|
На следующей странице:
И. М. Нахов Физиогномика как
отражение способа типизации в античной литературе
В.Н. Илюшечкин
Античная физиогномика
Человек и общество в
античном мире. - М.: Наука, 1998, с. 441-465
Физиогномика - не в качестве
разновидности знания, а как явление социокультурной действительности в период
римской империи вызывала всесторонний интерес. Распространение сочинений по
физиогномике и нарастающая с годами популярность постулатов, провозглашаемых
руководствами по этой дисциплине нашли отражение в стремительном влиянии
физиогномических представлений на такие сферы общественной мысли, как
литература, философия, риторика и искусство. Все это в совокупности обозначило
тенденцию выражать оттенки индивидуального самоощущения. Этой тенденции успешно
противостояла господствующая идеология, объясняющая на уровне философии и права,
что единица включена в единство, гражданин - в государство, подданный - в
империю; вся система античного мировосприятия в целом строилась как подчинение
части целому и ориентировалась в конечном счете. на коллективное - групповое или
массовое.
Являясь одной из форм знания,
физиогномика (Гален использовал для ее обозначения слово "теория", Порфирий - "эпистеме")
отражала в целом особенности состояния античной науки, которая носила
мировоззренческий характер и испытывала давление господствовавшей идеологии
1. Научные направления и школы возглавляли по преимуществу философы. Смысл
философии они видели в самом занятии философией, в том, что философский образ
жизни можно считать единственно добродетельным и благим. Несмотря на то, что
практика математиков, астрономов, архитекторов и особенно врачей была достаточно
престижной социальной деятельностью, а сочинения и руководства ученых людей
имели широкое хождение, эти люди, тем не менее, не осознавали себя в качестве
особой социальной группы. "Наука" не была общепризнанным общественным институтом
и не пользовалась какой-либо материальной поддержкой со стороны общества. В
лучшем случае это были денежные субсидии отдельным лицам наподобие тех, что в
III в. н.э. при царском доме Птолемеев получали врачи-анатомы Герофил из
Халкедона и Эрасистрат из Кеоса в александрийском Мусейоне - знаменитой школе
естественных наук; в других случаях это могли быть разного рода привилегии,
даровавшиеся конкретным лицам. Коротко говоря, античная наука (или ее формы) не
была институализирована и потому использовалась идеологией.
Наследие античной научной мысли
представляет собой совокупность идейных воззрений греческих и римских
мыслителей. Из-за отсутствия резких граней между научными и
историко-художественными памятниками ввиду известного культурного синкретизма,
античная научная проза остается важнейшим источником для исследова-
--------------------
1 Штаерман Е.М. Кризис античной культуры. М.. 1985. С. 44-74; Она же. Человек и
космос в мире Рима // ВДИ. 1992. № 3. С 179-211.
ния различных сторон духовной жизни древней Греции и Рима. Несмотря на чисто
внешнюю обособленность от идейных споров античного общества, специальный
характер античной науки, имевшей в целом мировоззренческую направленность,
позволяет составить представление об основных вопросах духовной жизни: это
проблема власти и независимости от нее, свобода и необходимость, навыки к личной
свободе, причинности явлений и др.
В свою очередь, античная физиогномика
устанавливала связи между врожденными элементами структуры тела (черты лица,
форма головы, шеи, особенности строения ушей, глаз, ног и т.д.) со свойствами
характера и темперамента. По-видимому, в начальный, наиболее темный период
развития греческой физиогномики она была своего рода разновидностью
повседневного знания, которое из-за доступности физиогномических характеристик
без труда усваивалось обыденным сознанием и пользовалось популярностью. Отзвуки
этой популярности сохранились у большого числа античных авторов, которые при
случае прибегали к авторитету физиогномов. В более поздний период
физиогномическая теория стала претендовать на статус сугубо научной дисциплины,
которая, в конечном счете, приняла характер догмы: на первый план выступила
книжная ученость, круг ценителей физиогномики сузился, и лишь к
I-II вв. н.э. она вновь получила широкое признание -
уже на римской почве.
Такие привычные
сравнения с чертами животных, как "орлиный взгляд", "лисье
лицо", "ястребиный профиль" и т.п. свидетельствуют о живучести
физиогномических представлений, которые восходят к
античным суждениям о характере или нраве отдельных
животных. Физиогномические характеристики этнических групп или народов (типа
"носатый" или "плоскостопый") до сих пор иногда используются в политических или
иных целях лидерами общественных движений.
Физиогномические черты действительно обладают знаковым содержанием и,
представляя совокупность морально-психологических характеристик, отражают
принадлежность человека к определенной социально-психологической группе. Ведь
помимо связей морфологического статуса и характера, постулируемого
античной физиогномикой
2 (что частично подтверждается новейшими работами антропологов
3), разнообразие характеров и
психологических типов корректировалось (если не обусловливалось) и социальными
причинами. Внешне эти характеристики природных свойств
не фиксировали социального или правового положения подданного Империи,
однако, в силу физиогномических представлений о тесной взаимосвязи
духовного и телесного начал дифференциация типов
человеческого поведения осуществлялась и по этим
параметрам: каковы бы ни были природные свойства, нельзя исключать
-------------------------
2 В 1893 г. Р. Ферстер опубликовал отдельным изданием дошедшие до
нас тексты античных физиогномистов, сопровождаемые подборкой свидетельств
греческих и латинских авторов о физиогномике (Scriptores
physiognomonici graeci et latini. Lipsiae, 1893. Vol. 1-2). Это издание
включает сочинение Аристотеля "Физиогномика",
сочинение ритора II в. н.э. Полемона Лаодикейского, Адамантия
(предположительно Адамантия Александрийского - врача и ритора IV в. н.э.
), а также "Книгу о физиогномике" анонимного
латинского автора.
3 См., например, работы Э. Кречмера, Я.Я. Рогинского. А.А. Малиновского. В.М.
Русалова. Г. Гримма (Основы конституциональной
биологии и антропологии. М. 1969).
442
того, что они в той или иной мере скорректированы социальной средой.
Деление человеческого поведения на типы
подтверждает и принципиально внеиндивидуальная
классификация характеров в тех руководствах по физиогномике, которые ориен-
тировались прежде всего на человека, соотносящего себя постоянно с
определенной группой или более-менее устойчивым
социальным образованием.
Другое дело, что сам процесс
индивидуализации стимулировался разрушением социальных
групп, которые начиная с I в. н.э. теряли способность обеспечивать человека
традиционно четким набором стереотипов, морально-политических ориентации
и житейских правил. Конечно, не следует преувеличивать степень этого
процесса: понимание своего места в обществе и свободы,
возрастающий уровень которой способствовал процессу
индивидуализации, и в период античности принципиально
отличались от новоевропейского понимания и были весьма специфическими -
поскольку свободный выбор был исключен и свобода сводилась к возможности
предпочесть "хорошего" господина "плохому"; индивидуальная автономия
грека или римлянина не предполагала полной
независимости от "обстоятельств".
443
Свое
происхождение физиогномика ведет от медицины, с которой прямо или
косвенно она была связана на всем протяжении своего развития.
Многочисленные примеры связи двух дисциплин можно
обнаружить в сохранившихся текстах Гиппократовского корпуса. Именно Гиппократ,
наряду с Пифагором считался зачинателем физиогномики
5, а его сочинение "О ветрах, водах и местностях" послужило
обоснованием этносоциопсихологической теории, согласно которой внешние
условия жизни людей являются основным фактором, влияющим на их нравы.
Гиппократ
объяснял физические и духовные особенности людей, живущих в различных странах,
воздействием таких природных условий, как климат, смена времен
года, свойства воды, почвы и т.д. При этом Гиппократ отмечал различия
между европейцами (греками, иллирийцами, македонянами,
фракийцами и пр.) и азиатами (персами и пр.): под
влиянием природных условий у европейцев развиваются присущие им качества
(мужество, трудолюбие, неприхотливость), а у азиатов - мягкость,
изнеженность, лень. Эти замечания Гиппократа, в основе которых лежала
теория климата, стали основанием для развития
этнологического направления физиогномики вплоть до
Полемона Даодикейского (гл. 36-37): ее отголоски прослеживаются у
Витрувия (De archit. 6.1.3-4; 9-11) и у Плиния
Старшего (N.Н. П. 275-276)6. Кроме
того, многочисленные примеры сочетаний внешнего облика и характера
человека вплоть до формулирования характерологических
типов можно обнаружить в гиппократовском трактате
"Эпидемии" (I. 2.9; II. 5.1; 16; 23; III. 3.14; VI. 1.2; 8.26).
В У-1У вв. до
н.э. физиогномы практиковали в Афинах - сохранились глухие упоминания о речи
Антисфена, ученика Сократа, "О событиях, речь физиогномическая"
(Diog. Laert. VI. 16). Хотя медицинская
традиция в отношении физиогномики и была сильна
7, однако, свидетельства о маге и физиогноме Зопире указывают
на иные источники возникновения физиогномики. Согласно традиции, в Афинах
классического периода практиковал некий Зопир,
претендовавший на то, что может определять характер и
нрав человека по его телосложению, глазам, лицу, лбу и т.д. и который
ошибочно определил Сократа как глупого и тупого человека, поскольку
ключицы у него не были вогнуты, а считалось, что эти
части тела являются помехой и препятствием для ума. На все это Сократ возражал с
иронией, что избавился от пороков путем
самосовершенствования (Diog. Laert.. II. 5.45). То
обстоятельство, что античная традиция
--------------------------------
5 Сохранилось предание о том, что Пифагор, прежде чем принять в свою школу
ученика, определял по лицу и телу, каков этот человек
(Пирфирий. Жизнь Пифагора. 13; Ипполит. Опровержение всех ересей. 1. 2). Гален
определенно говорит о том, что именно Гиппократ Косский - основоположник
греческой научной медицины, рассматривал физиогномику
в качестве разновидности научного знания (О нравах
души).
