают желания и мотивы, стремящиеся к сознательному выражению, чему, однако, постоянно противодействуют иные силы, концептуализированные теперь как Я и Сверх-Я. Идея Фрейда о конфликте этих сил обозначила динамический подход к психическим процессам, который во многом опередил психологические воззрения его времени.

  Все, что исключается из области сознания, даже если частично (предсознательное) и может быть пробуждено посредством фокусировки внимания, принадлежит сфере, называемой дескриптивное бессознательное .

      В качестве существительного термин 'бессознательное' означает одну из динамических систем, описанных Фрейдом (1915) в его ранней топографической теории психического аппарата. Фрейд полагал, что определенная часть психического содержания и психической активности, репрезентирующая влечения, никогда не была сознательной. На их пути стоит жесткая цензура, налагаемая предсознательным на систему бессознательного (первичное вытеснение). Остальное содержание достигло сознания, но затем было вытеснено (собственно вытеснение). Вытеснение осуществляется посредством особой энергии — контркатексиса. Концепция распределения и взаимодействия психических энергий составила третий, экономический, подход фрейдовской метапсихологии.
 

  Хотя Фрейд полагал, что некоторые аффективные структуры бессознательного могут становиться сознательными, он считал, что бессознательные аффекты несравнимы с бессознательными идеями. Бессознательные аффекты — это те, которых избегают, поскольку вытеснены идеи, к которым они привязаны. Такие аффекты могут смещаться на другие идеи, имеющие определенное отношение к вытесненным, но в то же время отличающиеся от них, а потому приемлемые для сознания. Некоторые из этих бессознательных дериватов могут достигать сознания в виде замещающих образований или симптомов; другие же возвращаются в бессознательное, наталкиваясь на второй барьер цензуры, расположенный между предсознательным и сознательным.


    В области бессознательного, по словам Фрейда, инстинктивные импульсы могут сосуществовать, не оказывая влияния друг на друга. В этой области нет места сомнению, отрицанию или тому, что называется "степень уверенности". Катексисы подвижны, легко поддаются смещению и сгущению; они соответствуют тому, что Фрейд назвал первичным процессом. Бессознательные процессы подвластны принципу удовольствия, безотносительны к реальности и не имеют времени. В частности, в бессознательном представлены детские желания; они постоянно создают сильную мотивацию поиска удовольствия без учета реальности и логики.


    Содержание бессознательного может быть в целом отождествлено с Оно (в понятиях структурной теории), но некоторые аспекты Я (защитные механизмы, аффекты и др.) и Сверх-Я (моральные стандарты) также носят бессознательный характер. Это открытие привело к тому, что Фрейд разработал вторую топографическую модель, ныне известную как трехкомпонентная модель или структурная теория.

 

Психоаналитические термины и понятия: Словарь/Под ред. Борнесса Э. Мура и Бернарда Д. Фаина. М., 2000. http://yankos.chat.ru/gum.html  ( Янко Слава )
 

 

                                                                                                  В.П. ЗИНЧЕНКО
                                                                                  М.К. МАМАРДАШВИЛИ


ИЗУЧЕНИЕ  ВЫСШИХ  ПСИХИЧЕСКИХ  ФУНКЦИЙ
И  КАТЕГОРИЯ  БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО

 

В книге: Бессознательное. Сборник статей. Т. 1. Новочеркасск, 1994, с. 69-77.


    На ранних этапах исследования высших психических функций, из которых наиболее сложной для анализа является творческое мышление, привлечение категории бессознательного было обязательным условием размышлений о природе творчества. Если исключить категорию бессознательного из рассуждений о творчестве у Ф. Гальтона, А. Пуанкаре, Г. фон Гельмгольца и других, то в них останется очень немногое. Бессознательное онтологизировалось и трактовалось как субъективное пространство ("вестибюль сознания"), в котором происходит сцепление образов, мыслей, подобно тому, как происходит сцепление атомов, движущихся в пространстве. Часто использовался термин "игра": игра образов, мыслей, для осуществления которой создаются наиболее благоприятные условия при измененных состояниях сознания, или когда она осуществляется без произвольного управления и планирования успеха. Бессознательное рассматривалось как источник, средство, даже средоточие озарений, открытий, решений, установок, мотивов и пр. При такой трактовке функций бессознательного происходило обеднение характеристик высших психических функций. Часто они получали бессодержательные характеристики: "инсайт происходит в короткие интервалы времени"; "нужна бессознательная подготовка интуитивных решений"; "интуитивные решения сопровождаются осознанным чувством полной уверенности в правильности результата". Такие характеристики ведут к противоречивым рекомендациям относительно путей активизации творчества: хорошо бы уменьшить внешние помехи (решение может прийти во сне); хорошо
бы организовать подсказку (решение может прийти в самом неожиданном месте, например, перед клеткой с обезьянами или перед горящим камином). Бессознательное бралось вполне натуралистически, искались наиболее благоприятные условия, обеспечивающие созревание и культивирование бессознательного.
69

    Кажущийся успех использования категории бессознательного для описания и интерпретации творческого процесса послужил одним из оснований для дальнейшей генерализации этой категории и использования ее для описания и интерпретации практически всех явлений душевной жизни. Характерно, что несмотря на конструктивный в целом характер концепции 3. Фрейда, он также в значительной степени сохранял натуралистическую трактовку бессознательного. Это служило резонным и чаще всего несознаваемым основанием для ее критики . Более того, Фрейд так же натуралистически трактовал и сознание, например, процессы вытеснения. Суть дела заключается в том, чтобы понять вытеснение не как автоматический процесс (а именно на такое понимание толкал этот термин) а как особую психическую деятельность, пусть даже бессознательную. Ведь вытеснение - это не погружение тяжелых содержаний в некоторый более глубокий слой ("физикальный низ"), а особая зашифровка этих содержаний, т.е. особый деятельно-семиотический процесс. В результате перед сознанием и его феноменами остаются только зашифрованные "сообщения", ключ от которых может быть найден лишь в ходе психоанализа, поскольку сознание переозначивает явление так, что не узнает его действительного содержания. Если, в ходе развития теории и практики психоанализа, категории бессознательного и сознания все более и более операционализировались, "окультуривались", то в контексте исследования познавательных процессов они продолжали трактоваться натуралистически, как и сами познавательные процессы. Это способствовало тому, что категория бессознательного постепенно стала вытесняться из описаний творческого процесса. Ее место стали занимать другие психические (и не психические) функции и процессы: воображение, интуиция. По мере развития экспериментальной психологии значение категорий бессознательного в описании высших психических функций неуклонно уменьшалось. Категория бессознательного стала испытывать общую судьбу с категорией сознания. Реактология, рефлексология, бихевиоризм пытались изгнать эти категории из научной психологии вместе с категориями души и психики. Были попытки подменить психику (сознательную и бессознательную) динамикой нервных процессов .Процессы решения сменили адрес, они стали совершаться не в пространстве бессознательного, а в пространстве мозга, или в пространстве проб и ошибок. Эта волна антипсихологизма характерна для психологии бихевиоризма и кибернетических концепций мозга на сломе XIX и XX веков. Однако категория бессознательного продолжала существовать, и не только в психоанализе. Несмотря на очевидную теперь недостаточность натуралистической трактовки сознательного и бессознательного, равно как и психики вообще, категория бессознательного играла и продолжает играть положительную роль в развитии психологии. Оставаясь terra incognita, существуя в подсознании современной научной психологии, она выступала как оппозиция антипсихологизму и длительное время поставляла строительный материал для возведения здания психологической науки. Более того, наличие .категории и феноменов бессознательного служило и продолжает служить надежной защитой не только от всех форм редукционизма в психологии, но и от его облегченных форм. Категория бессознательного представляет собой непреодолимую преграду для любых форм редукции психического. Но речь идет не только о "защитных" функциях категории бессознательного.
70

    Безусловно, психологические идеи фрейдизма и неофрейдизма оказали влияние на развитие исследований высших психических функций. Не давая общую оценку этих идей, отметим некоторые положения в интересующем нас аспекте.Они заключаются в том, что 3. Фрейд в попытках объяснить поведение и деятельность индивида как нечто целостное пришел к тезису о трехуровневом строении психики. Отсюда следовало, что деятельность и психика не могут быть представлены линейно, в одной плоскости. В соответствии с идеей сложного, уровневого строения психики в психоанализе происходит отказ от универсальной единицы исследования и предлагается строить определенную таксономию специальных единиц, адекватных каждому из уровней.
 

    Эти идеи можно обнаружить в любом современном направлении исследований высших психических функций. Но их обнаружение представляет собой нелегкую задачу. Чтобы ее разрешить, необходимо провести своего рода курс психоанализа самой психологической науки, в ходе которого, возможно, удастся расшифровать эти вытесненные зашифрованные идеи. Результаты подобной аналитико-семиотической проработки проблемы будут существенно выше, еслив ее осуществлении примут участие специалисты как в области исследования высших психических функций, так и в области бессознательного.
 

    Во фрейдовском различении сознательного и бессознательного проявился,таким образом, важнейший архетип психологического мышления, согласно которому психика имеет уровневое строение. Хотя впервые этот архетип был отчетливо артикулирован уже Аристотелем, его именно фрейдовское понятийное наполнение сказалось на развитии всей психологической науки.
 

    Следы дихотомии "сознательное-бессознательное" обнаруживаются в широко используемых в современной психологии оппозициях; "внешнее-внутреннее", "непроизвольное-произвольное", "нерефлексивное-рефлексивное". Идея интериоризации и иерархические модели когнитивных процессов связана с фрейдовскими идеями об уровневом строении душевной жизни. Разумеется,предметное содержание и понятийное наполнение этих концептуальных схемразлично. Но эти различия не абсолютны, а сходство, не ограничивается лишь формальными чертами.
 

   Современные представления о психической деятельности, ее природе, общем
уровневом строении, операционном составе со времен Фрейда стали богаче иполнее. Тем не менее отношение не только ранних, но и современных исследователей высших психических функций к проблеме бессознательного можно определить как стремление к активному ее вытеснению. О бессознательном не принято упоминать в респектабельном обществе психофизиков, психофизиологов, математически, физиологически и лингвистически ориентированных психологов. Специалисты в области когнитивной психологии также используют термин "бессознательное" лишь в историко-теоретическом контексте. Но проблема бессознательного (как и "Оно" самое) живуча и мстительна. Ее стыдливое умолчание приводит либо к антипсихологизму (а соответственно, и к многообразнымформам редукционизма) либо возвращает к ранним попыткам онтологизациии натуралистической трактовки бессознательного, разумеется, при соответствующей зашифровке терминов. Последнее обнаруживается в современной когнитивной психологии, в которой строение высших психических функций описывается в терминах блоковых моделей.
71

Пока речь шла об анализе и работе потенциально возможных блоков, когнитивная психология не сталкивалась с серьезными трудностями. Они появились, когда возникла задача объяснения механизмов их синтеза. Дело в том, что масштаб времени их функционирования таков, что сознание не в силах справиться с задачей их координации. Но ведь необращаться же вновь к категории бессознательного. На помощь стали приходить демоны и гомункулюсы (Д. Норман , Ф. Аттнив и др.) или на противоположном полюсе - физико-химические и генетически-кодовые структуры мозга, редукция к которым представляется желанной и отдаленной мечтой для генетической эпистемологии Ж. Пиаже и даже культурной антропологии типа леви-строссовской. Но и последняя попытка описания парадоксальным образом возвращается к допущению тех же "демонов" или "амперовских человечков",плавающих в каналах синтеза структур.
 

    Возникает вопрос: не лучше ли тактику вытеснения проблемы или ее зашифрованных выражений заменить стратегией ее экспликации, а затем и решения? Ведь для того, чтобы полностью извлечь уроки из факта, что именно на сопротивлении бессознательного четче всего обнаруживается нередуцируемость области сознания и психики вообще, нужно преодолеть бессознательное в научном исследовании. Нам кажется, что для этого в современной психологической науке накоплен достаточный арсенал средств - если не для решения, то для корректной и сознательной постановки проблемы бессознательного в этом смысле. Естественно, хотя и неожиданно, что именно сознание (а не бессознательное) окажется здесь проблемой par exellence.
 

      Выше уже говорилось, что при задаче объяснения механизмов синтеза, например, блоковых моделей (или даже машинно-моделируемых технологических структур мышления), мы имеем дело с категориями времени, пространства, уровней, иерархии уровней, целого и тл., размерность которых не совпадает с размерностью акта сознательной координации соответствующих процессов и блоковых моделей. Она космически превышает последнюю или по своим микроскопическим характеристикам, остается ниже порога ее различений. Например, по отзывам специалистов в области причин авиационных катастроф в сложных условиях полета человек и машина оказываются как бы вне времени, и именно это дает шанс на спасение. Мы имеем в виду время сознательно контролируемых решений и действий, но где же оно, это спасение, происходит? Или в подобных случаях мы должны допустить как минимум двойной отсчет времени реального, ситуативного физического времени и времени, протекающего в пространстве деятельности, а не объектов. Его можно было бы назвать надситуативным. При этом обе оси времени должны быть точно скоординированы, нo кем? Есть ли у этого акта координации субъект? Видимым условием здесь является как раз потеря субъектом контроля над собой (выключение собственного "Я" из ситуации и, следовательно, не только времени объектов, но и времени субъектов). Мы оказываемся здесь перед лицом свободного действия или свободного явления; как говорили древние, свободный человек не делает ошибок. Одновременно только здесь мы и находимся впервые в области совершенно особых явлений в составе космоса - собственно психологических явлений, которые суть акты, а не факты. В этом случае само понятие "факта" должно быть пересмотрено в психологической науке. Иначе допущение этих явлений было бы излишним, избыточным в общей физической организации космоса. И никому непридет в
72

голову описывать подобные акты в терминах акта контролируемого и строящегося сознательным присутствием индивидуального субъекта и его волей. Здесь неприменимы термины - "блоки", "операции", "функциональные органы", "органы индивидуальности", "монтаж блоков" (и как предельное представление - "духовный организм") и категории - "пространство", "время", "целое", "жизнь".
 

