Презентизм

И. М. Савельева, А. В. Полетаев
 

О ПОЛЬЗЕ И ВРЕДЕ ПРЕЗЕНТИЗМА В ИСТОРИОГРАФИИ

"Цепь времен": Проблемы исторического сознания. М.: ИВИ РАН, 2005, с. 63-88.
 

      Осознание роли настоящего в репрезентациях прошлого произошло в Новое время в связи с появлением разных и прямо-таки противоборствующих версий истории. Как показал Р. Козеллек, с одной стороны, утверждается понятие «истории» в единственном числе, трактуемой как процесс развития человечества во времени, причем процесс, на который можно и нужно влиять (ускорять, тормозить, менять его направление). С другой стороны, тогда же формируется представление о том, что существует множество конкретных «историй» (рассказов о прошлом), и что эти истории могут и должны постоянно переписываться, отражая изменение настоящего ¹.
 

        Факт социальной обусловленности исторических оценок стал очевиден историкам уже в середине XVIII века. Немецкий мыслитель Й.Хладениус писал тогда: «...то, что происходит в мире, воспринимается различными людьми по-разному, в зависимости от состояния их тела, их души, и всей их личности». Соответственно, если к какому-либо событию, например к мятежу, выразят свое отношение верноподданный, мятежник, иностранец, бюргер или крестьянин, то результаты будут неодинаковы. Ибо существуют «разнообразные точки зрения на один и тот же предмет» и «из понятия точки зрения следует, что лица, рассматривающие предмет с различных точек зрения, должны иметь и разные представления о предмете»². Позднее стало очевидным, что к точкам зрения, зависящим от индивидуального «состояния тела и души» следует добавить еще государственную, этническую, партийную, интеллектуальную и другие формы групповой идентификации.
-----------------------------
1 Koselleck R. Futures Past. On the Semantics of Historical Time. Cambridge (MA); L: The MIT Press, 1985 [Germ. ed. 1979]. P. 92-104.
2 Chladenius J. M. Einleitung zur richtigen Auslegung vemunftiger Reden und Schriften. Dusseldorf: Stern-Verlag Janssen, 1969 [1742]. S. 185, 188 ff; cp,: Koselleck R. Futures Past.. P. 96 ff.
 

64
        Произошедшее осознание пристрастности, политизированности истории стало характерной чертой историографии Нового времени. В Новое время история была темпорализована и в том смысле, что с течением времени она модифицировалась в соответствии с данным настоящим, и - по мере дистанцирования - изменялась также прошлая социальная реальность. Редко кто уже из историков Просвещения не разделял мнение, что все исторические репрезентации зависят от авторского отбора. Отсюда следовало представление, что истина в истории не едина. Историческое время приобрело качество, производное от актуального опыта, и это свидетельствовало о том, что прошлое в ретроспективе можно интерпретировать по-разному. События утратилисвой исторически защищенный характер, стало возможно и в определенной степени даже обязательно пересматривать одни и те же события по ходу времени и в зависимости от «историческихзадач». Более того, занятия историей стали рассматриваться как обязанность занимать определенную идейно-политическую позицию, дающую возможность отстаивать интересы тех или иных групп,классов, наций ³.
 

        Эти представления, возникшие в эпоху Просвещения, в первой половине XIX века закрепляются историками-романтиками, которые уже в явном виде начинают отстаивать тезис о том, чтопрошлое - это порождение настоящего. За этим последовало несколько десятилетий господства исторического позитивизма,стремившегося к поиску - единственной - «объективной» истины и беспристрастному расследованию того, «как это было на самомделе». Речь в данном случае идет, конечно, лишь о заявляемом подходе, то есть о методологических манифестациях. «На самомделе» в сочинениях историков-позитивистов «дух времени» проявлялся еще более отчетливо, чем в работах историков-романтиков. Не случайно именно в рамках позитивистского подхода расцветает пышным цветом националистическая и партийная история.
 

      Но в конце XIX века устами Ф. Тёрнера презентистский подход к историописанию открыто продекларировала «молодая» американская историография: «Каждый век пытается сформулировать свою концепцию прошлого. Каждый век заново пишет историю прошлого, соотнося ее с главной темой своего времени»⁴. Представители «новой истории», американцы Дж. Робинсон иЧ. Бирд, в предисловии к учебнику «Развитие современной Европы» (1907-1908) подчеркивали, что они «сознательно подчинили прошлое
--------------------------------------

3 KoselleckR. Futures Past... P. 257.
4 Tumer F.J. The Significance of History [1891]// The Varieties of History:From Voltaire to the Present / Ed. F. Stem. 2 ^nd ed. N.Y.: Vintage Books, 1972. P. 198-208. (P. 200).
 

65
настоящему... чтобы читатель мог идти в ногу со своим временем; с пониманием просматривать международные новостив утренней газете»⁵. Американский историк К. Беккер в 1932г.писал своему коллеге Ч. Хэскинсу: «Некоторые члены нашей гильдии находят идею о том, что каждому поколению историковприходится переписывать историю, разочаровывающей. Признаюсь, что я так не думаю»⁶.
 

      Таким образом, презентизм (англ. presentism, от present - настоящее, современность) как концептуальное направление висториографии сформировался в конце XIX - начале XX в. прежде всего в рамках американской исторической школы, но в несколько меньших масштабах он получил распространение и в европейских странах. Исходно презентизм был тесно связан сфилософией прагматизма, которая наиболее отчетливо была представлена опять-таки в работах американцев - Ч. Пирса(1839-1914), У. Джеймса (1842-1910) и Дж. Дьюи (1859-1952). Это совершенно не означает, что все создатели прагматических историй ориентируются на методологию презентизма. и тем более из этого не следует, что презентизм как методологическая основаисториографии оправдывает прагматический подход к прошлому. Напротив, один из первых последовательных теоретиков исторического презентизма, итальянец Б. Кроче, вообще выводил «практическую» историю за рамки «достоверной» истории.
 

      В более общем смысле презентизм - это попытка осмыслитьсложность исторического времени, в котором прошлая социальная реальность не может быть объективно «реконструирована», аможет только конструироваться заново. В рамках презентизма, в противоположность позитивистскому подходу, история рассматривается не как познание объективной прошлой реальности, а как мысленная картина прошлого, создаваемая в настоящем и темсамым становящаяся частью этого настоящего. Как пишет немецкий историк Я. Ассман. «прошлое... вообще возникает лишь в силу того, что к нему обращаются»⁷.

-----------------------------------
5 Robinson J.H., Beard Ch. Preface to «The Development of Modern Europe» [1907-1908] // The Varieties of History... P. 257-258. (P. 257).
6 Цит. по:Kammen M. Selvages & Biases: The Fabric of History in American Culture. Ithaca (N.Y.); L.: Cornell. Univ. Press, 1987 P 18.
7 Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. Пер. с нем.М.: Языки славянской культуры, 2004 [1992]. С. 31.

66

а) Презентизм и «история современности»

      В презентистском истолковании реальным признается только настоящее. Единственный источник познания прошлого -опять-таки субъективное сознание историка, то есть современность. Таким образом, все существенное для человечества в настоящем, в том числе и имевшее место в прошлом, полагаетсясовременным. Самое известное философское обоснование презентизма дал Б. Кроче, в построениях которого настоящее рассматривается как источник и цель истории. Он последовательно проводил идею укорененности любой истории в настоящем:
 

        «... В строгом смысле "современной" должна именоваться только та история, которая вершится прямо на наших глазах и в нашем сознании... История же "несовременная", история "прошлого" имеет дело суже свершившимся... Однако, по здравому размышлению, свершившуюся историю, что именуется... "несовременной", историей "прошлого", если, конечно, это в подлинном смысле история, а не переливание из пустого в порожнее, тоже можно без оговорок назвать современной... Современная история возникает непосредственно изжизни, оттуда же происходит и несовременная история, ибо очевидно, что лишь интерес к настоящему способен подвигнуть нас на исследование фактов минувшего: они входят в нынешнюю жизнь и откликаются на нынешние, не былые интересы»⁸.
 