6 Небезынтересно, что именно это направление античной
мысли затрагивает и предвосхищает некоторые проблемы современной этнологии и
социальной психологии. Ср.: Шпет Г.Г. Введение в этническую
психологию. М„ 1927(переизд.: М., 1989).
7 Кроме Гиппократа врачом был и Локс (середина III в.
до н.э.), а в римское время - Гален, интересовавшийся различными аспектами
физиогномики в связи с медициной; следуя известному учению о
четырех темпераментах, Гален увязывал природу человека с четырьмя
стихиями (кровь, флегма, красная и черная желчь).
Преобладание той или иной стихии в организме (с учетом возраста) формирует
определенный темперамент, особый тип людей.
444
ничего больше не передает о Зопире, может означать: 1)
при жизни Сократа физиогномика все еще не приобрела статус самостоятельной
научной дисциплины и 2) Зопир не был врачом. Не
исключено, что врачи, прибегая с различными целями к
использованию приемов и методов физиогномики, не признавали ее в качестве одной
из теоретических дисциплин. По косвенным свидетельствам Зопир постоянно
менял места своего пребывания и не пользовался
вниманием привилегированных сословий. Хотя его
пребывание в Афинах и имело шумный успех, это еще не было доказательством, что
до него в Афинах никто ничего не знал о физиогномике, а указывает лишь на
то, что ранее не случалось публичных или скандально
известных выступлений физиогномов. То, что
физиогномические представления, связанные с естественным любопытством
человека к внешности, пользовались популярностью, не вызывает сомнения.
Само появление фигуры Зопира обнаруживает, что наряду
с ученой медициной существовала и распространенная в народе физиогномика - пока
еще далекий прообраз будущей научной дисциплины,
совместившей оба эти аспекта - народный (устный) и
ученый (письменный) в одном сознании.
Элементы
физиогномического сознания отчетливо проявляются и в описании
Сократа, которого Платон уподобляет сатиру (округлый лоб в сочетании с
грузным телосложением) и
в притче Продика "Геракл на распутье",
известной по пересказу Ксенофонта - Меmor.
2.1, 22). Вместе с тем в сочинениях греческих историков 1У-Ш вв. до н.э.
практически отсутствует описание внешности персонажа
(то же можно сказать и о дошедших до нас речах
аттических ораторов этого времени). Все указывает на то, что описаниям
внешнего облика стали уделять особое внимание в более поздний период, по
мере того как укреплялось и росло влияние риторики.
Начиная со
свидетельств Аристотеля и перипатетиков, мы сталкиваемся уже с
более углубленным обсуждением известным нам больше по биологическим
произведениям Аристотеля проблем, связанных с классификацией животных ("История
животных" и "О частях животных"). Многочисленные письменные свидетельства
авторов Гиппократовского корпуса, Аристотеля (а позже, в эллинистический
период - врачей Руфа Эфесского и Сорана) подтверждают, что весомое место в
научной литературе занимали рационализированные ею
традиционные изустные верования и пережиточные
архаические представления. Речь, собственно, идет о письменном
воспроизведении фольклора. Пережиточные формы архаических верований и
общераспространенных ходячих представлений настолько сильно пронизывали
греческую научную традицию, что ряд современных исследователей считает их
характерными для астрономических, естественно-научных, медицинских и
прочих "научных" текстов. Это становится особенно
наглядным, когда традиционным верованиям, включенным в
круг научной, как мы бы сейчас сказали, системы, дается
рациональное обоснование. Представляется очевидным, что в чистом виде
выявить элементы научного знания (в современном
смысле) из контекста греческих сочинений, посвященных
вопросам естествознания и медицины, было бы весьма
затруднительным: насколько вообще приложим термин "научный" к сочинениям
древнегреческих авторов и, в частности, к классификации животных
Аристотеля.
445
Реально
существовавшие и мифологические животные служили моральным и
религиозным целям на самых ранних этапах становления классификации
животных. Аристотель дал более четкую классификацию
животных, нежели многие, писавшие до и после него.
Прежде всего, Аристотель описал различные способы существования
животных, что определило предмет исследования (по Аристотелю, боги
связаны с людьми, а животные - только с людьми; лишь
боги и люди наделены разумом - единственной
способностью души). Вместе с тем Аристотель не вполне разграничил
сферы мифологии, зоологии и религии. Его внимание сосредоточено
преимущественно на реальных животных: из поля рассмотрения исключены
мифопоэтические описания животных (хотя сразу
вспоминается фантастический зверь мантихора, о котором
он упоминает, ссылаясь на Ктесия в "Истории животных"). Затем -
аномалии и целые виды (по его словам) "ошибок природы" включены
Аристотелем в предмет рассмотрения, поскольку он
относит их не к мифопоэтическим, а к реальным
животным. Начиная с Аристотеля классификация животных становится четко
поставленной научной проблемой, которая в отличие от религиозной системы
предполагала публичное обсуждение и критику. Однако, несмотря на то, что
Аристотель собрал громадный по объему материал,
касающийся биологии животных ("История животных", "О
частях животных", "О возникновении животных") его попытки
отделить достоверные свидетельства от фантастических оказались
несостоятельными (НА. III. 22, 523а 17; III. 523а 26;
VIII. 26; GА. 73ба 2 и др.). Хотя на многие из тем,
поднятых Аристотелем, повлияло идущее еще от мифа и распространенное в
его время воззрение о некоем синтезе человека с
животным, большая часть описаний Аристотеля точна в
научном отношении. В "Истории животных" он не только
использовал свидетельства не ученой публики - рыбаков, охотников, собирателей
лекарственных трав и корней, - но и ввел собственные наблюдения, оформил
их в виде систематического изложения.10
Мир животных стал
у Аристотеля объектом научного рассмотрения благодаря
выработанной к этому времени классификации, принципам описания и категориальному
аппарату. Философские системы Платона и Аристотеля способствовали становлению
независимых научных дисциплин и, соответственно, дифференциации единой
некогда науки "о природе" на отдельные дисциплины, каждая из которых
определяла предмет исследования и вырабатывала свои
методы. Так, в сочинениях Аристотеля и его школы можно
обнаружить явные признаки дифференциации научных дисциплин:
появление зоологии, ботаники, минералогии и т.п. Классификация Аристотеля
фактически изживала мифологизацию (использование традиционных четырех
стихий, образность доказательств и т.п.), присущую его предшественникам.
Реабилитировав после Платона чувственную достоверность, доверившись в разумных
пределах опыту и начав эмпирические исследования,
Аристотель обозначил рубеж между предшествующим и
нарождающимся новым типом научного знания.
Одновременно с этим классификация Аристотеля не была свободна от моральных
оценок и постулатов, присущих греческой науке в целом и составляющих ее
специфическую особенность. Одно дело - пытаться что-то выяснить о
поведенческих особенностях и повадках животных, и
совсем другое - приписывать животным нравы, типические
природные свойства, способности людей, такие как хитрость, ум,
----------------------------
10 Ср., например, Старостин Б.А. Аристотелевская "История
животных" как памятник естественно-научной и гуманитарной мысли // Аристотель.
История животных / Пер. с древнегреч. В.П. Карпова. М
1996. С. 7-68 (там же подробная библиогр.).
446
ловкость и т.п. Сочетание морали и биологии обуславливалось у Аристотеля учением
о целесообразности. Мир для Аристотеля - это иерархизированная и
упорядоченная природа, устойчивость и прочность
которой сообщает причина. В частности, судя по
сочинению "О частях животных", основную задачу он видел в том, чтобы выявить
формы и целевые причины ("ради чего"). Причем, и законы природы, и законы
морали восходят к одной и той же причине. Хотя первое место в своей
классификации Аристотель предоставил человеку, это не
означало, что человек был для него бесконечно высшим:
человек у Аристотеля занимает лишь положенное ему место в
природной иерархии и не противопоставляется животным, но лишь разнится от
них уровнем иерархии. Таким образом, классификация
Аристотеля допускала сближение человека и животного
(для нас - существ разного порядка).
Обращая внимание
на различие уровней природной иерархии, Аристотель постепенно подводит к мысли о
том, что и люди различаются по их способностям и
свойствам. В связи с этим обнаруживается, что классификация Аристотеля обладает
оценочными характеристиками, которые согласуются с распространенными в
период конца IV - начала III в. до н.э.
идеологическими воззрениями. Включая в предмет
рассмотрения нравы (характеры) животных, иными словами, используя оценочные
характеристики по отношению к миру природы, Аристотель "очеловечивает"
животных, продолжает размышлять о них в терминах морали, проводя параллели между
видовыми признаками животных и их нравами (характерами). В биологических
сочинениях Аристотель уделяет много внимания анализу таких душевных свойств, как
подлость, робость, ревность и т.п.; упоминает он и о "рассудочном
понимании" животных. Например, в "Истории животных"
(488b 13-24) Аристотель пишет о спектре различных
"нравов" и соответствующих им образах жизни, что составляет предмет
его рассмотрения: "В отношении же нрава, различия между животными таковы:
одни кротки, печальны и не склонны к возмущению, как
бык, другие - злобны,
насильственны и не поддаются обучению, как дикая свинья; иные благоразумны и
боязливы, как олень и заяц, иные низки и коварны, как
змеи, одни свободны, храбры и благородны, как лев, другие - породисты, дики,
коварны, как волк; благородно то, что происходит от
хорошего рода, породисто - что не выходит из присущей ему природы.
И одни лукавы и злокозненны, как лисица, другие - отважны, дружественны и
льстивы, как собака; иные кротки и способны к приручению, как слон, иные
стыдливы и осторожны, как гусь, некоторые завистливы и
любят красоваться, как павлин. Из всех животных
способен к совету только один человек. Многие животные имеют
память и способность к обучению, но вспоминать не может ни одно, кроме
человека. О нравах и жизни каждого рода в отдельности
будет сказано более подробно в дальнейшем" {пер. В.П.