    Это означает простую и в то же время чудовищно трудную для усвоения вещь. Так же, как мы с большим трудом осваиваемся с идеей относительности в физике, нам трудно в силу фантазмов нашего обыденного "яйного" языка, привычек нашей психологизированной культуры освоить, вытащить на свет божий и обосновать мысль, что мы на деле оперируем различением внутри самого сознания двух родов явлений:
 

      1) явлений, сознанием и волей контролируемых и развертываемых (и в этом смысле идеал-конструктивных);
      2) явлений и связей, хотя и действующих в самом же сознании, но неявных по отношению к нему и им неконтролируемых (и в этом смысле не контролируемых субъектом и вообще бессубъектных). Мы подчеркиваем, что речь идет о различении внутри самого сознания, а не о воздействующих на него извне объектах внешнего мира или физико-химических процессах, происходящих в мозге, который в феноменологическом смысле тоже есть объект внешнего мира для сознания. Речь идет о том, что нечто в сознании же обладает бытийным и поддающимся объективному анализу характеристикам по отноше-нию к сознанию в смысле индивидуально-психологической реальности. Степень и мера проявления или, если угодно, действия бытия в сознании обратно пропорциональна степени и мере отражения им собственного, печатью "Я" отмеченного акта деятельности и его объектов в мире. Ясно, что понятия "физического действия", "объективного" (от сознания независимого), "внешнего", "законоподобного", "пространственного" и тл. должны быть в этом свете пересмотрены и расширены.
 

  Особенно в исследовании человеческой реальности и в выработке его понятийного аппарата следует учитывать, что человек есть не факт, подобно природным само собой пребывающим фактам, а акт. Мы настаиваем на понятии акта еще и потому, что в современной психологии, как и в современном психоанализе в качестве оппозиции категориям "деятельность", "орудие" выдвигаются категории "общение", "слово", причем имеется ввиду прослеживание в собственной жизни некоторой самосущей реальности, не отделимой средствами физического исследования (внешнего наблюдения) от наблюдения сознательной жизни и смысла. Можно было бы напомнить давний спор о том, что было в начале: Слово или Дело? Но решение этого спора можно было бы искать и в различении между орудием, с одной стороны, и словом (знаком) - с другой. Согласно М. М. Бахтину, орудие в отличие от знака имеет назначение, а не значение. Иначе говоря, речь идет о выделении в отношении "слово-реальность" категории символа как вещи, отличной от знака. И, видимо, природа знака, а вместе с ним полисемия языка связана с потенциальной полифункциональностью орудий-символов, конструирующих реальность в различных формах деятельности актов.
73

    Возвращаясь к специальному техническому смыслу, в каком термин "бессознательное" употребляется Фрейдом, можно сказать, что опыт психоанализа важен именно введением на материале частного случая возрастных "либидональных" явлений в круг научного, объективного рассмотрения психических явлений того рода, о которых мы только что говорили, а именно: квазифизических объектов и связей в сознании, образующих неявные и неконтролируемые механизмы и процессы, т.е. не являющиеся в'классическом смысле слова произвольно-сознательными.
 

    Величие Фрейда и состояло в том, что он трактовал бессознательное как вневременное и метапсихическое, что во многом - на уровне метода и конкретной пластики анализируемых примеров - нейтрализовало его собственные натуралистические предрассудки позитивного ученого XIX века. Онтологизация бессознательного, превращение его в некий реально существующий глубокий слой психики, своего рода "ящик Пандоры" - гораздо более позднее явление, продукт вульгаризации психоанализа.
 

      Возвращаясь к свободному действию, мы будем называть Сознанием вневременные состояния растворенности в предметной (не объективной) топологически содержательной действительности, понимая под сознанием не тот феномен, который представлен во внутренней психологической, экранированной нашим "Я", реальности. Только таким образом мы можем наблюдать и контролируемо фиксировать действительно высшие психические функции и состояния, т.е. самосущие проявления жизни, или, как говорили раньше, "Невидимого", "Высшего" - неконструируемые последовательности в некотором непрерывно прослеживаемом действии. В исторически известном человечеству опыте такие вещи наблюдаются в различных формах медитации, в психотехнически организованных переосознаваниях или изменениях сознания. Обстоятельство, указанием на которое мы завершим рассуждение, состоит в том, что все эти "эмердженции" и "актуальгенезы" свободных явлений всегда связаны с вещественно-символическими построениями, с "монтажами" вещей. Именно с этой точки зрения для развития исследований в области высших психических функций важны достижения психоанализа в исследовании частного случая жизни подобного рода вещей (в примере совершенно вещественно, соматически организованных фантазмов, значащих телесных явлений, органов желания и т д.). Это вполне сравнимо с развиваемой в современной экспериментальной психологии трактовкой движений, установок, образов, представлений как функциональных органов индивидуальности, где каждый совершаемый соответствующим органом акт является уникальным, т.е. творческим. Только в случае бессознательного, являющегося предметом психоанализа, мы имеем дело с неудачными "машинами" такого рода, оставляющими застойные следы своих неудачных сцеплений в психической жизни, следы, переозначенные эмпирическим сознанием и поэтому патогенные. И наоборот, психоаналитическое излечение состоит в протекающей внутри общения между больными и врачом - и только внутри этого общения! - работе по перестройке такого рода машин, по приведению их в движение и столкновение, столкновение, способное высвободить застывшие, переозначенные, отклонившиеся, непережитые и нереализованные потенции.
74

 

  Заметим, что при описании органов индивидуации современная экспериментальная психология давно уже реально имеет дело с инверсией явлений причинности (запаздывающая, опережающая, полная), с гетерогенностью единиц анализа явлений душевной жизни и с полифоничностью и гетерархичностью (а не иерархичностью) ее организации. Мы уже не будем говорить о подобных явлениях в современной физике, которая раньше экспериментальной психологии извлекла опыт из психоанализа.
 

    Вневременность "бессознательного" в критических для человека ситуациях подобна вневременности актов творчества, озарений, открытий, необходимыми условиями осуществления которых также оказывается растворение субъекта в "явлении свободы", т. е. в отказе от собственной эмпирической субъективности и приостановка в себе спонтанных действий культурно-знаковых "натурностей" психизма. Если мы не ошибаемся, П. Флоренский говорил о значении интенсивного душевного опыта любви для творчества. Для настоящей любви характерным является отказ от себя ради самого ее состояния, в котором только и открывается другая реальность и подлинная бесконечность сознательного переживания. В этом смысле такие органы индивидуальности, как желание, любовь и т д., являются в известном смысле противоестественными или, лучше сказать, собственно человеческими. Это тем более относится к состоянию мысли, в котором прежде всего и следует видеть проявление бытийной силы (энергии) Сознания.
 

  Это предполагает (особенно в плане сопоставления психоанализа с проблемой творчества) иное понимание значения и смысла того, что же происходит в акте психоанализа - не в отношении к какому-то предполагаемому предмету исследования, называемому "бессознательным", а как эмпирически случающихся или не случающихся актов исследования или поиска.
 

    Например, рассуждения о роли памяти в процессах творческого мышления может быть проведено от противного. Ведь, несомненно, что в случае М. Пруста вся работа его состояла не в том, чтобы найти какой-то забытый предмет или смысл, а в том, чтобы его создать, чтобы вспомнить или чтобы вспомнилось. Интуитивно ясно, что процессы забывания противоположны процессам восстановления содержания памяти, в том числе противоположны творчеству. Долгое время забывание трактовалось как результат спонтанного угасания, распада следов памяти. Затем появилась точка зрения, согласно которой забывание является следствием интерференции следов памяти. В настоящее время накапливаются доказательства того, что забывание происходит как под влиянием угасания, так и под влиянием интерференции. Упаковка утраченного времени по Прусту в чуждые его смыслу вещественные монтажи - явный случай интерференции. Подчеркивание роли последней вносит элемент активности в характеристику процесса забывания. Важную роль в понимании механизмов забывания играет анализ процесса вытеснения как одной из форм забывания, что предполагает не натуралистическую трактовку процесса вытеснения. Как мы уже говорили, суть дела заключается в том, чтобы понять вытеснение не как автоматический процесс, а как особую психическую деятельность семиотического переозначивания. Существенно, что зашифрованное сообщение сохраняет свое влияние на субъекта. Оно может быть восстановлено при повторении контекста, при супермотивации или в экстремальных ситуациях, к числу которых, например, относится редукция привычного мира в условиях сенсорной изоляции и т.п. Частным случаем восстановления и дешифрования вытесненных "сообщений" является психоанализ. Последний интересен тем, что он демонстрирует возможность обратного влияния вытесненных явлений на сферу сознательного.
75

    Поэтому противоположность забывания и вытеснения творчеству не должна
пониматься примитивно: "забыл и нечего сказать". В определенных ситуациях и условиях в силу различных причин могут вытесняться и вытесняются в высшей степени оригинальные и продуктивные идеи и образы. Именно это предположение лежит в основе устойчивого интереса различных школ психоанализа к анализу творческого процесса и попыток его стимуляции с помощью психоаналитических методов извлечения и дешифрования вытесненных сообщений. При этом не учитывается одно важное обстоятельство. Психоаналитический сеанс действительно помогает осознанию определенной сферы несознаваемого, помогает найти утерянный ключ к дешифрованию переозначенных явлений. Но их экспликация даже правдоподобная, протекает в форме, определяемой терапевтическими целями, оказывается "служебно-прозаической". Более того, вытесненное и эксплицированное, преподнесенное субъекту психоаналитиком, снимает с него сосредоточенность на проблемной ситуации, необходимую для творчества. Оно принимает безличную, трафаретную форму. Сказанное свидетельствует о неправомерности претензий психоанализа на раскрытие механизмов творчества и на разработку приемов его стимуляции. Поэтому психоанализ противопоказан творчеству и часто оказывается не средством его стимуляции, а способом его подавления за счет банально-прозаической интерпретации скрытых интенций и побуждений к творчеству путем навязывания субъекту часто мнимой определенности, которая якобы характеризует его состояние. Именно этим определяется необходимость веры пациента в психоанализ. В результате квалифицированно проведенного психоанализа не остается "элемента недосказанности", являющегося обязательным свойством значительных произведений искусства или научных открытий. Видимо, совершенно не случайно большие художники опасались прибегать к помощи психоаналитиков и старались сами выйти из кризисных душевных состояний. Они чувствовали, что психоанализ представляет своего рода хирургическое вмешательство в душевный организм, вмешательство, которое, с точки зрения дальнейшей творческой жизни, может оказаться слишком дорогим. Мы не говорим уже о том, что уподобление творческой деятельности автопсихоанализу или, как говорят психоаналитики, "дикому психоанализу" является чрезмерно большой натяжкой.
 

    Тем не менее между психоанализом и творчеством имеются элементы сходства, установление которых может оказаться эвристически полезным для психологического анализа творческой деятельности. Остановимся на этом подробнее.
 

    Во многих описаниях творческого процесса имеются свидетельства о большой роли внешней подсказки, которая дает возможность найти искомый образ или идею. Но по своей природе подсказка может быть и внутренней, связанной с прошлым опытом субъекта. Содержание этого процесса можно представить обратным тому, который наблюдается при вытеснении и забывании. Если в результате вытеснения в сознании человека остаются только зашифрованные сообщения, ключ от которых обнаруживается лишь в ходе особого рода анализа, то при использовании воспоминания в роли подсказки работа сознания направлена на установление возможной связи между ними и проблемной моделью ситуации, а также на расшифровку его смыслового содержания.

76


    Трудности научного анализа этого феномена состоят в том, что, как и в случае вытеснения, процесс расшифровки "сообщения" далеко не всегда доступен интроспекции. Даже в случаях, когда имеется лишь различие в форме репрезентации проблемной модели ситуации и подсказки, а решение соответственно может быть принято по аналогии, акт идентификации двух способов репрезентации может вызвать серьезные трудности. Именно поэтому процесс принятия решения остается скрытым от самонаблюдения и характеризуется приведенными выше внешними формальными признаками: мгновенность озарения и т.п. На поверхности остаются результат и убежденность в его правильности (сравни с высказыванием Эвариста Галуа: "Мои результаты даны мне уже давно, только я не знаю еще, как я к ним приду").
77


 

                                                                                                               М. АНРИ
ЗНАЧЕНИЕ ПОНЯТИЯ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО
ДЛЯ ПОЗНАНИЯ ЧЕЛОВЕКА

 

В книге: Бессознательное. Сборник статей. Т. 1. Новочеркасск, 1994, с. 11-26


    Вопрос познания человека специфичен; он и сливается с вопросом познания вообще, и отличается от него. Чаще всего познание имеет своим объектом нечто
внешнее по отношению к самому познанию, нечто непрозрачное и слепое, нечто такое, что будет вырвано из своей природной среды, чтобы быть вынесенным на свет в познании и с его помощью. Так происходит с природой, камнем, атомом, молекулой, которые купаются в первозданной космической ночи, едва мыслимой, откуда познание и выхватывает их, чтобы представить перед взором сознания, чтобы вручить их ему.
 

    Напротив, не нуждается во вмешательстве иного принципа, нежели он сам, для того, чтобы достичь света феноменальности, принципа, который задним числом отделил бы его от прежнего состояния темноты; он сам является этим светом, сам есть это познание, он есть "сознание".
 

  Как известно, такое резкое выявление человечности {humanitas} человека посредством феноменальности, феноменализации чистой феноменальности с его радикальным противопоставлением тому, что, напротив, оказывается лишенным способности осуществить задачу проявления человека, было введено Декартом в двух первых "Размышлениях". Это противопоставление у Декарта проявляется в оппозиции души и тела.
 

    Но мало противопоставлять свет феноменальности тьме, присущей непрозрачной и слепой вещи; нужно точнее выразить, в чем заключается эта феноменальность или собственно сознание. Этот вопрос решающий, если бессознательное психоанализа мыслится как противоположность картезианскому сознанию и если мы желаем показать, как еще до появления психоанализа, и будучи его несомненным предшественником, понятие бессознательного окрепло в умах ивыдвинулось во всей классической западной философии как отрицание илиследствие cogito Декарта.
11

 

    Как же понимал сознание Фрейд? Первое его высказывание на эту тему может показаться обманчивым и вводящим в замешательство. "Нет нужды объяснять здесь, что мы называем сознательным и в чем заключается само сознание философов и широкой публики"1. Второй ответ, наоборот, поражает своей четкостью. Возражая против традиционного философского отождествления "психического" и "сознательного", Фрейд в работе 1912 г. "Замечание о бессознательном в психоанализе" категорически заявляет: "...мы называем "сознательным" то представление, которое существует в нашем сознании, и которое мы воспринимаем как таковое, и утверждаем, что именно в этом заключается единственный смысл термина "сознательный" 2.
 

