Сюрприз
Милихат Юнисов
О сюрпризах и любителях
Опыт повседневности.
Памяти С.Ю. Румянцева. М.-СПб., 2005, с. 160-181.
Современные словари толкуют слово сюрприз всего
лишь как «неожиданный подарок, неожиданность».
Читай; любая неожиданность, в том числе неприятная. У
Даля же «нежданному подарку» предшествует более общее
значение: «нечаянная, внезапная радость».
Сегодня не то чтобы сюрпризы утратили радостность,
но как-то уж очень сроднились с неприятностями. Мы
уже привыкли к новостным заголовкам типа «Новые
жертвымин-сюрпризов», «Очередной
сюрприз Запорожской АЭС»и др.
Премьер-министр Сергей Кириенко запомнился дефолтом и
прозвищем «Киндер-сюрприз». Фирмы по организации
корпоративных вечеринок и прочих
сюрпризов-розыгрышей«по
прейскуранту» в день рождения вашего коллеги готовы
инсценировать «маски-шоу» и заковать напуганного
именинника в наручники. Когда наша футбольная сборная
проигрывает албанцам - это, конечно, сюрприз, но
проигрыш грузинам - это уже позор...
Если бы свою картину «Не ждали» Репин назвал
«Сюрприз», современники бы его не поняли.
160
Хотя и в старину, конечно, перебарщивали. Чего
стоят затеи с троянским конем или с грандиозной «забавной
свадьбой» князя М.А. Голицына и «придворной
калмычки»в Ледяном доме.
Впрочем, это слишком большой масштаб.
В 1805 году на именины московской барыне Авдотье
Небольсиной знаменитый Ф.В. Растопчин прислал
преогромный пирог («пастет») будто бы с самою нежною
начинкой. Хозяйка обожала «пастеты» и была в восхищении
от внимания любезного графа
Федора Васильевича. За обедом она
попросила вскрыть аппетитный презент - «и вот показалась
из него прежде безобразная голова Миши, известного
карла кн. X., а потом вышел он весь с настоящим
пастетом в руках и букетом живых
незабудок»1. В
середине XIX века князь Петр
Иванович Трубецкой, дед философов Сергея
и Евгения Трубецких, на Пасху приготовил похожий
сюрприз для супруги. На столе красовались два огромных
кулича, из которых затем, «при звуках музыки, вышли
спрятанные там Игнаша и карлица»2. Вот
и внимай потом европейцам,
которые удивляются, почему у нас главный религиозный
праздник не Рождество, когда все веселятся и дарят друг
другу подарки, а Пасха3.
Император Николай Павлович также любил забавлять
жену всевозможными сюрпризами: то загримируется старым
солдатом и вместе с переодетыми великими князьями
и княжнами поджидает у одной из крестьянских
построек в Петергофе
прогуливающуюся по парку Александру Федоровну
4; то в ее честь устроит
рыцарский турнир (карусель)5.
Но в день их серебряной свадьбы самодержец как-то
уж особенно «раскуражился». Он явился с подарками для
царицы: «со шляпой в каждой руке,
третья на голове, футляр во рту,
другой под пуговицами его мундира, за ним следовала
камер-фрау с платьями на руках»
6.
Мне могут возразить: на вкус и цвет товарищей нет!
Дарители, виновники торжества и даже карлы от
души повеселились - чего же более желать от сюрприза? И
все же от некоторых «неожиданностей» оставался
неприятный осадок. Князья Павел Гагарин и Сергей
Трубецкой в конце 1830-х годов
решили сорвать праздник на островах, который на своей
даче давала одна знатная особа.
Вечером гости катались на разукрашенных яликах, как
вдруг услышали похоронное пение: им навстречу из бухты
выплыла большая лодка, освещенная факелами, с высоким
черным гробом. Некоторые дамы попадали
в обморок, не столь экзальтированные мужчины
пытались организовать погоню, но проказники князья
сбросили гроб в воду и скрылись
7.
161
С.Д. Пономарева однажды распустила слух о своей
скоропостижной кончине; завсегдатаи ее
знаменитого салона явились к ней
в дом, увидели Софью Дмитриевну в гробу,
а когда приблизились к «усопшей», та начала
смеяться, объясняя свою экстравагантную выходку желанием
испытать искренность скорбящих друзей. Ее сын, блестящий
гвардейскийофицер, приятель
Лермонтова, решил и вовсе в пространстве
игры стереть грани не только между сценическим
действиеми жизнью, но и между
жизнью и смертью. Во время прогулки
на невском пароходике он спросил товарища:
«Хочешь ли я тебе покажу штуку?» - и с этими словами
перепрыгнул через борт. Тело его
так и не нашли8...
Однако, помятуя о толковании сюрприза у Даля,
следует признать, что наши прадеды, как и мы, не всякой
неожиданности радовались, но сюрпризом считали только
нечтоприятное: «...вползает на
маскараде в зал стог сена, и из него
выходят четыре старика во французских кафтанах.
Или приведут гостей в сад, гости сядут под деревом;
вдруг над головойу них духовая
музыка. Оказывается, хозяин рассадил там музыкантов, как
птиц на ветках»9...
Беглые упоминания о подобных сюрпризах в великом
множестве разбросаны в русских мемуарах. Очевидцы
оставили и более подробные описания
праздников с непременными сюрпризами в
кульминации.
Московский обер-полицмейстер екатерининских
времен Н.П. Архаров обогатил русский язык словом
«архаровцы» - прозвищем русских полицейских, а также
людей отчаянных, бродяг. В памяти дальних поколений
зафиксировалосьнечто неприятное,
а современники помнили Николая Петровича не только как
гениального сыщика, но и как радушного
хозяина и выдумщика. В начале XIX века в
Иславском, егоподмосковном
имении близ Звенигорода, был устроен праздник по случаю
дня рождения его жены - Екатерины Александровны.
Парадная служба в церкви, обед на сто персон,
послеобеденные карты, вечером благородный спектакль.
Затемгостей пригласили в
роскошно иллюминированный сад.По
сценарию наступало время для сюрпризов: «...на дороге
гостям встретилась избушка на курьих ножках. Один
из друзей хозяина крикнул: "Избушка, стань к лесу задом,
а к нам передом!" Избушка повернулась и пошла перед
гостями, водилаих по всему саду,
привела к роговой музыке и пропала... Когда
гости наслушались музыки, появилась ветряная
мельница и повела их дальше. Привела к месту, где пел
хор, и тоже исчезла.По окончании
пения гости двинулись к беседке на пруду. Тут
им представился "пустынник преогромной фигуры, с
превеликой седой головой, ведомый под руки". Подойдя к
хозяйке, пустынник подал ей стихи и сказал, что он
поднялся нарочно изпещеры, чтобы
ее поздравить. <...> пустынником был загримирован сам
Архаров. Затем катанье на пруду с песенниками, появление
масок, ужин в полночь, а затем бал»
10.
162
Изысканные нечаянные радости (развлечения)
удостаивались даже газетно-журнальных рецензий,
случалось, чтосразу нескольких.
