|
На следующих страницах:
М.П. Одесский, Д.М. Фельдман. Поэтика террора и
новая административная реальность
Р.
Холмс. Терроризм, жестокость и ненасилие
Николай Суворов
Маргинальность элиты. Терроризм и
анархизм
Суворов Н.Н. Элитарное и массовое сознание в
культуре постмодернизма. -
СПб.: СПбГУКИ, 2004, с. 220-231.
Терроризм при некоторых
условиях может выступать маргиналом элитарного сознания. Одиночество,
озлобленность, романтическое воображение, комплекс
неполноценности и стремление совершить, так называемый,
«подвиг Герострата» — все это, плюс особые обстоятельства
индивидуальной судьбы порождают террориста. Речь может
идти не о люмпенах, нанятых для подготовки и слепого исполнения теракта, а о
заказчиках, идейных вдохновителях и сознательных организаторах террора.
Нельзя не согласиться с Н.Бердяевым, утверждавшим, что в России — родина
анархизма, активисты этого движения были выходцы из элитарного слоя дворянства и
интеллигенции. Он писал: «Баре Бакунин, князь Кропоткин, граф Толстой —
создатели русского и мирового анархизма»75
-----------------------------
75 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 54.
221
В связи с этим, нельзя согласиться с мнением
современной исследовательницы М.А.Хевеши, указывающей,
что «терроризм и учения, обосновывающие нигилизм, анархизм... фактически
стремятся превратить мечту масс к установлению рая на
земле, в страсть к разрушению», тем самым приписывая эти
деструктивные социальные тенденции продуктам массового сознания. Терроризм и
нигилизм — это всегда поступок одиночки, ненавидящей
массу и готовой вызвать страх и ужас у «безмолвного
большинства».
Так,
один из идеологов анархизма М.А.Бакунин видел в бунте
единственное оправдание человеком своего существования. Идея бунта, «радость
разрушения есть творческая радость», — писал он в 1842 году. Будучи по натуре и
по убеждениям романтиком («мой политический фанатизм жил более
в воображении, чем в сердце»), М.А.Бакунин видел в обыденности главный
порок существования: «Ежедневность, — писал он, — есть самый страшный призрак,
оковывающий нас ничтожными, но сильными, невидимыми
цепями». Ему принадлежит первенство построения теории, основанной на мистике
отрицания и борьбы.
Правовой
беспредел, исконно существовавший в России и получивший
широкое распространение в середине XIX века, осознавался
многими. Так, А.Герцен по этому поводу писал: «Правовая
необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для
него своего рода школой. Вопиющая несправедливость одной половины его законов
научила его ненавидеть другую; он подчиняется им как
силе. Полное неравенство перед судом убило в нем всякое уважение к законности.
Русский, какого бы звания он ни был, обходит и нарушает закон
всюду, где это можно сделать безнаказанно, и совершенно так
же поступает и правительство». Естественно, в такой атмосфере возникает
нигилизм и анархизм, нашедшие свое теоретическое воплощение в трудах
М.А.Бакунина.
Призывая к «настоящему делу», под
которым он подразумевал революционное, насильственное исправление
действительности, М.А.Бакунин писал: «Торжество демократии будет не только
количественным изменением, — подобное расширение привело
бы только ко всеобщему опошлению, но
222
и качественным преобразованием — новым, живым и настоящим откровением, новым
миром и новой землей, юным и прекрасным миром, в котором все современные
диссонансы разрешаются в гармоническое единство»76. Гармонию в
окружающий мир можно внести, только прибегая к насилию.
«Нетерпеливое вдохновение» и свойственная ему импровизация в речах и
поступках, приводила основоположника анархизма к «исканию Бога через революцию».
В идеях М.А.Бакунина многие исследователи усматривают связи с развитием
анархизма, экстремизма и терроризма.
По социальной
раскладке постмодернизма именно терроризм, основанный на идее перманентного
бунта, близок массе как виновник потрясений и смерти
всего социального. Несмотря на страх массы перед террором, на животный ужас за
свое физическое существование, масса и террорист во многом
близки между собой. Массовое сознание ощущает родство с
перманентной стихийностью теракта.
Хотя
декларативно террорист вступает в непримиримую борьбу с
устройством общества, с государством и капиталом, на деле
же он бросает бомбу в любое социальное образование, в
закон, в общую стабильность общества, что вызывает панический ужас в массе и ее
неприятие.
Задолго
до того, как в Европе появился террор и его теоретики, в России уже было
«налаженное» движение, имеющее не одно десятилетие бурной
истории. Известный русский социалист-революционер, террорист Борис Савинков
писал в своем романе «Конь бледный», посвященном практике
террора: «Говорят еще: нужно любить человека. А если нет в сердце любви?