      Отметим, что подобное определение сознания путем кажущегося неизбежным логического заключения приводит к оппозиции бессознательного, и именнона него опирался Фрейд, стремясь доказать, что бессознательное существует и все попытки его оспаривать несерьезны. Если сущность сознания фактически заключается в представлении, т.е. утверждении перед собой, совершаемом вформе удвоения или раздвоения, то все представленное, т.е. поставленное передтем, что было увидено и познано, - говоря словами Фрейда, "представление, которое существует в нашем сознании, и которое мы воспринимаем как таковое" 3, - оказывается под воздействием конечности {finitude), которая свойственна всякому представлению как таковому и которая является предельностью пространства света, открытого им. Другими словами: я могу представить себе за одинтолько раз только одну какую-то вещь, конечно, с какой-то одновременно данной зоной окольных сопутствующих представлений, но эта зона узка и уже находится в тени. Следовательно, если быть - значит сознавать и если сознавать - значит быть представленным, то в таком случае это бытие почти во всей своей полноте исключается из сферы действительного или наличного представления.Эту радикальную онтологическую предельность можно также объяснить такимобразом, что из представления исключается почти все его содержание. Тогдаостается лишь утверждать наличие представляемого, т.е. осознать его за пределами действительного представления, однако сохраняя за ним структуру иформы, взятые им от представления, структуру пред-положенного бытия {etrepose-devant}, существующего как таковое, независимо от акта, поставившего егоперед познанием. Таким и является в своем первичном состоянии фрейдовскоебессознательное: совокупностью неосознанных представлений, рассматриваемых как самодостаточные образования, существующие вне сознания, за пределами представления, от которого они, однако, сохраняют в себе прежнюю структуру экс-позиции {ex-position}.


      Вот текст, в котором сформулированы: во-первых, это "доказательство" существования бессознательного и, во-вторых, его инобытие в пра-мире {arriere-monde}, сохраняющем форму мира. "В обоснование тезиса о бессознательномпсихическом состоянии можно выдвинуть положение о том, что сознание содержит в себе в каждый момент лишь минимальное содержание, так что помимо него большая часть того, что мы называем сознательным познанием, по необходимости, в течение весьма длительных периодов находится в состоянии латентности, а значит, в состоянии психической бессознательности. Если принять во внимание существование всех наших скрытых воспоминаний, становится совершенно немыслимым

-----------------------
1 Freud S. Abrege de psychanalyse. Р., 1985. Р. 12.
2 Freud S. Gesammelte Werke. Bd. 8. S. 431.
3 Ibid.
12

отвергать наличие бессознательного"4. Доказательство бессознательного проводится на примере классической проблемы памяти.Фрейд ставит вопрос: что становиться с воспоминаниями, о которых мы большене думаем? Ответ - не только Фрейда, но и Бергсона, а также всей психологии того времени - гласит: они сохраняются в бессознательном. Но память понимается Фрейдом и всей тогдашней философией и психологией как свойство, идущее от представления. Отсюда следует, что данное доказательство "вместе с вытекающим из него следствием относится не только к воспоминаниям, но и ко всем представлениям, выходящим за рамки ограниченной сферы актуального сознания; следствие же это заключается в их инобытии в форме фактических представлений, содержащихся в грубо реалистическом бессознательном, сформулированном ради того, чтобы принять их в свое лоно.
 

    Интерпретация сознания как представления не относится лишь к данной эпохе и является абсолютно общезначимой. Она связана с cogito Декарта и со всей последующей философией. Для того, чтобы отметить важнейшие истолкования cogito, приведем имя Геру во Франции, а в Германии имена Гуссерля и Хайдеггера. Для Гуссерля сознание определяется интенциональностью, оно всегда является сознанием чего-то. Интенциональность есть само сознание и продемонстрировать ее как таковую - значит вывести ее 'за рамки того, что является подобным образом данным, и в этой трансцендентности и посредством ее найти трансцендентный коррелят - познаваемое, когитат {cogitatum). О первых "Размышлениях" Декарта Гуссерль в своей работе "Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология" говорит, что в них надо "выделить наиболее значимый момент, хотя он и не был до конца разработан, а именно интенциональность, которая составляет суть эго-логической жизни. Можно применить для этого другой термин - cogitatio, осознание чего-то такого, что я испытываю, мыслю, чувствую или хочу. Ибо всякая когитация обладает своим когитатом. В более широком смысле она всегда обладает элементом "веры" в объекте познания и содержит в той или иной форме элемент уверенности - собственно уверенность, предположение, основанное на вероятности, признание чего-либо правдоподобным, сомнение и т.д." 5.
 

    У Хайдеггера редукция сущности картезианского сознания к представлениюносит еще более явственный характер. "В важнейших местах трактата Декарт вместо cogitare (мыслить) пользуется словом percipere (per-capio) - овладевать чем-либо, в данном случае в смысле "расположить перед собой", так как нечто кладут перед собой, чтобы его себе "пред-ставить" {re-presenter). Вот почему немецким эквивалентом cogitatio является Vorstellung (представление) в значении vorstellen (представлять) и Vorstellung значении Vorgestelltes (нечто представленное). Это то же двойное значение, которое содержится в слове perceptio в смысле реrcipere и perceptum поставить перед собой и то, что поставлено перед собой, а также в широком смысле - то-что-стало-видимым" 6.

-------------------
4 Freud S. Gesammelte Werke. 1967. Bd. 10. S. 265-266.
5 Husserl E. La crise des sciences europeennes et la phenomenologie transcendentale. Р., 1976.Р. 96.
6 Heidegger M. Nietzche. Р., 1971. Р. 122.
13


  Вследствие решающей роли cogito в развитии современной мысли, именно это положение истолковывается как "метафизика представления", достигающая своей кульминационной точки в учении Канта, где структура любого возможного опыта сводится к отношению субъекта к объекту. Внутренний смысл данного "отношения к..." требует, чтобы последнее воспринималось как собственносознание, как феноменальность, опыт, понимаемый как чистое экспериментирование и испытание, рассматриваемое внутри себя и как таковое. Тем самым субъект не есть нечто, противопоставленное объекту, но, по сути, идентичен сним и не означает в конечном счете ничего иного, кроме структуры объективности в ее чистом виде, то, в чем и посредством чего всякое бытие, непознаваемое в самом себе (ноумен), достигает состояния объ-екта {ob-jet}, т.е. пред-ставленного, а также феномена для нас. В этом заключается причина, по которой в кантианстве анализ субъекта есть не что иное, как анализ структуры объективностии ее основных форм.
 

    С этой концепцией сознания-представления связана своеобразная трактовкапроблемы, с которой мы сталкиваемся у Канта: с одной стороны, данное сознание в самом себе пусто, всякое опытное содержание оказывается направленнымв другую сторону {de-porte} и искаженным {de-jete} перед ним и в его присутствии, как раз в форме объ-екта; с другой стороны, само сознание находится в состоянии своего рода бессознательности, поскольку то, что проявляется, что находит свое выражение как действительный феномен, - это именно то, что вступает в состояние объекта, бытия представленного и бытия увиденного, бытия познанного.
 

  Таков парадокс, пронизывающий до самых глубин эту необычную философию: вместо строгого феноменологического статуса, отведенного "я мыслю" чистого сознания, сущности феноменальности, - его подразумеваемое отрицание, а в предельном случае - тезис о бессознательности самого сознания; "бессознательность трансцендентального сознания".
 

      Но, поскольку такая трактовка проистекает из самого характера феноменальности, все время допускаемой как пред-положение (position-devant), объективация объ-ективированного, первоначальная экстериоризация трансцендентальной экстериорности и, наконец, эк-стаз (Ek-stase) Бытия, данное положение господствует не только в кантианстве; сразу же после Канта оно вновь появляется повсюду в немецком идеализме у Шеллинга, который сыграл решающую роль во введении понятия бессознательного в современную мысль; оно всецело доминирует в его первом великом труде - "Системе трансцендентального идеализма". Из установки, согласно которой сознание понимается как объективация, т.е. как про-дуцирование (production) следует, что самосознание и самопродуцирование происходят только в про-дукте (pro-duit), и объ-екте, следовательно, в форме последнего и никак не -в самом сознании, постольку поскольку самопознание про-дуцируется, а сознание дано от природы. Так философия сознания, будучи неспособной к обоснованию принципа, на которомона основана, превращается в свою противоположность, которая, в сущности, представляет собой Тождественность, в философию природы, т.е. бессознательного. "Истина" сознания-представления - это его судьба как теории познания, в завершении которой остается лишь объект, о который разбилась и в котором сосредоточилась вся совокупность реальности и феноменологической действительности - бытия в смысле объективности. И ничего кроме этого: Бытие и Ничто.
14

    Психология XIX столетия дает этим предположениям и всему, что касаетсябессознательного, двойную особенность, которую оно унаследовало от самой философии сознания: во-первых, всякое возможное присутствие обозначаетсякак присутствие объекта, который как бы поднимается ввысь на фоне окружающего его и захлестывающего со всех сторон темного горизонта; во-вторых, что еще более важно, само сознание остается в тени; в ходе данного процесса горизонт орошается светом, имеет место пред-позиция, про-дуцирование или акт пред-ста вления как таковой. С этим двойным бессознательным (маргинальным и трансцендентальным), мысль XIX в. готовилась к восприятию рождающегося психоанализа или скорее произвела его как побочную ветвь. Целью первой крупной французской работы о Фрейде -"Психоаналитический метод и учение Фрейда" Р. Дальбье 7 - являлось продемонстрировать историческое родство между философией сознания, философией природы, психологией той эпохи и самим психоанализом.
 

    Психоанализ является системой, в которой все психично: как же в подобнойсистеме объяснить факторы, в силу которых всякое психическое содержание (представления), например, как бы навязывается нам как отличное от нас и тем самым как реальность? С той же проблемой сталкивался молодой Шеллинг:если сознание творит мир, как же может оно открывать его и жить в нем как нечто отличное от него, как "внешняя реальность"? Ответ в обоих случаях один и тотже: это объясняется тем, что процесс, который про-дуцирует, который представляет, делает это независимо от самого себя, сознание не отдает себе отчета в своем продукте, как будто он есть нечто чуждое ему, т.е. является реальностью, которая без ведома сознания представляет собой его результат. Так происходит во время снов, при ассоциации идей, при образовании психоневротических симптомов и т.д.
 

      Для того, чтобы ввести в научный обиход и узаконить метод психоанализа,Дальбье выдвигает теорию сознания, которая в различных формах утверждаетего первичную бессознательность. Так, например, когда мы видим дерево, "мынисколько не постигаем то, что мы видим; мы воспринимаем его лишь задним числом, вторым актом" 8. И это относится не только к внешнему ощущению, т.е.к зрению, но и ко всей психической жизни вообще. Восприятие цвета демонстрирует перед нами только этот цвет; восприятие, бессознательное в самом себе, становится сознательным лишь в результате нового отдельного акта осознавания, совершающего на базе восприятия, но только в данный момент, это дело "по-знания". Гетерогенность второго акта по отношению к первому объясняется его случайностью, тем, что первый акт нисколько не подразумевает, чтоон будет осознан, хотя и в дальнейшем качестве: "Вполне мыслимо, что ощущение и процесс мышления находят в нас свое проявление, но остаются в бессознательном состоянии"9.

 
    В этом случае метод психоанализа представляется иллюстрацией указанноготезиса о вторичности сознания по отношению к непосредственному познаниюобъекта (перцепции дерева, восприятию цвета). Ассоциация идей и есть тот самый беспрерывный рост любого представленческого содержания в условиях,
--------------------

7 Dalbiez R. La method psychanalytique et la doctrine freudinme. Р., 1936.
8 Ibid. Р. 34.
9 Ibid. Р. 12.
15

присущих этому процессу, таким образом, что этот рост как про-дуцированиевсякий раз безотчетен и скрыт в своем продукте. Поэтому последний, отрезанный от своего корня, вдруг возникает как нечто непонятное, неожиданное, застающее врасплох, невразумительное - и в этом отмеченном пробелами и загадочном в самом себе характере и заключена, по Фрейду, привычная черта того, что заложено в сознании. Это означает, что для понимания того, что в нем заложено, требуется привести в действие породившие это содержание ассоциативные процессы. Ассоциацией является собственно про-дуцирование, а бессознательность продуцирования представляет собой бессознательность ассоциации. Отсюда постоянные (и определяющие этот метод) усилия, прилагаемые в психоанализе, чтобы оторвать ассоциативные процессы от бессознательного, которому они присущи принципиально с тем, чтобы на их основе провести интерпретацию очевидного (но не поддающегося разумному объяснению) содержания психической жизни.
 

    В психоанализе, рассматриваемом в своем идеологическом, философскомили психологическом контексте, выражается своего рода сугубый объективизм,то, что в метафизике представления само психическое воспринимается толькокак представленное и как своего рода когитат, объект. Фрейд признавал за психоанализом необходимость брать сознательное в качестве материала и основы своих анализов: "...сознательное состояние... есть отправная точка всех наших исследований" 10, - но состояние сознательности означает состояние представленности и тем самым объ-ект точно так же, как и любой другой объект науки. Наконец, и сознательное, которое предстоит понять, и бессознательное, которым оно объясняется, находятся в одном и том же кругу и являются его составными звеньями, связанными друг с другом запутанными отношениями Субъекта и Объекта. Это также означает, что этим кругом определяется Humanitas человека, что сфера человеческого охватывается - самым традиционным и самым классическим образом - мыслью как мыслью о чем-то. В данном отношении фрейдизм представляет собой лишь последнее перевоплощение этой метафизики.
 

    Для нас пришла пора дeконструировать эту метафизику представления, а также понятие или понятия бессознательного, связанные с ним в качестве его непосредственного результата. Деконструировать в данном случае не значит просто-напросто отвергнуть, недооценить мир представления, т.е. мир вообще. Деконструироватъ - значит создать более углубленный фундамент, на котором основывается представление, и без которого оно не могло бы существовать. Однако оказывается, что именно задачу такого деконструирования, немыслимого даже в наши дни, разумеется, в силу своей беспрецендентной радикальности, выполняет cogito Декарта. Подобная радикальность происходит от того, что предельный фундамент представления, а также мысли в том ее понимании, которое обычно имеют в виду, говоря "я мыслю, следовательно, существую", достигается лишь путем отвлечения от предсталения, а тем самым и отсамой мысли и, в сущности, их исключения.
 

    Данное абстрагирование есть сомнение или "феноменологическая редукция".Сомнение ставит крест на мире независимо от того, является ли он вещественным или невещественным, на любом возможном мире, потому что
----------------

10 Freud S. Gesammelte Werke. Bd. 10. S. 271.
16

оно затрагивает не содержание этого мира (вещественные объекты или невещественные реальности, рациональные, например, математические, истины), но его форму, мирское, т.е. свою собственную феноменальность. Под вопросом стоит именноона. Иными словами, первичная экстериоризация трансцендентальной экстериорности, в которой заключается весь мир, это первозданное пространство света, это первое отстранение от чего-либо, на котором зиждется всякое "отношение к...", всякая интенциональность, всякое осознание в смысле осознания чего-либо, мысли о чем-то, в смысле какого-то представления.
 

