Богомол

                                                                                  Роже Кайуа

Кайуа Р. Миф и человек. Человек и сакральное. М.: ОГИ, 2003, с. 52-82.

    Роже Кайуа (1913-1978)  — французский писатель, эссеист, ученый; в начале 30-х годов — сюрреалист, затем соратник Жоржа Батая и Мишеля Лейриса по знаменитому «Коллежу социологии»; академик, основатель международного журнала по общественным наукам «Диоген». Блестящий эрудит, Кайуа написал ряд книг по культурной антропологии, исследуя в них структуры воображения, массовые представления и ритуальные практики, возводя их к первичным константам человеческого и даже животного поведения. Заметный вклад Роже Кайуа внес в современную теорию сакрального, проявления которого он обнаруживает не только в древней, но и в современной цивилизации, в столь разнообразных социальных феноменах, как игра или тотальная война.

                                                Богомол

  Если нужно, я готов сколько угодно подчеркивать социальную функцию и социальную обусловленность мифов: почти все в них приводит к этой мысли. Вместе с тем это очень особенные коллективные представления. Они успокаивают, ободряют или страшат. А потому их воздействие на аффективную жизнь индивида, хоть и очень властное, должно быть до какой-то степени опосредовано тайным соответствием его собственным установкам.

  Если задаться вопросом, например, об объективных предпосылках символики, то придется обратить особое внимание на феномен суггестивности. Действительно, некоторые предметы и образы вследствие своей особенно значительной формы или содержания как бы отмечены по сравнению с другими особенно четкой лирической способностью. Эта способность проявляется очень широко, если не повсеместно, а по крайней мере в некоторых случаях она как бы составляет сущностную принадлежность того или иного элемента и соответственно может наравне с ним самим претендовать на объективный характер.
 

  Полезно бывает отправляться от самых скромных, самых непосредственных данностей. Например, независимо от всякого мифа и без всяких гипотез относительно него достоверно известно что такое насекомое, как богомол, в высшей степени являет собой эту объективную способность прямого воздействия на аффективную жизнь людей: его название la mante religieuse, его форма, его поведение (поскольку оно известно) — все видимым образом способствует этому результату. Каждый может провести небольшой опрос своих знакомых: вряд ли среди них найдется такой, кто никак не интересуется этим странным существом.

52

Заслуживает внимания следующий факт: представление или образ действует на каждого индивида отдельно, как бы тайно, никто не знает о реакциях своего соседа. Невозможно указать никакой признанной символики, значениекоторой в основном определялось бы ее социальным применением, а эмоциональная действенность — главным образом ее ролью в коллективе. Такое стихийное, спонтанное воздействие, завладевающее вниманием индивида непосредственно, без услужливого посредничества коллективных представлений, заслуживает тщательного рассмотрения. Пример с богомолом — явление весьма скромное по масштабам, зато относительно широко распространенное; ошибкой было бы пренебрегать им из-за его ускользающего характера. Напротив, это как раз помогает представить себе, что такое мифология в стадии зарождения, когда ее структуру еще не успели закрепить социальные определяющие факторы.
 

    Прежде всего, ценные указания дают нам фольклористика и ономастика. Значимо уже имя, которое древние присвоили этому существу, — mantis, «пророчица». Считалось, что своим появлением оно предвещает неурожай, что его мрачный окрас сулит беду всемживотным, на кого оно бросит взгляд. Так, по сообщению Аристарха, богомола считали носителем дурного глаза — самым своим взором он причиняет беду тем, на кого смотрит. Его имя использоваликак прозвище наглецов. Его магическая сила была хорошо известна и в Риме: если кто заболевал, ему говорили: «Это на тебя богомол взглянул». Суда по всему, он даже играл определенную культовую роль — действительно, его изображение найдено на прозерпинской монете из Метапонта, рядом со священным колосом Элевсинских мистерий. Наконец, Диоскурид сообщает, что им пользовались как лекарственным средством.

    Что касается новых времен, то А.-Э. Брем в своем справочнике указывает три разных объяснения, которые давал имени этогонасекомого английский натуралист XVI века Томас Мауффет; в них говорится то, о чем уже упомянуто выше. Тот же Томас Мауффет,цитируемый у Ж.-А. Фабра, сообщает, что «тварь эта считается такой божественной, что протянутым перстом указывает верную
53
 

дорогу заблудившимся детям — и почти никогда не обманывает». Тоже поверье и в наши дни отмечено в Лангедоке. С другой стороны, А. де Шенель сообщает, что святой Франсиско Хавьер, по словамНиремберга, заставлял богомола петь церковные песнопения, и приводит случай с человеком, которому это насекомое очень кстати присоветовало вернуться назад.
 

    По словам Ж.-А. Фабра, он не раз констатировал, что в Провансе гнезда богомола считаются лучшим средством от обморожения и зубной боли, надо только собирать их при соответствующейфазе луны. Себийо отмечает, что в окрестностях Ментоны они ценятся как лекарство от лишая. Чрезвычайно интересен и составленный Э. Ролланом перечень народных названий этого насекомого:иногда богомола называют «итальянкой» или «призраком», а также, что как будто менее объяснимо, «земляникой» или «магдалиной». Вообще, заметно амбивалентное отношение к нему: с одной стороны, это насекомое рассматривается как сакральное, отсюда его название «богомол», prégo-Diéou (с различными вариантами и соответствиями в Парме, Португалии, Тироле, Германии и Греции); с другой стороны, оно одновременно расценивается и как дьявольское, что доказывает его симметричное имя prégo-diablé, напримерв выражении brassiéja coumo un prégo-diablé ¹; сюда же следует отнести и такие названия, как «лгунья» или «святоша», отмеченные в Вильнёв-сюр-Фере (департамент Эн).
 

      Обратимся теперь к детским считалкам, где упоминается богомол. В них заметны два основных мотива: во-первых, богомолсчитается прорицателем ²,
-------------------------------

1. См. ниже бушменскую сказку, где, наоборот, о богомоле говорится, что он машет руками как человек. Соответствие между человеком и насекомым настолько очевидно, что сравнение работало в обоих направлениях.
2 Это прямое наследие античных верований. Также и итальянские крестьяне считают лучшим прорицателем кузнечика. Собственно, в античных текстах часто бывает трудно определить, означает ли слово mantis богомола или кузнечика.
54

который знает все — особенно где находится волк; во-вторых, предполагается, что он молится, потому что у него умерла или утонула мать. По этому второму пункту все свидетельства сходятся. Вообще, судя по всему, следует согласиться с Де Бомаре, что во всем Провансе богомола считают священным существом и стараются не причинять ему ни малейшего вреда.
 

    Иначе обстоит дело в Китае, где жители выращивают богомолов в бамбуковых клетках и увлеченно следят за их драками. У турок вновь появляется священный характер насекомого: считают,что его ножки всегда обращены в сторону Мекки.
 

      В Румынии известны различные легенды, в которых проступает дьявольская принадлежность богомола, однако называют еговсе-таки calugarita, то есть «монашка». В частности, рассказывают,что во время преследований христиан апостол Петр и отцы церквирешили обучать женщин делу распространения веры. Причем, чтобы укрыться от взгляда язычников, который мог бы их погубить, им следовало носить покрывало и ни с кем не разговаривать по дороге.Одна из таких женщин, по имени Калугарита, встретила очень красивого мужчину, который был не кто иной, как сын Сатаны. Она открыла перед ним лицо и стала рассказывать об учении Христа. В тотже миг молодой человек сделался невидимым и исчез. Ангел известил об этом Петра, тот примчался и увидел, что женщина без покрывала. В наказание он превратил ее в насекомое. Так она и стала зваться Богомолом. Заметив приближающегося Петра, она хотела поскорей прикрыть лицо покрывалом — и вот оттого-то, сделавшись богомолом, она по-прежнему держит лапки перед головой,пытаясь ее спрятать. Некоторые варианты еще яснее показывают греховность богомола и его сношения с дьяволом: христианам, преследуемым татарами, не хватало
55

священников, и потому выбрали дев, которые дали обет целомудрия и должны были день и ночь молиться за всю общину. Одна из этих монашек полюбила молодоготатарина и вышла за него замуж; но когда она приносила клятву то прямо у алтаря превратилась в богомола. Согласно другой версии,некий император заточил свою дочь в монастырь, за то что она не хотела выходить ни за одного из многочисленных женихов. В конце концов она полюбила дьявола. И тогда остальные монахини посадили ее на такой строгий пост, что она усохла до размеров насекомого. По более простодушному преданию, у дьявола была столь злобная дочь, что он сам не мог ее выносить. Чтобы она исправилась, он отдал ее в монахини. Но Бог такого не потерпел и превратил ее в богомола.
 