Говорят, нужно его уважать. А если нет уважения? Я на
границе жизни и смерти. К чему мне слова о грехе? Я могу
сказать про себя: „Я взглянул, и вот конь бледный, и на
нем всадник, которому имя смерть". Где ступает ногой этот
конь, там вянет трава, а где вянет трава, там нет жизни, значит,
нет и закона. Ибо смерть — не закон»77.
----------------------------
76 Бакунин М.А. Сочинения. Т.З. Пг., 1921. С. 137.
77 Савинков Б. (Ропшин В.) То, чего не было. М., 1992. С.
162.
223
Личность Б.Савинкова
и его необычная судьба являются наглядной характеристикой
теории и практики терроризма. По своему социальному
положению — потомственный дворянин и обеспеченный человек, Б.Савинков
принадлежал к элите русского общества. Обладая незаурядным литературным
талантом, он сумел выразить не только идейную атмосферу
«эс-эровской революционной борьбы», основанной на практике социального
террора, но и действительные переживания самого
террориста, особенности его повседневной жизни.
Несмотря на
убежденность в возможности исключительно насильственного
переустройства общества, Б.Савинкова все же одолевают
сомнения в нравственном основании террора. Сквозь его
литературные произведения проходит вопрос о дозволенности убийства: «Мне смешны
мои судьи, смешны их строгие приговоры. Кто придет ко мне
и с верою скажет: убить нельзя, не убий? Кто осмелится
бросить камень? Нет грани, нет различия. Почему для идеи
убить — хорошо, для отечества — нужно, для себя —
невозможно? Кто мне ответит?»78.
Экзистенциальная оправданность убийства для террориста — главный вопрос. Самого
автора «Коня бледного» и практического террориста — Бориса Савинкова, постоянно
мучает проблема нравственной дозволенности убийства.
Неслучайно в литературном творчестве Б.Савинкова
постоянно возникают «библейские архетипы», с их принципами не убийства, и
противостоит им образ Смердякова из «Братьев Карамазовых»
Ф.М.Достоевского, который принял для себя практический принцип, что «все
позволено», следовательно, дозволено и убийство.
Террорист Б.Савинков ищет оправдания своей деятельности, но литератор Б.Савинков
(В.Ропшин) его не находит: «Я знаю: жжет святой огонь,
Убийца в град Христов не внидет, Его затопчет Бледный конь И царь царей
возненавидит»79 — так писал он в одном из своих стихотворений.
Нечистая совесть и чувство несмываемой вины преследуют
Б.Савинкова и его «alter ego» — героев произведений. Товарищи по партии знали о
душевных «терзаниях» знаменитого террориста и называли
эти переживания — «достоевщиной».
---------------------------------
78 Савинков Б. (Ропшин В.) То, чего не было... С. 207.
79 Там же. С. 664.
224
Несмотря на
«благие пожелания», действия террориста гиперреальны,
поскольку он своим актом достигает не целей
переустройства общества, но уничтожения существующего социума. Теоретической
подоплекой терроризма всегда выступает анархизм, главной задачей которого
остается уничтожение государства.
Цели и задачи
теракта размыты и меняются в связи с изменением
обстановки. Его идеология импульсивна и лишена стройной теоретичности. Она
всегда негативна. Даже самый убежденный террорист не
выстраивает четкую модель нового общества и не
продумывает последовательный способ его переустройства и совершенствования. Он
думает только о его разрушении.
Террорист
принципиально ситуативен, поскольку он совершает социальный перформанс. Очень
знаменательно прозвучала оценка терракта 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке
некоторыми представителями постмодернизма (например,
Штокгаузеном) как истинного «художественного перформанса», с помощью
которого несколько тысяч человек мгновенно достигли
Царствия Небесного! Цинизм подобного суждения по своей
откровенной жестокости почти не уступает самому теракту.
Являясь
реальным социальным перформансом, терракт наделяется
структурой и качествами публичного действа. Его
предваряет разработанный сценарий, способный гибко видоизменяться в связи с
непредвиденными событиями, например, неожиданным
вмешательством полиции, предательства одного из участников или наличием
случайных свидетелей готовящейся акции. Как во всяком нерформансе, в теракте
предусмотрено участие статистов, которыми могут стать случайные
прохожие, вторые роли социального спектакля распределяются по степени
важности и близости к непосредственному исполнителю
главной роли.