    Если внимательно рассмотреть объект, на котором сомнению предстоит совершить свою аналитическую работу, а именно феноменологическое содержание, воспринимаемое под знаменитой рубрикой "ego-cogito-cogitatum", мы увидим, что сомнение или редукция просто-напросто устраняют "cogitatum".Устраняется не то, что мыслится, что пред-полагается (est pose-devant), что представлено, но сам факт пред-ставленности, рассматриваемый в себе или как таковой, не объект, но условие, в силу которого бытие предстает как объ-ективированное и как объ-ект, условие, объективное, в своей чистой феноменологической очевидности, либо собственно объективность. Под сомнение в первуюочередь ставится не вещественное или математическое бытие, а то условие, благодаря которому они бывают даны нам как объекты и, таким образом, сам процесс "представления" постольку, поскольку он заключается б этом пред-нахождении (venue-devant) и переднем плане освещенной области, в этом состоянии экстатической феноменальности, где коренится всякая объективность и любой возможный "объект", а тем самым и любое пред-ставление. Поскольку когитация cogito никак не может состоять только из представления или сводиться кнему, к феноменологической экс-позиции, она бесповоротно исключает его изсебя и может быть осознана постольку, поскольку она ускользает от сомнения,лишь посредством этого исключения. В тезисе "я мыслю, следовательно, я существую" мысль данного "я мыслю" может означать все что угодно, кроме мыслио том понимании, которое мы придаем ей сегодня, а именно мысли о чем-то, еепредставлении, ее концепции, ее интерпретации.
 

    Это становится хорошо видно, если мы присмотримся к наиболее краткой ирешающей характеристике, которая дается процессу сомнения в § 26 "Страстейдуши". Для того, чтобы вновь подвергнуть сомнению и испытанию все то, в чеммы уверены и во что верим, Декарт приводит пример спящего. Все то, что по мнению последнего, он видит во сне, что он воображает или ощущает в своем теле,все, что он представляет самому себе, если только речь идет действительно осне, ложно. Но если все в том же сне спящий почувствует какую-то страсть, испуг, то они являются такими, каковы они есть, какими он их испытывает. Они совершенно подлинны, цельны и стабильны в своем бытии благодаря тому, чторечь идет о сне, и что мир представлений больше не существует.
 

    "Точно так же часто во сне, а иногда даже и наяву, некоторые вещи представляются так ясно, как будто они действительно стоят перед глазами или чувствуются в теле, когда этого на самом деле нет; между тем, засыпая или замечтавшись, нельзя испытывать печали или быть охваченным какой-нибудь страстью, когда душа ее не испытывает"11. В том же параграфе Декарт заявляет:

----------------------
11 Декарт Р. Избр. произведения. М., 1950. С. 609.
17

"...нас могут обмануть предметы, находящиеся вне нас или связанные с некоторыми частями нашего тела; однако никак нельзя ошибиться в появлении страстей, поскольку они так близки и так родственны... нашей душе; невозможно, чтобы она их чувствовала, а они не были действительно такими, какими она их чувствует" 12. И это происходит потому, что - если воспользоваться на этот раз § 1 - "страсти переживаются каждым, и поэтому, чтобы определить природу страстей, нет необходимости заимствовать наблюдения из какой-либо другой области..." 13.
 

    Следует найти действительный ответ на вопрос: почему же страсть в своемроде остается абсолютно уверенной в том, что она есть даже в тот момент, когда мир представления исчезает, т.е. тогда, когда экстатическая феноменальность уже утратила свою претензию на то, что она заключает в самой себе способностьпоказа и демонстрации, иными словами, когда она дисквалифицируется в самой своей феноменальности, - почему же иногда страсть остается безусловно целостной? Потому что то, что открывает ее для нее самой, ее феноменальность отлична от феноменальности представления, от экстатической феноменальности вообще и никак с ней не соотносится. Поэтому она безразлична к потрясениям и дисквалификации первой, не затронутой ею, целостной. Какова же феноменальность страсти в ее безразличии, в ее онтологической чужеродности по отношению к экстатической феноменальности мира? Это ее аффективность, феноменологический способ, впрочем неоспоримый и непреложный, с помощью которого любая страсть испытывает самое себя, причем аффективность и есть эта немедленная проверка, то, что делает страсть такой, как она есть, аффектом, чувством.
 

    Подобная аффективность трансцендентальна. Она не "психическое состояние" в понимании психологии, и не эмпирическое содержание внутреннего опыта в понимании Канта в классической философии. То, что характеризует подобное содержание, - ощущение, чувство, желание и т.п. - это то, что оно нуждается в способности раскрытия иной, чем оно само, в силе, которая его проявит, сделает из него феномен, сознательное состояние - "сознательное представление", говоря словами Фрейда. Эта сила, способная проявить, показать, и есть сознание-представление, сознание, которое совершает акт сознания в пред-нахождении в форме объ-екта, которое пред-ставляет в интуиции и с помощью того, что служит ему изначальной основой: первого эк-стаза времени, которыйкак раз и представляет собой "внутреннее понимание" Канта.
 

    Так понимавшаяся философией прошлого и так понимаемая психологией будущего аффективность является объектом двойного пренебрежения:
 

        1) она носит уже не онтологический, но оптический характер; вместо того, чтобы совершать в себе и через себя первичное и основополагающее раскрытие, она отныне представляет собой всего лишь непроницаемое и мертвое содержимое, требующее вмешательства данной способности к проявлению, иному, чем оно само;
  2) поскольку данная способность представляет собой способность экстатческой экс-позиции, бытие аффективности вторично искажается, оно становится трансцендентным содержанием, объектом опыта, пред-ставленным, чем оно никогда не является, и никогда в самомсебе.
---------------------------------

12 Там же.
13 Там же. С. 595.
18

      Бытие эффективности, будучи разбитым о себя самое и прижатым к самомусебе в непреодолимой пассивности чистого самоиспытания и собственной страсти, раскрывается в своем полном бессилии по отношению к себе и не может никогда расчленить себя самое миром, отступить на такое расстояние, под защитой которого ему было бы дозволено убежать от самого себя и избежать самого себя, не быть более тем, чем оно есть. Будучи трансцендентальной, аффективность - это не то, что мы называем аффектом, чувством, страданием, тоской или радостью, а то, что делает возможным нечто такое, как эффективность вообще - и позволяет ему развертывать свою сущность повсюду, где совершается перед экс-тазом {ex-tase} мира изначальная вспышка опыта в самом себе, первичный пафос бытия, а также всего, что есть и будет. То, что психологи именуютаффектом, чувством и т.д., всегда является лишь объективацией задним числомтого, что выкристаллизовалось внутри себя, как кристаллизируется первое появление, первоначальная сущность психического, т.е. неэкстатическое самоиспытание, находящее свое феноменологическое осуществление, а также феноменологическую субстациональность в аффективности, о которой мы говорим.
 

    Вот почему аффективность составляет не вызывающую большие или меньшиеподозрения отдельную область опыта, а его универсальную основу, а значит, и основу самого представления, что блестяще доказывает анализ проблематики сомнения в первых двух "Размышлениях". Поколебав любую мыслимую истину,сомнение на деле поставило под вопрос диапазон видимости, в котором эта истина открывается нам, экстатический горизонт, перед которым раскрывается все, что сознание способно видеть, причем рассудок или интеллект, роль которого подорвана, является отныне не средством показа и демонстрации, а средством искажения и введения в заблуждение. Но что же тогда остается, говоритДекарт 14: по крайней мере мне кажется, что я вижу. Разве то, что остается, не есть, исходя из этого, субъективный опыт видения? Но зрение ошибочно, скажеммы, и не только то, что оно видит, ложно, но это так именно потому, что видениесамо в себе уже является не демонстрацией того, что есть, но его изменениеми искажением. Неважно, ложно оно или нет, видение тем не менее существует,поскольку испытывает, проверяет себя на каждом этапе своего бытия в своейаффективности и при ее посредстве. Sentimus nos videre (мы чувствуем то, чтомы видим), говорил Декарт 15 . Следует сказать, что то, что истинно в отношении испуга, целостного в своем, ему присущем, бытии, во плоти своей аффективности, если бы даже мир представления рассеялся в иллюзии сна, истинно и в отношении самого видения, стоит только рассматривать его лишь в самом себе,в имманентности его самоощущения и аффективности, создавая в нем абстракцию всего, что оно видит, и самой способности видеть как возможности экстатической соотнесенности с миром.
 

    Так обнажается первое измерение опыта, в котором то, что следует понимать
как Основу Психического, подвергает себя самоиспытанию в радикальной непосредственности еще прежде, чем появилось какое-либо "отношение к" "объекту", до возникновения мира и независимо от него. Это первое архаическое измерение опыта было обозначено Декартом под названием идеи. "Под идеей японимаю ту форму каждой из наших мыслей, благодаря непосредственному восприятию которой мы сознаем те же самые мысли"16.

---------------------
14 Decartes. Oeuvres. Р., 1904. Vol. 7. Р. 29.
15 Ibid. 1897. Vol 1.  Р. 413.

16 Ibid. 1904. Vol. 9. Р. 124.
19

 Изначальная сущностьосознания заключается не в интенциональности или представлении, снятии покрова в первичной экстериорности и посредством ее с чего-то другого, с некоей чужеродности, с осознаваемого, с объ-екта, но в раскрытии самого осознания, его самоощущения, предшествующего ощущению или пред-ставлению себе объекта, в создании самой возможности для такого осознания. Тогда, если перейти от этого важнейшего тезиса Декарта к вышеописанным концепциям Дальбье, американских неореалистов, психологии и философии их времени, согласно которым видение и понимание являются бессознательными в то время, как лишь их объект "показывает себя", "осознает", мы увидим не только как они противоречат друг другу в своих положениях, но и каким образом следует полностью переосмыслить понятие бессознательного.
 

  Бессознательное скрытых представлений, воспоминаний, о которых мы больше не думаем, затрагивает только мир представлений. Лишь реальность, осознаваемая в этом мире и производная от предельности, свойственной любой экстатической экс-позиции, несет на себе его неотвратимый след. Если изначальной судьбой психики было возникнуть в мире и быть данной нам благодаря ему, то следовало бы в самом деле сказать, что от психической реальности, определяемой таким образом, почти все ускользает в сферу действительного и актуального, представленного бытия, находящегося, таким образом, вне реальности,и, как говорил Фрейд, в "бессознательном". Но если психическое изначально раскрывается перед самим собой в непосредственности аффекта и его эмоционального смысла {pathos} независимо от состояния объектности и прежде всего представления, то вся эта проблематика рушится. С одной стороны, поскольку психическое не заключено в самом себе, онтологически, как представленное бытие, оно тем более не нуждается в сохранении этой структуры, ему не принадлежащей, когда оно оказывается вынесенным за рамки феноменологической актуальности сознания, т.е. за рамки представленного бытия. Концепция бессознательного представления решительно абсурдна. С другой стороны, именноэта внутренняя и первоначальная сущность психического должна в итоге мыслиться для самой себя, если мы хотим достичь нового и более глубокого познания человека, которое не редуцирует его, как это имеет место в традиционной философии сознания и производных от нее позитивистских направлениях, к бессодержатеьному {vide} субъекту или к мертвому содержанию представления.
 

    Уже Декарт отверг возражение, согласно которому все идеи, составляющиесодержание души, не могут присутствовать в ней одновременно 17. То, чем всегда обладает душа, - это не репрезентативное содержание идей, а способность к их образованию. Поэтому мы в своем анализе должны покинуть недостаточный и поверхностный слой представления и обратиться к сущностным детерминантам психического, какими являются Сила и Способность.
 

    Углубленный анализ сущности способности к образованию идей показывает,что она является таковой - способностью саморасточаться в любой момент - лишь при условии непосредственного самообладания, в радикальной имманентности самоощущения и самоиспытания. Наш организм, например, представляет собой совокупность наших способностей к освоению мира,
----------------------
17 Ibid. 1905. Vо1. 8. Р. 366.
20

причем организмэтот открывает перед нами мир всеми органами своих чувств и своей двигательной способностью. Но это удается ему постольку, поскольку он способен овладеть каждой из своих способностей так, чтобы слиться с ними и ввести их в действие. Подобное слияние есть не что иное, как изначальная и сущностная субъективность, она осуществляет непосредственную проверку этих способностей, умение владеть ими, но такое умение, которое вместо того, чтобы их представлять, отождествляется с ними и с принципиальной возможностью их развертывания; тем самым эта возможность представляет собой навык. Так открывается перед нами совершенно новая субъективность, которая не исчерпывает себя в мысли, представляющей нечто внешнее, но определяет это погружениев себя всего того, что осуществляет самоиспытание и тем самым проявляет свою жизненность.
 

    Лишь данное понятие жизни позволяет нам осмыслять тело как наше тело.Ведь если бы знание, которое мы имеем о нашем теле, которое имеет само по себе данное тело, было сформировано представлением извне, то эти способности организма предстали бы перед нами как нечто отделенное дистанцией от объектности, с которой мы не могли бы соединиться и применить ее в действии. Не случайно классической мысли не удавалось объяснить себе взаимоотношение "души" и тела до тех пор, пока оно мыслилось ею как представленческое, как взаимосвязь осознания и осознаваемого (cog-ito cog-itatum). Речь тогда шла отом, каким образом робкие поползновения сознания оказываются способнымивызвать объективную модификацию в теле, рассматриваемом именно как объект. Возможно, подобное действие духа на тело непознаваемо и является деломмагии? Но то, что в действительности происходит, имеет совсем иной характер.Мы обладаем опытом действия силы, с которой мы сливаемся и которую по этой причине, мы можем пустить в ход. Тело, которым я изначально владею, его способность могут быть выражены словами "я могу, следовательно, я существую" - это способность к действию, непосредственно испытанная и подверженная жизнью в субъективном телесном праксисе. Оказывается только, что тот жепраксис может быть представлен в форме объективного процесса в мире. Темсамым не существует перехода, и притом таинственного, от субъективного к объективному, но лишь одно движение, которое дано нам дважды: первый разв его реальности в форме житейской практики, второй раз - в объективностипредставления о мире.
 