Так произошло с московским почт-директором А.Я.
Булгаковым. Он прослыл своей страстью читать чужие
письма11, но в
1829 году Россия узнала об Александре
Яковлевиче (посвященном в секреты тысяч россиян)
нечто новое. «Дамский журнал» и «Сын отечества» написали
об одноми том же событии -
детском костюмированном бале, которым
Булгаков отметил двойную радость: рождение сына и
выздоровление супруги12.
Было разослано двести билетов, 22 февраля всех
ждали к восьми, съехались только к десяти вечера.
Для детского праздника поздновато, но малышня и
подростки уже самупролонгацию
вечера восприняли как настоящий подарок. Вторым
сюрпризом был швейцар, проверявший пригласительные
билеты. «Скороходскую» шапку с изображением герба
хозяина и множеством разноцветных перьев
13, огромные пестрые
эполеты, перчатки с большими раструбами, башмаки
с кокардами, красное платье «по типу рыцарских древних
храмовников с гербом на груди» дополняла алебарда, коею
«он отдавалчесть всякому
входившему в залу гостю».
На балу всех удивил Н.П. де Витте, исполнивший
вместе с девочкой Морлаченко зажигательное
фанданго с кастаньетами («совершенный Альмавива»). В
чем, спрашивается,сюрприз? Такой
вопрос вправе были задать и современники,
поэтому корреспондент «Отечественных записок»
поясняетдля провинциалов:
«...жители обеих столиц не раз пленялись
удивительною его (де Витте - М.Ю.) игрою на арфе,
но и в танцах мастерство его столь же удивительно».
Маски «по обыкновению» изображали волшебников,
турок, эфиопов, дам с фижмами и щеголей времен
ЛюдовикаXIV, шотландцев,
капуцинов, рыцарей всех столетий, пастушек и крестьян
всех стран. Разнообразие внес некий господин,
куролесивший в женском платье и, судя по его
разговорам, хорошо всех знавший. Но вскоре он уехал, не
сняв маски. Внезапное появление, фарсовое поведение и
исчезновение травести -дело
обычное для маскарадов14.
Банальна по тем временами маска
«желтолицего» Дона Базиля, явившегося на детский
бал. Сюрпризом же стало то, что персонаж
«Севильского цирюльника» дарил «всем дамам прекрасные
печатные стихи, ноты и романсы». Обычно им преподносили
цветы, и кавалерамдозволялось
срезать их с букетов в вазах и с цветущих растений в
горшках непосредственно на балу.
163
Однако главные сюрпризы ждали публику впереди. По
залу ходили два больших infolio. В тот момент, когда
музыканты по сигналу заиграли «Казачка», книги вдруг
развернулись, и из них вышли два «маленьких мужичка» и
исполнили русскую пляску. Их бросились целовать, но они
скрылись молниеносно в книжках и исчезли из зала.
Самой забавной получилась сценка с ветряной мельницей,
которая вошла в залу в сопровождении мельника-колдуна.
Следом появился мужик с двумя мешками ржи для помола, в
них оказались загримированные стариком и старухой дети.
Крестьянин жаловался, что нет ветра; но только он по
приказанию смеющегося над ним колдуна бросил мешки в
мельницу, как та начала вертеться, «подражая совершенно
шуму, в мельницах происходящему». Старик и старуха, «перемалываемые»
в муку, кричали изо всех сил; крестьянина одолевал
страх, а колдун продолжал смеяться. И вдруг отворились
дверцы, и из мельницы вышли юные казак и казачка и исполнили русскую пляску. Восторгу детей и взрослых не было
предела. Бал продолжался до трех часов ночи...
Сценки с infolio и мельницей - замечательные примеры
театрализованных «киндер-сюрпризов». С их
шоколадно-сахарными вариантами тогда уже были знакомы
все, кто хотя бы раз перед Новым годом или Святою
неделею заглядывал в столичные кондитерские. В это время
здесь продавалось «множество французских сюрпризов,
парижских кукол, складных карикатур, альбомов, книжечек
для детей, подарков с картинками всех сортов и видов,
яйца сахарные, живописные, искусственные и тысячи
всякого рода подарков и игрушек»15. В
Петербурге, рекламировала «Северная пчела» в 1838 году,
«затейливостию приготовляемых сюрпризов» славился
кондитер Амбиель. У Вольфа «все подарки заготовлены из
опер Скриба; что новое явление, то превращение. Из
пастушки выходит Арлекин, из змей сыплются конфекты; из
старушек выходят прелестные девочки»16
- совсем как на балу у Булгакова.
Маскарадный сюрприз с мельницей навеян превращениями
героев русских волшебных сказок и жестокостью сюжетов у
братьев Гримм. Заметны следы комической оперы А.О.
Аблесимова и М.М. Соколовского «Мельник, колдун,
обманщик и сват», остававшейся более полувека в
репертуаре, а также постановочных эффектов в исполнении
блестящих декораторов и машинистов императорских сцен.
Булгаков к подготовке бала привлек первоклассных
профессионалов: хореографические номера с детьми готовил
лучший в Москве учитель танцев Петр Йогель, о котором в
«Войне и мире» потом напишет Толстой, а сценку с
мельницей сочинил и поставил известный балетмейстер
Фортунато Бернаделли.
164
Еще один источник -
изобиловавшие превращениями пантомимы в русских
балаганах, прежде всего в исполнении легендарного
Христиана Лемана, дебютировавшего в середине 1820-х
годов в Москве. Свою первую арлекинаду Леман показал в
Петербурге на пасхальной неделе 1830 года. Это была
феерия забавных трансформаций, например, Арлекина в
книги, управителя в осла, крестьянской избы в модную
лавку. Арлекином заряжали мортиру и выстреливали в окно
модной лавки 17. Годом ранее нечто
подобное уже происходило на балу у московского
почт-директора. Превращения же вообще суть большинства
театрализованных сюрпризов 18.
Сценка с мельницей на детском балу - это домашняя
арлекинада, гиньоль-обманка; но это же и детская игра со
смертью с элементами черного юмора. В России
игрушки-сюрпризы появились в пушкинское время, во
Франции же «бутылки с сюрпризом», из которых выскакивал
черт, упоминаются еще в фарсах XVI века.
Раз уж речь зашла о театре и драматургии, то следует
вспомнить, что именно в 1829 году в Большом театре был
поставлен водевиль на музыку И.И. Геништы «Сюрприз».
Несколькими годами ранее в Петербурге шла опера-водевиль
Н.В. Сушкова «Сюрприз, или Всякая всячина и все в
хлопотах» на музыку к хорам и танцам К.А. Кавоса, А.Н.
Верстовского, Ш.-Ф. Лафона и Корсакова. И позже, на
афишах 1840-1850-х годов, в названиях шуток и водевилей
П.И. Григорьева («Сюрприз дочкам, или У страха глаза
велики»), В.С. Курочкина («Сюрприз») или столь любимого
кондитерами-выдумщиками Э. Скриба («Сюрпризы»)
появлялось знакомое слово. Сюрприз - это тайна, интрига
неожиданности и неизвестности, игра случая, поэтому он
необыкновенно театрален, что в полной мере раскрыл еще
П. Мариво в комедии «Сюрпризы любви» (1729).