Особый смысл
каждый террорист отводит случаю. Надежда на удачное совпадение обстоятельств
становится условием терракта. Случай выступает, пользуюсь
терминологией И.Пригожина, как «превращение флуктуации»,
как «диалектический скачок», способный, по мнению террориста, вызвать
изменение действительности в нужном направлении.
225
Перформативность и случайность, как две стороны медали, допускают, с
одной стороны, «режиссерскую постановку» события, с
другой — возможное произвольное изменение намеченного плана в зависимости от
непредвиденных обстоятельств.
В атмосфере
перформанса должны быть предусмотрены декорации, в
окружении которых произойдет главное событие. Для этого возможно использовать
природный или городской ландшафт или обстановку жилого дома. Естественно для
перформанса активное участие -драматурга — автора идеи, а
также главного режиссера, организатора задуманного действа,
устанавливающего исполнителей главных ролей, подбирающего и
осматривающего место, на котором произойдет драма, и
назначающего час премьеры. Драматург, режиссер, а иногда
и главный герой, как это часто бывает в перформативном действе, могут
совмещаться в одном лице.
В реальности,
террорист и анархист своим действом совершают акт социальной симуляции —
прикрываясь фальшивыми целями, они разрушают социальность. Не смотря на
то, что они провозглашают цели социальной справедливости,
они разрушают ее основу.
Психологической подоплекой практически всех бунтовщиков, по словам Э.Фромма,
является скрытая «бравада»: «Кажется, будто их протест против любой власти
основан на крайней независимости; они выглядят так, будто внутренняя сила
и целостность толкают их на борьбу с любыми силами, ограничивающими их
свободу... Это попытка утвердить себя, преодолеть чувство
собственного бессилия, но мечта подчиниться, осознанная или нет, при этом
сохраняется... У авторитарного характера активность основана на глубоком чувстве
бессилия, которое он пытается преодолеть»80. Эти мысли находят
подтверждение в автобиографических произведениях
---------------------
80 Фромм Э. Бегство от реальности // Тайна порока. Харьков, 1995.
С. 168,170
226
Бориса Савинкова: «Конь бледный» и «Конь вороной». Литературный герой, двойник
автора, амбициозный и самоуверенный террорист, исполняющий, по замыслу
Савинкова, функцию «кары Господней», но по сути своей остается
опустошенным и измученным совестью одиноким человеком.
История жизни Б.Савинкова с некоторыми вариациями повторяет историю его
литературного героя.
По
словам Ж.Бодрийяра, терроризм направлен не на то, чтобы
заставить говорить, воодушевить или мобилизовать, — он не
приводит к революции, хотя декларирует ее приход. Он
ориентирован на массы именно в их молчании, массы, загипнотизированные роковой
информацией. Страшная магия террористического акта делает простого обывателя
безучастным союзником власти. Между тем, несмотря на
видимые различия, терроризм, так же как и анархизм, и поведение массы
эквивалентны, поскольку они не направляются осмысленной
идеей, не принадлежат никакой репрезентативности, и оба не
имеют смысла.
Ж.Бодрийяр
осознает, что действительно есть объединяющие основания для террориста и толпы.
«Утверждать, что „эпоха молчаливого большинства" „порождает" терроризм, —
значит, допускать ошибку. На самом же деле масса и терроризм, хотя и
непонятным для нас образом, но сосуществуют»81.
И это их сосуществование знаменует конец политического и
социального. Объединение сущностных целей и задачей бунтаря-террориста и
массового человека неминуемо приведет к последующей
культурной катастрофе. Парадоксальным смыслом терроризма является акция
самоубийства социума, окрашенная романтической идеей иллюзорного обновления.
Убежденный
террорист всегда готов к смерти. Он осознает, что его
стремления преследуются социумом как недопустимые. Его
пренебрежение к чужой жизни распространяется и на свою
собственную. По словам Ж.Делеза, анализировавшего особенности садомазохизма, как
синдрома извращения, имеющего прямое отношение к психике террориста, «смерть
можно вообразить лишь как второе рождение, партеногенез, из которого Я
-----------------------
81 Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства... С. 62.
227
снова выходит, уже избавленное от Сверх-Я, так и от сексуальности. ...Нарциссическое
Я созерцает идеальное Я в материнском зеркале смерти: такова история, начатая
Каином с помощью Евы, продолженная Христом с помощью Девы,
подхваченная Шеббатаем Цеви с помощью Мариам. Таков мазохистский визионер
с его диковинным видением „смерти Бога". Но
нарциссическое Я пользуется этим раздвоением: оно ресексуализирует себя по мере
десексуализации идеального Я»82.