  Фрейдистская концепция бессознательного - это не только следствие и перевоплощение метафизики представления. В сущности, она подразумевает отказ от нее. И здесь раскрывается ее глубочайшая значимость, которая заключается в том, чтобы вести нас за пределы представления в область жизни, которая не может быть представлена. Первую характерную особенность этой сферы мы только что выявили, говоря о феномене тела: действие, сила, практика. Этот уклон фрейдистской концепции бессознательного в направлении первичных и фундаментальных слоев нашего опыта можно обнаружить в "Замечаниио бессознательном" 1912г. Доказательство, "обоснование" бессознательного латентностью большей части компонентов психики уступает место совершеннодругому соображению. Речь идет теперь уже не о внезапном выявлении этихкомпонентов, например воспоминаний, по истечении некоторого промежуткавремени (что подразумевает гипотезу о том, что состояние психической бессознательности соответствует этому периоду латентности); главным аргументом в споре становиться активность как
21

активность бессознательная, т.е. происходящая и развертывающаяся свободно от сознания как представления и до него.Более того, отбрасывая классическую аргументацию, согласно которой латентность или виртуальность представлений должны быть синонимами слабости,и, утверждая , что бессознательные мысли являются намного более сильными,говоря об "эффективном бессознателном" 18, Фрейд находится на пути к радикальному тезису, который можно сформулировать так: мало того, что действие(action) возможно только в состоянии бессознательного; оно осуществляетсятолько как бессознательное, только за пределами представления, посколькудействующая сила сливается с самой собой в радикальной имманентности и в Ночи изначальной субъективности, где нет ни отстояния, ни дистанции от самой себя, ни интенциональности, ни объекта, где никогда не зажигается свет объективности и репрезентативного сознания, и куда его лучи никогда не проникают.
 

    Однако эта изначальная Ночь не является ночью ослепления или Хаоса, вместилищем иррациональных инстинктов, угрозу которых, вечно нависшую над сияющим миром людей, нужно отвести от этого мира. Скорее напротив - в бессознательном содержатся в грубых и основных чертах житейские навыки: умение двигать руками, шевелить губами, передвигать зрачками, что предшествует,например, всякому чтению, создавая также возможность для приобретения научных знаний; тем самым эти навыки предшествуют научному познанию и закладывают для него надлежащую основу. Подобное знание, благодаря которому мы встаем и движемся, сопутствует человечеству с самых его истоков, оно позволяет ему жить. Это умение есть умение делать, действовать и заключается в этом действии. Поэтому мы называем его практикой (praxis} и понимаем егоне так, как если бы речь шла о редукции и постепенной ликвидации бессознательного как не поддающегося осознанию и представлению элемента психики,в который мало-помалу проникает свет сознания. Именно непредставимое в самом себе, несводимое к знанию, которым владеет научное познание, предпослано этому познанию во всех его шагах, как безотчетное, но непреложное условие его доступа ко всему, что оно знает, и в первую очередь ко всему, что онотворит.
 

    Следует уточнить, что это непредставимое - которое в метафизике представления именуется бессознательным - не может служить аргументом в пользу какого бы то ни было иррационализма, что оно скорее составляет основу и первоочередное условие всякого знания, включая научное. Действительно, нельзязабывать об исторической ситуации, в которой возникла концепция бессознательного; это произошло в тот момент, когда Шопенгауэр внес решительное ограничение в господствующий постулат об объективности, систематическую разработку которого он нашел в кантовской метафизике. Бездейственному миру представления (который Шопенгауэр изображает лишь во внешнем и преходящем его аспекте), неспособному вместить в себя сущность подлинного бытия, он противопоставляет под именем Воли (и воли к жизни) те сущностные, онтологические определения силы и действия, которые предшествуют объективному познанию, являющемуся лишь их запоздалым представлением. Но, поскольку для Шопенгауэра, Канта и классической
----------------------------
18 Freud S. Gesammelte Werke. Bd. 8. S. 435.
22

философии вообще, феноменальность смешивается с объективностью представления, прорыв за ее пределы выводит философа в сферу, феноменологический статус которой остается неопределенным с достаточной ясностью, - к бессознательному, чей смутный и непонятный характер будет еще долго господствовать над судьбой современноймысли. Тем более что у Шопенгауэра в тесной связи с этим отсутствием какого-либо феноменологического статуса непредставимого, которое определяетжизнь, возникает глубоко пессимистическая концепция этой жизни, связаннаяс Желанием без объекта и бесконечным страданием. Эти же пессимистическиевоззрения на жизнь вновь обнаруживаются во фрейдизме, где они переплетаются с научными концепциями тогдашней эпохи, и, в частности, с теорией энтропии.
 

      Что для нас важно, если бы мы, по крайней мере, хотели установить, в чемзаключается положительное значение концепции бессознательного для познания человека, - это показать, что основой психики человека не может являтьсяабсолютное бессознательное, которое ничем не отличалось бы от объектов, существующих в природе, таких, как, скажем, камень; что это бессознательное, напротив, связано с первичной сферой опыта, а точнее, с самим опытом в его первичной форме, - то, что по-своему признавал Фрейд в своей "Психопатологии обыденной жизни", когда он, выдвигая общую теорию мифологических, религиозных и метафизических воззрений на мир, объясняет их как внешнюю проекцию психической реальности, а также как обнаруживание вытесненных элементов психики репрезентативным сознанием. В этом случае, в сущности, представляется, что эта проекция предполагает неведение создания относительно того, что оно проецирует. "Безотчетное осознавание факторов и фактов бессознательного (иначе - эндопсихическое восприятие этих факторов и этих фактов) отражается... в конструировании сверхчувственной реальности, которуюнаука ретрансформирует в психологию бессознательного"19.
 

    Но утверждение бессознательного, которое отсылает обратно сознанию свое"эндопсихическое восприятие" ( т.е. свое самораскрытие в рамках первоначальной феноменальности), не может осуществляться лишь на спекулятивной основе; оно должно быть обосновано именно феноменологически. Надо суметь указать форму или разновидность опыта, которая, будучи чуждой эк-стазу объективности, тем не менее является действительным опытом. Существует ли феноменальность неэкстатическая в самом себе несводимая к феноменальности мира (реального, воображаемого или идеального), и в чем она заключается? По правде говоря, ответ на вопрос, не заключается ли основа бессознательного в аффекте, отчасти содержится в самом фрейдовском бессознателном. Ибо, как говорит Фрейд в одном из своих решающих положений, "сущность чувства состоит в том, чтобы быть воспринятым, следовательно, быть известным сознанию"20. И еще: "Представление может существовать, даже если оно не воспринято. Напротив, чувство нуждается в восприятии"21. Поэтому следует сказать, даже если это утверждение покажется парадоксальным по отношению к общепринятым идеям, что основа бессознательного, являясь аффектом, не содержит в себе ничего бессознательного.

----------------------------
19 Ibid. 1969. Вd. 4. S. 287-288.
20 Ibid. Вd 10. S. 276.
21Обращаем внимание читателя на диссертацию де Соссюра "Психоаналитический метод", в которой критиковалось это положение Фрейда.
23

    Это не случайные утверждения, значение которых необоснованно выделено.Речь идет о коренном смысле доктрины, а также терапии, созданной на ее основе. Возьмем, например, кардинальный тезис о вытеснении. Не относится ли это последнее к чувствам так же, как и к представлениям, не отбрасывает ли онотакже и их в истинно-бессознательное? Тщательный анализ процесса вытеснения показывает: нисколько. Вытеснение всегда касается ассоциации представления и чувства, которую оно в конце концов разрывает. Именно предсталение, с которым чувство было феноменолгически ассоциировано, вытесняется и таким образом отбрасывается в бессознательное. Находясь в отрыве от представления, чувство вступает в связь с другим преставлением, и сознание с этих порпринимает его за проявление этого последнего: его называют бессознательнымкак раз тогда, когда этот термин относится лишь к тому представлению, с которым оно было первоначально связано. Как мы видим, в этом процессе деструктурирования и реструктурирования, каким является вытеснение, чувство, как и прежде, "осознается" лишь его смысл, в данном случае представление, с которым оно ранее ассоциировалось, оказывается "неосознанным". "Вначале может случиться так, что импульс {motion) аффекта или чувства будут восприняты{реrcuе), но восприняты в искаженном виде {meconnue). Так как его собственное представление оказалось вытесненным, оно было вынуждено соединиться с другим представлением, и теперь принимается сознанием за проявление этого последнего. Когда мы восстановим точную связь, мы станем называть "бессознательным" первоначальное движение аффекта, хотя его аффект никогда не былбессознательным и хотя одно лишь представление подверглось вытеснению"22.
 

    Сохранение аффекта в своем феноменологическом состоянии - сохранениевне рамок предсталения, так что аффекту в действительности не нужно исчезать
одновременно с представлением, с которым он был ранее связан, из данного мира представлений, к которому он никогда не принадлежал, - это сохранение не означает, что аффект сам по себе остается без изменений. Самая примечательная особенность фрейдовского анализа работы побуждений {du destun des pulsions} состоит в показе действительной истории аффективности, истории, в которой аффект завязывает последовательные значащие связи с миром представления прежде, чем в определенном смысле вновь быть превращенным в свою собственную сущность, в то, что происходит при возникновении тревоги - не страха перед объектом {Realangst}, но чистого страха (или, если хотите, страха перед побуждением).
 

    Здесь возникает мысль о сущностной связи между Силой и Аффектом, которая составляет Основу Психического и наряду с этим основу психоанализа, если вернуть ему его истинное философское значение. В сущности. Основа Психического - Влечение, но оно является собственно психическим только в качестве аффекта, который как раз и является "представителем" биоэнергетическойсистемы организма в психике. Эта биоэнергетическая система - мы можем рассматривать ее как причину психического или, напротив, как простую фигуру последнего, фигуру, построенную по его подобию и раскрывающую его надлежащий характер, - включает в себя два вида нейронов, от которых соотвественнозависит реакция живущего индивида на внешнее раздражение или его внутренняя эмоция. Суть дела состоит в том, что в противоположность внешнему раздражению,

-----------------------------
22 Freud S. Gesammelte Werke. Bd. 10. S. 276.
24

которое человек имеет возможность избежать, благодаря соотвествующей двигательной реакции, например, бегству (которое к тому же позволяет избавиться от наплыва энергии, вызванного раздражением), в случае эндогенного или внутреннего раздражения уже нельзя избавиться от возбуждения, а тем самым и от избытка энергии. Но внутреннее возбуждение или раздражение есть не что иное, как побуждение: "импульсивное раздражение... идет изнутри самого организма"23 - таким образом, что это раздражение нашего'"Я" им самим или самораздражение, с одной стороны, является постоянным - "побуждение никогда не выступает как единовременная сила воздействия, не всегда как постоянная сила" 24, - а с другой стороны, не оставляет нашему "Я" никакой возможности избежать раздражения или избавиться от возбуждения- "Я" остаетсябез защиты перед импульсивными раздражениями" 25. Ускользнуть от раздражения, от возбуждения, от впечатления значило бы поставить их на расстояние,развернуть между нашим "Я" и отягощающим впечатлением своего рода экран, за которым можно было бы его больше не чувствовать, избавиться от его воздействия и таким образом выскользнуть и убежать от него. Но наше "Я" оказывается в принципе на это неспособным, поскольку собственные ощущения "Я" представляют собой именно это самораздражение, побуждения которого лишь номинальны: "В случае влечений, - говорит Фрейд, - бегство ни к чему не приводит, так как "Я" не может убежать от самого себя" 26.
 

      Влечение обозначает, по Фрейду, не особое движение, а внутреннюю самовпечатляемость, при которой невозможно уйти от себя и постольку, поскольку эта самовпечатляемость эффективна, неизбежно создается состояние тяжести и нагрузки на наш внутренний мир. Только это самовпечатление или самораздражение составляет сущность аффективности, т.е. силу и коренное условие, при котором для нее создается возможность. Наше "Я', ощущая себя втой непосредственности, из которой нет никакого выхода, страшась быть самимсобой, испытывая нагрузку, страдая от этой тяжести до крайних пределов страдания, желает в первую очередь убежать от себя, от своего страдания - хочет преобразиться в самом себе, изменить себя, чтобы стать чем-то более выносимым. "Я' хочет действовать, и действовать для того, чтобы снять с себя эту слишком тяжкую ношу - нагрузку на самого себя. В этом смысле и таким путем действует побуждение. Побуждение является таким, каково оно есть, на базе находящихся внутри него аффекта и сущности аффективности - сущности жизни. На основе этой сущности жизни, какой является побуждение, легко понять совокупность феноменов психического, но, безусловно, также и феноменов культуры и цивилизации вообще, поскольку различные культуры и цивилизации, существовавшие на Земле, представляют собой различные пути, проложенные и открытые потребностью, ждущей своего удовлетворения.
 

    Значение концепции бессознательного для познания человека состоит в проникновении в его бытие на большую глубину, чем классическое сознание, т.е. мысль, понимаемая как объективное познание и как представление. Ибо наш мир представлений, как и каждый из его элементов, доступен для восприятия лишь посредством инстанции, несводимой к нему, - сферы побуждений, желаний, потребности, действия, труда, придающих ему форму: эта форма предшествует формам мысли, и мысль может воспринять ее лишь задним числом. Поэтому результаты наших размышлений об аффекте, побуждениях и т.д. нисколько не ведут нас к отрыву от мира, где живут люди, но напротив, заставляют нас вернуться к его корням, чтобы выявить действительно движущую силу природы, подлинный разум.

-----------------------------------
23 Ibid. S. 226.
24 Ibid.
25 Ibid.
26 Ibid. S. 248.
25
 

 

                                                                                                      В.В. ИВАНОВ


БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ, ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ АСИММЕТРИЯ.
ЯЗЫК И ТВОРЧЕСТВО(К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА)

 

В книге: Бессознательное. Сборник статей. Т. 1. Новочеркасск, 1994, с. 168-173.

 

    Начну с истории болезни. Во время лечения шизофрении односторонними электросудорожными шоками, которое проводимого в Ленинграде группой, руководимой ЛЯ.Балановым,мне пришлось летом 1979 года наблюдать такой случай . Молодая девушка, одаренная художница, не выходит месяцами из тяжелейшего бреда. В него вплетено столько разнообразных символов, что один из психиатров, знакомившийся вместе со мной с историей ее болезни, жаловался на почти полную невозможность выделения основного ядра в этом потоке ассоциаций. После правостороннего шока, когда поведением больной управляло в основном левое (доминантное по речи) полушарие, она, отвечая на вопросы, стала четко описывать мучащий ее комплекс сексуальной вины перед своей матерью (ей чудится, что она потеряла невинность, хотя по данным медицинского обследования, она - девушка). До описываемого шока, при шоках с противоположной стороны, девушка (чьим поведением в короткие промежутки после левостороннего шока управляло преимущественно правое полушарие, ведающее образным восприятием) сделала несколько хороших рисунков. После же правостороннего шока в ответ на просьбу нарисовать что-нибудь девушка изобразила нечто, что я не мог бы истолковать сразу же, если бы не занимался раньше сексуальной символикой наскальных рисунков пещер Верхнего палеолита (замечу, что эти рисунки на протяжении длительного периода истории Homo sapiens характеризовались схематизацией и установкой на деталь, поданную как бы "крупным планом", которая типична для левого полушария, видимо, игравшего особую роль в разных видах знаковой деятельности после победы звукового языка как главного средства общения). Психиатры, не имевшие культурно-антропологической подготовки, не поняли изображения и стали расспрашивать больную. Она им пояснила: "Это - мои половые органы". В течение нескольких десятков минут
168

после правостороннего шока левое полушарие больной сосредоточенно занималось самоанализом, результаты которого мы наблюдали и в ее словесных объяснениях и в таких символических рисунках. Затем с увеличением активации правого полушария снова стал проявляться комплекс вины уже в достаточно трансформированных формах бреда, которые новому наблюдателю могли бы опять показаться загадочными. Рисуя, больная приговаривала: "Бумага, прости меня! Карандаш, прости меня! И фон, прости меня!" и падала на колени (отбитые от того, что она постоянно бухалась на них). Завершая рассказ об этой больной, добавлю, что у нее же среди схематизированных рисунков был и рисунок руки с тем значением символа бога, который характерен для первобытного искусства и искусства шизофреников. Подчеркну, что метаязыковые операции весьма характерны для первого часа после правостороннего шока, когда левое полушарие демонстрирует все свои возможности, относящиеся к языку, в том числе и к его метаязыковому употреблению, при котором язык, оборачиваясь на самое себя, служит средством для собственного исследования. Язык может использоваться для уяснения самим человеком себе не только языковой деятельности (в норме по отношению к родному языку бессознательной), но и для осознания других сторон поведения, без вербализации остающихся неосознанными.
 