Здесь на ум неожиданно приходят мелодрамы. Ведь в
популярных на рубеже XVIII - XIX столетий пьесах Августа
Коцебу - главного поставщика на русскую сцену историй о
бедной сироте, в которой узнавали графиню, или бывшем
министре в облике крестьянина - очень много так
называемых «неизвестных». На этих персонажей обратил
внимание историк театра И.Н. Игнатов: «Они пришли
неизвестно откуда, таят в себе неизвестно что, и эта
неизвестность, эта тайна волнуют, заставляют
насторожиться, подготавливают к развязке, которая
неизбежно должна взвинтить нервы и вызвать слезы
зрителей» 19. Финальное узнавание в
незнакомцах их благородного сердца и высокого
происхождения вызывало всеобщее умиление. Но эту же
эмоцию чаще всего вызывали великосветские сюрпризы, где
в одеждах простого сословия узнавались родные лица из
своего круга.
165
И.Н. Игнатов тонко подметил,
что «зрители, знавшие малейшие детали частной жизни
своих знакомых, легко принимали неизвестных в театре, -
они освоились с ними и любили их»20. И
сюрпризы культивировались в «гомогенной» дворянской
среде; тут все друг друга знали и едва ли не все со
всеми состояли в дальнем родстве. Сюрприз делал знакомое
неузнаваемым, близкое - чужим, взрывал привычное течение
жизни с помощью неожиданности, причащал к чуду. В
традиционной (крестьянской) культуре эту функцию
выполняло ритуальное ряженье, в цикличном времени
существовали отрезки для общения с «чужим» миром.
Заместителями сакрального ряженья в светской культуре
Нового времени стали маскарады и костюмированные балы,
но и в сюрпризах угадываются следы обрядовых контактов с
«чужими».
С театром связан еще один тип сюрпризов - так называемые
обманки, живописные фигуры (силуэты), вырезанные по
фигуре человека из деревянной доски с подпоркой сзади. В
итальянском театре XVI - начала XVII века, когда
появилась перспективная декорация, такие обманки
ставились для создания эффекта глубины и протяженности.
В Европе до середины XVIII столетия, а в России и позже,
фигуры кавалера и дамы, кормилицы, слуг, детей размещали
в домах у открытых окон, в дверных проемах, в конце
анфилады или галереи. Появились вазы и блюда с муляжами
фруктов и прочей снеди, манекены и чучела животных,
живописные пейзажи, имитировавшие натуру и стремившиеся
«усиливать впечатление уюта жилого дома, забавлять и
развлекать гостей»21.
Особенного эффекта добивались в парках. Из этого разряда
парковые шутихи - увеселительные фонтаны с
сюрпризом. В Петродворце и сегодня по веселому гомону и
смеху детей можно найти такие фонтаны-шутихи. Тонкие
брызги фонтана «Дубок» словно туманом окутывают
металлическую листву. Рядом стоят скамейки, на которые
так и тянет присесть, чтобы полюбоваться необычным
зрелищем. Но стоит вам сесть на них, как тут же
множество струй взлетают в воздух, и вы оказываетесь
внутри водяного колпака.
166
А.Т. Болотов в
Богородицком парке в конце XVIII века устроил из дерна
небольшой бугорок в форме улитки. Гос-ти взбирались на
него, а в это время по условленному знаку открывался
спрятанный рядом шлюз. Вода устремлялась к улитке и
окружала взобравшихся озерцом. Гости вдруг видели себя
отрезанными «от суши», поднимался шум, крики о помощи,
смех. Потом перебрасывался мостик 22.
Настоящий русский «Диснейленд» XVIII века - это,
разумеется, Кусково с его «Турецким киоском» (театром-сюрпризом),
«львиной» и «огнедышащего дракона» пещерами, беседкой «Трефиль»,
«Кострами», «Сенным стогом» и двенадцатью восковыми
мужиками, пирующими за дубовым столом, «Каруселями», «Гротом
философов», «хижиной рыбака» и вылепленным из алебастра
и мастерски расписанным «под цвет натурального тела»
Диогеном, сидевшим в огромной, врытой в землю бочке
23. Увеселений-сюрпризов прибавилось, когда
к регулярному парку усадьбы Шереметевых присоединили
«Гай» — пейзажную рощу с прудами.
В России пейзажяые парки появились в 1770 -1780-е годы.
Екатерина II в письме Вольтеру спешила признаться в
своем глубоком презрении к прямым линиям и страстной
любви к садам «в английском вкусе» - с кривыми контурами,
пологими скатами, прудами в форме озер. В
противоположность барочной парадности и геометричности
регулярных (французских и голландских) парков, полностью
открытых взору и не допускавших никаких неожиданностей,
в пейзажных парках все подчинено именно неолсиданной
смене впечатлений. Здесь соблюдается иллюзия
естественного ландшафта с извилистыми дорожками,
группами тенистых деревьев, солнечными полянами,
оврагами и журчащими ручьями, и за каждым поворотом
случайно открывается вид на беседку, статую, павильон,
обманку, мостик. Звучание парка меняется с мажорного на
минорное и обратно.
Обязательными элементами английских парков стали
постройки в виде шалашей, хижин, ферм, руин, что
придавало им романтический и буколический характер.
Именно эти постройки являлись главными «сценическими
площадками» для театрализованных сюрпризов, а порой и
сама их архитектура приобретала игровой характер. В
августе 1781 года Д. Кваренги в Английском парке
Петергофа построил небольшую сельскую хижину - «Березовый
домик». За бревенчатыми стенами и соломенной крышей
скрывались нарядные интерьеры гостиной, овального зала и
шести маленьких комнат с зеркалами. Домик (подстать
маскарадно-мелодраматичному маркизу в одеждах
простолюдина), к сожалению, не сохранился, а в Гатчине
одним из главных артефактов дворцового пейзажного парка
и поныне является изящный павильон с диванами для
уединенного отдыха, закамуфлированный под поленницу
березовых дров.
167
За этой внешней связью
сюрпризов с пейзажным парком (одновременно завоевавших
симпатии благородной публики XVIII столетия) скрыта их
общая укорененность в идеологию и культуру Просвещения.
Английский парк, пишет его исследователь Е.Е. Дмитриева,
создавался под воздействием идей английских философов и
теологов о божественности природы и «гении места». Джон
Локк обосновал «роль осязания, пространства и цвета в
создании противоречивых ощущений гуляющего по саду.