      Мы видим, насколько повсеместно образ богомола воздействует на народное воображение. А нередко богомол играет иеще более значительную роль, занимая первостепенное место в религиозной жизни. Так, на севере Меланезии туземцы с островаГерцога Йоркского делятся на два рода, из которых один почитает своим тотемом насекомое ко ko gila le, до неразличимости мимикрирующее под лист каштана, а другой, род пикалабасов, — насекомое Каm, которое, по словам Фрэзера, является, несомненно, богомолом.богомол-тотем,
 

      Еще показательнее африканский материал. Как сообщает путешественник Кайо, одно из центральноафриканских племенпоклоняется некоей разновидности богомола. У банту, отмечает Анри-А. Жюно, из всех прямокрылых особенным вниманием пользуется богомол. Его называют nwambyebou (на диалекте джонга) или nwambyeboulane (на диалекте ронга), то есть буквально «стригущий волосы», — возможно, подразумевается форма его передних ножек, похожих на ножницы. Когда мальчики-пастухи встречаютбогомола, то вырывают несколько волосков из своего кожаного пояса и угощают ими насекомое, приговаривая: «на, дедушка» — обряд,указывающий на то, что имя насекомого, возможно, значит больше, чем кажется, и происходит не просто от морфологического сходства. С другой стороны, в том, что этот обряд совершают только дети, проявляется определенный упадок верования. Действительно, какуказывает Анри-А. Жюно, в старину богомолы считались богами-прародителями или, по крайней мере, посланцами богов, и если один из них забирался в хижину, то его почитали как бога-прародителя,
56

навестившего своих потомков. У готтентотов, по свидетельствуШармана, в качестве верховного божества почитается другой вид богомола — богомол блаженный. Если он сядет на человека, этот человек становится священным2. Когда он появляется в краале, в честь него приносят жертвы. Один из путешественников рассказывает об ужасе готтентотов (хои-хои), когда какой-то мальчик сделал вид,что убивает одно из этих священных существ. Подобно тому как в Европе богомола считают то божественным, то дьявольским созданием, в Южной Африке его значение тоже, судя по всему, двойственно: согласно Кольбу, это доброе божество, а согласно Лакаю — дурная примета. Во всяком случае, у хои-хои он носит имя дурного начала — gaunab. Более того, Майнхоф, говоря о взаимообращении имен бога и дьявола, приводит в пример богомола, готтентотскогобога, который, по словам его информанта-бушмена, раньше назывался у них дьяволом¹. Кстати, у бушменов верховным божеством,
творцом мира, является не кто иной, как богомол (Кагн); он, судя порассказам, известен своими «забавными» любовными приключениями, и ему особо принадлежит луна, ибо он сотворил ее из своего старого башмака (или же, по другой версии, из страусиного пера,причем в весьма драматичных обстоятельствах. Особенно важно заметить, что главной его функцией, судя по всему, является доставлять пищу просящим о ней, а с другой стороны, его самого проглотил и изрыгнул живым бог-пожиратель Квай-Хемм². То есть делается акцент на пищеварительной тематике, что и не удивительно, зная невероятную прожорливость насекомого, ставшего прототипомэтого бога.
---------------------------------

1 Dorothea Bleek, The Mantis and his Friend, Capetown,1923, — сборник сказок, уже заголовок которого доказывает важное значение богомола в данном регионе и который я надеюсь в скором времени издать во французском переводе, предварив его обзором современных трудов о религии различных народов Южной Африки, именно с точки зрения того, какое моего в ней занимает мифология богомола.
9 Ср. молитвуохотника из племени Кинг: «О Кагн, о Кагн, разве мы не твои дети? Разве тыне видишь, что мы голодны? Дай же нам поесть».
57

В числе прочих его превращений — ибо он часто умирает и возрождается — следует отметить, что некогда он был убит колючками, которыми тогда являлись люди, и съеден муравьями, азатем воскрес, после того как его кости были собраны вместе: история, в которой также играет некоторую роль пищеварение и которая связывает богомола с богатейшей традицией мифов о расчле-ненном и воскресающем божестве типа Осириса. Кроме того,Богомола, которому поклоняются бушмены, следует сопоставить, как замечает Лэнг, с другим мифологическим мотивом — мотивом «отделяющейся силы» (ср. прядь Миноса, волосы Самсона и т. п.).В самом деле, у него есть один зуб в котором и заключена вся его мощь, и он одалживает этот зуб кому считает нужным. Существенно, по-видимому, что как в Провансе, так и в Южной Африке богомол особо ассоциируется с зубами. Эта соотнесенность объясняется не только тем, что у данного насекомого питание соотнесено с сексуальностью, — хотя это и может показаться решающим обстоятельством. Действительно, сегодня признано, что зубы играют огромную роль в сексуальных представлениях. Согласно психоанализу, сон о вырывании зубов означает либо онанизм, либо кастрацию, либо роды ¹, а согласно популярным «Ключам к сновидениям» — смерть. С другой стороны, именно у тех диких племен,где обряды инициации и взросления не включают в себя обрезания, его место нередко занимает вырывание зуба ². Таким образом, все эти факты — а равно, как мы увидим дальше, и поведение богомола — находятся в примечательном взаимном соответствии между собой.
------------------------------
1  Параллельно с этим и данные мифографии показывают, что зубы уподобляются личности в целом или же ее сущности. Итак, между двумя разными по подходам исследованиями обнаруживается сходство, какового и следовало ожидать.
2 Cf. Van Gennep, Les Rites de passage, P., р. 103: «Обрезать крайнюю плоть — все равно что вырвать зуб (как это делают в Австралии и других местах), отрезать крайнюю фалашу мизинца (в Южной Африке)» и т. д. [А. ван Геннеп, Обряды перехода, М., «Восточная литература», 1999, с. 70.] В этой связи следует отметить, что в бушменских сказках дочь богомола зовутименно «мизинчик».
58

      Вообще, на значительной части Африканского континентаможно заметить остатки своего рода религии или даже цивилизации богомола, которая особенно хорошо сохранилась у бушменов и характеризуется культом этого насекомого, отождествляемого с богом-творцом и особо почитаемого как демон охоты. Оно игралозначительную роль в возникновении рода человеческого, вообще в мифическую эру (Urzeit), до наступления собственно исторических времен. Так, у южных бушменов богомол рассматривается как «человек древней породы». Он даровал диким зверям их имена иокраску, то есть сотворил их, поскольку для первобытного мышления дать имя равнозначно сотворению. В своей животной ипостаси этот бог служит для гадания, а в своей мифической жизни онуже предвидел будущее — время, когда он станет насекомым; он видел сны, и то, что ему снилось, становилось реальностью. Подобные представления выходят за пределы Южной Африки: у народа лунда — на северо-западе Родезии, в Анголе и Бельгийском Конго — богомола называют именем Нсамби, обозначающим различные божества. У банда богомол именуется Этере и фигурирует во многих сказках. Первоначально он отождествлялся с Тере — мифическим персонажем, который, согласно местным верованиям,непосредственно участвовал в сотворении мира, несмотря на свой проказливый нрав, и постоянно соотносится с настоящим богом-творцом Иворо (Eyi-vo-re — «тот, кто дал начало всем вещам»). В этой связи Герман Бауман выделяет в комплексе африканских мифов фигуру демиурга-целителя, демона лесов и степей, которыйобычно конкретизируется в образе богомола: таковы прежде всего Кагген у бушменов, Нава у хунов, Гамаб у племен хейком и бергдама, Хизе у наронов, Хуве у ангольских хунов; следует упомянуть также и тесно связанных с ними Туле у азанде, Тере у банда, Мба у бабуа, Нвене у могванди, Азапане у мангбету и Леха у барамбо, которые все в той или иной мере тяготеют к двум особо ярко выраженным полярным фигурам — Кагтену, божественному богомолу бушменов, и Анансе, божественному пауку у западносуданскихашанти ¹.

--------------------------------

1 Следует отметить, что у богомола и паука фактически одно и то же сексуальное поведение (см. ниже).
59

    Итак, похоже, что это насекомое всюду производит сильное впечатление на людей. Вероятно, причиной тому смутное самоотождествление с ним, облегчаемое его отчетливо человекоподобным обликом. Действительно, антропоморфизм того или иного природного элемента, по-видимому, безотказно влечет за собой еговлияние на аффективную жизнь людей. Таковы, например, летучая мышь-десмод или же мандрагора, с которыми связаны всевозможные легенды¹. Богомол же не просто напоминает человека по своей общей форме, он еще и единственный из насекомых (наряду с личинками стрекоз) может, подобно человеку, поворачивать голову,следя глазами за привлекшим его внимание предметом. Пожалуй, этого достаточно, чтобы объяснить, почему этой твари приписывают дурной глаз. Другие насекомые могут только видеть, он же способен смотреть ².
 

