|
А. М. ПАНЧЕНКО
ЛЕТОПИСНЫЙ
РАССКАЗ ОБ АНДРЕЕ ПЕРВОЗВАННОМ
И ФЛАГЕЛЛАНТСТВО
(В книге: Исследования по древней и новой литературе. Л., 1987, с. 172-177)
«Оньдрею учащю в Синопии и пришедшю ему в Корсунь,уведе, яко ис Корсуня близь устье Днепрьское, и въсхоте пойти
в Рим, и оттоле поиде по Днепру горе», — так в «Повести временных лет»
начинается известный «русский апокриф» об АндрееПервозванном.1 Дальше рассказывается, что «по приключаю»,
т. е. случайно, без наперед заданной цели, апостол на ночь пристал к берегу под горами, «идеже послежде бысть Киев». Утром
Андрей предсказал «сущим с ним» ученикам, что на горах воссияет
благодать, воздвигнется великий город с множеством церквей:
«И въшед на горы сия, благослови я, и постави крест».
Следующая остановка (мотива случайности уже нет) — в земле
словен, «идеже ныне Новъгород». Единственное здешнее впечатление апостола, единственное, чему он«удивися»,— это парная баня,
«како ся мыють и хвощются». Затем он, преодолев традиционный
путь «из Грек в Варяги», добрался .(по суше или морским путем —
не сказано) до Рима и там как бы отчитался о путешествии. Отчет
ограничился только банями: «Дивно видех Словеньскую
землю, идучи ми семо. Видех бани древяны, и пережьгут е рамяно (т. е. натопят их докрасна, до большого жара. — А. П.),
и совлокуться, и будуть нази, и облеются квасом уснияным (видимо, сывороткой, употребляемой и доныне при обработке кож,
а может, и щелоком. — А. П.}, и возмуть на ся прутье младое,
и бьють ся сами, и того ся добьють, одва вылезут ле живи, и облеются водою студеною, и тако ожиуть. И то творять по вся дни,
не мучими никимже, но сами ся мучать, и творять мовенье собе,
а не мученье». И римские слушатели «слышаще, дивляхуся».
Что до апостола, то он, побыв в Риме, вернулся в исходный пункт
путешествия — Синоп.
Прежде чем приступить к толкованию этой легенды, обратим
внимание на следующее: в Риме Андрей и словом не обмолвился
о великом будущем Киева. Не нашла отражения в легенде и та
новгородская ее версия, которая зафиксирована в Степенной книге:
«Егда проповедал слово божие в Синопии и в Херсонии, и оттоле
бывшу ему на реце на Днепре, и тамо на горах помолися и крест
ностави, и благослови и пророчествова на том месте бытие Киева
града и всей Рустей земли святое крещение. Оттоле же пришед,
идеже ныне Великий Новград стоит, и тамо жезл свой водрузи
во веси нарицаемой Грузине, идеже ныне есть церковь во имя
святого апостола Андрея Первозванного. Прообразоваше же. . .крестом на Рустей земли священное чиноначалие. . . Жезлом же
преобразив Руси царское скипетроправдение. . .»2 Этот жезл—
явно позднего, конкурентного по отношению к митрополии «Киевской и всея Руси» (последним из северно-русских митрополитов,
употреблявших этот титул, был св. Иона, умерший в 1461 г.)
топонимического происхождения, о чем убедительно писал Е. Голубинский: «От этого водружения апостолом будто бы и село получило свое имя (Друзино или Грузине от водружения или
-------------------------------------------------
1 ПЛДР: XI—начало XII века. М., 1978. С. 26. -
Здесь и далее цитаты
приводятся по Лаврентьевской летописи.
2 ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 21, 1-я половина. С. 7.
173
вогружения...). Ясно,
что имя села подало повод сложиться сказанию о водружении" 3.
Относительно времени, когда легенда попала в летопись, общего
мнения нет. Один из последних комментаторов, О. В. Творогов,
пишет: «Полагают, что это было сделано кем-то из последующих
редакторов „Повести временных лет", так как сообщение о посещении апостолом Руси. . . противоречит утверждению статьи
983 г., что в Киеве „и телом апостоли не суть. . . были"».4 Другие
текстологические построения можно увидеть в статьях А. Л. Погодина 5
и А. Г. Кузьмина.6 Мы уклонимся от обсуждения этих
академических проблем, сосредоточившись на изображении парной бани — детали, специально выделенной и поистине поразительной, если учесть общеизвестное пренебрежение летописцев
к быту. Прежде всего надлежит «увязать» русский апокриф с тем
обширным апокрифическим «андреевским» материалом, который
накопился ко времени возникновения русской литературы.7
Канонически об Андрее известно крайне мало. По Матфею,
он был галилеянином и братом апостола Петра (IV, 18—20).