      События прошлого актуализируются лишь потому, что длякаких-то групп людей в настоящем они сохраняют свое значение, причем совсем не обязательно то, которое приписывалось им впрошлом (хотя их значимости в прошлом в большинстве случаев бесспорна, ибо о них сохранились упоминания). Поэтому для презентистской историографии характерна тенденция недооценивать различия между прошлым и настоящим и транспонировать в прошлое проблемы современного общества, категориальный и понятийный аппарат и, в конечном счете, способы мышления.
 

      Во второй половине XX века возникает еще одна форма презентизма, выражающаяся в стремлении к созданию «истории современности». Существенную роль здесь сыграли концепции«дискурсивных практик» и «власти дискурса». Представление о том, что подход к событиям прошлого столь же субъективен, как иподход к текущим событиям, крепло по мере усиления исторического релятивизма и «открывало» настоящее для исторического анализа. В частности, постмодернисты выдвинули идею прошлонастоящего как примирения с историей и заменили «перманентную войну с прошлым своеобразным психоанализом культуры и истории, трансформировавшим крочеанский принцип "все современно" в девиз "все современно, исторично и относительно"»⁹.
-----------------------------

8 Кроче Б. Теориями история историографии. Пер. с итал. М.: Языки русской культуры, 1998 [1917]. С. 9.
9 Маньковская Н.Б. «Париж со змеями» (Введение в эстетику постмодернизма). М.: Ин-т философии РАН, 1995. С. 107.

67
        Помимо философских оснований (и еще до них) важнуюроль в реабилитации текущей истории сыграли политические факторы, прежде всего связанные с необходимостью осмыслениятрагического опыта второй мировой войны. Не удивительно, что именно в Германии Zeitgeschichte (история современности) стала признанной областью для приложения сил историков, которые немогли остаться «незаинтересованной стороной». Примерно в это же время аналогичное направление со своими журналами и институциями утвердилось и в США, и в Англии (например, основанный в 1952 г. журнал Past and Present.
 

      В 1960-е годы дискуссия о современной истории еще больше активизировалась, и в ней приняли участие очень известные ученые. Помимо спора о границах между прошлым и настоящим,современностью и текущим моментом, обсуждались и проблемы применения методов исторического анализа к современности, изадачи собственно исторического исследования, в отличие, скажем от журналистского расследования или политической аналитики. Например, задачей истории современности объявлялось обнаружение в текущих событиях проявления основных структурных изменений или глубоких исторических трендов¹⁰.
 

      Во Франции сторонники «истории настоящего» группируются в 1970-е годы вокруг Школы политических наук. Один из наиболееизвестных представителей этого течения П. Нора еще в 1974 г. позиционировал себя как «историка настоящего», который «сознательно выявляет прошлое в настоящем», и отвергал мысль о том, что в рамках современной истории существует четкая граница между прошлым и настоящим ¹¹. Позднее этот подход будет применен в вышедшем под редакцией Нора коллективном труде«Места памяти», где он по существу выступил против традиционной истории, основанной на работе с источниками, и объективности суждения, которая «навсегда приговорила историка к отдаленности во времени от своего сюжета»¹².
------------------------------
10 Barraclough G. An Introduction to Contemporary History. N.Y.: BasicBooks. 1964. P. 8-9.
11 Артог Ф. Время и история: «Как писать историю Франции?» [1995]//«Анналы» на рубеже веков: Антология / Сост. А. Я. Гуревич, С. И. Лучицкая.Пер. с фр. М.: «XXI век - согласие», 2002. С. 147-168. (С. 154).
12 Нора П. Предисловие к русскому изданию // П. Нора и др. Франция-память. СПб.: Изд-во СП6 ун-та, 1999 [1984-1993]. С. 5-14. (С. 13).
 

68
        Удивительно, что реабилитация современности как предмета истории состоялась тогда, когда в историко-методологических исследованиях происходила концептуализация прошлого как Другого и окончательно складывалась спецификация истории именно как знания о другой (прошлой) социальной реальности. Столь противоречивый параллелизм свидетельствует о крайне неравномерном теоретическом развитии исторического знания и разнообразии методологических ориентации отдельных историков.
 

      Еще в 1960-е годы некоторые исследователи начали говорить об изменении отношения к настоящему, его релятивизации. «История современности», которая стала активно развиваться в последние десятилетия XX века, явилась своеобразным ответом на подобные настроения, еще одним способом придать устойчивость настоящему путем его «историзации». Как писал П. Нора, на исходе XX века история современности (histoire contemporaine) переживает метаморфозу, превращаясь в историзированное настоящее (présent historique)¹³
 

        Интересно, что если попытки «историков современности» историзовать настоящее в целом были встречены достаточно благосклонно и получили определенную популярность, то стремление к историзации прошлого, как ни удивительно, стало наталкиваться в последние десятилетия XX века на активное противодействие со стороны общества.
 

          Так, видный немецкий историк Э. Нольте в 1980 г. опубликовал в газете Frankfurter Allgemeine Zeitung статью «Негативная жизненность Третьего Рейха», а в 1986 г. в той же газете - статью «Прошлое, которое не хочет уходить». В этих публикациях Нольте отмечал, что преимущество прошлого состоит в том, что оно является более распознаваемым в своей сложности, чем настоящее. Наоборот, отношение к прошедшему как к настоящему затрудняет анализ прошлого. В частности, в осмыслении нацистского прошлого, по мнению Нольте, это мешает осознанию родового сходства между нацизмом и большевизмом и пониманию того, что Гулаг был предшественником Освенцима ¹⁴. Другой немецкий историк, М. Брошат, напечатал в 1985г. в журнале «Меркур» статью «В защиту историзации национал-социализма». Суть ее заключалась в требовании нормализовать историографию о национал-социализме, перестать демонизировать Гитлера.
----------------------------------

13 Там же. С. 14.
14 Некоторые подходы к этой проблеме были намечены Э. Нольте еще в его первой монографии «Фашизм в его эпохе» (1963), но законченное выражение они получили в его книге «Европейская гражданская война (1917-1945). Национал-социализм и большевизм» (1989); см.: Нольте Э.Фашизм в его эпохе. Аксьон Франсэз. Итальянский фашизм. Национал-социализм. Пер. с нем. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001 [1963];Нольте Э. Европейская гражданская война (1917-1945). Национал-социализм и большевизм. Пер. с нем. М.; Логос, 2003 [1989].
 

69
        Статьи Нольте и Брошата, опубликованные в массовых печатных изданиях, вызвали колоссальную полемику. Ведь, как заметил Р. Козеллек, «никакой научный анализ никогда не в состоянии в процессе познания постигнуть то, что действительно произошло с миллионами жертв, которых расчетливо превратилив пепел и дым»¹⁵. Позднее разгоревшаяся дискуссия получиланазвание очередного «спора историков», хотя в ней участвовали не только (и не столько) профессиональные историки, но и «широкая общественность»¹⁶.
 