Нечаянно встреченная по дороге руина может опечалить,
пение птиц - развеселить. Все это наиболее приспособлено
для воспитания чувства и чувствительности - умения
видеть и чувствовать». Ландшафтный сад демонстрировал
отношение к природе как к великой тайне. Здесь «посетитель
должен открывать для себя новое лишь по мере продвижения
вперед», и все подчинено «принципу неожиданности и
случая», а истинная красота возникает тогда, когда «порядок
и последовательность непознаваемы». Эта же смена
эстетических критериев, подмечает Е. Дмитриева,
отразилась и в литературе, в которой все более
преобладающей оказывается историческая и хронологическая
структура («История...», «Мемуары...», «Год...», «Шесть
недель из жизни кавалера Фобласа...»). Герои - более «не
мифологические персонажи, история которых известна
заранее, но персонажи анонимные (ср. с «неизвестными» из
мелодрам - М.Ю.), путь которых надо прослеживать шаг за
шагом. Так в литературе и в садовой архитектуре
возобладает мир частного человека с его
непредсказуемостью, подвижностью». И еще одно наблюдение
из замечательной книги об усадебном мифе: «В Европе
восприняли не английскую
философию природы, а культуру развлечения и воспоминания,
создавших частный мир просвещенного человека»24.
Сюрприз - одно из приватных развлечений периода
Просвещения (унаследованных следующими культурными
эпохами) - акцентировал исключительно мир частного
человека: того, кто придумывал сюрпризы, и того, кому
они адресовались.
Об этом речь впереди, а теперь вернемся к рассказанной в
начале трагической истории молодого повесы, бросившегося
с прогулочного пароходика в Неву. Что это: чудачество?
эксцентричность? неудачная макабрическая шутка? Возможно.
Но в финальном жесте - столь же эффектном и театральном,
сколь и ужасном, - можно увидеть игру Пономарева со
смертью и «в смерть». Она вполне отвечала духу
романтизма и была экзистенциально важным открытием
страха личной смерти; после эпохи Просвещения страх
преодолевался игрой, в общении с духами умерших на
сеансах магнетизма и в более смелых экспериментах
25.
168
Мы не знаем, в каких выражениях
современники комментировали гибель молодого гвардейского
офицера, но вряд кто-либо окрестил ее «сюрпризом»: это
слово не имело еще отрицательных коннотаций. А вот «скверным
анекдотом» назвать могли. Недаром литературный анекдот (тогда
- рассказ о реальном персонаже) и сюрприз появились в
России одновременно в XVIII столетии, и каждый из них,
обращаясь к частной жизни человека, моделировался по
закону неожиданного переключения
культурно-психологических регистров, взрывал привычный
алгоритм жизни, травестировал норму.
Поучительную историю рассказал в скандально знаменитых
мемуарах Феликс Юсупов. Его семья владела в Крыму
имениями Кореиз и Кокоз, а отец, граф Феликс
Сумароков-Эльстон, однажды в день рождения Зинаиды
Юсуповой подарил жене - к вопросу о неожиданных подарках
- гору Ай-Петри. «Осенью отец, - вспоминает
Феликс-младший, - устраивал праздник, называя его "день
барана". Созывались все, от царской семьи до жителей
ближайших деревень. С кокозских гор спускались козы и
овцы. Козам одевалась на шею розовая ленточка, овцам -
голубая. Гости приглашались есть-пить вволю и играть в
бесплатную лотерею. Бродили козы, бродили люди, лежало
угощение. Ожидали сюрприза, но сюрприза не было. Гости
расходились по домам, не зная толком, зачем приходили. И
все же, чтобы не обижать отца, непременно являлись на "праздник"
всякий год»26.
Каждому приходилось сталкиваться с плохим рассказчиком
анекдота, который от волнения или по природной тупости и
отсутствию чувства юмора начинает так переделывать
анекдот или так его рассказывать, что в итоге теряется
соль короткого повествования. Вместо анекдота получается
сплошное недоразумение. Так же и отсутствие всеми
ожидаемого сюрприза делало «День барана» праздником в
кавычках. Он больше напоминал богатый пикник, на который
по недоразумению пригласили козочек и овечек. Кстати, и
бесплатная лотерея лишала «праздник» элемента игры и
азарта, ведь интересно "за минимальную сумму выиграть
максимальный приз, а не получить его бесплатно в виде
пресного десерта.
Вспоминается роман «Бесы», где главной приманкой (всем
обещанным сюрпризом) благотворительного бала в пользу
гувернанток должна была стать «литературная кадриль». Но
ее исполнили столь бездарно, а маскарадные карикатуры
получились столь вызывающе плоскими, что праздник, как
это всегда случается у Достоевского, обернулся скандалом.
Ничто так не вредит готовящемуся сюрпризу, как утечка
информации, и ничто так не разочаровывает именинника,
как полученный загодя подарок.
169
Тайна всегда интригует, особенно в
детстве. Этому посвящена комедия В. Бурьянова (Бурнашева)
«Клад» (1837). Накануне домашнего праздника мать
приготовила в запертой беседке сюрприз для детей, о чем
знал только садовник, обещавший хранить тайну. Но хитрая
девочка подговорила простака «закопать», для пущей
сохранности «сюрприз» в ямку, произнеся его вслух, за
что ему был обещан полтинник. Дети подслушали, что Лизе
куплен ящичек, Пете - всякие картины, а Коле - узоры,
где видны реки и горы. Потом они сообразили, что тем
самым испортили праздник (сюрпризы же приятно не только,
а может быть, не столько получать, сколько делать), и
решили ответным сюрпризом для матери украсить беседку
цветами. В финале садовник не только был прощен, но и
получил заветный полтинник 27.
Нравоучительная история так и просится на страницы
сборника «правил светской жизни и этикета» в качестве
иллюстрации к разделу «О подарках в дни именин», где, в
частности, даются такие наставления: «Для отца и матери,
разумеется, приятнее всего будет такой подарок или
сюрприз, который прямо исходит из нежного детского
чувства к родителям. Так, например, если сын или дочь,
воспитываясь в учебном заведении, постараются ко дню
ангела своего отца или матери порадовать их хорошими
отметками и успехами в науках, то и это уже будет
прекрасным подарком горячо любящим их родителям. Не
менее удовольствия доставит дочь своему дорогому
имениннику или дорогой имениннице, то есть отцу или
матери, если ко дню их ангела разучит какую-нибудь
любимую ими музыкальную пьесу и т.п. Что касается
младших детей, то они могут порадовать своего папу или
маму в день их ангела, поздравив их нарочно секретно от
них выученными поздравительными стихами или чем-нибудь в
этом роде»28.
Конечно, хорошие отметки и стихи - неплохой подарок, но
он ничем не будет отличаться от того, что может
предложить каждый благовоспитанный школьник родителям.
Приятнее придумать что-нибудь свое, раскрыть
индивидуальность, в том числе именинника, преодолеть
собственную социальную банальность, в данном случае,
статус опутанного запретами и предписаниями учащегося.