    Перейду сразу к формулировке предлагаемой гипотезы. Несколько авторов в разных странах, занимающихся функициональной асимметрией мозга, независимо друг от друга пришли к допущению, что бессознательное связано прежде всего с правым полушарием, в норме немым. В частности, многими обращено внимание на возможность участия именно правого полушария в формировании сновидений (в этом смысле лечение депрессии посредством депривации сна в фазе REM сходно с лечением депрессии правосторонним шоком). Позволю себе добавить к этому допущению еще одно: осознанное понимание сферы пола, характерное для взрослого, относится к доминантному по речи (левому) полушарию (и к управляемым им подкорковым областям). Пенфилду при стимуляции электродами определенных зон правого полушария во время операций на мозге удавалось вызывать различные бессознательные воспоминания, но они никогда не относились к сексуальной сфере. Правое полушарие - неречевое (в известных отношениях "доречевое") хранилище зрительных образов, но образов уже трансформированных или инфантильных и не содержащих в себе обычно их явной "взрослой" сексуальной интерпретации (даже в тех случаях, когда она весьма вероятна). Целесообразно исходить из противопоставления речевого полушария, к которому относится и осознаваемые через слово области половой жизни взрослого, и полушария неречевого, которое по характеру своей сексуальности может быть инфантильным и отражать доречевой (неосознанный) период развития сексуальности. Период словесного обучения сексу (в норме весьма длительный) следует за периодом, когда ребенок обучается родному языку. Это представляется возможным показать на таких предельных случаях, как "волчьи" дети (типа Маугли), не только не владеющие языком, но и оказывающиеся "сексуально необученными" и потому неспособными к половой жизни, и как слепоглухонемые, которые при отсутствии особого обучения долгое время (уже после совершеннолетия) остаются на весьма инфантильной стадии развития сексуальности. Вместе с тем в норме неречевое правое полушарие может быть источником образов, основанных на инфальтильной и трансформированной (и сублимированной) сексуальности. Оно связано с образным творчеством
169

и с любовью как творчеством и источником творчества (достаточно напомнить хотя бы круг образов, лежащих в основе вступительных строф к "Витязю в барсовой шкуре" и близких к ним представлений в других произведениях средневековой литературы). Правое полушарие отвечает за образность пушкинского "Я помню чудное мгновенье", но не за известный левополушарный авторский прозаический комментарий к биографическому эпизоду, отраженному в этом стихотворении. Личная драма Блока, как и соотношение между разными жанрами стихов (возвышенных, обращенных к Софии, и непристойных) Владимира Соловьева (подлинники которых, как и писем, продиктованных им самому себе от имени Софии, написаны разными почерками, возможно, разными руками и это может объясняться тем же отличием образного (инфантильного или сублимированного надсексуального) содержания эмоций правого полушария и вербализуемой (в том числе в цинических или эротических высказываниях) половой активности левого полушария и контролируемых им подкорковых областей. Любовь и творчество в норме, как и бред (типа того случая комплекса вины, с которого я начал), в патологии могут быть соотнесены именно с правым полушарием, а осознаваемый разумом секс - с левым. Левое и правое полушария противопоставлены и как системы управления, с одной стороны, положительными эмоциями (вплоть до эйфории), с другой стороны, депрессией (чем объясняется возможность ее лечения депривацией сна или правосторонним шоком) и тенденцией к саморазрушению. В этом смысле значительную опасность может представить неконтролируемое следование друг за другом правых и двусторонних шоков, что можно подтвердить некоторыми примерами из американской клинической практики минувших десятилетий.
 

    В гипотетической форме можно было бы предположить, что самоубийство(или близкие к этому формы поведения, например, провоцирующие дуэль у русских поэтов XIX в.) и фрейдовский "институт смерти" на роль которого должное внимание было обращено лишь в недавнее время, можно связать с правымполушарием (самоубийство - предельный случай, который с этой точки зренияможно описать как убийство правым полушарием левого). Тогда не только различение "Я" (соотносимого с левым полушарием), "Сверх-я" и "Оно" (соотносимо с правым полушарием), но и противопоставление Эроса (левоплушарного)и Танатоса (правополушарного) у позднего Фрейда можно было бы истолковать( в духе его раннего опыта "Психологии для неврологов") с точки зрения функциональной асимметрии полушарий.


    Для психоанализа характерна ориентированность на слово, доведенная до предела в школе Лакана, но заложенная уже во фрейдовском анализе оговорок {versprechen} и игры слов в каламбурных остротах. Если речевая деятельность левополушарна, то естественно, что при речевом осмыслении (вербализации) бессознательного на первый план и выдвигаются словесно осознанные сексуальные влечения как таковые. Но остаются нерешенными вопросы взаимодействия двух полушарий и тех нижних уровней организации мозга, которые с ними связаны. Вопрос первый: мы знаем, что субдоминантное (правое) полушарие пользуется зрительными жестовыми обр-азами,во многом запечетленными (посредством imprinting) еще с раннего детства (когда дифференциация функций полушарий только начинается). Остается выяснить поставленный еще в письмах Фрейда Флиссу вопрос о том, как рано могут датироваться первые словесные, еще не понимаемые до конца, впечатления. Каким образом ранние несловесные
170

впечатления могут быть переведены на словесный язык? Возможно, что переводу способствует запись и первых услышанных слов и других рано воспринятых образов в каждом из полушарий еще до закрепления латерализации. Но и позднее подобный перевод с языка неречевых образов на естественный язык необходим и для психоаналитического сеанса. Напрашивается глубокая аналогия с гипнозом, при котором, по-видимому, осуществляется отключение левого полушария и более или менее изолированное функционирование правого (напоминающее левовсторонний шок). Следует выяснить, не навязывается ли сексуальная интерпретация символики правого полушария при ее вебрализации левым, для которого характерна установка на осознанный секс.
 

    Возникает аналогичный вопрос: как субдоминантное (правое) полушарие использует словесные символы, типичные для доминантного (левого)? Еще Джексон, открывший первым более 100 лет назад протипоставление функций двух полушарий, отмечал, что афатики сохраняют способность ругаться. Более того, снятие цензуры левого полушария, управляющего "официальными" нормами речевого поведения, способствует более свободному употреблению ругательств. Но нецензурируемая ("неофициальная" в терминах ММ .Бахтина) речь правого полушария обычно не относится к сексуальной сфере как таковой. Правое полушарие использует соответствующие слова не в прямом, а в образном употреблении, соответствующем той карнавальной правополушарной образности "гротескного тела", которая по отношению к площадному языку толпы изучена тем же М.М .Бахтиным. В этом плане особый интерес представляет роль слова для осознания всего макрокосма через соответствия с человеческим телом у догонов. Употребление этих же слов только в прямом смысле характерно для некоторых особых форм сексуального поведения (например, у гомосексуалистов), где, вероятно, участие левополушарных механизмов (эротическая роль, в частности, как вид извращенности) .Более нормальным (в фольклоре некоторых народов обязательным) является использование таких слов в двух смыслах, напоминающее описанный Фрейдом механизм каламбура.
 

    Правое полушарие в норме (когда осуществляется цензура левого полушария) - бессловесно, и именно в этом лежат истоки его творческого потенциала. Крупнейший лингвист Роман Якобсон обратил внимание на особенности мышления Эйнштейна, которое опиралось не на слово, а на бессловесные образы, бесспорно правополушарные. Особый интерес представляет то, что уже в зрелом возрасте Эйнштейн хотел найти такие музыкальные и цветовые образы (явно относящиеся по самому своему характеру к сфере правого полушария), которые бы соответствовали его физическим и геометрическим идеям; по свидетельству Л.С .Термина, соответствующие работы в его студии в Нью-Йорке велись Эйнштейном вместе с Бьют, позднее получившей известность как кинорежиссер . Интересно обратить внимание и на особенности речевого развития (или точнее, раннего недоразвития) Эйнштейна. Еще в 9 лет Эйнштейн пользовался словами детского языка, позднее он испытывал затруднения при обучении чтению. Ретроспективно сам Эйнштейн видел в своем замедленном речевом развитии одну из причин, облегчивших открытие им основ теории относительности: он говорил, что понял по-новому пространство и время именно благодаря тому, что научился употреблять слова "Raum" и "Zeit" только в таком возрасте, когда другие молодые люди давно уже их говорят, как правило, не задумываясь об их значении, полученном в готовом виде при обучении языку. В качестве проблемы
171

для психологической и биографической истории лингвистики XX в. следует отметить и вероятную связь раннего заболевания Н.С.Трубецкого, приведшего к
афазии и аграфии с последующим депрессивным состояниям (указывающим на преобладание правого полушария), с геометрической ориентированностью позднее им предложенных классификационных типов фонологических систем (показательны и его продолжавшиеся занятия музыковедением).
 

    Цензура левого полушария в некоторых случаях должна быть снята (заторможена) для усиления или хотя бы для обеспечения творческой образной деятельности. С этим связано четкое отрицательное отношение к психоанализу крупных художников слова. Всем известны часто повторяющиеся нападки Набокова на венскую школу. Стоило бы посвятить особый психоаналитический этюд выяснению причин этой враждебности автора "Лолиты" (фрейдисткое истолкование которой естественно напрашивается) к Фрейду. Позволю себе привести один пример из собственных воспоминаний. Как-то я спросил А.А Ахматову, почему она так враждебна к психоанализу. На это она мне ответила, что eсли бы она прошла курс психоанализа, искусство для нее было бы невозможно. Я поддерживал ее мысль, сославшись на два письма Рильке, написанных 24 января 1912 г. В это время подруга Ницше, Рильке и Фрейда Лу Андреас-Заломе уговаривала поэта пройти курс психоанализа; он же ей ответил, что это было бы возможном только в случае, если бы он больше ничего не писал. Выслушав мой пересказ письма Рильке, Ахматова заметила: "Ну, вот видите, значит, я не ошиблась. Со мной это иногда бывает".
 

    Конфликт между стереотипной психоаналитической терапией и поэтическим творчеством лежит в основе фабулы цикла повестей и рассказов Сэлинджера о поэте Симуре. Его герой, пройдя по настоянию своих свойственников-мещан курс психоанализа, кончает жизнь самоубийством. После того, как творческая образная функция правого полушария заторможена из-за включения психоаналитической вербализации, среди разных функций этого полушария побеждает депрессивная - деструктивная. В замысле Сэлинджера отчетливо противопоставлена психоаналитическая клиническая практика в ее вульгаризованном виде и поэтическое творчество, к представителям которых Сэлинджер склонен отнести Фрейда, но не его эпигонов. Любопытно, что в одном из писем к своей невесте сам Фрейд писал, что он надеется в науке достичь того, чего ему не удалось в поэтических опытах (сходно о себе говорил и Эйнштейн, считавший, что свое безграничное воображение он полностью мог использовать в физике, а не в искусстве). Отмеченное Эриком Эриксоном "зрительное любопытство" Фрейда, позволявшее основателю психоанализа проникнуть в сны и воспоминания своих пациентов еще до введения окончательных словесных формулировок, бесспорно говорит о наличии в интуиции самого Фрейда этой правополушарной составляющей (для ее исследования представляет интерес и самонаблюдение Фрейда в письме Флиссу о его "обеих левых руках"). Этой интуиции не хватало многим его последователям (разумеется, особняком стоит Юнг, много сделавший для глубинного понимания зрительных архетипов при всей спорности, а зачастую и фантастичности предложенных им словесных толкований). Наибольшее достижения Фрейда (в изучении сновидений и остроумия) связаны именно с проявлением этой его интуиции. Мне кажется, что художественная интуиция Фрейда сказывается и в таких его суждениях об искусстве, как приводимое в воспоминаниях Рейка замечание об излишнем увлечении Достоевского патологическими случаями.
172

    Среди примеров, иллюстрирующих взаимодополнительность (в смысле Бора)
психоаналитической вербализации и творческой образной переработки цензурируемых левым полушарием (как представителем социума в мозге) комплексов, приведу биографическую предысторию "Steppenwolf" Германа Гессе. Напомню последовательность основных фактов. Гессе, несколько лет страдавший тяжелейшей депрессией, сразу после окончания первой войны начал проходить курс психоанализа. Его жизненная ситуация все отягощалась, облегчение на наступало, невроз усиливался. В трагической и художественно выкристаллизовавшейся форме этот круг депрессивных переживаний выражен у Гессе в позднее опубликованном стихотворении "Степной волк". Но только художественная сублимация в замечательном одноименном романе принесла Гессе освобождение от страданий. Тогда и возникает тот просветленный взгляд на мир, который присущ позднему Гессе. Творчество оказалось завершением процесса лечения, начатого психоанализом. Отчетливое построение всего произведения как описания проведенных автором над самим собой опытов вербализации прошлого, частично сходных с психоаналитическими, лежит в основе книги Зощенко "Перед восходом солнца". По написании ее Зощенко в 1943 г. в моем присутствии говорил, что ему удалось избавиться от тоски, всю жизнь его мучавшей; он хотел с помощью книги сделать этот метод общедоступным.
 

    Возвращаясь от художественной литературы к науке, в заключение приведу слова одного крупного физика, познакомившегося с проблематикой функциональной асимметрии. По его выражению, суть состоит в достижении совершенной гармонии правого и левого. Как мне думается, это и есть современная форма той мысли Э.Сепира о нормальном функционировании бессознательного.
173

 

 

                                                                                                    В.Н. ЦАПКИН


СЕМИОТИЧЕСКИЙ ПОДХОД
К ПРОБЛЕМЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО

 

В книге: Бессознательное. Сборник статей. Т. 1. Новочеркасск, 1994, с. 81-91.