      Если развитие «истории современности» и стремление французских историков к историзации настоящего прокламировалось ими и воспринималось общественностью как форма противодействия «релятивизации настоящего», то призывы немецкихисториков к историзации (нацистского) прошлого прокламировались и воспринимались, наоборот, как «релятивизация прошлого». В частности, левые увидели здесь попытку ликвидироватьморальный аспект «немецкой вины», а представители еврейскойобщественности заявили, что такой подход ставит под вопроссингуляризацию (исключительный характер) массового убийства евреев, и тем самым отрицает особый характер Холокоста¹⁷.
 

      В результате переход к историзации, отказ от морального подхода к нацистскому прошлому, во второй половине 1980-х несостоялся. Но, как отмечают многие авторы, он все же произошелдесятилетием позже. «Нормализация» немецкой историографиипериода Третьего Рейха состоялась в 1990-е годы, потому чтопроизошли новые события и пришло новое поколение, для которого «актуальным» прошлым, «прошлым, которое не хочет уходить» стала проблема разделения и объединения Германии, причем разбираться с этим приходится в первую очередь левым.   

    Это наглядный пример того, как сложно устанавливается граница между прошлым и настоящим. В данном случае периоднационал-социализма оставался для немцев настоящим вплоть до 1990-х годов, поэтому его и невозможно было историзировать.
-----------------------------
15 Козеллек Р. Вернер Конце: Традиция и обновление [1987] // THESIS.1993. Вып. 1. С. 214-226. (С. 222).
16 См., например: Земляной С «Спор историков» в ФРГ и «Европейская гражданская война» Э, Нольте // Э. Нольте. Европейская гражданская война (1917-1945)... С. 516-527.
17 Der historische Ort des Nationalsozialismus / Hrsg. W.Pehle. Frankfurt a. M., 1990.s. 151.

70

                        б) Различие между прошлым и настоящим
 

        Историческое исследование всегда представляет собой некий синтез прошлого и настоящего (на самом деле и представления о будущем оказывают важное влияние на репрезентации прошлого, особенно в прагматической историографии). «Время историка» вообще весьма специфично. В нем одновременно присутствует прошлое и настоящее, и историк психологически не испытывает особых трудностей, позиционируя себя в разных эпохах ¹⁸. Уже И. Гердер замечательно высказался по этому поводу:
 

        «...В известном смысле сама история уготовила нам тенистые сени, где проводим мы время свое в обществе рассудительных и справедливых людей самых разных времен. Вот предо мною - Платон, а вот я слышу дружелюбные вопросы Сократа и разделяю с ним судьбу его последних дней. Марк Антонин тихо беседует со своею душой, а вместе с тем беседует и со мной; и повелевает нищий Эпиктет, он - могущественнее царей. Туллий-мученик и злосчастный Боэций обращаются ко мне и поверяют мне свои судьбы, печаль и утешение своей души»¹⁹.
 

        Сходные размышления можно найти у самых разных историков Нового времени, вплоть до современных.
 

          Кроме того, в истории, как в грамматике, существует множество сложных времен: будущее в прошлом, прошлое в прошлом, настоящее в прошлом и т. д. Отрезок прошлого, избранный историком для исследования, в определенном смысле приобретает для него смысл настоящего, но одновременно историк знает, что произошло потом (в будущем) и что этому предшествовало (являлось прошлым). Что предшествовало, он знает иногда даже лучше, чем современники исследуемых событий, а иногда много хуже; иногда он лучше знает детали, а иногда - тенденции. Что произошло потом, знает только историк - современники не знают, что произойдет. Кроме того, историк, даже если его совсем не интересуют события, которые состоятся за пределами изучаемого им периода, все же мысленно выходит за него, читая профессиональные труды своих предшественников.
----------------------------------
18 Подробнее об этом см.: Савельева И.М., Полетаев А.В. Знание о прошлом: теория и история. В 2-х т. Т. 1: Конструирование прошлого. СПб.: Наука, 2003. Гл. 4.
19 Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. Пер. с нем. М.: Наука, 1977 [1784-1791]. С. 455-456.
 

71
        Взаимодействие прошлого и настоящего можно рассмотреть и в таком ракурсе: историк в определенном смысле противостоит современнику того настоящего, которое для историка является прошлым. Ведь современников нельзя рассматривать как вполне компетентных свидетелей своего времени. Они конструировали свое настоящее, опираясь лишь на собственное знание о нем. Зачастую с течением времени пределы осведомленности о событиях прошлого расширяются. Конечно, зависимость осведомленности от удаленности во времени далеко не всегда является прямой. В основном такое утверждение справедливо для периода Новой и новейшей истории. Но, в любом случае, изменение степени осведомленности меняет историческую интерпретацию. Например, крупнейшие события XX века - распад колониальной системы, мировые войны, становление биполярной системы - сегодня рассматриваются иначе, чем 30 лет назад, в том числе и потому, что появились новые, неизвестные ранее материалы. Но, может быть, гораздо важнее то, что теперь мы знаем последствия этих событий.
 

      Причинно-следственный подход присутствовал в исторических сочинениях с момента их появления и всегда выступал в качестве существенного компонента исторического знания. Удельный вес этого компонента сильно варьировался в разные эпохи и от одного исторического сочинения к другому. Своего апогея он достигает во второй половине XIX - первой половине XX века, после чего его роль начинает уменьшаться, но даже теперь его присутствие в историографии остается вполне ощутимым. При этом, разумеется, причинно-следственный подход к истории может использоваться в качестве основания как презентистского, так и антипрезентистского взглядов.
 

        По сути антипрезентистская позиция была четко выражена В.О. Ключевским еще до появления понятия презентизм. Так, дойдя в своем изложении курса русской истории до момента подготовки реформ об освобождении крестьян и введения земских учреждений, Ключевский пишет, что эти события в тот момент (1880-е годы) «не могут быть предметом исторического изучения», потому что, зная их происхождение и свойства, он еще не знает их последствий.
 

        «Теперь нельзя историку изложить ни той, ни другой реформы: для этого еще нет достаточных исторических данных, по которым он мог бы судить о значении той или другой реформы; ни та, ни другая не обнаружили своих последствий, а исторические факты ценятся главным образом по своим последствиям» ²⁰.

---------------------------
20 Ключевский В.О. Курс русской истории. В 5-и ч. [1880/1921]// В.О. Ключевский. Соч. В 9-и т. М.: Мысль, 1989. Т. 5. С. 258-259.

72
        В рамках причинно-следственного презентистского подхода, который прослеживается в простейших версиях историзма, настоящее является следствием прошлых причин. Это порождает, в частности, «иллюзию ретроспекции» (об этом см. ниже).
 

        В целом же «во времени, как и во Вселенной, действие какой-либо силы определяется не только расстоянием»²¹. Временная дистанция позволяет взглянуть на прошлое «со стороны», выделить наиболее существенные его характеристики (хотя во многих случаях - и в этом правы сторонники презентистского подхода - сами эти характеристики существенны прежде всего с точки зрения настоящего). В этом отношении историческое знание имеет определенные преимущества перед знанием о настоящем. Ведь, как заметил Бродель, «... чего не отдал бы наблюдатель настоящего за возможность углубиться в прошлое (или, скорее, уйти вперед - в будущее) и увидеть современную жизнь упрощенной, лишенной масок, вместо той непонятной, перегруженной мелочами картины, которая является вблизи?»²².
 

        Взаимоотношения прошлого и настоящего в восприятии историка определяются также неодинаковостью происходящих в обществе изменений. В данном случае имеется в виду, что в одном и том же времени и даже в одном и том же историческом пространстве разные аспекты исторического бытия отличаются разной степенью приближенности к настоящему. Одни особенности менталитета и образа действий, типичные для какого-то отрезка прошлого, изменились мало, они остаются близкими и понятными наблюдающему их историку, другие изменились радикально, и их осмысление требует отдельных усилий, в том числе и мобилизации воображения.
 