Карпова).
В другом месте
Аристотель вновь возвращается к различиям в "нравах" животных, которые
встречаются также и у людей: он различает "прирученное состояние",
"дикость", "кротость" и "злобность", "храбрость" и "трусость", "страхи" и
"дерзания", "благородный дух" и "коварство" (НА. VIII.
1, 588а 17 cл.). Эта тема продолжается в
НА. IX. 608а 11 cл.: "Нравы животных менее
значительных и живущих короткое время менее очевидны для наших чувств, животных
долголетних - более ясны. По-видимому, животные
обладают известной природной способностью к каждому из душевных свойств: к
рассудительности и простоте, мужеству и трусости, кротости и свирепости и прочим
подобным свойствам" (пер. В.П. Карпова)
447
Многие
пассажи "Физиогномики" Аристотеля (начало III в. до н.э.) почти текстуально
повторяющие места из "Истории животных" или "О частях животных", посвящены
сходству между разновидностями животных и (по аналогии) напоминающих
их людей: звери приобретают антропоморфные черты, а люди, соответственно,
зооморфные 12. Облики человека и
животного, их природные "нравы" (характеры) в принципе
уравнены: ситуация, известная еще по назидательным басням Эзопа.
В "Первой
аналитике" (П.27.70b) Аристотель обосновывает
правомерность занятий физиогномикой: "Разгадывать
природу живого существа возможно, если признают, что физические переживания
одновременно изменяют тело и душу. В самом деле,
изучающий музыку изменяет, может быть, в некотором отношении также и
свою душу, но это переживание не принадлежит к переживаниям от природы, а
таким скорее являются другие как, например, гнев и
чувственные вожделения, которые относятся к природным
движениям. Так вот, если признать это, а также то, что такое-то переживание
имеет такие-то соответствующие выражения, и если, далее, можем
принять, что каждому роду живых существ присуще особое переживание и
соответствующее выражение, то мы в состоянии разгадывать природу этих существ"
(пер. А.Ф. Лосева). Проблема, как он полагает, состоит
в том, чтобы классифицировать душевные свойства,
соответствующие внешним телесным признакам разного вида
животных (в том числе и человека).
В
"Физиогномике" Аристотеля были систематизированы теоретические предпосылки этой
разновидности знания, так что позднейшим руководствам по физиогномике оставалось
лишь детализировать отдельные положения. Согласно Аристотелю,
отдельные части тела и внешние (физические) приметы человека в конечном
счете выражают соответствующие индивидуальные
наклонности ума и души. Речь идет о том, чтобы в
доступной форме, используя методы физиогномики, представить
читательской аудитории исследования Аристотеля и перипатетиков в области
этики и психологии, дать перечень общих (родовых)
физиогномических признаков и способов их истолкования;
далее - разграничить мужественный и женственный физиогномические типы, очертить
линию поведения основных представителей этих типов -
льва и барса (по-гречески, женского рода), а также типические черты характера,
которые можно вывести на основании наблюдений за внешним видом отдельных
частей и особенностей человеческого тела-лица, осанки, походки,
телодвижения, интонации голоса, роста, цвета кожи,
волос и т.п.
Основополагающей
фразой для такого подхода служит фраза Аристотеля в самом начале его сочинения:
"Никто никогда не видел живого существа, которое имело
бы вид ("эйдос") одного существа, а душу ("дианойа") другого, но всегда оно
имеет чье тело, того и душу, так что необходимо
заключить, что такому-то телу присуща такая- то душа"
(805а 12-15)13. На вопрос о целях и задачах физиогномики Аристотель
отвечает следующим образом: "Физиогномика, как
---------------------
12 "Физиогномика" Аристотеля включает подробное рассмотрение
того, как определить характер (или нрав) человека
("признаки мужественных следующие: жесткие волосы, прямое положение тела; кости,
ребра и конечности тела крупные и сильные..." и т.д. - 807. А. 31
cл.) исходя из назначения данной части
тела ("у кого лодыжки мускулистые и хорошо расчлененные - сильны душой; это
соотносится с мужественным типом; у кого лодыжки мясистые и плохо расчлененные -
слабы душой; это соотносится с женственным типом" - 810а 28
sq.), что отвечает учению Аристотеля о частях, в котором он делает упор
на причине,"ради чего".
13 Цитаты из "Физиогномики" Аристотеля даны в переводе
А.Ф. Лосева (Лосев А.Ф. История античной эстетики: Аристотель и поздняя
классика. М„ 1975, С. 329-352).
448
говорит само название, есть распознавание природных душевных свойств, которые
что-либо изменяют из признаков, которыми пользуется эта наука" (806а 22-25).
Затем Аристотель выделяет используемые физиогномикой
способы распознавания характера, которые условно можно обозначить как
анатомический (способ переживаний), зоологический, этнологический.
Первый из
этих способов заключается в том, чтобы, согласно
Аристотелю, делать заключение о типе характера на основании внешнего облика, с
которым связаны такие внутренние переживания как, например, гнев, страх,
похоть и т.д. По этому поводу Аристотель замечает,
что: а) разные люди, к примеру, мужественный и бесстыжий, обладают одним и тем
же выражением лица, отличаясь друг от друга душевными
качествами; б) в разное время выражения лица меняются: если,
например, угрюмому случится приятно провести день, то он принимает
выражение лица добродушного человека, и, наоборот,
добродушному случается иногда так погоpевать, что у
него изменяется выражение лица; в) не о всех можно судить по
внешнему облику.
449
Второй способ заключается в том, чтобы делать заключение на основании сравнения
с животными, полагая для каждого вида - причем видовые различия людей и животных
не принимаются во внимание - определенную внешность и
душу, иными словами - характер. То же самое и с различием двух типов, на которые
делятся все животные - мужественного и женственного: женственный тип более
ласков и мягок по душевным качествам, чем мужественный, менее
силен и раздражителен, зато более коварен и труслив.
В связи с
изложением второго способа Аристотель со своей стороны отмечает,
что; во-первых, никто в полной мере не уподобляется зверю: "далеко не о
каждом, кто внешне напоминает кого-либо из зверей,
можно сказать, что он имеет и подобную телу душу, хотя бы потому, что не найти
человека, прямо подобного зверю, но можно найти только
такого, который чем-то напоминает его" (805b 10-27);
во-вторых, лишь небольшое число зверей имеет те же признаки, что и люди, и
немного людей обладает особыми, лишь им присущими, специфическими
признаками, большинство же имеет общие признаки:
"кроме того, у немногих из зверей лишь одним им
присущие признаки, а многие признаки общие, так что если бы кто-нибудь
оказался подобен зверю не по частному, а по такому общему признаку, чем
же лучше тогда говорить, скажем, что он подобен льву,
а не оленю? Естественно, что из всех признаков частные
обозначают что-нибудь частное, а общие - общее. Значит, общие
признаки ничего не откроют физиогному; если же кто-нибудь выберет частные
признаки животных, то он не сможет указать, чьи это признаки; видимо, они
частные признаки того, кому принадлежат, а ничто
частное ни в одном из рассматриваемых животных нельзя
принять как свидетельство чего-то в душе: ведь, скажем, не один
только лев мужествен, но и многие другие, и труслив не только заяц, но и
тысячи других" (805а 10-27).
То,
что дело обстояло не так просто и то, что Аристотель предостерегал от
поверхностного и упрощенного взгляда на проблему, доказывает его
замечание в сочинение "О возникновении животных", где
критикуется примитивная практика физиогномистов:
"Рассказывают о ребенке, родившемся с головой барана или быка, и
о других животных: о теленке с головой мальчика и об овце с бычачьей
головой. Все это возможно было бы в силу указанных
ранее причин, но в действительности ничего такого, о
чем рассказывают, нет: имеется только подобие; оно имеет место и без
уродства. Поэтому иногда в шутку сравнивают некрасивых людей с козой,
раздувающей огонь, то с бодающейся овцой. А какой-то физиогномист свел всех
таких к двум или трем обличьям животных, и его речам
нередко верили" (IV. 769b 20sq).
Для
наглядности так называемый зоологический способ, заявленный Аристотелем, можно
проиллюстрировать пассажами Локса, дошедшими в пересказе латинского анонима IV
в.: "Бык - животное с большой головой, широким лбом, большими
глазами, широким ртом и широкими ноздрями, большими боками, закругленным
животом. Люди, напоминающие по внешнему виду это животное, неспособны к
учению, восприятию советов, медлительны в речах и поступках, склонны не
управлять, а быть управляемыми, однако честные и смелые" (Lat.
anon. 120). "Черепаха - медлительна, глупа и
прожорлива; от нее нет пользы ни ей, ни другим. Любая женщина, похожая по
внешнему виду на это животное, имеет короткую шею, широкие
450
спину и ноги; ее лицо, особенно щеки в морщинах. Женщины этого рода глупы
неверны, неблагодарны." (Lat. anon. 127).
Латинский аноним отмечает при этом, что подобные
признаки следует сочетать: к примеру, если человек по внешнему облику
напоминает лошадь и обезьяну, то его характер сочетает присущие им
качества - надменность (лошади) и коварство
(обезьяны).
Наконец,
третий способ, использующий теорию климатов (сейчас его относят к
этнической психологии), и заключающийся в том, что основой для сравнения
служили уже не животные, а сами люди, подразделенные
по этническим признакам на определенные народности или племена (к примеру,
египтяне, фракийцы, скифы) с присущим каждому из них специфическим,
психологическим комплексом: "Допустим, один человек
выглядит как египтянин, а египтяне - сообразительны, способны к учению,
опрометчивы, эротичны, но другой выглядит как фракиец, а фракийцы -
бессовестны, ленивы и тупы от пьянства" (805b; ср.
