Скандал

                                                                            И. П. Смирнов

Смирнов И. П.  Человек человеку - философ. "Алетейя". СПб., 1999, с. 217-224.

    Обратим внимание на то, что герои мифов — заядлые скандалисты. Кража огня Прометеем скандальна. Иудео-христианская религия сделала первым своим этапом скандальное поведение Адама и Евы в земном раю. Примеры такого рода можно было бы множить и множить (особенно, если обратиться к экзотическим мифологиям).
 

      Что мифы знакомят нас с генезисом и только с ним, хорошо известно. Генезис и скандал находятся в некоем близкородственном отношении, они проливают свет друг на друга. Чем настойчивее какая-либо культура подчеркивает первостепенность генезиса, тем более она скандальна (откуда и проистекает футуристический эпатаж ¹). Знаменательно, что постмодернизм, устранив из сферы своего внимания генезис, превратил скандал в рутину, отнял
----------------------

1 Еще одной, наряду с историческим авангардом, в высшей степени скандальной эпохой было европейское Просвещение (достаточно будет вспомнить в этой связи хотя бы имена Руссо, Стерна, де Сада или, если взять русскую ситуацию XVIII в., княгини Дашковой, устроившей заговор против ее крестного отца, Петра III, и не чуравшейся иных скандальных поступков). Просвещенческий проект, как и авангардистский, был особенно сильно ориентирован на то, чтобы найти для всей истории культуры новую отправную позицию. Критика Просвещения в постмодернизме зачастую маскирует неприятие шестидесятниками авангарда.

218
у него скандальность, перестал отделять его от действий, которые полагаются регулярными. Такое пересечение границ, которое раньше было бы скандальным, рисуется Бодрийяром («Роковые стратегии») как никого не шокирующая обыденность наших дней (находящая свою форму в стриптизе, в разных видах непристойности и т. п.). В трансгрессивном постмодернизме подрыв порядка не негирует порядок, а утверждает его (как об этом писал Фуко в «Preface a la transgression», 1966). Нравственный императив, дающий другому право на его самодеятельное существование, мало что значит для постмодернистов, апроприирующих другое.
 

    К скандалу можно приближаться по-разному. Лахман называет скандал (разбирая тексты Достоевского) «анти-праздником»¹ и тем самым рассматривает его в социологическом плане — позволительно сказать: как звено, негативно посредующее между трудом и развлечением, отрицающее как то, так и другое. В этом смысле скандал не есть ни производство полезных продуктов, ни отдых от него. В качестве социального события скандал выпадает из ритма человеческой жизни, из циклического чередования работы и воздержания от нее, из времени вообще, которое мы делаем ощутимым для нас в силу того, что приостанавливаем нашу производительность, на время обрываем время.
-------------------------
1 Renate Lachmann. Gedаchtnis und Literatur. Intertextualitаt in der russischen Moderne. Frankfurt am Main, 1990, 259.

219
    С логической точки зрения, с которой мы хотим взглянуть на скандал, он оппозитивен по отношению к самой оппозитивности, отдифференцирован от дифференциации, и именно поэтому выступает содержанием генезиса, противостоящего всему: и сущему, и его трансцендированию. Скандал, действительно, случается при переступании границы, но не той, которая размежевывает данный нам и иной миры, а той, которая позволяет нам мыслить и данное, и иное с какой-то позиции, не совпадающей ни с данным, ни с иным, — с позиции «я»-объекта, не принадлежащего в своей «я»-роли обступающей его среде и в своей объектности — себе (или: и включенного как объект во все, что чуждо для «я», и исключенного оттуда). Прометей скандален, потому что он и не смешивается с людьми, и оказывается выброшенным из надчеловеческого царства. Адам и Ева размыкают границы и дарованного им бытия (наслаждаясь плодами Божественного знания), и инобытия (подвергаясь изгнанию из Эдема).
 

                                                              * * *
      Генетическое видение мира пытается убедить нас в том, что А и не-А эквивалентны ¹, что они способны обменяться местами, как это происходит с мужским и женским в Ветхом Завете, где Адам рожает Еву,
--------------------------

1 Знаменательно, что такой яркий представитель генетического мышления, как Флоренский, стремившийся в своих разнообразных научных изысканиях выявлять первоформы, вместе с тем был и проповедником А=не-А-логики («Столп и утверждение истины»). В «Столпе...» Флоренский выступает против Рассела, для которого (полемизировавшего в «Философском эссе», в свою очередь, против Бергсона) тавтологика (А=А и не-А=не-А) была интеллектуальным инструментом, позволявшим разводить поодаль бытие и небытие. Если для Рассела нигилистична мистика, не признающая «этот» мир, то для Флоренского, наоборот, — тавтологика, неизбежно допускающая чистое небытие. Идея небытия — контрарное другое идеи генезиса.

220
или в распространенном среди многих народов (и не слишком далеком от библейской истории) архаическом ритуале, называемом «кувадой» (=имитирование отцом родовых мук его супруги). Убийство сыновьями отца ради захвата его женщин, которое Фрейд («Тотем и табу», 1913) положил краеугольным камнем в фундамент культуры, ставит знак равенства между родовой и антиродовой жизнью. Мы ведем здесь речь о том, как культурогенезис рисуется человеку, не о том, каким он был на самом деле.
 

    Скандал руководствуется той же логикой, что и генезис. Вот пример. РоманГуль рассказывает со словНины Петровской о том, как Бальмонт на званомужине незаметно для окружающих обнажил под столом свой мочеиспускательный орган и полил из негососедку ¹. Здесь и агенс, и пациенс скандала превращаются из А в не-А. Свой инструмент для обладания женщиной Бальмонт использует, чтобы оттолкнуть ее от себя. Сама женщина из еще едящей и пьющейстановится, как бы поприличнее выразиться, уже приведшей трапезу к ее неизбежному следствию. (До бесшабашного символистского поэта сходный поступок совершил на пиру, если верить Диогену Лаэртскому,Диоген Синопский).
-----------------------
1 Роман Гуль. Я унес Россию. — Новый журнал. Нью-Йорк,1979, кн.137, 83.
 