        С этой ситуацией сталкивались многие историки, и в XX веке она была достаточно четко проблематизирована. Показательно, например, то, как Ф. Бродель объяснял свой интерес к истории «материальной цивилизации»:
 

        «Конечно, мы могли бы отправиться к Вольтеру в Ферне (это воображаемое путешествие ничего не будет нам стоить) и долго с ним беседовать, не испытав великого изумления. В плане идей люди XVIII в. - наши современники; их дух, их страсти все еще остаются достаточно близки к нашим, для того чтобы нам не ощутить себя в другом мире. Но если бы хозяин Ферне оставил нас у себя на несколько дней, нас сильнейшим образом поразили бы все детали повседневной жизни... Между ним и нами возникла бы чудовищная пропасть, в вечернем освещении дома, в отоплении, средствах транспорта, пище, заболеваниях, способах лечения...»²³.

------------------------------------------
21 Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. Пер. с фр. 2-е изд. М.: Наука, 1986. С. 26.
22 Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность (1958]// Философия и методология истории/ Сост. И.С. Кон. М.: Прогресс, 1977. С. 115-142. (С. 131).

23 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, ХУ-ХУШ вв. Пер. с фр. В 3-х т. М.: Прогресс, 1986-1992 [1979]. Т. 1. С. 38.

73
        У большинства профессиональных историков, конструирующих прошлую социальную реальность, всегда есть ощущение дистанции - во времени, пространстве, культуре, взглядах. В процессе преодоления разрыва во времени складываются разные формы взаимодействия прошлого с настоящим, но объект исследования всегда находится в прошлом, а изучающий его субъект - в настоящем. Тем не менее, удельный вес «настоящего» в исторических интерпретациях очень велик по причине влияния на историка текущих проблем. Одно из самых очевидных проявлений власти настоящего - тематика исторических исследований. Еще полтора века назад И. Дройзен отметил, что не всё, происходившее в прошлом, достойно одинаково пристального изучения и выбор должен быть продиктован потребностью углубить понимание того, как прошлое повлияло на настоящее . Интересы историков зависят от крупных исторических событий и насущных проблем настоящего, от характера достижений и трагедий современного историкам общества.
 

        В качестве примера приведем буржуазно-либеральную историографию Франции 1820-х годов - «великого десятилетия французской историографии»²⁵. В работах, в большинстве своем вышедших из-под пера романтиков, легко вскрывается противоречивость между политизированным временем, предопределявшим тот или иной выбор гражданской позиции, и пониманием того, что на прошлое нельзя смотреть, руководствуясь стандартами текущего момента. Тем не менее, содержание этих трудов показывает, что крупнейших историков Франции в первой половине XIX века не случайно в прошлом
----------------------------------
25 В 1820 г. О. Тьерри опубликовал первую серию своих «Писем об истории Франции». В 1822-1823 гг. вышли «Опыты по истории Франции» Ф. Гизо и первый том истории французской революции А. Тьера. В 1824 г. - «История бургундских герцогов» А. де Баранта и «История французской революции» Ф. Минье. В 1825 г. О. Тьерри издал свою следующую крупную работу - по истории завоевания Англии норманнами. В 1826-1827 гг. Гизо опубликовал «Историю Английской революции» в 2-х т. В 1827г.Тьерри закончил издание «Писем об истории Франции», а Тьер завершалработу над четырехтомной историей революции.

74
интересовало то, чтобыло актуально в настоящем: революции, происхождение нера-венства, формирование буржуазии, истоки парламентаризма (становление муниципалитетов, муниципальные революции XII века). Именно от этой литературы ведут свое начало идеи о классовой борьбе, и понятно, почему Карл Маркс, собирая исторический материал, обращался в первую очередь к сочинениям французских либералов, а не к трудам своих современников-соотечественников, которые прославили немецкую историографию и почти на столетие утвердили ее в качестве образца. Господствовавшая в Германии во времена Маркса историческая школа задавала прошлому другие вопросы и находила в нем другую историю, прежде всего, историю становления институтов государственной власти или национальной идеи.
 

      Историкам, даже самым академичным, до конца не удавалось забывать ни о своем времени, ни о месте (родине). Дажетем, чьи исторические штудии были очень далеки от настоящего.
 

        «Дройзен облекает свою тягу к сильному централизованному государству в форму истории Македонии - своего рода древнегреческойПруссии; для Грота символом вожделенных демократических институтов являются Афины; Моммзен ратует за империю, воплощенную вличности Цезаря; Бальбо страстно сражается за итальянскую независимость на полях всех италийских битв, начиная ни много, ни мало сбитв италиков и этрусков против пеласгов; Тьерри прославляет буржуазию, рассказывая историю третьего сословия»²⁶.
 

        Конечно, интересы историков определяются отнюдь не только их политическими взглядами и прагматическими интересами,поэтому, как замечает Б. Кроче далее, «де Барант в своей истории герцогов бургундских упивается дамами, рыцарями, схватками и любовью» . Но в данной статье мы концентрируемся на том,как в исторических сочинениях проявляются групповые интересы,а не индивидуальные склонности историков.
-----------------------------------------
26 Кроче Б. Теория и история историографии. С. 23. И. Дройзен (1808-1885) - немецкий историк, здесь речь идет о его «Истории эллинизма»(Зт, 1833-1843), которая начинается с истории Александра Македонского. Дж. Грот (1794-1871) - английский историк, автор «Истории Греции»(12т, 1846-1856), которая заканчивается правлением Александра Македонского. Т. Моммзен (1817-1903) - немецкий историк, в том числе авторзнаменитой «Римской истории» (5т, 1354-1885; 4-й том опубликован в1992г.). Ч. Бальбо (1789-1853) - итальянский историк и политик, активный участник движения Рисорджименто. О. Тьерри (1795-1856) - французский историк.
27 Кроче Б. Теория и история историографии. С. 23.
 

75
        О влиянии настоящего на интерпретации прошлого свидетельствует масса примеров. Один из наиболее ярких - тяжелыйкризис, который пережила во Франции либеральная историческая школа в середине XIX века из-за влияния текущих событий. Удар, нанесенный революцией 1848 года, буквально «сломил» одних историков и радикально преобразовал взгляды других. О. Тьерри после 1848 г. уже ничего не писал. «Теперь я ее (историю Франции - И.С., АЛ.) больше не понимаю. Настоящее ниспровергло мои представления о прошлом и будущем»²⁸.
 

      Но есть и более тонкие примеры, например, «Общество и хозяйство в Римской империи» (1925) М. Ростовцева. Эта вполне научная работа пронизана характерным для европейской интеллигенции межвоенного периода (и особенно для русских эмигрантов) ощущением кризиса современной культуры, о чем наглядно свидетельствуют ее заключительные строки:
 

        «То развитие, которое претерпел Древний мир, означает для нас и поучение, и предостережение. Нашей культуре суждена недолгая жизнь, даже если ее носителем будет не один-единственный класс, а массы... Следующий урок заключается в том, что попытки насильственного нивелирования никогда не приводили к возвышению масс. Они погубили высшие классы и привели лишь к ускорению процесса варваризации. Но, словно призрак, назойливый и неотступный, преследует нас главный вопрос: возможно ли приобщить низшие массы к высокой культуре, не снижая ее уровня, не ухудшая ее качества до полного обесценивания? И приговорена ли к упадку всякая культура, как только она начнет проникать в массы?»²⁹.