    1. Еще Фердинанд де Соссюр и Чарлз Моррис подчеркивали тесную связь науки о знаковых системах с психологией. Ярким примером плодотворной разработки теории знаков в психологии служат исследования Л.С .Выготского и
Ч. Морриса о роли знаков в регуляции поведения, В.Н.Волошинова (М.М.Бахтина) о семиотической организации сознания, Ч.Осгуда в любой части экспериментальной психосемантики. Хотя на стыке психологии и семиотики еще несформировалась самостоятельная научная дисциплина, подобно, например,психолингвистике, ряд работ отечественных и зарубежных специалистов, убедительно говорящих о том, что связи этих наук крепнут и расширяются. Все отчетливее вырисовываются контуры научного направления, которое называютпсихосемиотикой или семиопсихологией. Одной из перспективных областейпсихосемиотических исследований является проблема бессознательного.


    2. Если осмысление языка как знаковой системы заново открыло для лингвистов предмет их науки и послужило мощным стимулом к развитию структурной лингвистики и семиотики, то в психоанализе, благодаря успехам этих дисциплин, было совершено открытие Фрейда - Фрейда-семиотика. Открытие этопринадлежит французскому психоаналитику Жаку Лакану 1. В 50-х годах Лакани группа его последователей (Лапланш, Понталис,Леклеридр.) провозглашают,что модель языка лежит в основе всей теории Фрейда. Структуралистское прочтение Фрейда получило в последние годы живой отклик и в других странах, гдестали появляться исследования, посвященные семиотическому переосмыслению концепций психоанализа
-----------------------
1 Следует отметить, что первое исследование, посвященное семиотической реинтерпретации проблем психоанализа, вышло в свет в 1927 г. Это была работа выдающегося советского филолога В.Н.Волошинова (М.М.Бахтина) "Фрейдизм".
81


    Но не является ли открытие семиотических прозрений в работах Фрейда научным трюком - попыткой подать в "модной упаковке" старое учение? Действительно, элемент мистификации не чужд работам Лакана. Кроме того, метафоричность многих категорий психоанализа (Эрос и Танатос, либидо, Эдиповкомплекс и др.), каждая из которых - своеобразный миф в миниатюре, создаетвозможность самых широких трактовок. Но следует согласиться с мнением современных интепретаторов Фрейда, которые отчетливо прослеживают   в   его   научном   наследии   переплетение   двух    основных  тенденций 2
 

      Первая - это построение моделей функционирования человеческой психики,
продолжающих методологическую линию позитивизма XIX века 3.
 

    Другая тенденция, сближающая психоанализ с гуманитарными науками, связана с попыткой Фрейда раскрыть символическую природу человека, объяснитьсмысловую динамику его поведения. По мнению как критиков психоанализа, таки ряда его представителей (Лакан, Шендз, Эделсон и др.), именно в этой семиотической области Фрейду удалось сделать свои важнейшие открытия. Например, советский философ Г.Х.Шингаров отмечает,что смысл всего учения Фрейда "сводится к изучению проблемы значения и знака в очень специфической области психической деятельности", т.е. бессознательного психического, а американский психоаналитик М.Эделсон видит главную заслугу Фрейда в разработкетеоритических основ психоанализа как семиологической науки.
 

    В чем заключаются семиологические основы психоанализа? Для ответа наэтот вопрос последуем совету Лакана - вернемся назад к Фрейду.
 

      3. Л.С.Выготский в "Психологии искусства" пишет: "Бессознательное влияетна наши поступки, обнаруживается в нашем поведении, и по этим следам и проявлениям мы научаемся распознавать бессознательное и законы, управляющиеим". В своих первых психоаналитических трудах Фрейд показывает, что такимиследами и проявлениями бессознательного являются невротические симптомыи сновидения, ошибочные и симптоматические действия, остроты, а также свободные ассоциации. Своим важнейшим открытием Фрейд считал то,что ему удалось обнаружить смысл этих явлений. И это открытие, по его словам, послужилооснованием для психоаналитического метода. Анализируя процессы, лежащиев основе образования вышеназванных феноменов, Фрейд устанавливает ихструктурную гомологичность. Все они являются искаженным опосредственнымвыражением бессознательных процессов: конфликта мотивов, вытеснения неприемлемых желаний и связанных с ним переживаний. Например, образованиеневротического симптома он описывает следующим образом:" ...в бессознательном вытесненное желание продолжает существовать и ждет только первой возможности сделаться активным и послать от себя в сознание искаженного, ставшего неузнаваемым заместителя. К этому замещающему представлению вскореприсоединяются те неприятные чувствования, от которых можно было считатьсебя избавленным, благодаря вытеснению. Это замещающее представление -симптом... В симптоме, наряду с признаками искажения, есть остаток какого-либо сходства с первоначальной, вытесненной идеей, остаток, позволяющий совершиться такой замене".

-----------------------------

2 Эти тенденции в работах Фрейда в значительной степени обусловили разделение, например, современного американского психоанализа на сторонников метапсихологического подхода и сторонников "клинической" теории.
3 Главной причиной ревизии учения Фрейда его учениками и последователями послужилоих стремление сгладить эту линию - десексуализировать и гуманизировать ортодоксально психоаналитическое понимание человека (Бинсвангер, Хорни, Фромм, Салливани др.)
82

    Из работ Фрейда следует, что невротические симптомы, сновидения, ошибочные действия и т.п. можно рассматривать как своеобразные знаки (тексты), замещающие вытесненные переживания (конфликт мотивов) и репрезентирующие их в сознании и поведении.
 

    4. Закономерности неосознаваемого образования таких знаков наиболее подробно Фрейд анализирует в "Толковании сновидений". В психической деятельности, при образовании сновидений, он выделяет две функции: производство мыслей сновидения (скрытое содержание) и их трансформацию в образыявного содержания. Мысли сновидения - это протекающая на уровне предсознательного внутренняя речь. В результате "деятельности сновидения" словесные репрезентации {Wortvorstellyngen} мыслей сновидения регрессируют "через бессознательное" к восприятию в виде предметных репрезентаций или образов {Sachvorstellungen}. Фрейд выделяет два типа преобразования скрытыхмыслей в явное содержание: конденсацию и смещение. Конденсация - это совмещение разнородных элементов (скрытых мыслей) и единый образ (например,составление "коллективных личностей" на основании сходства внешности, имени или фамилии, общности черт характера, профессии и т.п.). Конденсированные образы представляют собой "узловые пункты" сновидения, в которых сходится множество "мыслительных цепочек". Такие образы оказываются сверхдетерминированными и требуют поэтому множества интерпретаций. Смещение- это репрезентация значимых мыслей посредством второстепенных деталей,это операции по деконтекстуализации элементов скрытого содержания. Конденсация и смещение становятся одними из центральных категорий психоанализа, когда Фрейд устанавливает, что эти операции лежат в основе образованиявсех продуктов бессознательного. Например, он пишет, что во время анализаневротических симптомов "...мы находим также ряд вполне рациональных мыслей, равнозначных нашему сознательному мышлению... эти нормальные мыслиподверглись анормальной обработке (в результате вытеснения - Б.Ц.): былитрансформированы в симптом посредством конденсации и образования компромиссов путем поверхностных ассоциаций, пренебрежения к противоречиями, возможно, регрессии". В конечном итоге перевод "скрытых мыслей" может быть воплощен в самом различном знаковом материале: знаки-символы и иконические знаки сновидений, знаки-индексы и иконические знаки ошибочных исимптоматических действий и т л.
 

    В одной из работ Фрейд создает даже своеобразную семиотическую классификацию невротических симптомов .'"...бессознательное говорит на несколькихдиалектах". В соответствии с различием психологических условий, обуславливающих образование определенных форм неврозов и их отличие друг от друга,мы находим закономерные различия и в формах выражения неосознаваемыхпсихических импульсов. Если язык жестов истерии согласуется в целом с пиктографическим языком сновидений, грез и т.п., то умозрительный язык обсессивного невроза... демонстрирует особые идиоматический ч'ё'рты... Например,то, что больная истерией выражает симптомом рвоты, обсессивная пациенткавыразит посредством тщательных защитных мер против загрязнения... Все этопредставляет собой различные репрезентации или вытесненного в бессознательное желания пациентки забеременеть, или защитной реакции на это желание". Поскольку свое манифестное знаковое воплощение симптомы, сновидения и т л. приобретают в результате конденсации и смещения, то задача интерпретации каждого такого "текста" заключается в деконденсации и ре-контекстуализации составляющих его элементов при помощи анализа свободных ассоциаций к этим элементам.
83

    Простейшим примером деконденсации может послужить интерпретациясновидения Александра Македонского. В ночь перед взятием города Тира емуприснился пляшущий на его щите сатир {satyros}. Древнегреческий предшественник Фрейда деконденсировал это сновидение в предложение, выражавшее страстное желание Александра, обеспокоенного длительностью осады города: "Sa Tyros" - "Тир-твой".
 

    5. Для понимания семантической структуры "следов" бессознательного особый интерес представляет модель ребуса. Широко известно, что приверженцыортодоксального психоанализа рассматривают образы сновидений и невротические симптомы как однозначные, преимущественно сексуальные символы, зафиксированные в "архаическом мышлении" человека и культу ре. Та кое атомистическое, неконтекстуальное представление о единицах "языка" бессознательного согласуется со "второй" теорией символики, заимствованной Фрейдом уВ. Штекеля4. Эта теория неоднократно подвергалась серьезной критике, в томчисле и сторонниками психоанализа (Бинсвангер, Шендз, Лакан, Уайлден и др.).Например, американский семиотик К. Берк (Вurke) называет аналоговые неконтекстуальные интерпретации символов одним из "легких путей, подменяющихдлинные и извилистые маршруты". Сверхдетерминированность при таком подходе редуцируется до механистического однозначного детерминизма. Примерами такой редукции можно назвать гипертрофию сексуального в учении Фрейда, эго-компенсации в работах Адлера или травмы рождения у Ранка. Нужноотметить, что сам Фрейд рассматривал "символическое толкование" только каквспомогательную технику, применяемую к так называемым "типическим" сновидениям и неспособную заменить ассоциативную и даже сравниться с ней. Кроме того, теория символов с универсальными значениями находится в резкомпротиворечии с его собственной первой теорией. В "Толковании сновидений" Фрейд пишет, что ошибки его предшественников сводятся к тому, что они пытались вывести смысл сновидений непосредственно из образов его явного содержания, а не из их связей (через поверхностные ассоциации) со скрытымимыслями. Он сравнивает сновидение с ребусом, кажущимся совершенно абсурдным, если рассматривать его как композицию художника и обретающим смысл,если последовательно заменять каждый изобразительный элемент соответствующим слогом или словом, которое этот элемент репрезентирует.
 

    "Содержание сновидения дано нам в виде пиктографического текста (Bilderschrift}, знаки которого нужно последовательно переводить на язык мыслейсновидения. Мы несомненно впадем в заблуждение, если будем пытаться читатьэти знаки как образы в соответствии с их изобразительной значимостью{Bilderwert), а не их знаковым отношениям {Zeichenbeziebungen}". Пониманиесновидения как ребуса говорит, во-первых, о неадекватности оторванного отязыка "символического" прочтения образов явного содержания; во-вторых, отом, что анализу (т.е. деконденсации и реконтекстуализации) подлежит не "пиктографический", а словесный текст, поскольку "пиктографический" текст имеет
---------------------

4 "...постоянное отношение между элементом сновидения и его значением мы называемсимволическим, а сам элемент сновидения - символом...".
84

смысл как "означающее" словесное. А так как поверхностные ассоциации служат связующим звеном между скрытыми мыслями и явным содержанием, то их"знаковые отношения", о которых говорит Фрейд, выявляются на основе данныхассоциативной техники.
 

    Проанализируем теперь семантическую структуру сновидений и невротических симптомов. Вернемся к сновидению Александра Македонского. Визуальный образ сатира сам по себе не несет значимой информации, необходим его перевод в словесную форму: "satyrys". Словесный же текст де-кондесируется,как мы знаем, в "Sa Tyros" - "Тир - твой", что репрезентирует скрытую мысльсновидения. Значит "пиктографический" образ сатира выступает в роли означающего по отношению к означаемому "satyros" "Satyros" в свою очередь является означающим по отношению к означаемому- "Sa Tyros", что репрезентируетфрустрированное желание Александра, т .е. служит означающим этого желания(означаемого). Таким образом, следуя модели ребуса, мы приходим к представлению об образе сновидения как сложному "многоярусному" и многозначномуконнотативному знаку. Подобной структурой обладают и многие невротические симптомы. Например, истерический блефароспазм сам по себе бессмысленно, опосредствуясь словесной "жалобой" ("Не могу видеть" или "У меня глаза закрываются"), может репрезентироваться: "Не хочу видеть этого" или "Я закрываю глаза на это", что выражает какой-то неосознаваемый внутренний конфликт. Важнейшим условием, создающим возможность подобных семиотических переводов, которые Леви-Стросс называет "действенностью символики" является многозначность лингвистических знаков. Так, в вышеприведенныхпримерах образ сатира - результат омонимии, а истерический блефароспазм -продукт полисемии. Согласно Фрейду, многозначные слова оказываются "ключевыми" (или "узловыми пунктами") в текстах сновидений или симптомов, поскольку, являясь конденсированным выражением и поверхностных, и глубокихассоциаций, они позволяют перейти от явного уровня содержания к скрытому.Кроме того, "установка" на перевод словесных выражений в истерические конверсии создается изобилием зафиксированных в языке "психосоматических метафор": "тошнит от одной мысли о...", "сердце разрывается на части" и т л. Эти метафоры вошли в язык, по мнению французского философа П.Рикера, в результате противоположного перевода - с "языка тела" на естественный.
 

    6. Из всех знакомых систем наибольшее внимание основатель психоанализауделил языку. Примечательно, что еще в период неврологических исследованийв своей первой монографии "Афазия" (1891) он даже предпринял попытку развить собственную теорию языка. Лакан утверждает, что в полном собрании сочинений Фрейда в каждой третьей странице затрагиваются филологическиепроблемы, причем "...анализ вопросов языка становится тем подробнее, чем ближе обсуждение касается бессознательного". Интерес Фрейда к языку объясняется той особой ролью, которую слово, речь играет в психоаналитическом методе. "При психоаналитическом лечении,- пишет он,- происходит только словесный обмен, разговор между анализируемым и врачом".5
-------------------

5 Речь не является единственным средством коммуникации. В конкретной ситуации речевого общения огромную роль играет целый комплекс паралингвистических факторов(фонация, ритмика речи, кинесика, мимика и т.д.), и автор "Психопатологии обыденной жизни" придавал им большое значение для понимания скрытого, бессознательного уровня коммуникации.
85

    "Имеющий глаза, чтобы видеть, имеющий уши, чтобы слышать, может убедиться,что ни один смертный не способен скрыть секрет. Если губы его молчат,то проговариваются пальцы его рук".
 