Террористу в
условиях постиндустриального общества трудно избежать
собственной смерти после осуществления терракта. Поэтому
террористы XX века становятся камикадзе. (Камикадзе в
переводе с японского означает «божественный ветер». Этот
термин возник в XIII веке в результате счастливого спасения Японии от флота
внука Чингис-хана, дважды подходившего к берегам империи,
чтобы ее покорить. Неожиданно поднимался сильный ветер, рассеивающий вражеские
корабли. Благодаря «божественному ветру» Япония не была
разграблена монголами и сохранила независимость).
В критические
моменты Второй мировой войны появились воины-камикадзе, которые на самолетах и
управляемых торпедах таранили корабли союзников. Впервые
самолеты камикадзе поднялись в воздух в конце октября
1944 года. Смертники входили в «Специальный ударный корпус». В его состав
рекрутировались выходцы из старинных японских семей — в основном студенты
гуманитарных факультетов лучших японских университетов.
Простолюдину стать камикадзе было невозможно. Смертниками становились только
представители самурайской элиты, обреченные на неминуемую смерть,
поскольку их самолеты заправлялись топливом только для
полета до цели. Однако не было отбоя от желающих умереть за Японию и императора.
На счету японских камикадзе сорок пять потопленных и
почти триста поврежденных американских кораблей.
Жертвенная смерть в гражданской войне или при защите
отечества близка по форме гибели террориста в момент теракта, но по существу, по
целям и задачам, они совершенно различны. Жертвенная
смерть защитников отечества и идейного убийцы разделены психологическим барьером
и системами ценностей.
---------------------------
82 Делёз Ж. Представление Захер-Мазоха. (Холодное и жестокое) //
Тайна порока. С. 352.
320
Одним из
путей, ведущих к идеям терроризма, по мнению Ф.Ницше,
является социализм, который «превосходит все прошлое тем,
что стремится к формальному уничтожению личности». Идеи социализма
неосуществимы, поскольку являются выражением власти массы, не способной
осуществить свою власть. Социализму «остается надеяться
лишь на краткое и случайное существование с помощью
самого крайнего терроризма»83.
Идеи Ницше
подтвердились на примере отечественной истории последнего
столетия. Историческая и культурная проверки
практического применения идей социализма и коммунизма принесли человечеству
негативный опыт. Большевики, ставя своей главной задачей уничтожение государства
и выравнивание социальных различий, применяли террор в
общегосударственном масштабе 84.
Идейная
революционность, охватившая различные слои общества, в
том числе и интеллигенцию, привела к отрыву идеалов,
провозглашенных революционерами, и практикой,
представляющей, как правило, их противоположность. Эту
проблему сформулировал Н.Бердяев, который писал: «Революционеры могут
преследовать самые рационалистические цели и ради них
делать революцию, но она всегда связана с нарастанием
иррациональных сил»85.
Терроризм, ставший главной идеей переустройства общества и его практическим
методом, был сформулирован главным идеологом строя. В 1922 году Ленин, незадолго
до ухода от дел, давал указания наркому юстиции:
«По-моему надо расширять применение расстрелов (с заменой
высылкой за границу)... ко всем видам деятельности
меньшевиков, с.-р. и т.п.; найти формулировку,
---------------------------
83 Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. С. 314.
84 См. об этом, например: Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918-1923.
Нью-Йорк, 1989; Солженицын А. Архипелаг ГУЛаг. Опыт художественного
исследования. Париж, 1987.
85 Бердяев Н.С. Судьба России. Пг., 1918. С. 106.
229
ставящую эти деяния в связь с международной буржуазией»86.
На подмосковной даче в Горках он правил кодекс, добавлял
расстрелы за призыв к пассивному противодействию правительству, к невыполнению
воинской и налоговой повинности. Вождь революции требовал террор «узаконить
принципиально», «формулировать как можно шире». «Террор —
это средство убеждения», — писал он. Верные «ленинцы»
единодушно подхватили указания своего умирающего идеолога
— «мы будем употреблять террор не в розницу, а оптом», —
писал в связи с этим Зиновьев. Террор превратился в
символический капитал.
Обращение постмодернистской практики к использованию,
включению в круг постмодернистского дискурса идей постфрейдизма, основано
на неизжитом стремлении к метанарративам. Это выражается, например, в теории
архетипов К.Юнга, включенной в теоретические трактовки социальной жизни
постиндустриального общества. Так, видный исследователь
Р.Пападопулос, анализируя известные трагические события
11 сентября 2001 года, показывает архетипическую биполярность, поскольку
данный терракт, как и любой другой, имеющий идеологическую подоплеку, может быть
рассмотрен в нескольких аспектах: с точки зрения жертвы, с точки зрения
спасителя и с точки зрения террориста. Главной целью теракта является
передача «послания» с привлечением методов запугивания.