          В периоды войн резко повышается интерес к военной истории и биографиям великих полководцев прошлого. Точно так же деяния Цезаря для современного общества с развитым политическим сознанием, или жизнь протестантской семьи для общества, озабоченного перспективами европейской нуклеарной семьи, или пределы самостоятельности средневековой женщины для сторонников женской эмансипации - становятся объектом исторических исследований потому, что они интересны кому-то сегодня.
 

        Презентистская позиция характерна и для мэйнстрима, и для маргинальных историографических школ. Но все-таки, кажется, чаще к презентизму склонны представители леворадикальной историографии. Значение настоящего особенно акцентируют историки-марксисты. Рассуждая на эту тему, И. Ковальченко прямо подчеркивал, что «во временном ряду: прошлое-настоящее-будущее - центральным звеном является настоящее... Потребности и интересы настоящего определяют круг тех явлений и процессов прошлого, изучение которых необходимо, актуально для решения задач настоящего»³⁰

^{------------------------------------------}
28 Цит. по: Кучеренко Г. С Сенсимонизм в общественной мысли XIX в. М.: Наука, 1975. С. 268.
29 Ростовцев М.И. Общество и хозяйство в Римской империи. Пер. с нем. В 2-х т. М„ Наука, 2000-2001 [1925/1928]. Т. 2. С. 245.
30 Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М.: Наука, 1987. С.96-97.

76
            Не случайно в советское время в диссертациях на соискание ученой степени по историческим наукам требовалось обосновать актуальность темы и нужна была некоторая интеллектуальная изворотливость, чтобы доказать этот тезис применительно к исторически отдаленным темам.
 

      Из пристрастности, характерной для исторического знания, непосредственно вытекает проблема «объективности» историка. Уже Наполеон сказал: «история - это согласованная ложь», но в то же время в XIX веке существовала вера в возможность получения достоверного знания о прошлом путем познания «объективных» исторических законов, использования критического метода и научных приемов исследования. Н. Фюстель де Куланж, читая публичные лекции, говорил своей аудитории: «Не меня вы слушаете, это (моими устами - И.С., А. П.) говорит сама история»³¹.
 

        В связи с «исторической истиной» проблема объективности и история этого вопроса рассмотрены нами в монографии «Знание о прошлом: теория и история»³². Там же мы проанализировали дилемму, возникшую между философской «объективностью» и психологической «субъективностью», которую современная теоретическая социология разрешила с помощью концепции «интерсубъективности» (в философии первым это понятие ввел И. Фихте, а развил Э. Гуссерль), т.е. механизмов, обеспечивающих взаимодействие между субъектами, в том числе символическое. Однако историки продолжают обсуждать эту проблему, прежде всего с позиций правомерности вынесения оценочного суждения о прошлом. В целом в послевоенной историографии утвердилась позиция, которую можно определить как «объективную субъективность». Например, Э. Карр предлагал называть объективным такого историка, который применяет «правильные» стандарты значимости к прошедшему. Эти стандарты связаны не с моральными ценностями, не с
-------------------------------
31 Цит. по: Conkin P.K., Stromberg R.N. The Heritage and Challenge of History. N.Y.: Dodd, Mead & Co., 1971. P. 79.
32 Савельева И. М., Полетаев А. В. Знание о прошлом... Т. 1. Гл. 8. См. также: Савельева И. М.. Полетаев А. В. Историческая истина: эволюция представлений // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып. 4. М.: УРСС, 2001. С. 162-181.
 

77
поглощенностью текущим моментом, а с «чувством направленности истории». «Историк, изучающий прошлое, может приблизиться к объективности, только если он приближается к пониманию прошлого»³³. Примерно в том же духе высказывался Э.П. Томпсон: «Только мы, живущие теперь, можем придать "смысл" прошлому. Конечно, восстанавливая его, мы должны держать свои ценности в узде. Но как только мы его восстановили, мы свободны предлагать свое суждение»³⁴.
 

      Очевидно, что разница между «объективным» и «заинтересованным» взглядом на прошлое весьма условна. Претензии на «объективность» предполагают следование некоторым конвенциям, установленным в профессии. Эти конвенции меняются со временем, вернее, меняются, отражая реалии своего времени. «Например, в XVII столетии ученые повсеместно руководствовались этическими и эстетическими соображениями, иначе и быть не могло, если учесть ту религиозную и нравственную атмосферу, в которой они работали»³⁵. В ХVIII-Х1Х вв., в процессе формирования государств-наций и становления национального самосознания историки так или иначе следовали «национальным интересам», что существенно влияло, в частности, на характер тогдашнего конструирования истории Средних веков и Древнегомира. Вторая половина XIX - начало XX века характеризовалисьнастоящим бумом партийной историографии, в этот период бытьидеологизированным было естественно.
 

        Однако уже в XIX веке, по мере превращения истории в науку, к историческому знанию для определения его научности всечаще начинают применять критерий объективности, ибо знание в«образцовых» естественных науках не могло ведь зависеть отпартийной принадлежности или национальности того, кто его производил. Многие известные историки XIX века высказывались поповоду власти настоящего над историком, оправдывая тем самым«необъективность» или, наоборот, осуждая ее и предлагая рецепты «оздоровления» исторической науки.
-----------------------------------
33 Carr E.H. What Is History? L.; Macmillan, 1961. P. 123.
34 Thompson E.P. The Poverty of Theory [1965]// E.P.Thompson. ThePoverty of Theory and Other Essays. L.; Merlin Press, 1978. P. 193-397(P.234-235).
35 Данто А. Аналитическая философия истории. Пер. с англ. М.: Идея-Пресс, 2002 [1965]. С. 97.

78
        Как ни странно, но презентизм в некотором смысле тоже можно рассматривать как стремление к «объективации» истории,что четко сформулировал все тот же Б. Кроче, по мнению которого, в презентистском подходе «...сразу бесследно и неотвратимо исчезают сомнения относительно правдоподобия и пользы истории. Может ли быть неправдоподобным то, что сейчас рожденонашим духом? Может ли быть бесполезным знание, разрешающее проблемы самой жизни?»³⁶.
 

    Презентизм правомерно рассматривать как предшественника конструктивизма, и в этом случае на фоне исторического знания своего времени он выглядит как методологически сильная позиция. Поэтому говорить о «пользе» презентизма можно, но о «вреде» - тем более. Если исключить намеренные фальсификации истории, характерные для жестко идеологизированной историографии, то к неизбежным аберрациям, вносимым презентизмом, следует отнести, например, следующие; ориентация на исторический опыт как на значимый для настоящего, исторические анахронизмы, установление причинно-следственных связей от настоящего к прошлому, вследствие чего историк выступает в роли «пророка, предсказывающего назад»³⁷
 

в) Актуализация прошлого
 

        Одним из самых распространенных следствий презентистского подхода к истории является взгляд на прошлое как на источник опыта. Причем важно подчеркнуть, что исторический опытиграет двоякую роль: используется для политической ориентациии принятия политических решений, а также для оправдания иобъяснения этих решений и связанных с ними действий.
 

      В истории Нового времени беспрецедентным явлением в этом смысле стала Великая французская революция, которая, какнам кажется, дала политической истории «зеленый свет». От еесовременников А. Барнава и К. Ф. Вольнея и через весь XIX век изпод пера историков - Ф. Д. де Монлозье, О. Тьерри, Ф. Гизо, Ф. Минье, А. Токвиля, Л. А. Тьера - и многих других выходят «Истории Французской революции», осмысливавшие именно опыт революции, ее уроки.