также Lat. anon. 9). Такого рода умозаключения
заставляют вспомнить аналогичные характеристики отдельных народов
или нацменьшинств в новейшее время при тоталитарных режимах. Что же
касается Аристотеля, то в данном случае характеристика
нравов и внешнего облика обусловливались климатическими особенностями, которые
одновременно формировали определенный тип
темперамента, соответствующий племенной или расовой принадлежности.
Большинство
исследователей сходится во мнении, что сочинение Аристотеля не
сохранилось в первоначальном виде и представляет собой эпитому двух
пособий по физиогномике. Это видно уже из того, что
первая часть (гл. 1-3) заметно отличается от второй
(гл. 4-6). Первая часть содержит теоретическое введение, кратко сообщает о
телесных признаках и их значении и затем дает набор нескольких поведенческих
типов; вторая часть, повторяя опять-таки теоретическое введение, акцентирует
внимание на разделении мужественного и женственного физиогномических
типов, не уделяя достаточно места особенностям признаков человеческого
тела. Это обстоятельство заставляло предполагать, что
обе части, помимо всего отличающиеся по стилю и
методам изложения, написаны разными авторами и что вторая часть,
местами противоречащая первой, датируется более поздним временем. И если
автором первой части большинство исследователей считало Аристотеля, то, что
касается второй части, одни относят ее происхождение к авторам перипатетического
направления (или тем, кто испытал сильнейшее влияние перипатетиков),
другие - к приверженцам стоического учения о душе. Р.
Ферстер, например, считает вполне вероятным объединение обеих частей в одно
сочинение. С определенностью можно говорить о том, что
античная традиция прочно связывает весь текст "Физиогномики"
с именем Аристотеля (ср. Стобей. Антология. I. 47.6 - о природе человека:
«из "Физиогномики" Аристотеля...»); кроме того, все позднейшие дошедшие до нас
руководства по физиогномике именно Аристотелю приписывают авторство этого
сочинения и используют его в качестве основного источника.
После
смерти Аристотеля Феофраст из Эреса занялся классификацией растений;
он же, по свидетельству Диогена Лаэртского (V. 43; 49) составил две
книги, возможно, посвященные описанию "нравов"
животных ("О так называемых завистливых животных" и "О разумении и нраве
животных"). Тем не менее в "Характерах" Феофраста, где представлено около
тридцати
451
характерологических типов (среди которых "льстец", "пустослов", "болтун",
"бессовестный", "мелочный" и т.п.) отсутствуют, как ни
странно, собственно физиогномические особенности
15. Зенон, а вслед за ним и другие стоики, например, некий Евсфен (III в.
до н.э.), о котором сохранилось упоминание в одной из
эпиграмм Палатинской антологии ("Памяти Евсфена -
физиогнома и софиста. Страшен знанием души" - VII. 661) уделяли определенное
внимание теоретическим и практическим вопросам. Посидоний, если верить
Полибию (IV. 21), в своих сочинениях писал о взаимосвязи нравов людей и
их месторасположения 16.
Науки
о живых организмах, основания которых были развиты школой Аристотеля, расцвели в
эллинистический период, особенно благодаря медицине и использованию ею
практических методов. К сожалению, до нас не дошла книга врача Локса
(середина III в. до н.э.), которая известна лишь по анонимному латинскому
сочинению IV в. Сохранилось лишь единственное
упоминание о Локсе (вместе с Зопиром и Полемоном) у Оригена (Contra
Cels. I. 33). Существенным вкладом Локса в физиогномику
стало его основное положение о том, что местопребыванием человеческой
души является кровь (Lat. anon.
2); "И Локс установил местопребыванием души - кровь;
всякое же тело и часть его, что указывают признаки того, живоспособен ли или
инертен ток крови"17 Основная идея медико-биологической
концепции Локса состояла в том, что местопребыванием души он полагал кровь; это
перекликается с некоторыми положениями платоников, а
также сицилийской школой медицины и с именем Эмпедокла
(ср. у Эмпедокла. В. 105. 3: "мысль у людей есть не что иное, как
омывающая сердце кровь").
-------------------------
15 См. также Нахов И.М. Физиогномика как отражение способа
типизации в античной литературе // Вопросы
классической филологии. 1987. IX. С. 85. Смешением занимательной биологии и
морали отмечены более поздние по времени сочинения
Архелая и Ксенократа из Афродисии (I в. до н.э.). Плиния
Старшего, Сенеки-философа, "О животных" Клавдия Элиана (начало III в.), "Фисиолога"
("Естествослова"), животного эпоса III в., где поведение зверей
мотивируется не зоологическим контекстом, а
воспроизводит психологические типы и взаимоотношения.
16 Ср. также упоминание о стоиках, в частности о Посидоний, у Галена (Об учении
Гиппократа и Платона. V, 5.464): "Посидоний добавляет
к этому физиогномические наблюдения: широкогрудые и более
горячие по природе люди и животные склонны к проявлениям гнева; те же, у
кого широкие бедра и кто холоден, - трусливы. Он
говорит, что в разных местностях человеческие характеры обнаруживают различия в
трусости и мужестве, трудолюбии и празднолюбии. Из чего следует, что свойства
души соответствуют строению тела, которое обусловливается различными
обстоятельствами. Даже кровь животных. продолжает
Посидоний, отличается мерой тепла или холода, густоты или жидкости, как и
другими свойствами. о чем говорит Аристотель. В свое время мы упомянем об этих
свойствах; что касается Хрисиппа и его последователей,
то о(свойствах] души он ничего не сообщает, не говорит и о том, что смешению во
всем теле сопричастны свойства души - именно так называет это Посидоний.
Аристотель прямо именует подобные свойства душ
животных характерами (или нравами) и объясняет, как возникают они
вследствие различного состава смеси. Поэтому, как я думаю, забота о
свойствах души у одних людей
приятна и легка, хотя их свойства души и рассудок от природы не сильны;
невежество и дурные привычки принуждают этих людей
существовать под влиянием этих свойств души. Однако для других людей забота о
свойствах души представляется трудной и малоприятной, поскольку свойства
их душ, неизбежно соответствующие строению тела,
значительны и активны, а рассудок от природы слаб. В целях познания
следует стремиться к истине и свойства души проверять опытным путем,
чтобы точно узнать характер (нрав) человека" (пер.
Н.А. Поздняковой).
17 Между прочим, элементы родственной Локсу концепции
встречаются еще в ветхозаветных текстах - Быт. 9: 4: "только плоти с душею ею, с
кровью ее, не ешьте"; Второзак. 12; 23: "только строго
наблюдай, чтобы не есть крови, потому что кровь есть душа: не ешь души вместе с
мясом"; Левит. 17: 11: ...потому что душа тела в
крови...". Ср. также греков - Эмпедокла и Крития. "Эмпедокл считал, что душа
является кровью, приливающей снизу к сердцу" - Cic.
Tusc. I. 19; "... не только то, кто определяет душу на
основании составных тела. как ...Эмпедокл и Критий - из крови" -
Tertul. De anim. 5.2.
452
Вопрос о местопребывании души служил предметом острых
дискуссий в конце V-IV в. до н.э. Одни связывали
сознание с четырьмя элементами (огонь, воздух и т.д.),
другие соединяли его с кровью. На рубеже IV-Ш вв.
до н.э. в результате физиологических разысканий проблема была
сформулирована следующим образом - что именно является
центральным органом тела, центром сознания и жизненных
процессов. Сицилийская школа медицины, Книдская, Аристотель и стоики считали,
что центром сознания является сердце. Алкмеон Кротонский, близкий к
пифагорейцам, Гиппократ Косский, Демокрит и Платон центром
сознания полагали мозг. Но что является посредником или промежуточным
агентом, который передает душе внешние ощущения? "Чем
мы мыслим - кровью, воздухом или огнем?" - задавался
вопросом Сократ (Plato. Phaedo. 96
b).
Можно
предполагать, насколько много места в своей книге Локс уделял сопоставлению "этосов"
людей и животных (Lat. anon. 117 и след.). На
основании физиогномических примет Локс (а впоследствии и Полемон - 290. 16-20)
рассуждал об отличиях мужского и женского начал (Lat.
anon. 4 и след.), и дополняя Аристотеля,
отмечал важную роль признаков отдельных частей тела, брался предугадывать
будущее (Lat. anon. 133). Последнее свидетельство
латинского анонима позволяет думать, что Локс разделял
мнение о предопределенности действий и поступков
человека, и стало быть, придерживался строгого детерминизма в намеченных связях
между строением тела и характера 19.
Интерес к
вопросам, связанным с физиогномикой, не следует ограничивать исключительно
рамками философской школы перипатетиков. Зенон, а вслед за ним и
другие стоики уделяли определенное внимание теоретическим и практическим
проблемам физиогномики {Diog. Laert.. VII. 173). Не
меньшей известностью среди физиогномик, чем Локс пользовался Мегистий Смирнский,
однако его славу затмил историк и ритор Антоний Полемон (88-144 гг.),
о котором упоминает, между прочим, Фронтон в письме к Марку Аврелию (II.
5). Он родился в малоазийской Лаодикее в 88 г., жил в
Смирне, где преподавал риторику, которую позже стали
называть искусством декламации, и занимая среднее положение
среди приверженцев аттикизма и азианизма, склонялся больше к аттикизму;
демонстрировал способность импровизировать на самые различные темы. Годы его
деятельности приходятся на время правления Траяна, Адриана и Антонина Пия. По
словам Филострата, среди его окружения встречаются имена Тимократа,
Евфрата, Скопелиана, Диона Хризостома, Города Аттика.
Один из его оппонентов в риторике, философ-скептик и ритор Фаворин, ученик
Диона Хризостома и приятель Плутарха, склонялся к азианизму, хотя
истинные причины соперничества лежали в политической
сфере: Фаворин был политическим деятелем и ритором
Эфеса, Полемон - Смирны и оба, естественно, делали все для
того, чтобы их полисы заняли ведущее положение на Малоазийском побережье.