По Иоанну (I, 35, 40—42), Андрей — один из учеников Иоанна
Крестителя, еще раньше Петра призванный Христом на Иордане-
(отсюда — «Первозванный»). Наряду с этими скупыми известиями Андрей — персонаж многих апокрифов. О них первым упоминает Евсевий Кесарийский со ссылкой на Оригена. Общей
для отреченных произведений об Андрее чертой надлежит считать.
то, что он изображается апостолом севера и скифов, просветителем южных, восточных и северных берегов Черного моря. Местопребыванием Андрей избирает Синоп, откуда и совершает свои
миссии. Самый северный предел третьей из них — Херсонес
Таврический, Корсунь летописной легенды, так что древнерусский автор как бы вклинился между третьим и четвертым, смертным, путешествиями Андрея (тетрада путей, видимо, состроена
по образцу путешествии апостола Павла). Согласно поздним греческим
Πράξεις , третье путешествие охватывает Грузию, Кавказ,
Пантикапею, Феодосию, Херсонес Таврический. Затем Андрей
возвращается морем в Синоп, откуда отправляется в последнюю
роковую дорогу. Просветив попутно Византию, он прибывает
в Патры Ахайские, где заканчивает служение мученической кончиной на косом («андреевском») кресте.
Ни один из коптских, эфиопских, сирийских, греческих, грузинских, латинских, славянских апокрифов об Андрее Первозванном для понимания нашей легенды не дает ничего. Почему из всех
апостолов именно его выбрал древнерусский книжник? Ныне
---------------------------------------------
З Голубинский Е. История русской церкви. М., 1880.- Т. 1,
Ч. 1. С. 7, примеч. 4.
4 ПЛДР: XI—начало XII века. С. 422.
5Byzantinoslavica. 1937—1938. В. 7.
6 Летописи и хроники: Сб. статей 1973 г. М., 1974. С. 37—47.
7 Обзор апокрифов и литературы о них см.: Понырко Н.В., Панченко А. М. Апокрифы об Андрее Первозванному
// Словарь книжяиков икнижности Древней Руси. Вып. 1 (XI—первая половина XIV в.). Л., 1987.
174
оспорено мнение о том, что якобы «император Михаил VII Дука
писал Всеволоду Ярославичу (отцу Владимира Мономаха), что
одни и те же самовидцы евангельской проповеди провозгласили
христианство у обоих народов» 8 и что имелся в виду как раз
Андрей, — оспорено с вескими основаниями, касающимися и
автора, и адресата, и предмета письма.9 Поздний русский культ
Андрея вообще нет смысла принимать во внимание. Как креститель Руси он появляется в русском сознании уже тогда, когда
складывается единое Московское государство, — у Ивана Грозного, затем при царе Алексее (см. «Проскинитарий» Арсения Суханова) и особенно при Петре. В 1698 г. была учреждена «кавалерия» Андрея Первозванного — старший из русских орденов,
причем на косом орденском кресте по четырем его концам изображались латинские буквы
S, А, Р, R, т. е.
Sanctus Andreas Patronus Russiae. К петровской эпохе относится и морской андреевский флаг, и другие очень яркие проявления культа первозванного апостола, будто бы «святым крещением первоначально пределы наши просветившего».
Наверное, Андрей попал в летопись по той простой причине,
что книжники домонгольской Руси из греческих апокрифов знали,
что он доходил до Корсуни — города, с которым предание связывало крещение Владимира Святославича. Легко было сочинить
новое путешествие, поместив его между третьим и четвертым.
Кружной — через Северную Европу — путь в Рим (и потом в обязательный Синоп) не должен казаться нелепостью. Как указывал
Л. Мюллер, в 1054 г. папские легаты после безуспешных переговоров с византийскими иерархами возвращались в Рим из Царьграда через Русь.10 Видимо, были причины заставившие предпочесть кружную дорогу.
В летописи нет и намека на то, что Андрей крестил Русь: крестить — нечто совсем иное, нежели предсказать будущее величие
и благочестие пустых киевских гор. В медиевистике расхожее и,
так сказать, житейское объяснение летописного предания сводится к тому, что летописец-киевлянин, не знавший парных бань
(как и теперь их не знают на Украине), будто бы высмеял новгородцев. Но предание (и на это также обратил внимание Л. Мюллер) явно распадается на две автономные части — киевскую
и новгородскую; причем киевская не имеет никаких сюжетных
следствий, а новгородская имеет, притом незамедлительные (удивление апостола и удивление римлян). Значит, ядро предания было
новгородским.
Для его понимания привлекают «банный анекдот» из «Истории
Ливонии» Дионисия Фабрициуса (XVI в.). Автор рассказывает
------------------------------------------------------
8 Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Ч. 2: Приложения. С, 216.
9 См.: Мюллер Л. Древнерусское сказание о хождении апостола
Андрея в Киев и Новгород//Летописи и хроники: Сб. статей 1973'г. С. 48—64.
10 См.: Р а м м Б. Я. Папство и Русь в Х—ХУ веках. М;; Л., 1959.
С. 58.