------------------------------------
36 Крочe Б. Теория и история историографии. С. 11
37 Афоризм Ф. Шлегеля в варианте Б. Пастернака, приписавшего это высказывание Г. Гегелю. У Б. Пастернака- «Однажды Гегель ненароком / И, вероятно, наугад / Назвал историка пророком, / Предсказывающим назад». Из первой редакции поэмы «Высокая болезнь» (1923; опубл.: ЛЕФ. 1924. № 1). При позднейших переработках поэмы (1928г.) Пастернак цитируемые строчки исключил. Строки известны благодаря их цитированию Ю. Тыняновым, Ю. Лотманом и др. Точная формулировка в немецком оригинале; «Историк - это пророк, обращенный в прошлое». Это высказывание является одним из 451 «Фрагментов», опубликованных в журнале «Атенеум» в 1798г. как совместное произведение А.-В. и Ф. Шлегелей, Ф Шлейермахера и Новалиса. Указанный фрагмент обычно приписывается Ф. Шлегелю, хотя кому именно из четырех соавторов он принадлежит, точно не известно (но, в любом случае, не Гегелю). См.: Шлегель Ф. Фрагменты [1798]//Ф. Шлегель. Эстетика. Философия. Критика. В 2-х т. Пер. с нем. М.: Искусство, 1983. Т. 1. С. 290-316. (С. 293, 460).
 

79
      Французская революция определила «дух» первой половины XIX столетия. Память о ней вдохновляла революционную традицию, оказывавшую прямое воздействие на политику Франции, по меньшей мере до Парижской коммуны 1871 г. Кроме того Французская революция 1789 г. служила самой настоящей моделью для революционеров XIX века и в Европе, и в Латинской Америке. Попросту говоря, они «знали», как подготовить революцию, как ее начать, и что будет потом. Революции готовились и планировались по «учебнику истории» и если «призрак коммунизма» «бродил», то революции вполне осмысленно распространялись по Европе, а затем и по миру, с учетом «исторических уроков».
 

        Во Франции и в XX веке «... трудно было говорить о Французской революции, не заняв определенную позицию по отношению к живой традиции, хранившей память об этом событии»³⁸. Даже для большинства современных французских ученых накануне двухсотлетнего юбилея, «Французская революция оставалась резервуаром исторического опыта, из которого в любой момент можно было извлечь ответ на любой нерешенный вопрос в текущей политической жизни Франции»³⁹.
 

        Точно так же опыт революции 1917 года в России использовался революционерами более отсталых стран; «отсталость» перестала восприниматься как препятствие для скачка в «социализм», потому что на вопрос «что делать?» существовали исторически проверенные ответы. Значение этого опыта было поистине и всемирным, и историческим. В XX веке каждый школьник знал, как важна революционная организация для подготовки революции и что следует, в первую очередь, занять здание парламента и захватить мосты, вокзалы и почтамт (а теперь еще и телецентр). Столь же важен для политических сил азиатских и африканских государств XX века исторический опыт государственных переворотов (пусть даже на практике приходится импровизировать).
----------------------------------------
38 Хаттон П. История как искусство памяти. Пер. с англ. СПб.: Владимир Даль, 2003 [1993]. С 305.

80
      В рамках презентистского подхода история используется и для обоснования будущего. Эта позиция была четко выражена советским историком М. Н. Покровским: «Знать - значит предвидеть, а предвидеть - значит мочь или властвовать. Знание прошлого дает нам, таким образом, власть над будущим»⁴⁰. Правда, использование прошлого для описания будущего характерно не столько для самих исторических работ, сколько для вненаучных дискурсов. Не случайно 3. Кракауэр называл главным негативным последствием презентизма столь презираемый активными его сторонниками Кроче и Коллингвудом псевдоисторический жанр, находящийся на грани между историей и пророчеством ⁴¹.
 

        Модели прошлого, которым необходимо «следовать» или к которым необходимо «вернуться», особенно активно пропагандируются в периоды кризисов, когда общество оказывается в ситуации сложного политического выбора. 1920-е годы в Германии, или 1930-е в США, или 1990-е годы в России дали огромное количество таких актуализированных конструкций «прошлого ради будущего», причем не только в историке-политической публицистике, но и в научно-исторической литературе.
 

        Прагматические функции истории в рамках презентистского подхода могут иметь и более сложную форму. Например, опора на прошлое может придавать обществу чувство уверенности. Так, Л. Февр писал вскоре после окончания второй мировой войны: «Да, заниматься историей нужно. В той мере, в какой она - и только она - помогает нам жить в теперешнем мире, потерявшем последние остатки устойчивости»⁴². Стремление стабилизировать общественные настроения с помощью истории, как отмечалось выше, реализовалось и в последние десятилетия XX века с помощью изобретения «истории современности», которая стала способом историзации настоящего.
 

        Интересами настоящего во многом руководствуются и представители контрфактической истории, когда они выстраивают альтернативное будущее от зафиксированного в прошлом события. Суть контрфактического подхода состоит в том, что историк, исходя из той или иной идеи, имитирует контрфактическую ситуацию, строит ее модель и, сравнивая полученные конструкции с действительностью, заключает, «так» или «не так» шло историческое развитие. Конструируются модели, основанные на допущении того, что не случилось, или исключении того, что на самом деле случилось в истории. Хотя интерес к тому, как иначе могло бы пойти развитие события, может быть чисто умозрительным, чаще он связан с исторической практикой.
^{------------------------------}

^{40 Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. 15-е изд. М.: Учпедгиз, 1934 [1920-1923]. С. 6.
42 Февр Л. Лицом к ветру [1946] // Л. Февр. Бои за историю. Пер. с фр. М.: Наука, 1991. С. 39-47. (С. 45-46).}
 

81
        «Если мы хотим прочесть страницы истории, а не бежать от нее, нам надлежит признать, что у прошедших событий могли быть альтернативы. Некоторые из них можно расценивать как реакцию на совершенные ранее ошибки, которые будущее дает шанс исправить. Эти альтернативы - не отголоски человеческих чаяний и желаний, а упущенные по тем или иным причинам объективные возможности: иногда из-за отсутствия героя, иногда - коня, иногда - подковы, но в большинстве случаев - из-за недостатка ума...»⁴³.
 

        Если мотивация альтернативной истории связана с преодолением в настоящем или будущем негативного опыта прошлого, модель выступает как критерий для оценки исторической реальности, т.е. имеет аксиологический характер. Поиски альтернатив в прошлом чрезвычайно активизируются, когда происходит переоценка недавнего прошлого. Тогда и начинаются мучительные раздумья по поводу того, каким «путем» можно было пойти, на каком «перекрестке» не туда свернули. Нет ничего удивительного в том, что подобной ревизией прошлого увлекаются «властители дум» и политические публицисты, но альтернативной историей соблазняются и историки, бывает, даже очень маститые.
 

        Следствием презентизма является не только перенос про-шлого в настоящее, но и трансплантация настоящего в прошлое. Однако, как писал Э.П. Томпсон, предполагать, что «настоящее», перемещаясь в «прошлое», тем самым меняет свой онтологический статус, значит не понимать ни прошлое, ни настоящее ⁴⁴. Квинтэссенцией искажающего влияния настоящего на конструируемые историками картины прошлого являются анахронизмы.
 

          Под историческим анахронизмом имеется в виду отнесение какого-либо события или явления к другому времени, внесение в изображение какого-либо периода черт, ему не свойственных. На ранних этапах развития исторического знания анахронизм был результатом недостатка исторического сознания и избытка исторического невежества. Вследствие первого - отсутствовала идея качественной дифференциации исторического времени и все прошлое совмещалось в сознании с настоящим. Вследствие второго - описание исторических событий было весьма произвольным.
----------------------------------
43 Хук С. «Если бы» в истории [1943]// THESIS. 1994. Вып. 5. С. 206-215. (С. 214-215).
44 Thompson E.P. The Poverty of Theory... Р. 232.