    Итак, явление носит более широкий характер; следует поэтому тщательно изучить данное насекомое и выяснить причины, которые могли сделать его настолько притягательным.
--------------------------------------
1 На мой взгляд, отнюдь не случайно, что верования о призраках-кровопийцах используют в качестве природного образца что-то вроде летучей мыши. Действительно, она отличается особо развитым антропоморфизмом, который заходит гораздо дальше общего сходства в строении (у нее естьнастоящие руки, большой палец которых может занимать противоположное положение к другим, есть молочные железы на груди, периодические менструальные истечения, свободно свисающий половой член). Что же касается мандрагоры (Atropa Mandragora), то уже Феофраст называл ее "человекоподобной", а Колюмель — semi-homo [получеловеком (лат.)}. В остальном сказываются ее известные ядовитые, снотворные и проч. свойства, а также то, что это действенное противоядие от змеиного яда.
2  Зелигман считает причиной верований в дурной глаз богомола так называемую «позу призрака», которую он принимает во время охоты. На мой взгляд, это явление слишком трудно поддается наблюдению, чтобы его можно бьио считать источником столь широко распространенных поверий.
60

      Согласно классификации, выпущенной в 1839 году Одине-Сервилем, семейство богомоловых следует за семейством Таракановых, а за ним идет семейство палочниковых, или привиденьевых. Оно включает четырнадцать родов, одиннадцатый из которых образуют собственно богомолы; в нем выделяются богомолы иссохший, суеверный, травянистый, рейбрюновский, широкоотростчатый, поддольчатый, златоперый и крапчатый, лунный, призрачный, чашеносец, прыщеватый, соседствующий или многообразный, двусосцовый, длинношеий, кожистый, грязнобрызгий, испачканный, опаленный, волосатоногий, украшенный, благочестивый, обыкновенный молитвенный, изумрудный, проповедник, стеклянный, опоясанный, фриганоидный, кольценогий, многополосый, бесцветный, монашка, благовидный, сине-стальной, краснобедрый, туманный, светлый, мадагаскарский.
 

      Этот перечень названий далеко не бесполезен. Бросается в глаза, как мало в нем технических эпитетов, указывающих на отличительную черту той или иной разновидности; напрасно было бы искать и хотя бы одно название (кроме последнего), обозначающее место, где распространено данное насекомое, или же имя открывшего его энтомолога, как это часто практикуется в естественных науках. Приходится констатировать: по большей части эти определения отсылают исключительно к воображению. Так вот, любопытно, что, описывая поведение богомола, изучавшие его энтомологи-любители и профессиональные ученые, как правило, не могли удержаться от эмоций, мало совместимых с сухой объективностью, какой обыкновенно ожидают от научных исследований. Интересно было бы даже составить антологию таких описаний; как ни странно, описание, даваемое Фабром, окажется не самым лирическим из всех. Ограничимся двумя новейшими примерами. Профессор физиологии медицинского факультета Парижского университета г. Леон Бине, автор значительной монографии о богомоле ¹, которую я в дальнейшем буду во многом использовать, описывает самку богомола как смертоносную любовницу и даже позволяет себе литературную цитату, которую трудно было предвидеть, учитывая обычное бесстрастие ученого: «Измучает, убьет, и тем прекрасней станет»². Еще дальшезаходит г. Марсель Роллан в своем исследовании — во
-------------------------------------

1 Léon Binet, La vie de la mante religieuse, Paris, 1931.

2 Альфред де Мюссе, «Уста и чаша», IV, 1; Binet, ор. cit, р. 54, в связи с цитатой из Фабра.
61


всем прочеммалоценном и бедном информацией — о богомоле, которого называет «насекомое-кошка»: «Я еще расскажу ниже, как богомол пожирает своих жертв, но надо сказать, что эта драма, разыгрывавшаяся в таинственной, внешне безмятежной сени живой изгороди, явиласьдля меня первой встречей с Неумолимым. Так я познал ужасный закон силы, которому подчиняется мир», и проч. Усики богомола кажутся ему «настоящими рогами Мефистофеля»; все насекомое в целом отличается «каким-то дьявольским видом». Рассказав о своем друге-лесничем, который часами наблюдал за богомолом в надеждеуловить с его стороны какой-нибудь знак понимания, сообщения, проникновения, он напоследок признается, что при виде этого насекомого всякий раз вспоминает песнь индусского (?) поэта:
 

Душа, скрытая в оболочке земляного червя,
Столь же великолепна, как душа принцессы из царского рода.

Как известно, поведение насекомых из семейства богомоловыхдает повод для столь ярко выраженного интереса к ним: у них самка пожирает самца во время или после совокупления. Поэтому натуралисты выделяют у богомола крайнюю форму того тесного соединения, которое вообще довольно часто связывает сексуальное и нутритивное удовольствия. Здесь можно сослаться хотя бы на ЛеонаБине, а также на книгу Бристоу и Локкета о Pisaura mirabilis cl., у которых самка во время полового акта поедает муху, пойманную для нее самцом; на работы Хэнкока и фон Энгельхардта об Oecantus niveux, чья заднегрудь имеет особую железу и самка непосредственно перед совокуплением высасывает ее содержимое (сходная особенность — у одного из видов таракана, Phyllodromia germanica); на работы Штица о мухе-скорпионе, которая во время полового актаглотает выделяемые самцом капли слюны, тогда как самка Cardiacephala myrmex в аналогичной ситуации ест отрыгиваемуюсамцом пищу, нередко получая ее прямо из уст в уста, а самка белолобого дектика раздирает брюхо своего партнера и, извлекая оттуда сперматический мешок, пожирает его.
62

    Давно уже известно, что богомол не останавливается на таких полумерах. Действительно, еще в 1784 году Ж.-Л.-М. Пуаре сообщил в «Журналь де физик», что лично наблюдал, как самка богомола отрывает голову самцу, прежде чем с ним совокупиться, а после сорulа пожирает его целиком. Этот рассказ был подтвержден, со множеством отягчающих обстоятельств, в недавнем и драматичномдокладе Рафаэля Дюбуа. Поначалу такой каннибализм объясняли (Поль Портье) тем, что самке богомола для формирования яиц требуются белковые и протеиновые вещества, которых ей негде найти в большем количестве, чем у особей своего же вида. Эту гипотезуподверг критике Э. Рабо, отметив, в частности, что самка богомолапожирает самца не тогда, когда ей нужна эта пища. Приходится скорее согласиться с теорией Рафаэля Дюбуа, которая, впрочем, невполне исключает упомянутую выше: этот натуралист замечает, что обезглавленная кобылка лучше и дольше живой производит вызываемые у нее рефлексивно-спазматические движения; затем, ссылаясь на работы Ф. Гольца и А. Бюске, согласно которым лягушка при удалении центров высшей нервной деятельности немедленно принимает позу сорulа, которая в обычных условиях бывает у нее лишь весной, — он высказывает предположение, что самка богомола,обезглавливая самца перед совокуплением, стремится удалить у него тормозящие мозговые центры и тем самым добиться более длительных спазматических движений при половом акте. Таким образом, получается, что в конечном счете самка убивает самца, подчиняясь принципу удовольствия, а к тому же еще и начинает поглощать его тело непосредственно во время любовного акта¹.
------------------------------
1 Фотографическое изображение такого совокупления-поедания можно найти у Ж.-А. Фабра. Подробное обсуждение этого феномена см. у Леона Бинс (ор. cit, р. 43-55). Отметим еще для памяти мнение Реми де Гурмона, согласно которому каннибализм самки объясняется просто тем, чтовыбившийся из сил самец оказывается беззащитной добычей, и наконец, в качествекурьеза, суждение полковника Годшо, видящего здесь проявление ревности в отношении самца: «самка не хочет, чтобы он сходился с другими»
63

      Итак, следует признать, что у многих видов животных питание в большей или меньшей степени сопрягается с сексуальностью. Самка не просто кормится во время полового акта, но и получает себе корм непосредственно из тела самца, либо пожирая его, либо поглощая содержимое специальной железы. На нижней ступени развития живых существ, у простейших, один из организмов полностью поглощает другой при половых сношениях; то есть перед нами явление примитивное. У богомола оно принимает особо драматический вид, ведь его здесь приходится связывать с принципом удовольствия. Это замечание особо значительно еще и тем, что подкрепляет тезис Кирнана, согласно которому садизм следует рассматривать «как ненормальную форму, которую принимают у человека явления, встречающиеся уже у истоков животной жизни, как пережиток или атавистический возврат к примитивному сексуальному каннибализму». С такой точки зрения немаловажной оказывается исключительная древность семейства богомоловых, которые, возможно, принадлежат к числу первых насекомых, появившихся на земном шаре: в самом деле, Mantis protogea, чей окаменелый отпечаток нашли в Энингенском миоцене, входит в группу Palaeodictyoptera, которая описана Скаддером и следы которой заметны уже начиная с каменноугольного периода.
 