221
      Изучение первобытной культуры в качестве сплошь скандальной (справедливо именовавшейся «дикой») принесло бы, надо полагать, интересные результаты. Если нас скандализирует строчка Маяковского:«Я люблю смотреть, как умирают дети», — то почему бы нам не понять обряд инициации, символизировавший гибель тех, кто ему подвергался, в виде скандала, в котором- участвовал весь первобытный коллектив?Но, более того, любой первобытный ритуал, в той мере, в какой он карнавален, в какой он стирает (в своей карнавальности) различие между тварностью и воспроизводимым ею Творящим (потерявшим производительную мощь, нуждающимся в том, что его созидательный акт будет ритуально повторен ¹), —
скандален.
 

      Если философия выбирает своим углом зрения генетизм (что для нее, как показывают экзистенциализм и постмодернизм, не обязательно), она распахивается в будущее в качестве скандала — того, например, который разыгрался при осуждении Сократа (обратившегося, напомним, к новым богам). Платон(в «Апологии», порицавшей мудрость полиса) и киники соревновались в том, кто из них скандальнее. Философия в России ознаменовалась при ее рождении скандалом — объявлением первого в этой стране философа сумасшедшим. Русская культура, по Чаадаеву, еще не состоялась — ей лишь предстоит испытать генезис. У Бакунина чаадаевская скандальность обернулась революционной деструктивностью. Философская религия (христианство)
-------------------------

1 Ср.: В. Н. Топоров. О ритуале. Введение в проблематику. — В: Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. Сост. Л. Ш. Рожанский, ред. Е. С. Новик. Москва, 1988, 7 и след.

222
довела скандальность генезиса до невиданных прежде размеров,заставив людей казнить Сына Божьего. Апофатика лишает Первопричину скандальности, потому что этотрод мышления есть самосознание генезиса, обнажение его логики (А=не-А), имматериализация этойлогики, вынесение ее за пределы телесности, физичности. Философы с генетической идейной установкой могут моделировать историю на разные лады, одинаково требуя от нее, однако, не ограничиваться лишь продолжением однажды состоявшегося (и какисторию сыновей, не повторяющих отца, если взять Шеллинга («Философия Откровения», 1841-1842)или Фрейда, и как историю, имеющую целью воскрешение обреченных на смерть отцов, которому посвятил свои антишеллингианские интеллектуальныеусилия Федоров).
 

    Рассуждая о генезисе в «Философии и религии» (1804), Шеллинг писал о том, что реальное не выводимо из себя самого, что оно есть «самообъективация Абсолютного», т. е. идеального. Задолго до Шеллингак похожей идее пришел Бруно («De la causa, principio, et Uno», 1584), для которого бытию предшествует «универсальный интеллект». Генезис идеализируется философией, потому что он есть момент неразличения.Идеей генезиса мы обязаны первосну, отказу от различения, впадению в самоотсутствие. Из припоминания первосна, для которого нет ни позитивности, ни негативности, выводимо все.
 

223

                                                                          * * *
    Кроме логики генезиса-скандала, существует еще одна — та, которая определяет собой длящееся историческое бытие. В согласии с этой второй логикойэлемент А эквивалентен не собственному отрицанию,но просто некоему элементу В. Бытийная логика замещает одно другим, а не отнимает признаки и у одного, и у другого. Она уводит в «дурную бесконечность»(где А=В, В=С и т. д.).
 

      Генезис и продолжаемость бытия сталкиваются друг с другом, противоборствуют и вместе образуют большую историю. В процессе противостояния и появление, и длительность утрачивают их абсолютность. Преодолевая длительность, генезис-скандал происходит снова и снова, становится повторным, придает культуре характер «вечного возвращения» к ее корням.В большой истории скандал обычно возводим к протоскандалу, как свидетельствует подражание Бальмонта Диогену Синопскому. Гадамер (разбирая досократиков ¹) писал о том, что начало не может знать того направления, которое оно вызывает к жизни. Однакоисторизованный генезис предуказывает свое, так сказать, мирное продолжение в виде непременно опровергаемого в дальнейшем (новым скандалом). «Вечное возвращение подобного» циклизует негативизм по отношению ко всякому минувшему.
 

    С другой стороны, бытийная длительность, воюя с генетизмом, мыслит себя апокалиптически, как болеене возобновляемую, как «Sein-zum-Tode», как отнюдь не бесконечную подстановку одного на место другого(или вообще не представляет себе будущее, разнящееся с настоящим, что характерно
-------------------------------
1 Hans-Georg Gadamer. Der Anfang der Philosophie, Aufgrund der Ubersetzung aus dem Italienischen von Joachim Schulte vom Autor revidierte Fassung (1993). Stuttgart, 1996, 21 ff.

224
для постмодернизма). Большая история и возрождаема, и завершаема, т. е. циклична в своей линейности, реверсивна в своей ирреверсивности. Всякое ее звено и последнее, и первое.
 

    Для профессионального философа, придерживающегося генетического подхода к миру, человек (как новое начало универсума) представляет собой гораздо больший интерес, чем для тех мыслителей, которые думают из бытийной длительности, где антропологическое присутствует так же, как и все остальное, и не выступает там чем-то слишком уж специфичным. Но человек как философ не только генетичен, он еще и бытийно-историчен, объединяя в себе обе философии, являя собой нечто большее, чем философ, специализирующийся на одной из них.