Например, дуть в чайники, наполненные водой, и таким
образом очень прилично сыграть несколько музыкальных
пьес. Так
170
поступили дети великого князя Константина
Константиновича и великой княгини Елисаветы Маврикиевны,
устроив сюрпризом концерт «шумовиков» в картинной
галерее Павловского дворца накануне серебряной свадьбы
родителей. В этой семье умели ценить артистические
сюрпризы. К серебряной свадьбе в 1909 году тайком от
юбиляров подготовили еще и грандиозную феерию по пьесе
П.С. Соловьевой «Свадьба солнца и весны». Около 50 детей,
в их числе дети великокняжеской четы: Татьяна,
Константин, Олег и Игорь - в красивых костюмах играли
снежинок, ласточек, головастиков, яблони и т.п.29
Любопытную историю вспоминала в эмиграции дочь К.Р. -
игуменья Тамара. Когда в Мраморном дворце шли репетиции
«Гамлета», переведенного великим князем, он обещал
прийти в детскую «в костюме с настоящим слоном». В
ожидании этого визита девочка истомилась. Каково же было
ее разочарование, когда отец пришел «такой радостный в
черном костюме датского принца, с буфами на рукавах, в
широкой шляпе, с оружием вроде кортика, с цепью на груди
и слоновой кости слоном, орденом, который он получил от
Датского Королевского Двора за перевод». Это и был «настоящий
слон», а не бутафорский из запасников императорских
театров. Маленькая великая княжна не смогла скрыть
своего разочарования, а Константин Константинович
воскликнул: «Неужели ты думала, что я приведу сюда
живого слона, да он бы и в дверь не влез»30.
Самые замечательные страницы о детской «устали
неизвестности» написаны А.И. Герценом в «Былом и думах».
Не могу отказать себе в удовольствии процитировать с
небольшими купюрами отрывок из первой части: «Перед днем
моего рождения и моих именин Кало (камердинер дяди,
сенатора Л.А. Яковлева, - М.Ю.) запирался в своей
комнате, оттуда были слышны разные звуки молотка и
других инструментов; часто быстрыми шагами проходил он
по коридору, всякий раз запирая на ключ свою дверь, то с
кастрюлькой для клея, то с какими-то завернутыми в
бумагу вещами. Можно себе представить, как мне хотелось
знать, что он готовит, я подсылал дворовых мальчиков
выведать, но Кало держал ухо востро. Мы как-то открыли
на лестнице небольшое отверстие, падавшее прямо в его
комнату, но и оно нам не помогло. <...>
В мучениях доживал я до
торжественного дня, в пять часов утра я уже просыпался и
думал о приготовлениях Кало; часов в восемь являлся он
сам в белом галстуке, в белом жилете, в синем фраке и с
пустыми руками. "Когда же это кончится? Не испортил ли
он?" И время шло, и обычные подарки шли, и лакей
Елизаветы Алексеевны Голохвастовой уже приходил с
завязанной в
171
салфетке богатой игрушкой, и Сенатор приносил какие-то
чудеса, но беспокойное ожидание сюрприза мутило радость.
Вдруг, как-нибудь невзначай, после
обеда или после чая, нянюшка говорила мне:
- Сойдите на
минуточку вниз, вас спрашивает один человечек.
"Вот оно", - думал
я и опускался, скользя на руках по поручням лестницы.
Двери в залу отворяются с шумом, играет музыка,
транспарант с моим вензелем горит, дворовые мальчики,
одетые турками, подают мне конфекты, потом кукольная
комедия или комнатный фейерверк. Кало в поту, суетится,
все сам приводит в движение и не меньше меня в восторге.
Какие же подарки могли
стать рядом с таким праздником, - я же никогда не любил
вещей, бугор собственности и стяжания не был у меня
развит ни в каком возрасте, - усталь от неизвестности,
множество свечек, фольги и запах пороха! Недоставало,
может, одного - товарища»31...
Вскоре в жизни Герцена появился «Ник» - Огарев, дружба с
которым стала едва ли не нарицательным явлением в
русской культуре. Но с появлением товарища сюрпризы,
конечно, не потеряли своей привлекательности. В 1829
году настоящий день рождения Герцена начался вечером,
после отъезда приехавших с поздравлениями и подарками
родственников. Именинник, Ник, другие дети, Карл
Иванович Кало и домашний учитель Карл Иванович
Зонненберг отправились в комнату матери Саши. «... и
была воля вольная: чай на просторе, роскошный десерт,
ужин, фортепьяно, пение и, в довершение торжества, -
вспоминает Татьяна Пассек, - Саша, сюр-призом себе,
продекламировал со мною приготовленную к этому дню сцену
из трагедии Озерова "Фингал"; он был Фингал, я Моина»32.
Во время ссылки в Вятку молодой Герцен вновь участвовал
в театрализованном сюрпризе. Ко дню рождения другого
ссыльного, А.Л. Витберга, он вместе с друзьями тайно от
художника и архитектора приготовил живые картины. Первая
изображала Данте, утомленного жизнью. Герцен, игравший
великого поэта, в средневековом костюме, с длинными
волосами, усами и бородой, лежал на камне, а тень
Вергилия, посланная Беатриче, ободряла его и указывала
туда, откуда лился свет. Во второй живой картине Лучия (Свет
поэзии) и Матильда (Благодать небесная) открывали вуаль
у сидевшей на троне Беатриче. Данте на коленях стоял у
подножия трона и не осмеливался смотреть на возлюбленную,
но она с улыбкой надевала ему лавровый венок. В
финальной картине Ангел держал раскрытую книгу, где было
написано: «Да мимо идет меня чаша сия, то яко ты хочешь...»
Беатриче показывала грустному поэту этот текст. Лучия и
Матильда молились на коленях.
172
«Успех был более, нежели
ожидали», - писал невесте Наталье Захарьиной исполнитель
главной роли. Витберг, чей смелый проект Храма Христа
Спасителя на Воробьевых Горах потерпел фиаско, «по
окончании взошел на сцену и со слезами, долго-долго жал
в своих объятиях», благодарил за обращение к Данте и «религиозному
предмету», а потом посадил Герцена на трон Беатриче и
надел на него лавровый венок. Один лавровый листочек из
этого венка Герцен приложил к письму Захарьиной на
память о радостном дне 15 января 1837 года, не забыв,
впрочем, успокоить невесту, сообщив, что его партнершей
(Беатриче) была жена Витберга 33.
Сюрпризы вносили элемент праздничности, артистизма и
изысканности в повседневный быт просвещенных слоев
общества. С их помощью аристократы учились отказываться
от слишком строгого следования правилам этикета,
балансировать между избытком условностей и полным к ним
пренебрежением. Тем самым вместе с французским словом
surprise усваивались манеры парижского света,
являвшиеся, по замечанию историка «элегантной жизни» А.
Мартен-Фюжье, синтезом двух типов поведения - серьезного
и легкомысленного 34.
Пример высшему обществу подавал двор. Императрица
Екатерина II изгнала из еженедельных эрмитажных собраний
всякий церемониал, обходилась с гостями просто, а кто
нарушал хотя бы три (из девяти) правила, направленные
против этикета, обязан был наизусть прочитать отрывок из
тяжеловесной «Телемахиды» Тредиаковского 35.
На маскарадах всеобщее внимание привлекали маски и
костюмы, которые отвечали требованиям изобретательности
и остроумия. Можно пойти в модную лавку, к ювелиру или
антиквару и купить в подарок какую-нибудь вещицу, а
можно придумать оригинальный сюрприз. Так же обстояло
дело и с маскарадами. Кто-то брал на прокат костюм
домино, а кто-то всецело погружался в творческие поиски
и являлся на бал Дон-Кихотом на его боевой кляче
Росинанте или чертом, несущим на спине корзину, в
которой сидела ведьма, гадающая на картах 36.