    Фактически поведение богомола занимает в природе столь ожидаемое место, что здесь воображение работает даже при недостатке наблюдений: так, древние полагали, что гадюка-самка, движимая «негой сладострастия»¹, во время совокупления грызет голову самца. Со временем, в средние века, это верование еще более усилилось, и учитель Данте Брунетто Латини писал, что гадюка вмиг оргазма откусывает самцу голову. У человека вообще на разных уровнях обнаруживаются воображаемые представления, в которых легко заметить пережиток или же предчувствие такого родадрам, — фантазмы, соответствующие поведению других животных видов ².
---------------------------------
2 Плиний, Ест. ист. X, LХХХП.
4 В эротической литературе следует особенно выделить те эпизоды у маркиза де Сада, где сексуальное удовлетворение связывается с обезглавливанисм партнера или партнерши но время полового акта. См., в частности, фигуру леди Клсрвиль из «Новой Жюстииы», желающей умертвить всех тех,чьей любовницей она была, и которая, помимо прочего, практикует каннибализм в отношении своих любовников.
64

      Дело в том, что сопряжение сексуальности и питания глубоко заложено в нашей биологической основе. В первую очередь следовалобы указать на то, что при развитии эмбриона идет процесс дифференциации разных функций — консервативной (питание) и репродуктивной (сексуальность) — и соответствующих им органов, однако его интерпретация пока является слишком спорной. Но это неважно, все равно хватает и массовых фактов: во-первых, в период вынашивания,в первый период своего существования, зародыш паразитирует на теле матери, питается его веществом, а уже после рождения на свет продолжает высасывать свою пищу из женщины. Аналогия же между сосанием груди и половым актом глубже, чем кажется: и в том и в другом случаеимеет место детумесценция, опадение органа. «Вспухшая грудь, — пишет Хэвлок Эллис, — соответствует пенису в состоянии эрекции, жадный и влажный рот ребенка — трепещущему и влажному влагалищу, живительное и полное белков молоко — также живительному и полному белков семени. Полное взаимное удовлетворение, равно физическое и психическое, переживаемое матерью и ребенком при передаче драгоценной органической жидкости, — точная физиологическая аналогия отношений между мужчиной и женщиной в кульминационныймиг полового акта». Как показал испанский социолог Рафаэль Салильяс, это соотношение зафиксировано в просторечии, где женские половые органы именуются раро — по названию птичьего зоба, происходящего от корня со значением «питаться жидкой пищей, варевом». И наоборот, извергаемая семенная жидкость носит имя молока, leche. Салильяс усматривает в этих фактах подтверждение анатомического и физиологического соответствия между ртом и женскими половымиорганами, между половым актом и едой, между пищей, не требующей разжевывания, и извержением спермы. Вообще, сходное строениеоральной и вагинальной оконечностей тела — хорошо изученный факт в животном мире, особенно у насекомых.
65

      Ничего удивительного, что некоторые авторы, такие как Клевенджер, Спицка и Кирнан, рассматривали половое желание каксвоего рода протоплазменный голод. Жоанни Ру видит в нем один из аспектов потребности в пище. А еще задолго до них, без всяких предварительных методических исследований, Новалис писал: «Половое желание — быть может, лишь замаскированный аппетит к человеческой плоти». И в другом месте: «Нет больше препятствий для жадной любви. Любовники пожирают друг друга во взаимных объятиях. Они питаются друг другом и не ведают иной пищи». Кстати,это последнее указание способно, быть может, прояснить кое-что вслучаях психической анорексии, когда пациент отказывается от еды под различными предлогами этического или сентиментального характера.
 

    Кроме того, даже и в нормальном поведении имеется по крайней мере одна черта, выражающая собой сопряженность питания исексуальности: это любовный укус в момент полового акта, известный уже древним поэтам и кодифицированный в восточных эротических трактатах (Kama Sutra, II, V). На мой взгляд, в высшей степени знаменательно, что его отмечают главным образом у женщин, которые тем самымобозначают поведение самки богомола, а в особенности у женщин слабоумных или представительниц диких народностей, то есть утех, кто по той или иной причине слабее контролирует свои инстинкты. Хэвлок Эллис видит в любовном укусе тенденцию «стольобычную и широко распространенную, что у женщин ее следует рассматривать как принадлежащую к числу нормальных вариацийтакого рода проявлений». Не подлежит сомнению, что в этой практике, которая может стать источником самых резких сексуальных отклонений, имеет место инстинктивно-автоматическое поведение, не осложненное никаким садизмом, так как женщина просто старается схватить и укусить что угодно, совершенно не сознавая,как это действует на жертву, и сама же потом первой удивляясь по-
следствиям.
66

    Из всего этого комплекса фактов вытекают следующие важные выводы: между питанием и сексуальностью существует глубинная, первично-биологическая связь; у некоторых насекомых этасвязь приводит к пожиранию самца самкой в момент полового акта у человека имеются заметные следы этого родства или схождениядвух инстинктов. Установив эти базовые факты, следует теперь вновь обратиться к работе воображения — как в бредовых фантазиях, так ив мифах. Действительно, у некоторых больных боязнь любви принимает характерно обсессивную форму. Литература по психиатрии содержит множество клинических случаев такого рода. Например, пациент боится быть растерзанным женщиной — как больной манией преследования, случай которого описан у Быховского и которыйбыл уверен, что проститутка сожрет его еще прежде, чем он к ней подступится. Об аналогичном умонастроении свидетельствует и известный рисунок Бодлера, изображающий женщину и сопровождающийся надписью-эпиграфом: «Quaerens quem devoret»[«Ищущая кого пожрать» (лат)]. В более широком плане такие фантазмы сближаются с развитием большинства комплексов кастрации, общей чертой которых, как известно,обычно является боязнь зубастого влагалища, способного откусить проникший в него мужской член. Учитывая, можно сказать, классическое уподобление этого члена целому телу и бессознательное отождествление рта и влагалища ¹, представляется возможным рассматривать страх кастрации как специфическую для человека разновидность боязни-самца быть съеденным во время или после совокупления; объективную основу этого представления образует сексуальное поведение богомоловых ² — такова симметрия или, лучше сказать, непрерывность природы и сознания.

-----------------------------
1  Впечатляющий пример содержится в сонете Малларме «Обуреваемой страстями негритянке...». Героиня стихотворения описана так:
И межцу бедрами под приоткрытой кожей,
Где чаща черная таинственно густа,
Светлеет розовый, на перламутр похожий,
Ненасытимый зев причудливого рта.
                                                              [Перевод Р. Дубровкина]
    В том же тексте смешение двух органов подчеркивается употреблениемслов «вкушать», «плоды», «обжора» в эротическом значении. Наконец, слова «любуется собой, смеется белозубо» получают тем более двусмысленное значение, что в следующей строке партнерша героини названа «закланницей».
2  Кроме того, у этих насекомых есть и еще одна особенность, вполне способная прямо поддерживать представления о кастрации: это их способность по своей воле отбрасывать тот или иной член (автотомия).
67

 

      Не остаются в долгу и мифы и фольклор: своими данными они подтверждают материал индивидуального воображения. Прежде всего, в североазиатском и североамериканском регионах распространены мифы о женщинах с зубастым влагалищем, которые убивают, отсекая пенис, тех, кто отважится на половой акт с ними.Эта мифология — слишком сложная, чтобы изучать ее здесь, — соотносится, по-видимому, с обрядами дефлорации и магическими действиями, призванными обеспечить изобилие пищи. Далее, не счесть народных сказаний о женщинах-призраках, пожирающих своих любовников. Обычно это демонические создания в обличье прекрасных женщин, которые завлекают юношей своими ласками и затем питаются их плотью. Таковы, например, «терьель» у кабилов и особенно эмпусы у древних греков. Последние считались призраками, посылаемыми самым мрачным из подземных божеств — Гекатой. Они появляются в полдень, в час жертвоприношения мертвым ¹,одна нога у них из бронзы, а другая из ослиного навоза, они являются в наполненных кровью бурдюках, а главное, могут приниматьлюбые формы. Филострат рассказывает в «Жизни Аполлония Тианского» историю о молодом философе, который был обольщен женщиной чудесной красоты и уже собирался на ней жениться, когдаАполлоний изобличил ее и рассеял ее чары. Привожу два центральных пассажа этой истории: «Эта вот ласковая невеста — одна из эмпус, коих многие полагают упырями и оборотнями. Они и влюбляются, и любострастию подвержены, а еще пуще любят человечьемясо — потому-то и завлекают в любострастные сети тех, кого желают сожрать». И несколькими строками ниже: «И вот она призналась,что она и вправду эмпуса и что хотела она откормить Мениппа удовольствиями себе в пищу, ибо в обычае у нее выбирать в пищу прекрасные и юные тела ради их здоровой крови»². Связь с поведениемнасекомых настолько