175
о случае, будто бы имевшем место в
XIII в. в католической обителив Фалькенау. Местные монахи
потребовали у папы увеличить содержание, ссылаясь на свою аскетическую жизнь, на «сверхзаконное», не предусмотренное уставом изнурение плоти. И действительно, посол, специально прибывший из Рима, стал очевидцем
того, как ливонские иноки в страшной жаре хлещут себя прутьями, потом окатываются ледяной водой и так раз за разом.
Итальянец не понял, что это «мовенье», а не «мученье» (все прибалтийские,
балто-славянские и финно-угорские бани в сущности
одинаковы). По докладу итальянца папа нечто приплатил монастырю в Фалькенау. Так северяне надули южанина.
Впрочем, исследователь этого анекдота Д. Герхардт
11увидел здесь именно «мученье», т. е. некогда актуальный религиозный
аскетический обряд, лишь с течением времени ставший «мовеньем»,
бытовой привычкой. Конечно, баня была связана с языческим культом (по гипотезе Б. А. Успенского, она первоначально выполняла
функции домашнего храма Волоса—Велеса).12 Баня и после христианизации сохраняла языческие реликты, хотя бы в оболочке
«двоеверия». Так, в великий четверг, поминая усопших, им топили баню. В предбаннике на протяжении многих столетий обязательно снимали кресты, о чем свидетельствует, например, такой авторитет, как пустозерский узник священник Лазарь:
«А егда мужики и женки приходят мытися в торговую дазню. . ,
я тогда и той честной и животворящий крест господа бога и Спаса
нашего Исуса Христа, сметнув с себе безчинно и безстрашно, поверзают его
в. . . свою гнусную я скверную нижнюю одежду».13
Но нет резона привлекать языческие верования для толкования
русского апокрифа. Не могло быть такого исторического беллетриста, который бы отправил Андрея Первозванного из Корсуни
в Новгород для освидетельствования тамошних верований (и затем в Рим — для отчета брату Петру, римскому первосвященнику?).
Зато нетрудно понять, отчего братии из обители Фалькенау именно
в XIII в. легко было обмануть итальянского легата и самого папу.
Это — эпоха расцвета движения флагеллантов, т. е. «бичующихся»
(flagellare — хлестать, сечь, бить, мучить). Флагелланты сами
бичевались в монастырях, бичевали прихожан перед отпущением
грехов. Процессии флагеллантов (первая волна — 1260 г.) наводнили Италию, Южную Францию, затем Германию, Фландрию,
добирались до Моравии, Венгрия и Польши. Собираясь толпами,
обнажаясь (даже в зимнюю стужу), они «удручали» плоть. Только
-------------------------------------------
12 Успенский Б. А. Филологические разыскания в области славянских древностей: (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М., 1982. С. 154.
13 Материалы для истории раскола за первое время его существования /
Под ред. Н. Субботина. М., 1878. Т. 4. С. 222.
176
Англия и Русь остались в стороне от этого изуверского движения,
которое в конце концов было осуждено и запрещено папством.
Когда бы легенда о новгородских банях ни попала в «Повесть
временных лет», все же это случилось ранее 1260 г. Но и флагеллантство — как теория и как практика — тоже появилось задолго до этой даты. При Карле Великом «самоистязателем»
был св. Вильгельм, герцог Аквитанский; в Х в. на этом
поприще рьяно подвизался св. Ромуальд, жестоко ястязавший
себя и своих монахов. XI век дал теоретика флагеллантства
Петра Дамиани (1007—1072), автора трактата «De lande
flagellorum» («Похвала бичам»), где дана следующая апологяя бичевания и самобичевания: 1) это подражание Христу; 2) деянае для
обретения мученического венца; 3) способ умерщвления и наказания скверной и грешной плоти; 4) способ искупления грехов.
Образцом ревностного флагелланта Петр Дамиани выставлял
св. Доминика, биографию которого и написал.
В этой связи понятно любопытство Андрея (точнее, псевдоАндрея), заставившее его посетить Новгород. Апостолу хотелось
узнать, что же происходит в жарко натопленных «банях древяных»,
где «разболокшиеся» словене били себя младым прутьем, так что.
становились чуть жлвы: «и облеються водою студеною, и тако.
оживуть». И альтернатива относительно «мученья» и «мовенья» —
альтернатива не случайная и не только эстетическая. Гостю-южанину здесь могло почудиться флагеллантство, но «словене» (летописца включая) разубедлли его, а он разубедил и римлян, хотя
младшие современники Петра Дамиани «слышаще, дивляхуся».
Таков смысл новгородского путешествия «апостольской тени»;
наблюдатель встретил культуру, вовсе не восхваляющую самоуничижение и самоуничтожение. Ради истины, ради здравого
смысла летоплсец не воспользовался анекдотической пуантой,
которая оказалась столь дорогой хронисту, повествовавшему
о монастыре Фалькенау. Впрочем, быть может; такая пуанта
в первоначальной версии древнерусского апокрифа и существовала; «словене», подобно своим ливонским соседям, могли и посмеяться над чужаком.
|
|