82
        Историческое сознание и историческое знание Нового времени постепенно свели роль этих факторов на нет. Однако анахронизмов от этого не убавилось. На месте анахронизма стихийного возник вполне сознательный методологический анахронизм.Его появление во многом как раз и было связано с формированием исторического сознания, отделившего современность историкаот прошлого, которое он изучает. Ведь, как сказал Р. Коллингвуд,
 

        «историк - не Бог, глядящий на мир сверху и со стороны. Он человеки человек своего места и времени. Он смотрит на прошлое с точкизрения настоящего, он смотрит на другие страны и цивилизации ссобственной точки зрения»⁴⁵.
 

        Как мы уже писали, общий уровень знаний, текущие интересы и возможности других социальных и гуманитарных дисциплин играют роль научно-методологического прецедента: из них историки черпают темы, гипотезы, методы, способы доказательства и верификации. В общем смысле всякое изучение и осмысление прошлого осуществляется в контексте современности, определяющем познавательный горизонт истории (естественно, например, что научное событие такого масштаба, как создание теории биологической эволюции, разработанной в трудах Ч.Дарвина. Г. Спенсера, А. Уоллеса, Т. Хаксли, не могло не затронуть область исторических исследований). Как заметил тот же Р. Коллингвуд, «в историческом выводе мы не переходим от нашего современного мира к миру прошлого: любое движение в опыте всегда оказывается движением в границах современного мира идеи» ⁴⁶.
 

          Как нам кажется, еще в большей степени, чем презентистские настроения, которые следует признать неизбежным злом, методологический анахронизм определялся стремлением придать истории научный характер путем использования общественнонаучных моделей, разработанных применительно к современности. В этом плане особенно пагубными оказались крупномасштабные социологические теории. От стремления приспособить их к предшествующим историческим эпохам и пошли представления о капитализме в Древнем Риме, тоталитарном режиме Ивана Грозного или тоталитаризме в идеале якобинства, и т. д. Например, в уже упоминавшейся книге М. Ростовцева на трех взятых наугад страницах мы встречаем и «отдельных энтузиастов, в основном интеллигентов» времен Юлия Цезаря, и ветеранов «революционных армий» периода гражданских войн, и «крупных капиталистов Рима», и «богатых представителей муниципальной буржуазии»⁴⁷.
--------------------------------------

45 Коллингвуд Р.Дж. Идея истории [1946]// Р. Дж. Коллингвуд. Идея истории. Автобиография. Пер. с англ. М.: Наука, 1980. С. 105.
46 Коллингвуд Р.Дж Идея истории С. 148.
47 Ростовцев М.И. Общество и хозяйство...Т. 1. С. 44-46.
 

 83
        Другой тип анахронизмов, которые, кстати, благополучно ис- пользуются до сих пор, связан с народными движениями. Например: «движение рабов под руководством Секста Помпея», «христианское движение», «исламское движение». Вместо крестьянских восстаний или войн в исторических трудах появляются «крестьянские движения» Средневековья, не говоря уже о бесчисленных антифеодальных движениях вплоть до «движения смердов» и «движения холопов» в России.
 

        Речь в данном случае, конечно, не о том, что некорректно употреблять понятия, неизвестные в те времена, к которым относится исследование. Как справедливо писал Л. Стоун, без абстрактных неологизмов вроде «феодализм» и «капитализм» мы не можем осмыслить прошлое ⁴⁸, и поэтому пользование ими вполне оправданно. Речь идет об отсутствии в определенные эпохи явлений, обозначаемых этими понятиями.
 

        Методологический анахронизм возникает не только как следствие любви к социальной теории, но и как результат политических пристрастий. Так, Э. Хобсбаум заметил, что французские либералы 1970-1980-х годов, пересматривая историческое значение Великой французской революции, критикуют на самом деле революцию 1917 года: «Отсюда и беспорядочное использование таких слов как "гулаг", ...терминологии из книги Оруэлла "1984",
постоянное упоминание о тоталитарных режимах, подчеркивание роли агитаторов и идеологов в революции...» ⁴⁹.
 

        «Зло анахронизма» окажется не столь велико, если согласиться с тем, что любой историк живет в настоящем времени. Содержание исследовательского процесса в истории состоит в том, чтобы идти от настоящего к прошлому или, по меньшей мере. от следствия к причинам. При таком способе движения прошлое, конечно, не застраховано от вторжения настоящего. А некоторые авторы призывают увидеть в методологическом анахронизме определенные плюсы. Вторгаясь в прошлое, внося в него атмосферу своего времени и свою концепцию истории, историк может найти ключ для оригинальной интерпретации ⁵⁰. Но в целом современные историки более сознательно, чем их предшественники, противостоят соблазнам трансплантации понятий и явлений настоящего в прошлое. В частности, история ментальности, новейшая история культуры, история быта нацелены как раз на то, чтобы по возможности очистить былое от представлений настоящего, показать уникальность тех или иных феноменов прошлого.
----------------------------------

48 Стоун Л. Будущее истории// ТНЕSIS 1994. Вып. 4. С. 160-176.(С. 171).
49Хобсбаум Э. Эхо Марсельезы. Пер. с англ. М.: Ингер-Версо, 1991(1990).С.116-117.
50 Мило Д. За экспериментальную, или веселую, историю [1990]//ТНЕSIS. 1994. Вып. 5. С. 185-205.

84
        Тем не менее, видимо, анахронизм относится к числу тех, по выражению Ж. Ле Гоффа, «интеллектуальных остатков», которые пребудут с нами. За примерами не надо далеко ходить - их можно найти даже у самого Ле Гоффа! Типичный образец «смешения времен» являет следующая фраза: «В VI в. Дионисий Малый заложил основы христианской хронологии, которая вела отсчет времени с отрицательным и положительным знаком от Рождества Христова; до и после Христа»⁵¹. Однако понятие отрицательного числа стало известно европейцам лишь в XII веке, не говоря уже о том, что летосчисление «до Рождества Христова» впервые предложил Дионисий Петавий в XVII веке.
 

        В числе «вредных» последствий презентистского подхода следует назвать поиски в прошлом прежде всего тех следов, которые как цепь причинно-следственных связей прямо ведут к настоящему, того, что Ф. Фюре назвал «классической ретроспективной иллюзией исторического сознания», когда то, что происходит, кажется после свершившегося события единственно возможным будущим, заключенным в прошлом и предопределенным им. Суть этого подхода, очень типичного для исторического знания современности, хорошо разъяснил Б. Успенский:
 

       «Коль скоро некоторое событие воспринимается (самими современниками, самими участниками исторического процесса) как значимое для истории, т.е. семиотически отмеченное в историческом плане, - иначе говоря, коль скоро ему придается значение исторического факта, - это заставляет увидеть в данной перспективе предшествующие события как связанные друг с другом (при том, что ранее они могли и не осмысляться таким образом). Итак, с точки зрения настоящего производится отбор и осмысление прошлых событий - постольку, поскольку память о них сохраняется в коллективном сознании. Прошлое при этом организуется как текст, прочитываемый в перспективе настоящего»⁵².
 

        История как рассказ об упущенных возможностях, о которой мы говорили выше - это тоже прогнозирование будущего в прошлом. И этому искушению поддавались многие историки, озабоченные настоящим.

-------------------------------
51 Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. Пер. с фр. М.: Прогресс-Академия, 1992 [1964]. С. 159.
52 Успенский Б. А. История и семиотика (Восприятие времени как семиотическая проблема) [1988-1989]// Б.А. Успенский, Избр. труды. В 2-х Т. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. Т. 1С. 9-70. (С. 18).
 