--------------------------
1  Ср. Аристофан, «Лягушки», 293 след., а также схолии к этому пассажу.
2 Флавий Филострат, Жизнь Аполлония Тианского, М., Наука, 1985, с. 85. — Примеч. пер} Судя по всему, эта легенда пользовалась исключительным успехом, что, собственно, и неудивительно, если учитывать ее физиологическую подоплеку. Ее повторяет уже в эпоху Возрождения ЖанБоден в своем знаменитом сочинении «О демономании колдунов» (Париж,1580, II, V); в приложении, опровергающем мнения Вира, он приводит ее вновь и сопоставляет с аналогичным указанием уДиона («История Африки»), упоминающего о женщине со змеиным хвостом, которая соблазняла пугников, а затем пожирала их. В ту же эпоху история Эмпусы встречается и в «Диалоге о ликантропии» Кл. Приера (Лувен, 1596). Ее использовали и романтики: она встречается в романе Александра Дюма-отца «Исаак Лакедсм» (гл. ХХП-ХХ1У) и в «Искушении святого Антония» Флобера (гл. IV).
68

ясна, что она зафиксирована даже в классификации семейства богомоловых: именем «эмпусы» и ныне обозначается род прямокрылых, столь близкий к богомолам, что неискушенному наблюдателю и не понять, в чем их различие. Более того, в некоторых поверьях демоническое женское существо пожираетсвоего любовника влагалищем — как в эскимосской сказке, записанной Хольмом в Восточной Гренландии в 1884 году ¹. Один бобыль больше не пользовался своим каяком, который совсем покрылся зеленью. Выше по берегу фьорда жил человек, у которого была очень красивая дочь. Однажды утром бобыль встал, когда остальные обитатели иглу еще спали. Он помыл себе голову и все тело, содрал с каяка растения, которыми тот зарос, и поплыл к дому человека, у которого была красавица-дочь. Когда он приблизился, людикрикнули ему: «приставай!» Потом они сказали ему: «заходи!» Девушка сидела в глубине иглу. При виде ее красоты его бросило в жар, иему стало дурно от любви. Когда Нукарпьяртекак снял и повесил свой анорак, то увидел, что красавица ему улыбается, и потерял сознание. Придя в себя и вновь поглядев на нее, он увидел, что она по-прежнему улыбается ему. Он ощутил такую любовь, что опять лишился чувств. Каждый раз, приходя в себя после обморока, он подбирался немного ближе к девушке. Когда все остальные леглиспать, Нукарпьяртекак увидел, что она готовит постель для него идля себя, и при виде этого он лишился чувств, и голова его громко стукнулась о спальные нары. Когда он пришел в себя, то, по-прежнему чувствуя неистовую любовь, повернулся к нарам, но, коснувшись, так и упал на них ничком. Они легли рядом, и она была так прекрасна, что он чуть не умер. Нукарпьяртекак поцеловал ее и лишилсячувств. Сначала он как будто утонул в ней по колени, потом по локти, потом по плечи. Утонула вся правая рука. Потом он утонул в нейдо подбородка. Наконец он вскрикнул и исчез в ней совсем. Остальные проснулись и стали спрашивать, в чем дело, но никто не отвечал. Когда же утром зажгли каменные светильники, Нукарпьяртекака больше не было, его каяк так и оставался на берегу Красавицавышла из иглу, чтобы пустить воду (помочиться), и при этом из нее вывалился скелет Нукарпьяртекака.
-----------------------------
1  Об этой сказке мне сообщил г. Ж.-Ш. Туссен, которого прошу принять мою живейшую благодарность. Г-н Поль-Эмиль Виктор, возглавлявший французскую миссию в Гренландии в 1934-1935 годах, также сообщает о сказках, где говорится о женщинах, пожирающих мужчин. Однако в них этот мотив не так отчетлив, как в приводимой ниже историио Нукарпьяргекаке. Ср. у Сада то место, где леди Клервиль заталкивает себе во влагалище сердце, только что вырванное ею из груди у юноши, и, лежа на его трупе, сосет губы своей жертвы и одновременно мастурбирует себя его еще теплым членом.
69

    Для толкования этого мифа дают очевидное подспорье и основные мифы полинезийцев: миф о Тики, оставляющем в женщинесвое imago — увядший фаллос, который вновь оживет на его теле после возвращения из страны мертвых; миф о Мауи, который проник в Великую Жену Мрака, чтобы добыть людям бессмертие, и самлишился там жизни, ибо, вознамерившись вернуться в материнскую утробу, он так и остался во Мраке Зла и женских гениталий, так чтов итоге, наоборот, именно через него в мир вступает смерть ¹.
 

    Если немного расширить тематику, то нам сразу же встретится еще более распространенный тип сказаний — легенды о Giftmädchen, «ядовитой деве», как ее зовут во французских версиях. На этот счет имеется весьма полное исследование Вильгельма Херца. Исходную точку образует очень популярный в средние века анекдот из цикла сказаний об Александре. Некая индийская царицас детства вскармливала ядом девушку, так что даже ее дыхание и взгляд стали смертельными. Подготовив ее таким образом, царица подослала ее к Александру, чтобы вызволить свою страну из рабства, однако завоевателя спасло вмешательство Аристотеля. В другой, более подробной версии царица Севера (Regina Aquilonis) вскармливает ядом свою собственную дочь и посылает ее к Александру, чтобы та сделалась его любовницей. Царь сразу безумно влюбляется в нее, но Аристотель приказывает другому человеку поцеловать ее, и тот сразу же падает мертвым. Часто смертельным оказываетсятолько укус девицы, как у женщин с Крита ², но смертоносным может быть и соприкосновение с нею, ее пот, слюна, плевок; особенно же убийственно соитие с ней. Именно так обстоит дело в древнейшем арабском тексте.

--------------------------------
1  Я пользуюсь здесь лекциями г. Марселя Мосса.
2 «Ибо говорят, что если женщина в гневе укусит мужчину зубами или поцарапаетногтями, тот сразу же умирает, отравленный ядом, как будто от смертельного укуса злейших тварей», Fratris Felicis Fabri
70

Вообще, мотив отравления через половой акт встречается нередко. Например, Коленучио рассказывает о враче из Перуджи, чья дочь была любовницей короля. Онуговорил ее смазать срамные части неким бальзамом, чтобы еще сильней воспламенить страсть своего любовника. Девушка повиновалась, но бальзам был изготовлен из аконита¹, и король так и умеру нее в объятиях.
 

      Сходным образом, когда индийские князья хотели избавиться от врага, они, по преданию, подсылали к нему девушку, подготовленную следующим образом: с самого рождения ей клали сначалапод колыбель, потом под подушку, а потом под одежду смертоносную траву эль-бис, отождествляемую с aconitum ferox. Эту же траву ей затем подмешивали в молоко, в пищу. Когда тот, к кому ее посылали, совокуплялся с ней, он умирал. В ведической культуре данный мотив носит еще более магический характер: ядовитая дева — этокукла, оживленная колдуном². Но женщина, обладающая злыми чарами, может и одним лишь прикосновением вызвать смерть любовника. Человека можно погубить, подослав к нему vishakanya (ядовитую деву) или vishagana (ядовитую женщину) — прекрасных суккубов, чьи ласки смертоносны. Соответственно все свадебныеритуалы включают в себя церемонию, призванную защитить жениха от сглаза молодой жены.
 

    Такой мотив пытались объяснять заразными венерическими болезнями. На самом деле они скорее лишь послужили средствомдля его новой популярности, если не рационализации. Рассказывают, например, что во время осады Неаполя Карлом VIII испанцыпод предлогом избавления от лишних ртов выпустили из города самых красивых блудниц, как следует заразив их сифилисом, и таким образом все французское войско вскоре тоже оказалось заражено³.
--------------------------------

1  Применяемый яд систематически связывается с аконитом (борцом) — растением, которое считали возникшим из отрыжки Цербера (Sch. in Nicandri Alexipharmaca, 13) и держать которое у себя запрещалось под страхом смерти (Феофраст, Ист.раст^ IX, 16, 7). Ядовитую деву иногда даже так и зовуг Анапeллида — от древнего названия аконита napellus.
2   В этом случае eе зовут Кrtуа, от глагола Каr — «изготовлять». См.:Atharva-Veda X, I, описание обряда и гимн для разрушения чар. С той же точки зрения следовало бы рассматривать и миф о Пандоре — роковой женщине, изготовленной богами с целью напустить на человечество всевозможные беды.
3  Следует, кстати, напомнить, что у некоторых душевнобольных страх венерических болезней на деле приводит к неудержимой боязни женского лона и половых сношений, которая практически равнозначна импотенции.