-----------------------
19 Артемидор во II в н.э. в "Соннике" (II. 69) дает длинный перечень гадателей,
не внушающих доверия, среди них - пифагорейцы, физиогномисты. гадающие по
жребиям, по сыру, <...> по чертежам, по ладоням, по
блюдам и по мертвым голосам. Эти профетнческие возможности физиогномики в III в.
до н.э. предполагал Локс, а позднее - если верить
Латинскому анониму - и Полемон.
453
Именно Полемон был удостоен милости выступить с торжественной речью в честь
освящения афинского храма, на строительство которого его город выделил
значительную сумму. Следствием этого, по некоторым свидетельствам (например, Рар.
Vat. 11), было изгнание Фаворина. Аналогичным
образом Полемон выступил с речью в 143 г. в
присутствии Марка Аврелия. Не секрет, что соперничество лидеров двух
провинциальных городов предполагало использование самых разных средств.
И, конечно, не случайно у Полемона описание глаз Адриана, излучающих свет
("глаза императора Адриана: блестящие, глубокие, большие, острые, полные огня"
Lat. anon. 34) и
соответственно телосложения, предрасположенного ко благу, в то время как
отвратительный гермафродит, изображенный у Латинского анонима, указывает, со
ссылкой на Полемона, на Фаворина - воплощение всех негативных качеств.
"Это я почерпнул у Полемона, который описал этого
человека как евнуха. Он [Полемон] не называет его
имени, однако скорее всего он говорит о Фаворине. Остальные
признаки его телосложения были следующего рода: лоб вытянутый, родимые
пятна, широкий рот, тонкая шея, жирные голени, тучные
ноги, женственный голос и интонации, расслабленные
члены тела и мышцы. Все это означает склонность к
наслаждениям, непристойность во всех отношениях, а кроме того бранчливость,
необдуманность и стремление вершить злодеяния; ведь, говорят, и смертный яд
продают тайком" (Lat. anon.
40)22. Приведенная цитата достаточно красноречиво демонстрирует,
насколько широко пользовались физиогномическими приметами для сведения
личных и политических счетов: вряд ли можно говорить о какой-то
объективности и непредвзятости относительно
физиогномики как научной дисциплины.
Несмотря на
то что книги Полемона не дошли до нас, их содержание успешно
реконструируют на основании сохранившейся арабской версии (Лейденский
кодекс) его сочинения и эпитомы Адамантия
Александрийского (III в. - датировка Розе, или
середина IV в. - датировка Ферстера), идентифицируемого с аноаимным автором Пερί
ανέμον. Предположительно речь идет о греческом риторе и враче
Адамантии, которого в 415 г. изгнал из Александрии патриарх Кирилл, и который
впоследствии, возможно, находился при византийском
императоре Константине. (Цитируя Полемона, принято ссылаться на латинский
перевод арабской версии, сделанный Р. Ферстером совместно с востоковедом Г.
Хоффманном (1884 г.).) Полемон в своем сочинении приводит многочисленные
пластические примеры из собственной практики, частично
подкрепляющие учение, частично служащие в качестве средств для гадания
и предсказания будущего. Во-вторых большую часть работы он посвящает
глазам, которые считает одной из основных частей тела
25. Вполне возможно, что приоритет в
описании глаз не принадлежит Полемону, тем не менее
сохранившаяся арабская версия начинается именно с описания глаз (1/3
сочинения), затем - краткая глава о физиогномике животных, а также
описание некоторых типов племен и народов 26.
----------------------
22 О типе "евнуха" см.: Адамантий. 11. 3(351. 10);
Полемон. 84(351.14).
25Ср. Lat. anon. 10:
"Говорят, что душа светится сквозь глаза и только через них можно увидеть
выходящую наружу душу и заглянуть внутрь ее" (со ссылкой на Локса и Полемсмя).
26 Например, фракийцев (fol. 5), или армян (fol.
29) и пр.
454
Полемон, по
словам Филострата, (I. 521) был послан горожанами в 113 г. в Рим к
Траяну, от которого получил право беспошлинного передвижения по
территории империи. Жители Смирны удостоили его высших
почестей за то, что благодаря своей близости к Адриану,
в составе свиты которого он в 123 г, совершил поездку в восточные земли империи,
Полемон добился для Смирны привилегий и покровительства
императора (о чем упоминается в дошедшей до нас арабской версии его
сочинения по физиогномике на греческом языке).
Пожалуй, с
особым прилежанием Полемон следует физиогномическим стандартам Аристотеля в том,
что касается соответствия черт людей и животных, назначения
частей тела и их связи с душевными свойствами человека, которые он
трактует с гораздо большим тщанием, чем
аристотелевское сочинение о физиогномике. Вслед за
Локсом Полемон много места уделял признакам, способным объяснить характеры
людей и предсказать их поступки (Lat. anon..
32). Согласно основному принципу физиогномики, поведение человека
соответствовало его врожденным душевным свойствам и складу характера; поскольку
"нрав" человека мыслился неизменным, то и поведение его исключало какое-либо
отступление от обозначенной нормы,
Авторитетность
работы Полемона о физиогномике подтверждают помимо всего
ссылки на его сочинение в более поздний период. Кроме того, сохранилось
переложение книги Полемона Адамантием, которого предположительно в 415 г. изгнал
из Александрии патриарх Кирилл и который впоследствии,
возможно, находился при византийском императоре
Константине.
Уже упоминавшееся
сочинение латинского анонима по физиогномике представляет собой компиляцию
сочинений Аристотеля, Локса и Полемона. Одно время
авторство трактата приписывалось Апулею, однако Р. Ферстер и Ф. Кельтер (1890)
на основании текстологического и языкового анализа пришли к выводу, что
трактат следует датировать не ранее конца IV в.
Латинский аноним заявляет, что следует "почти в
точности тому же, что сказал Полемон и что согласуется с другими
авторами; тому, что по своему смогли интерпретировать Локс, Аристотель
или кто-либо иной" (Lat. anon. 81) и помещает
изложение взглядов названных авторов в двух разных
частях своего трактата. Из содержания текста видно, что в отношении
морально-психологических типов характера привлекались сочинения
Аристотеля и Полемона, тогда как сочинение Локса
использовалось для иллюстрации так наз.
"зоологического" способа в физиогномике. Извлечения из Аристотеля доказывают,
что латинский аноним пользовался сочинением Стагирита в более полном
виде. нежели, тот, что мы имеем сегодня. Хотя
содержание книги Полемона передано у латинского
анонима довольно сжато, тем не менее в основных моментах его пересказ
согласуется с арабской версией Полемона и эпитомой Адамантия.
Относительно Локса трудно что-либо сказать с
определенностью, поскольку о нем сохранилось
единственное упоминание у Оригена.
Латинский аноним выделяет три
рода принципов практической физиогномики (Lat.
anon.. 9): "Древние, что занимались физиогномикой, представляли собой три
вида физиогномов. Одни сводили основные свойства
характера целого народа к единственному их представителю, когда, к примеру,
говорили: "Этот напоминает египтянина, египтяне же - горячи, легковесны,
легкомысленны, похотливы; этот - похож на кельта,
т.е.герматща, кельты же вообще - примитивны, сильны, свирепы; этот напоминает
фракийца, а фракийцы неуравновешенны, вялы, склонны к пьянству". Со временем
появились физиогномы, которые пришли к тому, что каждого человека
следует изучать в отдельности: его внешность, строение тела, походку,
т.е. у одного облик гневный, у другого -
рассудительный, третий похож на труса, кто-то
456
обликом склонен к наслаждению, кто-то - к раздражительности. Однако они
обнаружили, что внешность часто бывает обманчива и что
действительно гневливому необязательно сопутствует
гневное выражение лица, а задумчивым можно быть вовсе не от привычки много
думать; иными словами, облик человека не связан напрямую с гневом
рассудительностью, вспыльчивостью его натуры. Другие физиогномы отмечали
сходство черт животных с нравами людей. Этот способ кажется наиболее
надежным и удобным, хотя не следует пренебрегать и
первыми двумя".
Отмеченные
уже Аристотелем, а затем Полемоном, элементы методики практического применения
физиогномики в сжатом виде сформулированы у латинского анонима: "Если кто
занимается физиогномикой, то прежде всего должен усвоить назначение признаков,
во-вторых произвести их оценку, в-третьих, когда признаки установлены,
сопоставить их, и, сведя воедино, передать словами" (Lat.
anon. 11).
Сочинения по
физиогномике не излагали глубоко разработанного учения; на
вопрос, что определяет отношения между сохранившимися сочинениями по
физиогномике - различие или сходство аргументации - можно сказать, что основные
понятия, принципы построения доказательств и способы описания внешнего
облика относительно едины. Материал дошедших до нас
четырех текстов позволяет выявить общую структуру этих
произведений. Используя разнородный материал, авторы
сочинений по физиогномике прибегают к разным теориям, однако, в рамках единой
мировоззренческой системы. Основную идею физиогномов можно назвать
космологической, поскольку она исходит из представления об обязательной связи
двух космосов - телесного и душевного (комбинаций
"свойств души" и аналогичной совокупности "свойств телесных") в единое и
"соразмерное" целое. По всей видимости, массовый
интерес к физиогномике "подогревался" возможностью с помощью ее
средств выразить оттенки внутреннего мира человека, что сближало
физиогномику с психологией.