173
Сюрприз - один из главных стимулов расширения сферы
любительства в художественной культуре XVIII - XX веков.
Собственно, большинство ранних любительских («благородных»)
спектаклей и ставились - сюрпризом - хозяевами барских
усадеб и столичных дворцов для своих гостей, особенно,
если среди последних были правители страны. Посещение
Екатериной Великой благородных спектаклей, ее похвалы
актерам в глазах общества обретали характер
государственной санкции. Искать покровительства у
сильных мира сего можно было не только благодаря военным
подвигам, широкому гостеприимству или сочинению од, но и
театральным забавам и иным изящным досугам.
Члены императорской семьи и сами нередко участвовали в
подготовке спектаклей и прочих сюрпризов. К главным
«сюрпризмейкерам» следует отнести Марию Федоровну,
супругу Павла I. Будучи цесаревной, она составила в
Гатчине великосветскую любительскую труппу. Актеры
получали небольшие подарки, которые великокняжеская чета
раздавала оригинальным образом. Однажды заказали дамам
перстни с вензелем Марии Федоровны и мужчинам с вензелем
Павла Петровича. В Гатчину пригласили фокусника, он
забавлял всех своими трюками и манипуляциями, а по
окончании представления выпустил девять щегленков, из
которых каждый сел на плечо тому, к кому он нес в клюве
подарок 37.
В 1784 году сюрпризом своему супругу Мария Федоровна
предложила разыграть одну драму. Никто не соглашался
взять роль престарелого отца, и тогда ей посоветовали
пригласить молодого семеновского офицера, страстного
любителя театра князя И.М. Долгорукова. Великая княгиня
согласилась, Иван Долгоруков приехал в Гатчину, но,
чтобы Павел Петрович не догадался о готовящемся сюрпризе,
нового во дворце человека поместили в квартире майора
Е.И. Бенкендорфа. Здесь он прожил целую неделю, выходя
только на репетиции, которые устраивались после ужина,
когда все расходились будто бы спать. Долго еще помнил
он комнату, в которой учил свою роль по целым суткам, и
тот картофель в чухонском масле, которым четыре раза в
день потчевала его жена Бенкендорфа 38.
(Известно выражение: «Искусство требует жертв». Но ничто
так не требует жертв, как театрализованные сюрпризы. Кто
хотя бы раз участвовал в подготовке капустника - а это
артистический сюрприз в чистом виде, - знает, о чем идет
речь 39.)
В 1798 году Петров день, как обычно, праздновался в
Павловске. На аллеях были устроены сцены, где давались
отрывки из комедий, балетов и опер. Обойдя сад,
императрица Мария Федоровна (по знакомому уже сценарию)
подвела мужа к хижине, существовавшей с основания
Павловска. У входа стоял граф М.Ю. Виельгорский,
переодетый пустынником, и предложил государю войти в его
скромное жилище. Последовав за ним, он увидел сзади
хижины оркестр, аккомпанировавший хору из всех великих
княгинь и великих княжон. Из оперы «Люцилия» они пели: «Нигде
так не хорошо, как среди своей семьи»40.
174
Читая в мемуарах описания милых
семейных праздников, устраиваемых Марией Федоровной,
лишний раз содрогаешься, вспоминая ужасную смерть Павла
I. Но как историк театрального любительства не могу не
заметить, что Павел, участвовавший в спектаклях и прочих
сюрпризах, после коронования взял домашние благородные
театры под подозрение; их деятельность стали жестко
регламентировать. Все это, конечно, не добавило
популярности императору, и его неожиданная смерть
была воспринята большинством дворянства с нескрываемой
радостью.
В 1818 году вдовствующая императрица и великий князь
Николай Павлович в качестве сюрприза ко дню
тезоименитства императрицы Елизаветы Алексеевны
поставили живые картины. В одной из картин участвовала
красавица Мария Антоновна Нарышкина. Многие мужчины
завидовали одному камер-пажу императрицы, который по
сценарию должен был сидеть у ног прелестной любовницы
Александра I, положив голову ей на колени. Представление
завершал дуэт Родрига и Химены, своеобразный «романс в
лицах», исполненный графом А.И. Соллогубом и княгиней
Е.Ф. Долгоруковой. В финальном куплете они клялись друг
другу в вечной любви41. У виновницы торжества,
императрицы Елизаветы Алексеевны, этот сюрприз,
по-видимому, вызывал смешанные чувства - благодарности и
грусти. Однако остальные зрители с особым интересом
наблюдали за музыкальной картиной. Romance en action
тогда был новинкой великосветского досуга, как когда-то,
в 1795 году, новомодным развлечением стали «немые» живые
картины, впервые поставленные французской художницей
Е.-Л. Виже-Лебрен на даче графа А.С. Воронцова.
Живые картины, домашние спектакли, концерты и много
позже капустники переставали восприниматься как новинка,
но продолжали служить сюрпризом - изысканным подарком,
подчеркивающим самобытность дарителей и одариваемых.
Творческие сюрпризы открывают простор для демонстрации
своей изобретательности, остроумия, готовности выйти из
самотождества, что предписывает праздничное поведение.
175
О праздничности любительства, о ритуальных кодах
самодеятельного искусства, о лименальном (пороговом)
статусе дилетанта говорено и написано в последние годы
немало. А теперь посмотрим, какие праздничные мифологемы
можно обнаружить в сюрпризах - явлении, столь тесно
связанном со всей сферой любительства.
Многое лежит на поверхности.
Праздник отмечен стремлением к
щедрости и великодушию, что находит выражение в
поздравлениях и подарках, в том числе (в постфольклорной
культуре) в самых неожиданных, то есть сюрпризах.
Смех, одоление старого и скучного новым и радостным
являются главным жизнеутверждающим началом не только
праздника, но и сюрприза. Недаром празднование Нового
года - главное, «сакральное» время для сюрпризов. Маски,
ряженье, смена роли, «сокрытие лица» в архаической
традиции, и в сюрпризах не столько служат целям
анонимности, сколько для снятия табу и символизации
равенства.
Еда и питье и связанные с ними праздничные мотивы
сытости, веселья и изобилия свое продолжение находят в
гастрономических сюрпризах.
Пленэрные сюрпризы напоминают о растительных кодах
традиционного ритуала. Они создают иллюзию слияния с
природой, приобщения к ее расцвету. Конечно, когда мы
дарим среди зимы любимой женщине букет сирени (сюрприз,
пустячок, а приятно), то не думаем о зафиксированной в
ритуалах вере в магию первого дня и Древе жизни. И все
же с запахом цветов в дом всегда, приходит праздник.
Также и в фейерверках, свечках в именинном торте и
прочих огненно-световых забавах (вспомним «Лучию» из
герценовской живой картины) мы, в последнюю очередь,
распознаем древние аллегории солнца, очищения и
торжества света, а в шутихах - животворящее и
очистительное начало водной стихии...