71

Напротив, объяснение мотива Giftmädchen предполагаемойопасностью дефлорации можно отчасти принять. Действительно, по некоторым версиям яд девушки опасен только при первом контакте:именно так обстоит дело в комедии Макиавелли «Мандрагора». При этом интересно вспомнить, что дефлорация почти повсеместно рассматривалась как нечто опасное. Римляне в таких случаях ограничивались тем, что призывали на помощь богиню Пертунду, в других же традициях такую операцию вообще не решались делать самостоятельно, боясь погибнуть. Как сообщает Мандевиль, на некоем острове жених за деньги находит себе заместителя на первую ночь, так как считается, что у женщин в матке живут змейки, убивающие того, ктопроникает к ним первым¹. Впечатляющие материалы на этот счет собрал Херц: в одних традициях дефлорацию осуществляют руками,в других — специальным инструментом; нередко девушку усаживают на фаллос идола. Часто используют заместителя — чужестранца,пленника или священного персонажа (царя, жреца). Именно в этом берет свое начало знаменитое «право сеньора».
 

    Вероятно, такая боязнь происходит оттого, что кровь от прорванной девственной плевы уподобляют менструальной крови, скоторой повсеместно связываются самые различные магические опасности. Действительно, в «Ригведе» (X, 85, 28 и 34) запачканнаякровью сорочка новобрачной рассматривается как отравленная, а у берберов, где как раз сохраняются некоторые пережитки дефлорации с помощью заместителя, за первой брачной ночью следуют очистительные и предохранительные обряды, поскольку кровь издевственной плевы считают сильнейшим источником опасностей ².
-----------------------------
1 Вслед за Херцем надо упомянуть и о мужском варианте такого поверья:Минос умерщвлял женщин, которых любил, так как вместо семени вводил им в лоно змей, скорпионов и т. д.
2  Специально даже заботятся о том, чтобы от первого полового акта не родился ребенок, потому что смешение спермы с кровью якобы крайне вредно для будущего плода.
72

И все же глубинным содержанием мотива остается так или иначебоязнь женщины, боязнь ее взгляда (в некоторых обстоятельствах она может сглазить, как и богомол), боязнь соприкосновения и особенно любовного соития с нею, каковое считается смертоносным как соитие с самкой богомола для самца. Если теперь рассмотретьверования и обычаи бушменов, считающих, как уже говорилось, богомола высшим божеством, то заранее можно ожидать, что откроются аналогичные факты. И действительно, бушмены убеждены, чтовзгляд девушки во время первой менструации смертоносен для мужчин, заставляя их застывать парализованными в той позе, вкоторой он их настиг. Хуже того, они обращаются в деревья, сохраняющие, однако же, дар речи. Перед нами в точности мотив Giftmädchen. Вообще, у бушменов и готтентотов женщина во всем первенствует над мужчиной. В племени хои-хои мальчики носятимя своей матери с суффиксом, обозначающим их пол, а жена в семье является полновластной хозяйкой — без ее разрешения муж неможет ни поесть мяса, ни выпить молока. Наконец, бушменские женщины считаются способными превращаться в львов, гиен и т.д.,пожирая при этом мужчин, как это прекрасно демонстрируется в сказке, записанной сэром Джеймсом Александером.
 

    Итак, крут замкнулся. Чтобы понять, что он означает, достаточно вкратце повторить диалектику проделанного исследования: богомол, возможно, более всех насекомых воздействует на чувствительность человека; его брачное поведение созвучно страхам, весьма распространенным у человека и в высшей степени способным возбуждать его воображение. У одних — поеедение,у других —мифология. Нелепо было бы утверждать, что люди, этакие добросовестные энтомологи, провели тщательные наблюдения над богомоломи были так поражены его поведением, что претворили его в фантазмы и религиозные верования. Всем психиатрам и мифологам известно, что достаточной причиной для формирования бреда или мифа является совсем другое. Довольно будет сделать лишь гораздо менее сильное замечание: люди и насекомые принадлежат к однойи той же природе. На том или ином уровне они подчиняются одним и тем же законам. И те и другие подлежат ведению сравнительнойбиологии. Поведение одних может объясняться поведением других и наоборот. Конечно, есть и значительные различия, но если принимать их в расчет, то они лишь помогут нам уточнить выводы. В самом деле, человек
73

и насекомое располагаются на конце расходящихся, но в равной степени развитых¹ ветвей биологической эволюции. В жизни насекомого преобладает инстинкт, то есть автоматизм; а для человеческой жизни характерны разум, возможность рассмотрения, суждения, отказа — словом, все то, что делает отношения между представлением и действием менее жесткими. Еслитак, то становится яснее, как и в каком смысле мифологический мотив, который занимает, смущает, возбуждает, влечет воображениечеловека, но не определяет безраздельно его поведения, может соотноситься с поведением богомола. Как представляется, к аналогичным результатам приходит и г. Бергсон, изучая априори происхождение функции вымысла. По его мысли, эта функция занимает то же место, что инстинкты у насекомых, поскольку вымысел возможен только у разумных существ; в природе насекомого, пишет он, предзаданы определенные действия, у человека же — только определенная функция. Собственно, у человека вымысел, «когда онэффективен, походит на зарождающуюся галлюцинацию». Вместо реализуемого поступка возникают фантастические образы. «Онииграют ту роль, которая у существа, не обладающего разумом, могла бы. отводиться и скорее всего отводилась бы инстинкту». С одной стороны — реальный инстинкт, с другой стороны — инстинктвиртуальный, прибавляет г. Бергсон, стараясь различить положение насекомого, совершающего поступки, и человека, создающего мифы. Настоящая работа, по-видимому, подкрепляет фактами его теоретические воззрения: богомол предстает как своего рода объективная идеограмма, материально реализующая во внешнем мире самые тенденциозные виртуальные возможности нашей аффективной жизни. Удивляться тут нечему: в однородном мире природы отповедения насекомого к сознанию человека ведет непрерывная дорога. Самка богомола пожирает самца по время полового акта, человек же воображает, что те или иные существа женского пола пожирают мужчину, завлекая в свои объятия. Акт отличается от представления, но они параллельно организуются и сближаются между собой в силу общей биологической ориентации. Наконец, не болееудивительно и широкое распространение этого мотива у человека: естественно ожидать, что высокая степень сходства в органическомстроении и в биологическом поведении

---------------------------------
1 Хотя бы в том отношении, что оба они являются общественными существами, хотя это ничего и не говорит о хронологическом направлении такой эволюции: ничто не доказывает, что индивидуум предшествует обществуили наоборот.
74

между всеми людьми сочетаясь с одинаковыми внешними предпосылками их душевной жизни, порождает сильные отзвуки в их душевном мире, склоннаформировать в нем некоторый минимум сходных реакций, а следовательно, порождает у всех одни и те же аффективные тенденции и первичные душевные конфликты, подобно тому как тождественныемеханизмы чувственного восприятия влекут за собой во многом эквивалентное ему тождество априорных форм восприятия и представления.
 

    Итак, богомол уже своим брачным поведением дает достаточные основания для вызываемого им интереса, для обычно возбуждаемых им эмоций. Но дело не только в этом. Как указывает г. Леон Бине, богомол еще и представляет собой «машину, состоящую из совершенных узлов и способную функционировать автоматически»¹. Тем самым он опять-таки смыкается с мотивом Giftmädchen, особенно в том варианте этого мотива, что содержится в мифе оПандоре — женщине-автомате, изготовленной богом-кузнецом на погибель роду человеческому, чтобы люди «окружили любовьюсвою же беду»². Он смыкается и с индийскими Krtya — куклами, которые колдун оживляет, чтобы те, кто окажется у них в объятиях, погибали. Литература в своей галерее роковых женщин также содержит идею женщины-машины, искусственно-механической, несравнимой с живыми существами, а главное, смертоносной ³. Психоанализ, конечно, не колеблясь возведет такое представление к особого рода взглядам на отношения между смертью и сексуальностью, точнее, к амбивалентному предчувствию, что первая содержится во второй.
 

    Достаточно ясным намеком на такой фантазм как раз и оказывается богомол. Действительно, не говоря уже о жестких сочленениях его тела, напоминающих рыцарские доспехи или же автомат, он еще и способен осуществлять практически любые реакции, будучи обезглавленным, то есть в отсутствие всякого центра представлений и волевой деятельности; в таком состоянии самка богомола может, например, передвигаться, поддерживать равновесие,

-----------------------------
1 Léon Binet, ор. cit, р. 85.
2 Гесиод, «Труды и дни», ст. 58. O мифологических эквивалентах мотива Пандоры — искусственной женщины или же бога, который принимает облик женщины, чтобы забрать у людей напиток бессмертия и, таким образом, принести или же возвратить им смерть, см.: G. Dumézil, Le Festin d'immortalité.
3 Ср. женщину-автомат из фильма «Метрополис» или в повести Захер-Мазоха «Напиток вечной молодости» (сборник «Туфелька Сафо»), где этот автомат оснащен острыми лезвиями и предназначен умерщвлять юношей в своих объятиях.
75

осуществлять автотомию одного из своих членов, которому грозитопасность, принимать позу призрака, совокупляться, нести яйца, создавать яйцевой мешок, а также, что вызывает особенное замешательство, перед лицом внешней опасности или же вследствие периферийного раздражения впадать в неподвижность, словнотруп ¹; я намеренно пользуюсь таким уклончивым выражением — видимо, нашему языку трудно выразить, а разуму понять, что ужемертвый богомол способен симулировать смерть.
 