Трудно
усмотреть элементы физиогномики в сравнительно ранних памятниках
латинской письменности, в той или иной степени касающихся изображения
внешнего облика персонажей
30. Однако в произведениях латинских историков, сохранивших
преемственность риторической традиции, можно
обнаружить примеры того, как авторы, стремясь добиться
определенного эффекта, осознанно прибегают к использованию физиогномических
примет для более выразительной обрисовки характера
персонажа 31. Ливий, к примеру, следующим
образом отмечает характерные
--------------------------------
30 Ограничимся лишь двумя примерами - эпитафией консулу 298 г. до н.э. Луцию
Корнелию Сципиону ("Корнелий Луций Сципион Барбат был
сильным и мудрым мужем, наделенным от рождения доблестной
внешностью...") и более поздней эпитафией II в. до н.э. некоей Клавдии
("Путник, немного скажу: постой и прочти до конца /
Тут могила одной из прекраснейших женщин. / Родители дали ей имя - Клавдия / ...
с изящной речью, с такой же статною походкой. / Жила в
доме, пряла пряжу /") (СIGI2.
1211).
31 Термины и приемы, используемые для описания внешнего облика, были
систематизированы еще греческой риторической теорией и
полное выражение нашли в прогимнасмах Феона Александрийского (I-II в.). По
словам Цицерона, один из разделов декламации относился к игре голоса, другой - к
игре тела. Полагалось, чтобы голос оратора был внятным и богатым интонациями,
осанка - полна достоинства, взгляд - прямым, лицо - выразительным, жесты и
движения - свободными, но приличествующими ситуации; каждому отдельному случаю
предписывались особые интонации и жесты. Подробнее см.: Гаспаров МЛ. Цицерон и
античная риторика // Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве.
М., 1972. С. 24-25. На исходе I в. Квинтилиан. как и анонимный автор
риторического пособия "Риторика к Герению", обращал особое внимание на сочетание
речи и жеста оратора. комментируя это следующим образом: например, саput
vectum "прямая голова" означает, по его словам,
"вторую натуру" и т.п. Используемые в позднее время живописные описания (экфрасисы)
дел и лиц призваны были произвести чувственное впечатление на читателя. Тесно
связанное с εκφράσις
по содержанию понятие εικονισμóς
("Риторика к Гереннию" переводит оба термина как еffectiо,
"словесный портрет") предполагало в основном описание
ннешнего облика человека. Назначение близкого к
εικονισμóς термина
χαρακτερισμóς заключалось в
привнесении дополнительных черт в обрисовку внешности или поведения человека;
позже в I в. Сенека воспринимал оба термина в качестве
синонимов.
457
черты в облике военачальника Сципиона Африканского, который обращается с речью к
солдатам: "мятежники признавались потом: ничто так их не испугало, как здоровый
цвет лица Сципиона (они-то думали, он истомлен болезнью) и выражение его лица:
они не помнили, чтобы оно бывало таким даже перед боем. Сципион сидел молча,
пока не возвестили, что главари мятежа приведены на форум и все приготовлено".
(Liv. 28. 26. 14-15. пер. М.Е. Сергеенко).
После того, как мятеж был подавлен "Сципион...
милостиво глядел на всех, со всеми милостиво разговаривал и легко вновь
завоевал сердца солдат" {Liv. 28. 32. 1). Облик
Сципиона производит сильное впечатление на нумидийского царя Масиниссу: "Нумидиец
и раньше, слушая о подвигах Сципиона, изумлялся ему;
он создал в душе своей его образ, прекрасный и величественный; при виде его он
почувствовал почтение еще большее: величавость была
у Сципиона прирожденной, отпущенные волосы ему шли; щегольства в нем не
было - облик его был обликом мужа и воина." (Liv.
28. 35, 5-6). В другом месте: "Сципион выпрямился;
лицо его было так радостно, будто победа уже одержана" (Liv.
30. 32.11).
Теория и принципы
физиогномики широко использовались во 1-11 вв. в греко-латинской прозе и
особенной популярностью стали пользоваться ко времени жизни
Светония. Плутарх был, по-видимому, знаком с пособиями по физиогномике.
Так, в "Параллельных жизнеописаниях" он писал:
"подобно тому, как художник мало обращая внимания на
прочие части тела, добиваются сходства благодаря точному
изображению лица и выражения глаз, в которых проявляется характер
человека, так и нам пусть будет позволено углубиться в
изучение признаков, отражающих душу человека, и на
основании этого составлять каждое жизнеописание, предоставив другим воспевать
великие дела и битвы" (Аlех. I. З)32. Над
распространенной в 1-11 вв. страстью к подобным
физиогномическим деталям и мелочам, как, впрочем, и над
мифологическими тонкостями, издевался Ювенал: "Лицам доверия нет, - все
наши улицы полны / Хмурых распутников: ты обличаешь
позорное дело, / Сам же похабнее всех безобразников
школы Сократа. / Правда, и шерсть у тебя на руках, и
косматые ноги / Дух непреклонный сулят, однако же с гладкого зада / Врач у тебя
отрезает, смеясь, бородавки большие... / Редко они говорят, велика у них
похоть к молчанью; / Волосы бреют короче бровей.
Архигалл Перибомий / Более их и правдив и честен:
лицом и походкой / Он обличает порочность свою, - судьба в
том повинна." (Sat.
II. 8-16).
--------------------------------
32 Ср. Аlcib. 4.1: "добрые
природные качества, которые философ Сократ усматривал и различал под
покровом внешней прелести; Антоний. 4.1: "он обладал красивой и
представительной внешностью. Отличной формы борода, широкий лоб, нос и с
горбинкой сообщали Антонию мужественный вид..."
Застольные беседы. V.7.3. Р. 681 d:
"Разве ты не знаешь. - возразил я, - что душевные движения
соответственно располагают и тело?"... Глаза как орган ближе всего
расположенный к местопребыванию души..." Ср. также
платоновские представления о том, что "все орудия промыслительной способности
души", включая и глаза, "сопряжены с лицом" (Тимей. 44 С).
458
В "Нравственных письмах к Луциллию"
Сенека замечает: "Если присмотреться, каждая вещь есть
признак другой вещи, и можно понять нрав человека по мельчайшим уликам.
Бесстыдного выдают и походка, и движение руки, и один какой-нибудь
ответ, и манера подносить палец к голове или
косить глазами, бесчестного - какой-нибудь смешок, безумного - выражение лица и
осанка. Все это обнаруживает себя через приметы"
(52.12)33.
Когда мы обращаемся к
историографии имперского периода (Плутарх, Тацит
Светоний и др.), то сталкиваемся по преимуществу с биографиями
государственных деятелей, которые оцениваются в
основном по своему общественному поведению и
официальному признанию. Так, большой части тацитовых описаний личных свойств
государственных деятелей присуще сопоставление телесных и духовных
пороков и достоинств 34.
К примеру, описание военачальника Нерона, Домиция Корбулона:
"статный, красноречивый, и, помимо опытности и проницательности,
наделенный также способностью поражать своим внешним
блеском" (Аnn. XIII. 8) или Латерана,
участника предполагаемого заговора против Нерона - "сильный духом и
огромный телом" (Аnn. XV.
53), или описание Элия Сеяна, префекта преторианских когорт
Тиберия: "тело его было выносливо к трудам и лишениям, душа -
дерзновенна; свои дела он таил от всех, у других
выискивал только дурное...." (Апп. IV. 1). Тацит пишет,
что после смерти Германика некоторые стали сравнивать его с Александром
Македонским, "ибо и тот, и другой отличались благородной внешностью и знатностью
рода (2.73)35.
В описаниях
личных свойств и внешнего облика персонажей Тацит вдохновлен
гражданским чувством отмечать лишь то, что заслуживает либо похвалы, либо
достойно упоминания по исключительной низости, поскольку это согласуется с
основной целью Анналов - сохранить память о
проявлениях добродетели и противопоставить бесчестным
словам и делам устрашение позора в потомстве (Аnn. III.
65). Для Тацита чрезвычайно важны черты характера
героев, мотивы их поступков призванные выявить приносимую ими государству меру
пользы или вреда. На сознание читателей, по всей
видимости, оказывала воздействие манера Тацита отмечать негативные (в
нравственном отношении) проявления лицемерия в поведении императорского
окружения, или же его манера фиксировать реакцию
цезаря на то или иное значительное событие. Так,
изображение Тиберия в последние годы его жизни предполагает
трагическое несоответствие свойств характера цезаря с его внешним
обликом: "Были и такие, кто
полагал, что в старости он стыдится своего облика; был очень высок,
худощав и сутул; макушка головы у него была лысая, лицо в язвах и по
большей части залепленное лечебными пластырями" (Аnn.
IV. 57).
Если прибегнуть
для сравнения к классификации физиогномических признаков
Аристотеля, то Тиберий будет соответствовать видовым признакам
"бесстыжего", а именно: "лопатки сдвинуты вверх; тело
не прямое, но несколько наклоненное вперед, движения
быстры, тело розоватое, полнокровное; лицо круглое, грудная клетка
приподнята кверху".
--------------------------
33 Ср. "не уродство тела унижает душу, а красота души делает прекрасным тело"
(Ер. 66.4) или "Разве ты не видел: у кого в душе
томность, тот волочит ноги и двигается лениво; у кого душа порывиста и
жестока, тот ускоряет шаг; кого душа охвачена неистовством или так
похожим на неистовство гневом, у того все телодвижения
беспорядочны, тот не ходит, а мечется?" (Ер. 114.3).
34 До нас не дошли многочисленные мартирологи вождей стоической оппозиции конца
I в. н.э. и поэтому трудно судить о манере их авторов
изображать своих персонажей. Подробнее см.: Кнабе Г.С.
Корнелий Тацит. М., 1981. С. 114-115.
35 Ср. также описание внешности Германика (Аnn. II.
72).