И вновь это вдруг... Несчастный Ипполит из «Иронии
судьбы» залез в шапке-ушанке и пальто под душ и дал
понять, что вода - это не только защита от скверны, но и
способ протрезвления, осознания, что за совершенные
глупости, безрассудство и кураж - за все то, что сродни
сюрпризу, - нередко приходится платить слишком большую
цену. Не хочется задерживаться на грустном, но сюрпризы,
сдается, штука (воспользуюсь последним словечком,
произнесенным Пономаревым перед самоубийством) самая что
ни на есть амбивалентная.
Казалось бы, это указывает на еще один праздничный
(карнавальный) признак. Однако интересны не концепты
праздника, а самоощущения.
176
После того, как сюрприз состоялся, например, после
сыгранного капустника, домашнего спектакля или
прочитанной шуточной оды юбиляру, наступает опустошение
и разочарование, чего никогда не бывает после вручения
обычного подарка, пусть даже купленного в результате
мучительных поисков лучшего варианта. Это послевкусие
сюрприза легко распознается, да только его объяснить
трудно. Сюрприз - это предчувствие собственного
маленького триумфа и некий обман тех, кому он
предназначен. И этот-то обман бумерангом возвращается
потом к тебе.
Княгиня М.К. Тенишева, рассказывая о своем участии в
одном концерте в Париже, оставила примечательную «психограмму»:
«Странно... Делалось столько приготовлений, было так
много разговоров, ожиданий, волнений, раскинулась такая
сложная картина, а для меня вырвалось из общего лишь
одно: момент на эстраде, а там - ничего, ни до ни после.
Во всем этом не было цельности, отсутствовала гармония,
много было ненужного, шероховатого, положительный момент
слишком ничтожен. Почему-то всё вместе оставило во мне
чувство полной неудовлетворенности»42.
Дилетант, которого не требует «к священной жертве
Аполлон», с таким самообманом не знает, что делать. Это,
как выразился по поводу «наукомании» («в том смысле, в
каком мы говорим о графомании») философ А. Пятигорский,
«эксцесс, то есть излишек, который не может быть
отрефлексирован, иначе бы его не было. То превышение
нормы своего собственного (а оттуда и коллективного)
опыта в поведении, речи и мышлении, которое ты сам
осознать не в состоянии»43.
Тенишева, обучавшаяся в Париже на музыкальных курсах и
вроде бы готовившаяся к профессиональной карьере певицы,
именно такую попытку отрефлексировать собственный
творческий опыт и продемонстрировала. Но в итоге она
пришла к выводу, что «с большим удовольствием изобразила
бы слушательницу, нежели исполнительницу»44.
На оперную сцену княгиня не пошла, ограничившись в
дальнейшем участием в любительских спектаклях и
концертах, хотя не скрывала легкого презрения к
любителям, называя их «опасным народом». Возможно, Мария
Клавдиевна просто завидовала их беспечности, способности
жить в неотрефлексированном и оттого радостном мире
творчества, наконец, их умению раздаривать себя...
Все искусствоведческие дискуссии о профессионалах и
любителях, как правило, благополучно прекращаются, когда
речь заходит либо о том, что такое вообще искусство,
либо что такое талант. Не мудрствуя лукаво легче всего
ответить на второй вопрос: талант - это дар Божий, то
есть подарок. Когда его получает человек, избравший
своим ремеслом искусство, все вроде бы верно и
справедливо. «У тебя, малыш, день рождения - получай
игрушку, только не сломай!» Но когда талантлив любитель,
а таких сколько угодно, и далеко не большая их часть «прописана»
в клубных кружках самодеятельности, то это вроде как бы
сюрприз (каприз?) Природы, или нежданный подарок
Культуры, ностальгирующей о некоем первопразднике.
177
Сюрпризы
лишены утилитарной (будничной) ценности, их не оставишь
в наследство внукам, память о них согревает сердца
только тех, кому они предназначались, и тех, кто их от
широты душевной делал. Но так же происходит и с
подавляющим большинством произведений
непрофессионального, бытового искусства: не попадая в
архив культуры, они остаются значимым фактом личной
биографии любителей и их окружения, памятью, что был и
на их улице праздник. И тысячу раз прав П.А. Вяземский,
когда писал о своем близком друге и дилетанте А.И.
Тургеневе: «Будь он более положителен, усидчив и в
занятиях своих, и в действиях своих, он мог бы
достигнуть до целей, немногим доступных; мог бы он
оставить по себе память и отличного деятеля на поприще
государственном и литературном. Конечно, так! Но зато
лишились бы мы того Тургенева, которого мы знали и
любили за добродетели его и за милые ребячества. В среде
публичной деятельности было бы одним почетным лицом
более; но в среде приятельской, но в избранном кругу
любезных и увлекательных праздношатающихся, которые
усвоили себе девизом: "Скользите, смертные, не
напирайте" (курсив Вяземского - М.Ю.) - было бы
место пустое и теперь незаместимое»45...
Примечания
1 Жихарев С.П. Записки современника.
Дневник студента. Т. 1. Л., 1989. С. 56. Впервые карлики
были «заточены» в бутафорские пироги по прихоти Петра I
во время праздничного обеда по случаю свадьбы герцога
Курляндского с российской принцессой Анной Иоановной 1
ноября 1710 года.
2 Трубецкой Е.Н., князь. Из прошлого. Томск, 2000. С.
50.
3 Как известно, в императорской России запрещалось
изображать священнослужителей на сцене. Однако церковные
ритуалы не только пародировались «братией голянской» в
народной культуре («Служба кабаку») и детских играх, но
и в развлечениях дворянства и провинциальной
интеллигенции. Так, в конце позапрошлого столетия в
Екатеринбурге к юбилею Д.Н. Мамина-Сибиряка его приятель,
литератор и мелкий делец А.В. Казанцев вместе И.Н.
Клиншиным в качестве сюрприза сочинили «акафист» Дмитрию
Наркисовичу, переплели его в старинный кожаный переплет
и раздобыли староверческий аналой. «Когда гости
собрались, Климшин вышел с книгой и аналоем и гнусавым
голосом, как дьячок, начал читать "акафист", где были
перечислены все доблести и заслуги Дмитрия Наркисовича
на литературном поприще. Для Дмитрия Наркисовича это
было полной неожиданностью. Все много смеялись, потом
было обильное возлияние...» - Злоказов ЛД., Семенов В.Б.
Старый Екатеринбург: Город глазами очевидцев.
Екатеринбург, 2000. С. 445.
4 См.: Столпянский П.Н. Петергофская першпектива. Пг.,
1923. С.52-53.
5 См.: Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии
русской монархии. Т. 1. От Петра Великого до смерти
Николая I. М., 2002. С. 444-445.
6 Ольга Николаевна, великая княгиня. Сон юности //
Николай I. Муж. Отец. Император. М„ 2000. С. 287-288.
7 Мещерский А.В., князь. Воспоминания. М., 1901. С. 91.
8 Ваиуро В.С. Из истории литературного быта пушкинской
поры. М., 1989. С. 14-16.