      Судя по всему, эта особенность богомола особенно поразилаего африканских поклонников. Во всяком случае, она служит основой таинственной бушменской сказки, где богомол, превратившись в антилопу, притворяется мертвым в надежде, что дети поверят его обличью и станут разрезать его каменными ножами. Они действительно начинают это делать ²; но, когда они уже уносят разделанные части туши, животное, обманув их, внезапно заговаривает, собирает свои члены и преследует детей, размахивая руками какчеловек. В конце концов родители объясняют детям, что псевдоантилопа была на самом деле Стариком-богомолом, который притворился мертвым, чтобы их одурачить ³.

---------------------------
1 Впрочем, обычно подобное поведение рассматривают как чисто автоматичес-кое - по выражению Э.-Л. Бувье, как «феномен дифференциальной чувствитель-ности, не выходящий за пределы каталептического тетаноза и несущий его характерные черты» .
2 Возможно, в этой детали транспонируется способность отбрасывать свои члены, которой действительно обладает насекомое; как известно, оно может, чтобы освободиться, оставить в руках у ловца свою ножку (которая затем отрастает вновь, по крайней мере при некоторых условиях) (Сf. Léon Binet, ор. cit, р. 75-77).
3 Если толковать эту сказку, то я бы определенно усмотрел в ней память об обрядах инициации. Должно быть, в их ходе детям поручалось разделатькаменными ножами (инструмент жертвоприношения) тушу антилопы, символически представляющей богомола — племенного бога, которого вего нормальном облике нельзя расчленять для теофагического пира. Возможно, в дальнейшем роль антилопы стал исполнять колдун (Старик, как его называют в сказке), который внезапно начинает их преследовать,почувствовав себя человеком (эти слова тоже есть в сказке) и размахиваяруками. Тем самым, поучительный смысл обряда — в воскрешении мертвых и в родстве человека с животным-божеством. В конце испытания такое по- учение и дают вновь посвящаемым старейшины племени (или же родители). В подтверждение данного толкования можно привести наскальнуюживопись из Южной Родезии, на которой изображен человек в маске, представляющей, по-видимому, богомола, а также отраженную в другой сказке сцену, в которой именно это насекомое-божествосотворяет антилопу.
76

    Наконец, нельзя обойти молчанием свойственную семейству богомоловых мимикрию, в которой галлюцинаторно ярко проявляется желание человека вновь обрести изначальную бесчувственность материи — желание, сопоставимое с пантеистической концепцией растворения в природе¹, этим нередким в философии и литературе выражением возврата в бессознательное пренатальноесостояние. Здесь перед нами богатый выбор: тут и эремиафила Луксорская цвета пустыни; и Blepharis mendica, зеленая в белых крапинках, наподобие листьев, на которых онаживет; и камерунская Theopompa heterochroa, неотличимая от древесной коры; и алжирская Empusa egena, которая не просто внешнепохожа на зеленоватый цветок анемона, но еще и тихонько раскачивается, изображая цветок на ветру; и мозамбикский Idolum dibolicum, чьи хватательные лапки в форме лепестков еще и окрашены в карминно-красный, белый и сине-зеленый цвета; и индийский Gongylus trachelophyllus, фиолетово-палевый с розовой окантовкой, являющий собой «картину яркого цветка, который время от времени качается и поворачивается самой многоцветной стороной в наиболее ярко освещенную сторону неба»; наконец, Hymenopus bicornis, которого с трудом можно отличить от обыкновенной прекрасной орхидеи.
 

      Эти превращения в цветы, благодаря которым насекомое утрачивает индивидуальность и возвращается в растительное царство, дополняют собой одновременно и удивительную способность богомола к автоматизму, и ту видимую непринужденность, с которой он ведет себя перед лицом смерти, — свойства, в свою очередьдополняющие собой то, что в самом его имени mantis или empusa, то есть «пророчица» и «призрак-вампир», в его форме, столь хорошо опознаваемой как человеческая, в его позе самозабвенной молитвы или же любви ², наконец, в его брачном поведении способно непосредственно затронуть чувствительность любого индивида.
----------------------------------
1  «Искушение святого Антония», которое уже упоминалось выше в связи с богомолом, заканчивается впечатляющим выражением такого желания: видя, как все три царства природы проникают друг в друга («Затем кусты сливаются со скалами. Камни походят па мозги, сталактиты — на сосцы, железные цветы — на узорчатые ткани» — ср. мимикрию семейства богомоловых), отшельник восклицает (это его последние слова): «О счастье! О счастье! Я видел зарождение жизни...» — и заключает желанием «быть во всем... проникнугь в каждый атом, погрузиться до дна материи — быть самой материей!» [Г. Флобер, Собрание сочинений, т. 2, М., Художественная литература, 1983, с. 534-535.]
2  Кажется, уже древние были поражены тем, насколько обычная поза богомола напоминает позу любви. Действительно, при единственном упоминании этого насекомого в греческой литературе оно используется для откровенно эротического сравнения: «Будет об тело тебе саранча этой ночью тереться» (Феокрит, X, 18 — ответ жнеца, которому его товарищ поведал о своей любви). О человекообразности богомола, в данном случае служащего метафорой молодой женщины, см. выше.
77

      Всего этого довольно, чтобы обосновать объективно лирический характер этого насекомого. В данный момент неважно, знаменует или нет мимикрия по самой своей сути отступление жизни, намечается ли в ней возврат к неодушевленной материи или к чистой пространственности, также сопоставимый с некоторыми тенденциями в человеке. В любом случае она в чувственно-образной форме являет собой как бы капитуляцию жизни.
 

    Здесь необходимо вновь обратиться к биологии. Действительно, в любом живом организме заложена присущая ему тенденция воспроизводить свое первичное состояние, «от которого живая единица вынуждена была отказаться под влиянием внешних мешающих сил». Эта тенденция хорошо освещена у Фрейда, усматривающего в ней выражение «своего рода органической эластичности». Живое существо страдает от разности уровней между ним и средой. Конечно, в каждом организме есть воля к жизни, но есть и тайное согласие отречься от сознания и жизни — этих двух трудно выносимых завоеваний, двух напряжений, которые, дважды нарушив былое равновесие, дали ему его существование. Таким образом, «цель, к которой тяготеет всякая жизнь, есть смерть, ибо индивид в силу внутренних причин желает покоя, уравнения химических напряжений, бесчувственности, бессознательности и смерти». Это называется комплексом нирваны. «Ценой несложных рассуждений, — пишет Фрейд, — нам удалось понять, что это влечение действует в глубине каждого живого существа и стремится обречь его на гибель, вернуть жизнь в состояние неодушевленной материи. Подобная наклонность по праву заслуживает называться инстинктом смерти»¹.
--------------------------
1 В античности еще Сенека рассуждал о libido moriendi[желании смерти (лат.). — Примеч. пер.}.
78

      Именно заманчивой иллюстрацией этого фундаментального инстинкта и оказывается прежде всего мимикрия. Но мало того биологическая концепция, которая позволяет это утверждать, объясняет также, что совокупление есть прообраз смерти. Действительно в живой субстанции выделяется смертная часть — по терминологииВейсмана, сома, — и часть в принципе бессмертная, которую у высших образуют половые клетки, способные вечно окружать себя новой сомой, тогда как все остальные клетки стареют и отмирают в том или ином временном ритме. В таком случае половой акт — это до некоторой степени утрата бессмертия, глубинный фактор смерти, ее диалектическое начало ¹. Действительно, «извержение сексуальной материи в сексуальном акте, — пишет Фрейд, — до известной степени соответствует разделению сомы и зародышевой плазмы. Отсюда сходство состояния после полного полового удовлетворения с умиранием, а у низших живых существ — совпадение смерти с актом зарождения» ². Это утверждение психиатра по сути точно, но, пожалуй,
-------------------------
1 Примерно в таком смысле интерпретируется у Мориса Сэва миф о Еве, вкусившей яблока («Микрокосм», кн. 1): [Подсгрочный перевод: «...проглатывает сей сладостный, не к добру вкушенный кусок, и вместе с ним во чрево ей нисходит Смерть... Войдя в лоно твое, Парка сделала тебя способной породить другую жизнь. Ибо со смертью одной произошло зарождение другой, которая еще не началась... Женщина вкусила первую смерть и скоро почувствовала, как чужая жизнь преследует ее собственную».] Последнее выражение сильно и точно формулирует биологическую реальность.
2 Действительно, у насекомых, особенно у бабочек, самец умирает сразу после оплодотворения самки, обеспечив воспроизводство рода. Это еще одна причина, объясняющая в свете сравнительной биологии, что даже у человека еще отчасти сохраняется по крайней мере предчувствие подобной судьбы.
79