459
И
Тацит, и Плутарх - каждый со своим пониманием задач, стоящих перед историками,
стремились вместе с тем разобраться в мотивах дурных и благих действий
правителей. Причем, человек оценивался ими не столько по общественному
поведению, сколько по индивидуальным свойствам личности, - ведь повышенным
интересом именно к этим человеческим качествам был отмечен начальный период
империи. При определенной тенденциозности, присущей Плутарху и Тациту, в
создании психологического портрета им удалось достичь
высочайших по античным меркам результатов
36. Светоний в отличие от Тацита и Плутарха, разграничивающих
все же дурное и хорошее, сводил дурные и благие
свойства личности правителя в единство. В изображении
своих персонажей он подчеркивает индивидуальные черты, необычные
мелочи - ему гораздо ближе не морально-поучительная манера Плутарха или
"философичность" Тацита, а занимательность.
Изображение
Тиберия у Тацита принципиально разнится от того, как Тиберия
описывает Светоний, которому удается совмещать "дурное и хорошее" в его
жизни, черты характера и особенности его физического
облика. Тацит указывает на трагизм последних лет жизни
Тиберия, проявлявшийся даже во внешнем облике цезаря: "не
меняя выражения лица" ведет себя цезарь при известиях о восставших
треверах, эдуях и шестидесяти четырех галльских общин (Аnn.
III. 44). Сдерживая гнев на Либона Друза, подозреваемого в тайном заговоре
против императора, Тиберий "жалует Либона претурой,
допускает на свои пиршества, разговаривает с ним, не
меняясь в лице и ни словом не выказывая своего раздражения". Когда же
Либон, зная о грозящей ему опасности, "протягивает руки и обращает слова
мольбы к Тиберию, тот
----------------------------------
36
Аверинцев С.С. Плутарх и античная биография. М„ 1973. С 239 и след.
460
встречает его с окаменевшим лицом" (Апп. II. 29).
Обрадованные смертью Германика, Тиберий и Август не
показывались в народе "то считая, что унизят свое величие, предаваясь горю у
всех на виду. то ли боясь обнаружить свое лицемерие
под столькими устремленными на их лица взглядами" (Апп. III. 33).
Сравнивая Германика с Тиберием,
Тацит отмечает, что "этот молодой человек отличался
гражданской благонамеренностью, редкостной обходительностью и
отнюдь не походил речью и обликом на Тиберия - надменного и скрытного" (Аnn.
I. 33). Аналогичным образом, испытывая влияние Сеяна,
ведет себя Тиберий и с Нероном и всегда принимает его
"то угрюмо насупившись, то с деланной улыбкой на лице;
но говорил ли юноша или молчал, ему вменялось в вину и его безмолвие и его
слова" (Аnn. IV. 60). Вот каким выглядит
Тиберий у Тацита незадолго до смерти: "Уже Тиберия
покидали жизненные силы, но все еще не покидало притворство; он
сохранял прежнюю черствость духа и холодность в речах и во взоре, но
принуждал себя порою к приветливости, пытаясь за нею
скрыть уже очевидное для всех угасание" (Аnn. VI. 50).
Образ Тиберия контрастирует у Тацита с изображением Агриколы в биографии
римского сенатора и полководца, внешность которого Тацит прославляет, следуя
требованиям энкомия: "что касается его внешности, то, если бы
потомки пожелали узнать, какой она была, замечу: скорее приятною, чем
внушительной: в его чертах не было ничего властного; его лицо неизменно выражало
благожелательность. В нем легко можно было признать хорошего человека и
охотно - великого" (Аgric.44)37. Примеры
аналогичных описаний внешнего облика по большей части
встречаются у Плиния Младшего в Панегирике Траяну и в более
поздних сочинениях авторов латинских панегириков (IV в.).
Старший друг
Светония, Плиний Младший, в одном из писем императору Траяну
ходатайствует за Светония о "праве трех детей", что сулит определенные
льготы и почести, а также характеризует Светония как
"честнейшего, достойнейшего и образованнейшего человека" (Ер. 10.94). Примерно в
это же время Полемон Лаодикейский был направлен с
посольством в Рим, к Траяну; впоследствие он попал в ближайшее
окружение императора Адриана. Известно, что какое-то время Светоний
служил при Адриане советником по переписке; во время
своей службы он был допущен к государственным архивам,
материалами которых он широко пользовался при работе над биографиями двенадцати
цезарей из родов Юлиев-Клавдиев и Флавиев. Есть все
основания считать, что если не сам Полемон, то имя Полемона
было хорошо известно Светонию.
Светоний передает
слова одного физиогнома, предсказавшего будущее юного
Британика: "воспитание он [Тит] получил при дворе, вместе с Британиком, обучаясь
тем же наукам и у тех же учителей. В эту пору, говорят. Нарцисс,
вольноотпущенник Клавдия, привел одного физиогнома (metoposcopus),
чтобы осмотреть Британика, и тот решительно заявил что
Британик никогда не будет императором, а Тит, стоявший
рядом, будет" (Тit. 2). О Тиберий Светоний пишет, что
тот ходил, наклонив голову, твердо держа шею, с
суровым лицом, обычно молча: даже с окружающими разгова-
----------------------
37 К биографическому жанру в современном смысле античные
жизнеописания имели весьма отдаленное отношение: в
данном случае античная традиция менее всего была озабочена жестким
конституированием биографии как жанра. Предпочтительнее было бы говорить
о связи историографии с общими тенденциями
литературного процесса и увязывать биографические установки Плутарха, Тацита,
Светония, Диогена Лаэрция, авторов SНА с
историко-культурными и социальными особенностями эпохи.
Подробнее см., например: Кнабе Г.С. Указ. соч. С. 108 и след. Блестящий
анализ конкретно-чувственного жеста ("языка тела") на
материале биографий героев Тацита и Аммиака Марцеллина дает немецкий
исследователь. См.: Ауэрбах Э. Мимесис. М., 1976. С. 72 и след.
461
ривал лишь изредка, медленно, слегка поигрывая пальцами. (Заметим, что при
разговоре это считалось вульгарным - Цицерон против этих жестов у хорошего
оратора). "Все эти неприятные и надменные черты
замечал в нем еще Август и не раз пытался оправдать их
перед сенатом и народом, уверяя, что в них повинна природа, а не нрав"
(Tib. 68). Схожим образом Светоний дает описание внешности Домициана: "Он
чувствовал, что скромное выражение лица ему благоприятствует, и однажды
даже похвастался в сенате: "До сих пор по крайней мере
вам не приходилось жаловаться на мой вид и нрав" (Domit.
18). И об Отоне: "Этому величию духа не отвечало у Отона ни
тело, ни наружность. Был он, говорят, невысокого роста, с некрасивыми и
кривыми ногами" (Оton. 12).
Можно лишь предполагать, что одно из несохранившихся сочинений Светония - "О
телесных недостатках" (упомянуто Сервием - de vitiis
corporalibus и, возможно" входящее в энциклопедию (Рratа),
приписываемую Светонию 38) содержало
материал, непосредственно касающийся проблем медицины и, в частности, строения
тела, аномалий и т.п. О степени знакомства Светония с сочинениями той или
иной медицинской школы "Жизни цезарей" не дают определенных свидетельств,
если не учитывать, что физиогномика долгое время была
падчерицей медицины. Дошедшие до нас фрагменты эпитомы Светония
Пερι βλασφημιον,
впервые опубликованные в 1868 г. Миллером (Suet. Des Termes
injurieux. Р., 1967) свидетельствующие о его
знакомстве с "Физиогномикой" Аристотеля (или его более поздним переложением)
заслуживают особого внимания. Отдельные термины отличаются от
употребляемых обычно в физиогномических руководствах.
Наибольший интерес вызывает фрагмент, восходящий к 811
а 15 Аристотеля (р. 418) в разделе об отдельных членах
и органах тела: "у кого (шея) слишком короткая - коварны; это
соотносится с волками". Поллукс, использующий Светония в качестве
источника, отмечает в "Ономастиконе" (2, 135) под именем Аристотеля:
"наклонивший голову (с короткой шеей), которых Аристотель определял как
коварных". Если согласится с тем, что конъектура верна, то можно допустить, что
Светоний, как и его современник Полемон - известная личность в период правления
Траяна и Адриана, были близко знакомы с полной версией
руководства перипатетиков по физиогномике.
Было бы опрометчиво
утверждать, что Светоний контактировал с Полемоном,
поскольку отсутствуют достоверные свидетельства о времени написания его
пособия, а также нет прямых указаний на то, что
Светоний был знаком с сочинением Полемона. В то же время нельзя исключать и того
обстоятельства, что лексика портретных характеристик Светония, ее смысловое
содержание, почти адекватно воспроизводят специфические обороты и выражения
"Физиогномики" Аристотеля и пособия Полемона. Причем
Светоний отнюдь не исключение: те или иные физиогномические наблюдения
встречаются и в "Нравственных письмах к Луцилию"
Сенеки-философа (Ер. 5.12.12) и в "О постоянстве мудреца" (18), и в полемике
Плиния Старшего против Аристотеля (XI.273), и в
биографических сочинениях Плутарха, однако этих
косвенных свидетельств о распространении в хронологически близкой
Светонию литературе связанных с физиогномикой представлений, даже
несмотря на сохранившиеся фрагменты Пερι
βλασφημιον все же недостаточно,
----------------------------------
38 Гаспaров
МЛ. Светоний и его книга // Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. М„ 1964. С. 266.
462
чтобы утверждать, будто детали, используемые Светонием
в портретных характеристиках обликов цезарей вполне
отвечали установкам пособий по физиогномике. Дело в том, что во
многих случаях невозможно проследить прямых параллелей (или
заимствований) в биографиях цезарей Светония и
физиогномических трактатах. Прежде всего аргументирована и достаточно обоснована
точка зрения о влиянии римского скульптурного портрета
на иконографию в латинской исторической прозе и беллетристике. Судя
по дошедшим заглавиям, полное отсутствие биографий политических деятелей
в эллинистической биографической литературе (фрагмент
биографии Еврипида, принадлежащий Сатиру - Р. Оху. IX.