85
          «Можно полагать, что ретроспективный взгляд неизбежно приводит к выводу, что реально происшедшее не только наиболее вероятное, но и единственно возможное Если же исходить из представления о том, что историческое событие - всегда результат осуществления одной из альтернатив и что в истории одни и те же условия еще не означают однозначных последствий, то потребуются иные приемы подхода к материалу. Реализованные пути предстанут в окружении пучков нереализованных возможностей. Представим кинофильм, демонстрирующий жизнь человека от рождения до старости. Просматривая его ретроспективно, мы скажем: у этого человека всегда была только одна возможность, и он с железной закономерностью кончил тем, чем должен был кончить. Перспективный просмотр кадров станет рассказом об упущенных возможностях»⁵³.
 

        Располагаясь в прошлом как в настоящем, историк рассуждает о последующем как о будущем (но при этом знает, «как это было на самом деле»), историк видит причинно-следственные связи в последующем как в будущем. Поэтому историки, и это понятно, больше интересуются процессами, которые имели долгосрочное значение, чем теми, последствия которых не прослеживаются вообще. Подчеркивая разнообразие исторических интерпретаций будущего в прошлом, Э. Трёльч писал:
 

        «... Установление начала всегда будет восходить к важным в их созерцаемости цезурам, но оценка значения такой цезуры будет зависеть от того, как мыслятся основные черты дальнейшего продвижения... Протестант, который исходит из утверждения в будущем умеренно ортодоксальной теологии, увидит решающий фактор, определивший будущее, в Реформации. Гуманист и сторонник классицизма увидит это в Возрождении, а исследователь политической истории и государственного права - в возникновении национальных, вводящих новое бюрократическое управление государств, знаменующих конец Средневековья и зарождение системы крупных держав. Социолог и историк духовной культуры увидит решающий фактор в критическом индивидуализме и культе науки, заступающей место основанной на авторитете религии. Здесь в самом деле все зависит от понимания грядущих событий...»⁵⁴.
-------------------------------
53 Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек-текст-семиосфера-история. М.: Языки русской культуры, 1996 [19901. С. 320.
54 Трёльч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории. Пер. с нем. М.: Юрист, 1994 [1922]. С. 605.

86
      Метод «исторической ретроспекции», по мнению социолога Б.Андерсона, особенно часто используется в конструировании национального прошлого, отчего у нации и «вырастают» удивительно длинные корни.
 

        «Поскольку у нации нет Творца, ее биография не может быть написана по-евангельски, "от прошлого к настоящему"... Единственная альтернатива - организовать ее "от настоящего к прошлому": к пекинскому человеку, яванскому человеку, королю Артуру... Вторая мировая война порождает первую мировую; из Седана является Аустерлиц. а предком Варшавского восстания становится государство Израиль»⁵⁵.
 

        Полезность этого метода для создания «правильного» взгляда на настоящее, кстати, была оценена в нацистской Германии. Там, как рассказано у М. Ферро, было введено педагогическое новшество: история в младших классах рассматривалась в обратном порядке - удалялась в глубь веков. С Адольфа Гитлера, таким образом, начиналась история. Затем следовал Лео Шлагетер, участник «сопротивления» французам во время «оккупации Рейнской области», расстрелянный французами в 1923г., «национальный герой и жертва версальского диктата». Затем появлялись Бисмарк, Фридрих II, Лютер, Карл Великий и т. д. И, наконец, Арминий, который наголову разбил мощную римскую армию «в сумрачных германских лесах»
 

        Ф. Бродель справедливо называл метод установления причинно-следственных связей в обратном направлении «умной и опасной игрой» и писал, что именно с помощью «этой игры в связи Бенедетто Кроче мог утверждать, что в любом событии в зародыше воплощается вся история, весь человек; что мы можем восстанавливать их при условии присоединения к этому фрагменту истории того, что первоначально в нем не содержалось, и будем знать таким образом, какие другие события совместимы или несовместимы с ним»⁵⁷.
 

        Мы отметили лишь некоторые очевидные следствия для исторического знания, заключенные в презентистском подходе. Конечно, респектабельные историки стремились по возможности сохранить беспристрастность и, по крайней мере, пытались дистанцироваться от сиюминутных обстоятельств. Сегодня практически все авторитетные исследователи признают, что попытки конструировать прошлое, руководствуясь текущими интересами, делают несостоятельными претензии на научность. Но они уже в массе своей согласны с тем, что речь идет не о реконструкциях, а о конструкциях прошлого. Учитывая, что, с позиций современной
---------------------------------------

55 Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. Пер. с англ. М.: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 2001 [1983/1991]. С. 223.
56 Цит. по: Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. Пер. сфр. М.: Высшая школа, 1992[1986]. С. 139.
57 Бродель Ф. История и общественные науки... С. 119.
 

87
социологии знания, прошлая социальная реальность всегда конструируется в настоящем, преодоление негативных следствий презентизма возможно при разграничении прошлого и настоящего через введение понятия Другого. Именно эта категория игнорируется в презентистской теории, и именно взгляд на прошлое как на Другое составляет специфику научного исторического знания и накладывает на профессионального историка целый ряд самоограничений, обеспечивающих ему определенную свободу от влияния ситуации настоящего.
 

      Осознание прошлого как Другого и спецификация истории как отдельной науки о прошлом, в определенном смысле позволили историку не быть заложником настоящего. В определенном, потому что сам процесс исторического исследования можно представить себе как отношение культуры настоящего к культуре прошлого и, сколько бы ни отворачивался историк от современности как от эфемерного, сиюминутного, не поддающегося «объективному», «непредвзятому», «бесстрастному» и т. д. анализу, он остается пленником своего времени.
 

        «Естественно, все мы судим о прошлом с позиций настоящего и в определенной степени применительно к нашему времени. Но те, кто исповедует исключительно такой подход, никогда не смогут понять ни самого прошлого, ни его воздействия на настоящее»⁵⁸.
 

          На протяжении большей части Нового времени история выполняла функции обществоведения и поставляла знания для настоящего, тем самым она участвовала в решении задач настоящего. В XIX веке, когда история только становилась наукой и не была еще специализированным знанием о прошлом, настоящее. определяемое идеологическими и социально-политическими факторами, играло для исторического дискурса намного более важную роль. История была пристрастной, партийной или, как тогда говорили, субъективной (притом что, как правило, все претендовали на объективность), и мотивы текущего времени были очень значимыми в труде историка.
 

        Доктрина субъективной исторической перспективы, локализация исторического суждения заняла прочное место в канонах исторической эпистемологии. Примат настоящего надолго определил даже сами формы историографии, способствовав созданию национальных «историй» и идейно-политических направлений. По указанным принципам до сих пор продолжают сортировать историографию, хотя в последние десятилетия для классификации чаще используются предметные или методологические критерии. Но теперь никакая интерпретация прошлого не считается объективной. В лучшем случае, это четкое следование научной конвенции, в худшем - идеологическая позиция (классовая, национальная, феминистская и т. д.).
-------------------------------

58 Хобсбаум Э. Эхо Марсельезы. С. 20.

88
          Так или иначе, влияние настоящего ощутимо присутствовало и в XX веке. Оно заявляло о себе и в принципе деления историографических направлений по идеологическому признаку (консервативное, либеральное, радикальное, марксистское), и в выборе предметных областей (политическая история, история международных отношений, история социальных движений и т. д.). В презентистском типе историографии Нового времени историки особенно остро осознают свою зависимость от настоящего, сознательно реагируют на проблемы своего времени и пытаются, как минимум, «словом» воздействовать на способы их решения.