неполно по форме, недостаточно учитывая посредующую физиологическую инстанцию. Последняя была замечательно изучена Моллем, который рассматривает половой акт как спазматическое облегчение некоторого напряжения, а следовательно, как результат детумесцентного импульса. На первой стадии организм находится в состоянии бурно нарастающей активности. Имеются в виду не только сосудистые явления — набухание пениса у мужчины, клитора, малых губ и мышц влагалища у женщины, — но также и сопутствующее этому ускорение большинства других функций: человек дышит коротко и учащенно, как будто задыхаясь, что увеличивает содержание венозной крови в организме, а это в свою очередь вызывает повышенное кровяное давление, резкое и частое сердцебиение, усиливает интенсивность выделений (потение, выделение различных слизей), наконец, возрастает и моторная активность, сначала тоническая, а затем клоническая, то есть лихорадочная, неупорядоченная и отчасти непроизвольная. Все это направляется к пароксическому моменту эякуляции ¹, когда этот нарастающий ритм перебивается в высшей точке развития и серия толчков, образующих непрерывный и как бы самоцельный процесс, вдруг сменяется резко-вертикальным падением в состояние вынужденной неподвижности, покоя, полупотери сознания. Таким образом, детумесценция после полового акта отличается подчеркнутой резкостью, высвобождая в форме конвульсий значительное количество нервной энергии, последовательно накапливавшейся и подводившейся к точке прорыва. Неудивительно, что она способна вызывать серьезнейшие органические нарушения: обморок, рвоту, эпилептический припадок, смерть. В особенности же следует иметь в виду ее психологическое выражение, ведь детумесценция представляет собой процесс, постоянно ощутимый для сознания, сознание как бы следит, следует за ним. «Нет ни одной другой функции, — пишет Хиртл, — которая в своем осуществлении была бы настолько тесно связана с сознанием и вместе с тем настолько независима от него». Именно этот мгновенный переход от напряжения к разрядке, от возбуждения к удовлетворенному измождению, от прилива к отливу, от максимальной к минимальной интенсивности бытия, от исключительно
----------------------------

1 Как известно, у женщины эякуляция имеет эквивалентом резкое сокращение матки, ведущее к опусканию этого органа и сопровождающееся выделением слизи.
80

резкого сознания своей жизни к чувству какого-то небытия, — именно он способствует тому, что любовь бессознательно уподобляется разрыву в непрерывности существования: очевидно, эффект оргазма достаточно точно описывается просторечным выражением «обмирание» [petite mort, букв. «малая смерть». — Примеч. пер] ¹. Тем самым получают психологическое обоснование боязнь любви, понимание ее как чего-то опасного. Конечно, на самом деле половой акт опасен лишь для одряхлевшего или ослабленного организма, но в любом случае происходящее принем потрясение способно запечатлеться в аффективной памяти, создавая до конца жизни субъекта скрытую, не ослабевающую с привычкой предрасположенность к тому, чтобы рассматривать как обоснованные, например, рассказы о Giftmädchen.
 

    Итак, вновь привлеченные определяющие факторы (физиология детумесценции, психология пароксизма) подкрепляют действие тех, чье как минимум рудиментарное присутствие у человека заставляет предполагать сравнительная биология, — исходя одновременно, напомню, из поведения насекомых семейства богомоловых и из анализа полового акта как удаления из организма потенциально бессмертной материи; причем этот последний пункт имеет значение не только как подспудная реальность, но и как психологический фантазм, способный вызывать у некоторых больных половое бессилие, боязнь оставить свой половой член во влагалище или же утратить при половом акте свои жизненные силы.
 

    В итоге данного исследования можно сделать некоторые выводы; главным из них является одна важная констатация. Человек не изолирован от природы, он лишь себе самому представляется особым случаем. Ему не уклониться от действия биологических законов, детерминирующих поведение других животных видов, просто эти законы, адаптируясь к его специфической природе, оказываются не столь очевидными, не столь настоятельными: они определяют собой уже не действие, а только представление. Это и должна учитывать мифография. В самом деле, исследования, подобные настоящему, склоняют к мысли, что содержание мифов формируется не только факторами, связанными со структурой общества, сколь бы важны они ни были. По-видимому, параллельно с ними следует принимать в рассмотрение факторы полуфизиологические, полупсихологические — аффективные реакции или констелляции, которые у человека наблюдаются лишь в потенции, но зато соответствуют явным и распространенным фактам, поддающимся наблюдению в остальной природе.
------------------------

1 Ср. знаменитую формулу Апулея в «Золотом осле»: «ocide periturus» («убей, прежде чем умереть»).
81

    В развитие настоящего исследования может быть сформулирована по крайней мере одна концепция такого рода. В начале его отмечалось, что люди испытывают аномальный интерес к богомолу и очень часто приписывают ему божественную или дьявольскую природу. Им как бы невозможно представить себе, чтобы богомол был обычным, естественным насекомым. Действительно, он прямо привлекает к себе внимание человека своим отчетливо антропоморфным силуэтом, побуждая человека к самоотождествлению, к чувству какого-то дальнего родства с ним. Кроме того, в его драматическом сексуальном поведении, очевидно, доходит до крайних пределов инстинкт удовольствия. Далее выяснилось, что в мифах, где инстинкты как раз и могут обретать удовлетворение, в каком им отказано реальностью, люди переживают сходные ситуации и аналогичные опасения. Одновременно удалось показать, что есть серьезные причины считать функцию вымысла у человека исполняющей ту же самую роль, что и инстинктивное поведение у насекомого. Тем самым главная задача была выполнена. Дополнительные аргументы, связанные с глубинным значением сексуальности, а затем и непосредственно с феноменологией любви, были уже излишни. Они, однако же, позволяют констатировать весьма отчетливые — либо биологические, либо психологические —соотношения между сексуальными функциями и смертью, которыми сверхдетерминируются ранее полученные результаты.
 

    Итак, у воображения есть своего рода биологический детерминизм, обусловленный фундаментальными определяющими факторами, которые способны вступать в действие каждый раз, когда ум не направляет человека свободно к какой-либо четкой цели. Соответственно они действуют равно в мифах и в бредовых представлениях —на двух крайних полюсах вымысла. Тем не менее они ни в коей мерене дают содержательного объяснения ни для мифа, ни для бреда. Они представляют собой лишь тенденции, потенциальные направления.Нет никакой необходимой и достаточной связи, которая бы ориентировала их в выборе конкретных деталей, потребных для образования «воображения» в полном смысле слова. Ими предзадаются лишьнекие силовые линии, вокруг которых могут кристаллизоваться в виде тем и мотивов конкретные детали, обильно черпаемые из репертуара частных, случайных фактов, с использованием структур, обусловленных историческими обстоятельствами и социальной организацией. В этом, между прочим, ошибка психоанализа, который лишь потому так осрамился в большинстве своих попыток мифографической экзегезы, что стремился любой ценой найти в частных обстоятельствах рассказа то, что следовало искать в его динамической схеме-, а именно, ту аффективную пружину, которая и придает мифусилу воздействия на индивидуальное сознание.
82

    Коллективный характер мифологического воображения служит надежной гарантией того, что оно по природе своей социально, существует благодаря обществу и на благо общества. Такова, безусловно, его специфическая суть, специфическая функция. Однако его, если можно так выразиться, иннервация носит аффективныйхарактер и отсылает к первичным конфликтам, возникающим то здесь, то -гам под действием элементарных законов жизни. Миф являет сознанию образ такого поведения, к которому оно ощущает склонность. Когда такое поведение имеет место где-то еще в природе, то тем самым миф находит себе действительную реализацию вобъективном мире. В таком смысле нетрудно будет определить поведение богомоловых как миф в действии — тему демонической самки, которая пожирает мужчину, обольстив его своими ласками. Для человека это фантазм, навязчивая идея или легендарный мотив, для насекомого же эта ситуация образует самую форму его судьбы.
 

    От внешней реальности до мира воображения, от прямокрылых до человека, от рефлекторных действий до образа путь, может быть, и дальний, но на нем нет разрывов. Повсюду одни и те же нити сплетаются в одни и те же рисунки. Нет ничего автономного, отдельного, немотивированного, беспричинного и бесцельного — даже сам миф есть эквивалент поступка.