1176 - и биографии Антигона Каристского, не в счет) -
не дает оснований для утверждения (хотя это и представлялось близким к
истине приверженцам господствующей в XIX в. теории единого источника
42), что Светоний, используя в
качестве образца для подражания биографии эллинистических
предшественников, перенял и усвоил присущие им элементы физиогномических
характеристик.
Между тем привлечение
внимания к сохранившимся сочинениям по физиогномике в связи с биографиями
цезарей Светония представляется оправданным: сочинения Светония (как и других
авторов) следует сопоставлять не только с тем, что было
до него, но и с тем, что существовало рядом с ним. Соглашаясь с выводами
исследователей о том, что Светоний прибегнул к биографическому приему жесткой
рубрикации (когда "этос" выделяется в особую "описательную" рубрику), нелья не
отметить бросающуюся в глаза манеру Светония
акцентировать внимание читателя на особенностях внешнего облика персонажей и как
бы следуя установкам физиогномистов, подчеркивать
добродетельные или порочные черты в характерах цезарей. Светоний,
к примеру обращает внимание на соразмерность телосложения и его частей:
"телосложения он [Тиберий] был дородного и крепкого, росту выше среднего,
в
плечах и в груди широк, в остальном теле статен и строен с головы до пят" (Тib.
68). "Росту он [Август] был невысокого - впрочем,
вольноотпущенник Юлий Марат, который вел его записки,
сообщает, что в нем было пять футов и три четверти, - но
это скрывалось соразмерным и стройным сложением..." (Аug.
79). "Во всем его [Домициана] теле были красота и
достоинство, особенно в молодые годы, если не считать
того, что пальцы на ногах были кривые" (Domit. 18).
"Роста он [Веспасиан] был хорошего, сложения крепкого
и плотного" (Vesр. 20).
Аналогичным образом авторы руководств по физиогномике
придают большое значение мере и уравновешанности
частей тела: "несоразмерное тело" у Аристотеля предполагает
"коварство и злобу", букв. "способно на все") (Рhsgn.
814d), обладающие
----------------------------
42 Один из сторонников теории единого источника Ф. Лео связывал с античной
биографической традицией перипатетические
жизнеописания государственных людей, предполагающие "повествовательную" и
"художественную" форму, а также эллинистические
биографии в присущей им "описательной" и "научной" манере (считалось,
что последним и следовал Светоний).
463
соразмерным телом характеризуются прямотой и мужеством ("если
же несоразмерные коварны, то соразмерные будут прямы и мужественны") (Рhsgn.814а1).
Все живое в своем руководстве Аристотель подразделяет на два физиогномических
типа, - мужественный и женственный, и приписывает каждому типу соответствующие
черты. Наиболее ярким представителем мужественного типа он считает
льва, телесные характеристики которого в высшей степени соответствуют
требованиям соразмерного телосложения ("у него большая пасть"), "в отношении
души он благороден и щедр, великодушен, честолюбив, милостив, прям и
привязан к тем, с кем живет" (809b). Из
животных, наиболее адекватно выражающих женственный
физиогномический тип, Аристотель выбрал барса (по-гречески
женского рода), который по его мнению "из тех, кто кажется храбрым" и
у которого "все тело с плохо выделенными членами и несоразмерное"
(810а5). "В отношении же души он слабодушен, вороват и
вообще лукав" (там же). Таков Калигула в описании
Свстония, охарактеризованный как жестокий и порочный по
природе персонаж: "росту он [Калигула] был высокого,... тело грузное
(несоразмерное), шея и ноги очень худые" (Саlig. 50).
Схожий портрет Нерона: "Росту он был приблизительно
среднего... шея толстая, живот выпирающий, ноги очень
тонкие" (Nerо. 51). Ср. описание Отона, у которого
черты внешности не согласовались с его умом (Оton.
12). Что касается описания Домициана: "во всем его
теле были красота и достоинство, особенно в молодые годы... но впоследствие
лысина, выпяченный живот и тощие ноги, исхудавшие от долгой болезни,
обезобразили его" (Оton. 18). В отроческие и
последующие годы Тит блистал телесными и душевными
достоинствами, его внешность и характер отличала "замечательная красота
(соразмерность), в которой было столько же достоинства, сколько приятности".
Этим описаниям внешности цезарей у Светония присущ
восторженный (в духе панегирика) тон; отголосками
такого рода изображений можно считать описания главных героев и
особенно героинь в греческих романах, а также такие фразы Светония, как
"с виду он был красив" (Аиg.
79) или "наружность его не лишена была внушительности
и достоинства" (Сlaud. 30).
Сходные выражения и обороты есть, конечно, и в 8НА и у Аммиана Марцеллина
(портрет Валентиана - 30.9.6; Юлиана Отступника - 25.4.22). Все эти
примеры (число их можно умножить) указывают на
общность представлений Светония о "соразмерном теле" и руководств по
физиогномике (типа Полемона).
Если применить к светониевым описаниям внешности критерии физиогномичес-
ких руководств, то мы увидим, что, например, Октавиан Август соответствует по
схеме Аристотеля типу льва:
|
Светоний. Август (79)
|
Признаки льва (по Аристотелю) |
|
1) "Глаза у него были светлые и
блестящие" |
"глаз - блестяще-желтый" |
|
2) "волосы - рыжеватые и чуть
вьющиеся" |
"волосы рыжеватые, не топорщатся, но и не
вполне гладкие" |
|
3) "цвет кожи - между смуглым и
белым" |
"шея достаточно длинная, соразмерной толщины' |
|
4) "росту он был невысокого,
впрочем вольноотпущенник Юлий Марат,
который вел его записки, сообщает, что в
нем было пять футов и три четверти, - но это скрывалось соразмерным
и стройным сложением" |
"и все тело у него хорошо
расчлененное и жилистое" |
464
У Полемона образ
человека, который склонен к занятиям благородными науками, включает те же черты,
что и лев (Роlem. 272): "довольно стройный и прямой
белого цвета, смешанный с рыжеватым, с простыми волосами..." Светоний
передает, что Август с юных лет охотно занимался
красноречием и другими благородными науками (84).
Прибегнув к рекомендациям пособий по физиогномике, можно увидеть
что характеристику Августа Светоний дает, основываясь на приметах
внешности цезаря: "глаза светлые и блестящие, он
любил, чтобы в них чудилась какая-то божественная
сила, и бывал доволен, когда под его пристальным взглядом собеседник
опускал глаза, словно от сияния солнца" (Аug.
79). А в "Латинском анониме": "глаза говорит Полемон,
влажные, блестящие..." (ср. Arist. Phsgn. 807b;
812b - в признаках
"способного": "у кого глаза не голубые, но карие - смелы; это соотносится со
львом или орлом"). Далее, у Светония волосы Августа -
рыжеватые и чуть вьющиеся, которые соотносятся с типом
льва у Аристотеля: "желтоватые (букв. "желтые") смелы;
это соотносится со львами" (812а) (ср. "о превосходных душевных качествах
свидетельствуют слегка вьющиеся волосы; это можно соотносить и со львом"
- 812b).
Наконец, цвет кожи у Августа - между смуглым и белым, что соответствует
принадлежности мужественному типу (ср. Аристотель: "цвет кожи, который
свидетельствует о мужестве, должен быть средним" 812а).
Аналогичный параллелизм признаков
обнаруживается и в светониевом описании внешности Каллигулы,
соответствующий женственному типу барса (по Аристотелю) и отмеченной
отрицательными характеристиками.
В заключение отметим,
что физиогномика, изначально претендовавшая на роль
самостоятельной дисциплины, основанной на рациональных допущениях, так и не
обрела вполне научного статуса 44. В
римский период физиогномика, которая всегда убеждала
читателя в реальности связей между физическими приметами и чертами
характера, была активно вовлечена в сферу риторики и ее потенциал был
использован в качестве средств художественного выражения, в частности, для
изображения характера человека. В этом же качестве
физиогномика оказала большое влияние на всю
последующую средневековую литературу, например, на животный эпос, в
котором поведение зверей мотивируется не зоологическим контекстом, а
пародийно воспроизводит психологические типы людей и
их отношения.
-------------------------------
44 Физиогномика занимала умы и даже вошла в моду в XVIII в.,
особенно в Германии. Цюрихский пастор и философ И.К.
Лафатер (1741-1801 гг.) на основании связи между физическим строением тела
человека и свойствами его души выводил бесконечное разнообразие
человеческих душ и характеров. Отдал дань физиогномике
и Г.Х. Лихтенберг в своих знаменитых "Афоризмах", а также в специальном
сочинении (1778). К числу друзей Лафатера принадлежали
молодой Гете, Гердер, на которых он оказал сильное влияние. Тем не менее И.
Кант, который переписывался с Лафатером. весьма
критически отнесся к физиогномике и назвал ее "дешевым
товаром" (Кант И. Антропология с прагматической точки зрения // Соч. в 6-ти т.
М.. 1966. Т. 6. С. 546. См. также "Физиогномическое
путешествие" К.А. Музеуса, высмеивающее учение Лафатера). Восторженное
отношение к Лафатеру и физиогномике Н.М. Карамзина (Переписка Карамзина с
Лафатером. 1786-1790 // Н.М. Карамзин. Письма русского
путешественника. Л., 1984. С. 464—498) в дальнейшем сменилось на более
прохладное. Несколько позже упоминает о физиогномике Гегель в
"Феноменологии духа" (1807 г.). См.: Лившиц А.А.
Почему автор "Феноменологии духа" критиковал физиогномику //
Историко-философский ежегодник. 1993. М„ 1994. С.
74-90). На рубеже Х1Х-ХХ вв. внешний облик человека (редуцированный
часто в медицине или психологии до мимики) стал предметом внимания для
исследователей соматических конфигураций как
отличительных признаков сферы психического {Ясперс К. Общая психопатология. М.,
1997. С. 319 и след.).
|
|