      Психоанализ - это "talking cure" - "лечением разговором", как метко заметилазнаменитая пациентка Брейера. Работы Фрейда показывают, что те переживания пациента, которые в результате вытеснения не могут быть выражены им вовнешней и внутренней речи (т.е. не осознаются), находят искаженное выражение в невротических нарушениях. Можно сказать, что эти переживания потеряли адекватное им "означающее". Отсюда - задача психоаналитика: реконструировать на основании имеющихся текстов это вытесненное и бессознательное"означающее", помочь пациенту понять смысл его невротических проявлений.Возвращение утраченного дискурсивного "означающего" на свое место, т.е. наместо замещающих его симптомов, это и есть осознание вытесненного содержания 6. В одном из своих докладов Фрейд сравнивает психотерапевтическийэффект осознания патогенных переживаний с магическим заклятием духов:
 

    "... болезненные состояния не могут существовать, когда их загадка разре-шается и разрешение их принимается больными. Едва ли найдется нечто подобное в медицине; только в сказках говорится о злых духах, сила которых пропадает, как только называешь их по настоящему имени, которое они содержатв тайне".
 

    Поиски утраченного в речи пациента смысла составляют самую суть созданного Фрейдом психоаналитического метода. Ведь главным инструментом этогометода является интерпретация - анализ знаковых структур и в первую очередьструктур языковых, поскольку как данное (жалобы, пересказ сновидений, ассоциация), так и искомое (вытесненные мысли) являются дискурсивными текстами. По мнению Ж Лакана, специфика психоанализа заключается именно втом, что: "его средства - это речевые средства, поскольку речь придает функциям индивида смысл; его область - область конкретной речевой ситуации как трансиндивидуальной реальности субъекта, его приемы суть приемы историческойнауки...". Как заметил П.Рикер, "...далеко не все в человеке - речь, но в психоанализе - речь и язык". Остается только удивляться равнодушию, которое последователи Фрейда проявили к пониманию сути "аналитической ситуации", "функции и месту речи и языка в психоанализе" 7. Но дело тут, по-видимому, нетолько в их близорукости.

------------------------
6 Вытеснение Фрейд понимал как диссоциацию определенных предметных представлений(аналоговая память) с соответствующими словесными представлениями (вербальная память). Соответственно осознание какого-либо переживания он рассматривал как восстановление (установление) этих связей.
7 "Fonction et champ de la parole et du langage en psychnalyse" (1953) - название программной работы Лакана, ставшей своеобразным манифестом нового французскогопсихоанализа.
86

    7. Лингвистическая и семиотическая ориентации Фрейда получили яркое выражение в его ранних работах. Но даже в них равноправными голосами звучати глубокие семиотические аналогии, и примитивные "механические" метафоры, и монотонные вариации на тему сексуальной гиперболы 8. А во многих последующих его трудах первый из этих голосов будет едва различим. Причиной томупослужит благое стремление Фрейда дать естественнонаучное обоснование теории психоанализа. Но его попытки в этом направлении приведут лишь к тому,что человек в его учении предстанет, по ироничному замечанию кибернетикаЭ.Уайлдена, в виде "невротической паровой машины... управляемой конфликтующими kybernetal, Эросом и Танатосом, которые ведут между собой непрекращающиеся споры из-за расходов угля". Кроме того, несмотря на действительно многочисленные ссылки на лингвистику (например, теорию Абеля об архаических словах с амбивалентными значениями), собственно лингвистическиепредставления Фрейда были довольно наивны. А его знакомство с учением Соссюра, которое, по словам X. Шендза, могло бы коренным образом изменитьсудьбу психоанализа, так и не состоялось.
 

    Как ни парадоксально, но если стремление к научности за ставило Фрейда изменить своей первоначальной лингвистической ориентации, то сходный мотивпобудил ряд современных психоаналитиков обратиться именно к лингвистикекак дисциплине, способной вооружить психоанализ наиболее адекватным егопредмету - бессознательному - научным методом анализа 9.
 

    Остановимся на некоторых важнейших моментах учения самого видногопредставителя этого направления - Жака Лакана и его структуралистского прочтения Фрейда. Наиболее общий вывод Лакана из его работ состоит в том, чтобессознательное - это не вместилище хаотических инстинктивных влечений, а" ...та часть конкретной речи в ее трансиндивидуальном качестве, которой не хватает субъекту, чтобы восстановить целостность (континуальность) его сознательной (т.е. дискретной - В.Ц.) речи". Понятие бессознательного в теории Лакана совпадает, по существу, с "символической функцией" КЛеви-Стросса, который определяет эту категорию как универсальный набор правил, организующих индивидуальный лексикон и позволяющий субъекту превратить его в речь.Таким образом, бессознательное, согласно Лакану, структурировано как язык,а важнейшими его правилами являются конденсация и смещение. Подтверждения этому положению Лакан находятся в работах лингвиста Р Якобсона, посвященных проблемам афазии. В этих исследованиях устанавливается соответствиемежду парадигматической и синтагматической осями языка, т.е. выбором единиц (из кода) и их комбинацией ( в конкретном сообщении), с одной стороны,и оппозицией метафоры и метанимии в риторике и стилистике - с другой. Лаканопределяет, что конденсация и смещение эквивалентны метафорическим и метанимическим операциям, лежащим, (по Р .Якобсону), в основе любого коммуникативного процесса.

--------------------
8 Множественность и неслиянность самостоятельных голосов-идей, говоря языкомМ.М.Бахтина, в исследованиях Фрейда придает им скорее полифонический чем монолитно-монологический характер. В этом, пожалуй, сила и слабость Фрейда как ученого.Концептуальная полифоничность, а также образность стиля его научных работ и обусловили разноречивость их последующих интерпретаций: от нансексуальных (Джоунз,Ференчи и др.), необихевиористских (Доллард, Миллер) до прочтений в духе современных кибернетических (Уайлден, Литовец) и нейропсихологических (Прибрам) представлений.
9 Этот парадокс легко объясняется теми историческими изменениями, которые произошли в языкознании после выхода в свет "Курса общей лингвистики" Ф. де Соссюра. Этот труд ознаменовал собой рождение нового научного подхода - системно-структурныхисследований в гуманитарных науках.
87

    Марш л Эделсон, один из наиболее ярких представителей "лингвистического" психоанализа США, в своих работах проводит параллель между лингвистической трансформационной моделью, разработанной Хомским, и деятельностью бессознательного в том виде, как ее описывает Фрейд в своих ранних трудах. Согласно теории Хомского, в речевой деятельности определенными трансформационными правилами происходит преобразование глубинных семантических структур (абстрактных "ядерных" предложений) в поверхностные (фонетические) структуры. Подобным образом в деятельности сновидения "скрытыемысли" - глубинные сематические структуры - трансформируются в пиктографические тексты сновидения - поверхностные структуры. В результате трансформационных операций любое предложение, образ сновидения или симптом,имеющие одну поверхностную структуру, могут репрезентировать собой несколько смыслов (глубинных семантических структур). Это - эффект семантической конденсации. (Вспомним известный пример, приводимый Л.С. Bыготским: "Часы упали". В то же время несколько различных поверхностных структур способны выражать один и тот же смысл. Это - синтаксическое смешение.Таким образом, задача психоаналитика, согласно М. Эделсону, идентична посути задаче лингвиста; восстановить "вычеркнутые связи между поверхностными и глубинными структурами или, другими словами, деконденсировать и реконтекстуализировать поверхностные структуры.
 

    Главный недостаток "лингвистической" ревизии психоанализа - отсутствиеширокой коммуникативно-семиотической перспективы. Например, структуралистский"лингвоцентризм" Лакана приводит его к иллюзии симметричности системы и структуры естественного языка другим знаковым системам, служитпричиной их десемантизации ("означаемые" практически совсем "выскальзывают" из теории Лакана). Лингвистическая модель достаточно сильна в описаниилишь одного аспекта активности бессознательного - трансформации и репрезентации вытесненных содержаний.
 

    8. Наибольший интерес для построения семиотической модели взаимодействия сознания и бессознательного представляет концепция Фрейда о двух принципиально различных "языках" и формах мыслительной деятельности "первичного" и "вторичного" процессов. Фрейд отождествляет бессознательное с первичным процессом, характеризующимся свободной циркуляцией энергии, а систему предсознательного-сознательного с вторичным процессом, где происходит задержка, "связывание" энергии. Язык и мышление первичного процесса характеризуется следующими особенностями:
 

    1) оперирование предметными представлениями, т.е. мнемическимиследами визуальных, тактильных, слуховых и других восприятий, отличающихся слабой дифференцированностью, семантической расплывчатостью, смещенностью и конденсированностью;
      2) континуальный характер мышления, пренебрежение к логическимпротиворечиям;
        3) вневременность, или ориентация только в настоящем времени;
      4) обращение со словами как с предметными представлениями (т.e. обработка только иконических аспектов словесных знаков)10. Особенности вторичного процесса таковы: оперирование преимущественнословесными представлениями; дискретность операций; абстрактнологическое мышление.
------------------------

10 Многочисленные примеры этого феномена Фрейд приводит в "Психопатологии обыденной жизни" и "Остроумии...".
88

      Переосмысление высказанных Фрейдом идей о структуре и функциях когнитивно-семиотических систем, которые он называет первичным и вторичнымпроцессами, позволяет сделать ряд важных выводов. Обращаясь к данным современной нейрофизиологии о функциональной специализации полушарий мозга человека, трудно не заметить принципиальногосходства основных особенностей обработки информации в правом и левом полушариях, с одной стороны, и первичным и вторичным процессами - с другой.Этот факт дает возможность построить ряд предположений относительно нейрофизиологической природы неосознаваемых психических процессов11. Кроме того, он позволяет ввести рассмотрение проблемы взаимодействия сознания ибессознательного в широкий контекст современных семиотических и кибернетических исследований.
 

    Первичный и вторичный процессы можно представить как деятельность двух
важнейших динамических систем, составляющих единую макросистему - человеческую психику - благодаря комплементарности их когнитивно-семиотических структур и функций. Устойчивость и адаптивность этой открытой сверхсложной системы определяется синергическим взаимодействием функционально автономных подсистем в осуществлении единой целенаправленной деятельности всей системы, их информационным обменом (знаковой комуникации).Первичный процесс - аналоговая система, функциональная система образныхи действенных представлений, осуществляющая симультанную переработку информации, невербальную коммуникацию, образное континульное мышление.Вторичный процесс - "цифоровая", или дискретная, символическая система, система языковых представлений, реализирующая последовательную обработкуинформации, организующая речемыслительную деятельность и вербальнуюкоммуникацию. Детальный анализ структурных и функциональных особенностей аналоговых и "цифоровых" коммуникативных систем в рамках общей теории поведения открытых целенаправленных систем содержится в исследовании Э.Уайлдена "Система и структура"; в этой энциклопедической по охватупроблем работе провидится глубокий анализ как позитивистской, так и семиотической линий творчества Фрейда в контексте данных кибернетики, информатики, общей теории систем, математической логики, семиотики и лингвистики. В соответствии с гипотезой Фрейда о фиксации одного и того же психического содержания в форме двух различных мнемических "записей", а также опираясь на исследования АЛайвио,можно предположить, что как аналоговая, таки дискретная системы имеют свою долговременную память и кодируют поступающую информацию, соответственно, в форме символических и образных репрезентаций. Информационная избыточность двойного кодирования характерна для сверхсложных систем, которые в поисках эффективного поведения, принеполноте информации, стремятся восполнить этот дефицит разнообразием.Следует отметить, что поскольку часть информации, хранящейся в памяти нетолько аналоговой, но и дискретной системы, не может актуализироваться в сознании, то представляется неверным отождествление бессознательного с первичным процессом (или локализации бессознательного в правом полушариимозга).
------------------------

11 Д.Гэлин считает, что механизм "вытеснения" можно объяснить как функциональное расщепление активности правого и левого полушарий мозга, вследствие торможения нейрональной трансмиссии в церебральных комиссурах.
89

      Однако синергическое взаимодействие рассматриваемых нами систем были
бы невозможны без наличия интегрирующего метамеханизма, который бы нейтрализовал противоречивое разнообразие и служил метаязыком, осуществляющим внутрисистемную (интрапсихическую) коммуникацию. Работы Л.С .Выготского и Н.Л. Жинкина позволяют предположить, что функции такого метамеханизма и метаязыка в психической деятельности выполняет внутренняя речь.Благодаря своим семиотическим особенностям (смешанному дискретно-аналоговому коду), внутренняя речь способна переводить дискретные элементы языковой информации в непрерывные, аналоговые структуры, и наоброт, т.е. выполнять функции аналогo-цифрового и цифро-аналогового преобразователя.Так, например, во сне во время фазы сновидений внутренняя речь трансформирует вербально закодированную информацию (скрытые мысли сновидения)в аналоговые поверхностные структуры (перцептивные образы), в бодрствующем же состоянии перцептивные образы (внешние и квазиперцептивные внутренние) переводятся на язык дискретной системы.
 

    Поскольку Фрейд не видел различия между информационным и энергетическим обменом, вполне оправданным представляется прочтение ЖЛапланшем и Э.Уайлденом "свободного течения смысла как аналогового преобразования, а"связывание энергии" во вторичном процессе- как дискретизацию потока смысла, как процесс означения (т .е. связывание вычленных аналоговых "предметных" представлений с соответствующими словесными представлениями во внутренней речи). Таким образом, внутренняя речь переводит неосознаваемые смыслыв значения, превращает бессознательные знания (аналоговые и символические)в сознание.
 

    Наш краткий экскурс в область психоаналитических концепций мы предприняли для того, чтобы показать, что во всей концептуальной полифонии творческого наследия Фрейда сегодня наиболее актуально звучат идеи Фрейда-семиотика . Хотя многие из них не являются бесспорными, они требуютсерьезного осмысления и служат отправной точкой для современного психосематическогоизучения проблемы бессознательного.
90

 

 
 




Содержание | Авторам | Наши авторы | Публикации | Библиотека | Ссылки | Галерея | Контакты | Музыка | Форум | Хостинг

Ramblers.ru Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru Находится в каталоге Апорт

© Александр Бокшицкий, 2002-2006
Дизайн сайта: Бокшицкий Владимир