9 Матвеев Н. Москва и жизнь в ней накануне нашествия
1812 года. М., 1912. С. 114.
10 Шамурин Ю.И. Допожарная Москва и подмосковные //
Москва в ее прошлом и настоящем. Вып. 9. М., 1911. С.
49.
11 Среди перлюстрируемых Булгаковым авторов был А.С.
Пушкин, который однажды решил его наказать, написав
своей жене весьма нелестные отзывы о почт-директоре и
его дочерях. Это письмо до адресата не дошло, но и его
копия на стол начальству, конечно, не легла.
12 Письмо из Москвы. О прекрасном празднике Александра
Яковлевича Булгакова // Отечественные записки. 1829. Ч.
38. № 108. С. 115-124; Маскарад Александра Яковлевича
Булгакова, 22 февраля // Дамский журнал.1829. № 11. С.
172-174.
13 В.А. Жуковский, намекая на любовь своего приятеля А.Я.
Булгакова к письмам, однажды заметил ему, что тот «рожден
гусем» и все его «существо утыкано гусиными перьями».
14 Так, на маскированном вечере в Аничковом дворце в
начале зимы 1818 года всех
интриговал граф Александр
Соллогуб в костюме аббатисы, но никто не мог его узнать.
Осторожный К.А. Нарышкин решил, что это какой-нибудь
незваный гость, и хотел уже его выпроводить, но
обер-гофмаршала вовремя предупредила
одна из фрейлин. Роль свою Соллогуб исполнял так хорошо,
что великий князь Николай Павлович и императрица
Елизавета Алексеевна приняли его за
вдовствующую императрицу, то есть соответственно
за свою матушку и свекровь. См.: Божерянов И.Н.
Жизнеописание императрицы Александры Федоровны,
супруги императора Николая I. Вып. 1. СПб.,
1888. С. 68.
15 Расторгуев Е.И. Прогулки по
Невскому проспекту // Прогулки по Невскому проспекту в
первой половинеXIX века. СПб.,
2002. С. 176.
16 Цит. по: Прогулки по Невскому проспекту в первой
половине XIX века. С. 309.
17Конечный А.А.
Петербургские народные гуляния на масленой
и пасхальной неделях // Петербург и губерния:
историко-этнографические исследования. Л., 1989. С. 28.
18 Екатерина II, например,
прогуливалась по приморской даче
Л.А. Нарышкина, где хозяин устроил в ее честь праздник
29 июля 1772 года, и вдруг услышала свирель.
Она пошла на ее звуки к покрытому цветами холму:
наверху стояла пастушечья хижина, а у подножия
виднелись пастухи со стадами овец и пастушки,
собиравшие цветы. С приближением императрицы музыка
умолкла, и две пораженные появлением такой дорогой
гостьи пастушки - Филлида и Лиза (дочери
хозяина Наталья и Екатерина Нарышкины) - «спешили
сойти на дол и пригласить царицу в свою хижину.
Государыня, вняв усердному их зову, пошла к хижине. Но
тут гора, к которой подходила императрица,
вдруг расступилась, и вместо хижины открылся
огромный и великолепный храм победы, выстроенный
о двух покоях». - Зарин А.Е. Царские развлечения
и забавы за 300 лет. М., 1913. С. 100.
19 Игнатов И.Н. Театр и зрители. Ч. 1. М., 1916. С. 82.
20 Там же. С. 83.
21 Побединская А.Г. Обманки XVIII века //
Декоративно-прикладное искусство России и Западной
Европы. Л.,1986. С. 54.
22 Любчеико О.Н. Есть в
Богородицке парк. Тула, 1984. С. 83.
23 См.: Елизарова НА. Театры Шереметевых. М., 1944. С.
17,183.
14 Дмитриева Е.Е., Купцова О.Н. Жизнь усадебного мифа:
утраченный и обретенный рай. М., 2003, С. 37-38.
25 На волне романтизма, все более интересуясь смертью,
ее реальностью и границами, светские люди во Франции
объединялись в различные кружки: ставили жуткие
опыты (давали собакам мышьяк и смотрели, как
скоро они умрут), производили эксгумации, устраивали
вечера препарирования трупов-манекенов, а в это
время слух зрителей услаждала музыка, дамы ели
мороженое и пили оршад, и если у кого-то начинались
нервные припадки, то зрелище делалось еще более
пикантным. См.: Фюжье-Мартен А. Элегантная
жизнь, или Как возник «весь Париж», 1815-1848.
М.,1998. С. 278-279.
26 Юсупов Ф.Ф., князь. Мемуары.
М., 2001. С. 88.
27 Бурнашев В. Детския: игрушки, театр и камер-обскура.
Книжка-гостинец. СПб., 1839. С. 83-98.
28 Правила светской жизни и
этикета. Хороший тон: Сборник
советов и наставлений. М., 1991. С. 120-121 (Репринтное
изд. 1889 г.).
29 Гавриил Константинович,
великий князь. В Мраморном дворце. М., 2001. С. 93-98.
30 Тамара, игуменья. К столетию поэта К. Р. Только в
отрывочных картинках, каким я помню отца // Сборник
памяти великого князя Константина Константиновича,
поэта К.Р. Париж, 1962. С. 53.
31 Герцен А.И. Былое и думы. Ч. 1-3. М., 1983. С. 41-42.
32 Пассек Т.П. Из дальних лет. Т. 1. М„ 1963. С. 295.
33 Николаева Т.К. «Я играл... и был в душе актером». (А.И.Герцен
и театральное дело в Вятке) // VIII Герценовские
чтения: Материалы научной конференции. Киров,
2002. С. 40.
34 Фюжье-Мартен А. Элегантная жизнь, или Как возник «весь
Париж», 1815-1848. С, 302.
35 См.: Энгельгардт Л.Н. Записки.
М., 1997. С. 44-45; АнселоФ.
Шесть месяцев в России. М., 2001. С. 92-93.
36 См.: Юнисов М. Разные костюмы
дамские прекрасные, а мужских много смешных // Сцена.
2003. № 3 (25).С.22-24.
37 КобекоД.Ф. Цесаревич Павел Петрович (1754-1796):
Историческое исследование. СПб., 2001. С. 219.
38 Долгоруков И.М., князь.
Записки // Русский библиофил.
1913. № 3. С. 82.
39 См. краткую историю капустников: Юнисов М.В.
Мифопоэтика студенческого смеха: СТЭМ и КВН. М., 1999.
С. 156-169.
40 Головина В.Н. Мемуары графини Головиной, урожденной
графини Голицыной. М., 1911. С. 205-206.
41 Дараган П.М. Воспоминания // Русская старина. 1875.
№ 12. С. 15-16.
42 Тенишева М.К., княгиня. Впечатления моей жизни. Л.,
1991.С. 48.
43 Пятигорский А.М. Избранные труды. М., 1996. С. 323.
44 Тенишева М.К. Впечатления моей жизни. С. 48.
45 Вяземский П.А. Старая записная
книжка. М., 2000. С. 143.
181
|
|