Теракты не обязательно должны сопровождаться
значительными разрушениями и убийствами, скорее их задача заключается в
нагнетании чувства страха. Этимологически слово «террор»
происходит от греческого слова tromos, означающего дрожь и содрогание (от
страха)87.
Постмодернизм в
своей идеологии и понимании культуры постулирует принципы анархизма, отвращение
ко всякой власти. Р.Барт писал в связи с этим: «Имя мне — Легион — могла бы
сказать о себе власть... власть гнездится везде, даже в недрах того самого
порыва к свободе, который жаждет ее искоренения... Кое-кто ожидает от нас,
интеллектуалов, чтобы мы по любому поводу восставали против Власти; однако не на
этом
-----------------------
86 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. М., 1964. С. 189.
87 Пападопулос Ренос К. Терроризм и паника // «Новая весна»: Альманах
постюнгианской психологии и культуры. 2003. № 5. С. 17.
230
поле мы ведем нашу подлинную битву; мы ведем ее против всех разновидностей
власти»88. Многие исследователи творчества Р.Барта и его биографы отмечают, что
сама жизнь французского философа оказалась воплощенным протестом против Власти.
Более того, Р.Барт примером своей жизни продемонстрировал личную убежденность
теоретическим принципам. Его интеллектуальная деятельность была направлена на
подрыв власти идеологии, способной принимать различные обличил.
Становясь одним из главных орудий
Власти, идеология по мысли Р.Барта, характеризуется следующими чертами:
принципиальной неполнотой и, следовательно, ущербностью; «империализмом»,
претензией на универсальность; агрессивным стремлением к господству;
принуждением к принятию ее в виде аксиомы; стереотипностью, стирающей
индивидуальный взгляд на мир; иммобилизмом, устойчивым и неподвижным образом
изменчивого мира. Не случайно Р.Барт связал идеологию с феноменом «коннотации»,
и анализ ее форм раскрывает свойства идеологии 89.
Чтобы не поддаться тлетворному
влиянию любой идеологии, необходимо выработать ряд приемов, которые бы породили
анархическое отношение к устойчивым стереотипам. Р.Барт предложил, например,
поднять сюрреалистический бунт против любых систем идеологических языков:
«Ввергнуть Форму в полнейший хаос, оставив на ее месте словесную пустыню».
Возможно также создание «нейтрального» письма, очищенного от идеологических
схем. Однако, как полагает Р.Барт, такое письмо очень быстро подвергнется
идеологизации и также превратится в стереотип. Необходимо делать попытки
возвыситься над идеологией с помощью научного метаязыка. Тогда сама наука сможет
найти точное обозначение объекта мысли.
Однако главным противоядием
идеологическому дискурсу может выступить нравственно ответственная
интеллектуальная и суверенная личность. Основным оружием в борьбе с
идеологической паутиной используется ирония. С помощью иронического дискурса
превосходства интеллектуальный субъект либо постулирует свою причастность к
высшей истине, либо опирается на собственную, считаемую им как главную.
---------------------------
88 Барт Р. Избранные работы... С. 547-548.
89 Барт Р. 3/2. М„ 2001.С. 72.
231
Ирония, таким образом, является основным
инструментом интеллектуальной анархии. С помощью иронии можно осуществить
наиболее продуктивную интеллектуальную диверсию и уничтожить сложившиеся
стереотипы массового и индивидуального сознания. Ирония, как смертельный вирус,
способна изнутри разложить любую интеллектуальную структуру и добиться более
продуктивных результатов, чем террористический акт. Власть же неспособна к
юмору, и потому не в силах противодействовать иронической агрессии.
Между тем ироническая позиция
также в конечном смысле уязвима, поскольку может представлять собой только
относительно надежное идеологическое убежище. Ирония быстротечна, поскольку не
имеет мощных базовых оснований в убеждениях личности. Кроме того, ирония не
самодостаточна, она вторична по отношению к высказыванию.
Но поскольку идеология легко уязвима, в
свете иронической интерпретации, она создает мощные защитные барьеры. Системы
социализации и образования формируют конформизм, развивают поведенческую и
интеллектуальную дисциплину и нейтрализуют ироническое воздействие. Пользуясь
выражением психолога Леона Фестингера, личность, отказываясь от информации,
противоречащей ее убеждениям, оказывается в ситуации «познавательного
диссонанса».
Таким образом, терроризм и анархизм,
возникшие из стремления справедливого переустройства общества, превратились в
средство держать это общество в постоянном страхе и добиваться с помощью самых
аморальных методов узко эгоистических целей.
|
|
