Жан Делюмо

Эпидемия чудовищного  [ ХV-XVII вв.]

Делюмо Ж. Грех и страх: Формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII-XVIII вв.). - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003, с. 176-183.

      Если на земле такое множество сумасшедших, так что царящая здесь сумятица словно бы отражает творящееся в аду,— классическом средоточии хаоса,— что удивительного, если естественный порядок вселенной уже тоже, кажется, утратил «здравый»смысл? Людские грехи перекинулись на Природу, которая (с Божьего соизволения и в назидание грешникам) как будто поражена «странным безумием». Она докатилась до «тысячи действий,противоположных друг другу или совсем непохожих». Ее разнообразие обернулось нелепыми «гибридами»: свинья «опоросилась» детенышем с лицом человека, а вот рыба с львиной головой, плачущая человечьими слезами. Все эти уродства также служат иллюстрацией греховности. Так, наряду с прочими, рассуждает доминиканец Джакомо Аффинати, яркий выразитель мнения, получившего в его время широкое распространение.

177
      Именно в рамках общей пессимистической оценки неслыханно коварного времени должна рассматриваться обширная литература конца XV-начала XVII веков, посвященная чудесам и невероятным событиям. Св. Антонин Флорентийский был, по-видимому. первым, кто включил в свою «Всемирную хронику»,изданную в Венеции в 1474-1479 годах, специальное исследование о чудовищах и их видах. Его примеру последовали многие — в первую очередь Филипп из Бергамо в «Дополнение к хроникам» (1483) и Хартманн Шедель в своей знаменитой «Нюрнбергской хронике» (1493). Летописцы принялись ворошить прошлое, выискивая там позабытые чудеса, и вскоре появились сочинения, специально посвященные невероятным случаям, как, например, книга Иозефа Грюнпека (придворного историографа и астролога Максимилиана I) «Толкование невероятных событий, предзнаменований и чудес, в век Максимилианов случившихся» (1502). Лютер и Меланхтон спустя 21 год издали книжечку под названием «Объяснение по поводу двух отвратительных животных — Ослопапы, найденного в Риме, и Телёнкомонаха из Фрайберга, что в Майсене», имевшую большой успех и удостоившуюся двух переводов — английского и французского, причем последний получил одобрение Кальвина.

      К середине XVI века интерес к чудесам и уродствам еще более вырос. В 1552 году Конрад Вольфарт по прозвищу Ликосфен впервые осуществил издание «Книга чудес» Юлия Обсеквента, в котором этот перечень сверхъестественных событий, случившихся в Древнем Риме, уже не был затерян среди прочих классических сочинений, к котором он имел мало отношения, вроде «Писем» Плиния Младшего или «О знаменитых мужах». Вместо этого он был включен в сборник наряду с двумясочинениями — «О чудесах» Полидора Вергилия и «О знамениях» Иоахима Первого Камерария,— появившимися в 1531и 1532 годах соответственно и прежде не привлекавшими внимания публики. Отныне они получили известность. В течение четырех лет (1552-1555) Юлий Обсеквент и Полидор Вергилий были изданы или переведены четыре раза, а Камерарий — три.На этой волне Ликосфен в 1557 году опубликовал «Хроника чудес ипредзнаменований», плод двадцатилетнего труда, и посвятил его городскому совету Базеля. В ней он скрупулезно (и, по собственным словам, опираясь на лучшие источники) учел «чудеса и предзнаменования, случившиеся вопреки привычному порядку и законам природы, в высших и низших мировых сферах, от начала и до наших дней». В этой обширной антологии беспорядка можно отметить по крайней мере четыре момента: а) оный беспорядок так распространился, что необходимо использовать всё богатство синонимов, чтобы обозначить те portenta, prodigia, ostenta, miracula, signa и monstra [необычайные события, дива, знамения, чудеса, предвестия и поразительные явления (лат.)], которые он порождает (это плетение словес к тому же отвечает свойственной гуманистам склонности к пространным рассуждениям);

               

178
б) автором первого«чуда» в истории был — увы! — хитроумный змей, соблазнивший Еву; в) затмения, они же defectiones solis [Исчезновения Солнца (лат.)],— это прежде всего космические возмущения, проявляющиеся при исключительных обстоятельствах (например, во время распятия Христа); г) «мир полон нечистот», так что необычайные явления должны рассматриваться как свидетельства могущества и гнева Бога по отношению к грешникам.
 

      В 1560 году появились «Необыкновенные истории» Боэстюо — книга, о которой можно сказать, что она создала жанр. Она сразу же имела шумный успех, о чем свидетельствует как количество ее переизданий, так и продолжения, с помощью которых ее неустанно стремились удлинить вплоть до конца XVI века. Она была переведена на английский и голландский, а в самой Франции переписывалась, перелагалась и широко цитировалась. Вскоре А. Паре позаимствовал из нее немалую часть своих рассказов. За книгой Боэстюо последовал «Трактат о чудовищах» богослова и проповедника Арно Сорбена (1567), переведенный на французский Бельфоре, и книга А. Паре «Чудовища и чудеса» (1573). Той же тематике посвящены и две книги, вышедшие в 1575 году: «О превратностях, или Разнообразие вещей во вселенной» Луи Ле Руа и «О божественных явлениях природы» Фризона Корнелиуса Геммы. Последняя, в частности, содержала перечень и разъяснение всех чудес, случившихся в Бельгии и сопредельных областях с 1555 по 1574 год. Напротив, в конце XVI-начале XVII века появляются критические — в духе Монтеня — размышления об уродстве, отводящие ему свое место в рамках науки о природе. Чудовища уже не включаются в число необычайных явлений в четырех значительных сочинениях — Вайнриха (1595), Риолана (1605), Лицети (1616) и Альдрованди (опубликовано только в 1642) т. Но особенно плодотворно золотая жила «Необыкновенных историй» разрабатывалась в Германии. Находим мы ее и во Франции — в «утках», число которых в то время множилось год от года. Известно 57 такого рода публикаций в 1529-1575 годах, 110 — в 1575-1600, 323 — в 1600-1631 т. Есть все основания предполагать, что количество «необыкновенных историй», о которых они повествовали, росло в той же пропорции. Люди эпохи Возрождения находили удовольствие в описаниях чудовищных существ, в рассказах о поразительных фактах и их перечислении. И у них было чувство, что с недавнего времени число таких фактов умножилось — также, как число колдунов и богохульств, причем связь между теми и другими не была случайной. В то время колдовство представлялось наиболее веским доказательством перевернутости мира.
 

179
      Свидетельства убежденности современников в том, что никогда еще в истории не было такого множества чудовищ и необычайных явлений, весьма многочисленны. Историограф и астролог Максимилиана I Иозеф Грюнпек в 1508 году утверждал:
 

Мы читаем, что во времена наших предков на небе и на земле случалось немало чудес, часто появлялись чудовищные существа... Но разве могут те эпохи, когда происходили эти чудеса, сравниться с нашим временем в том, что касается частоты такого рода событий и изумления, которое они вызывают?.. Никто не может оспаривать следующего факта: трудно найти эпоху, в которую воображение смертных занимало бы столько необычайных чудес, как это имеет место сейчас.

    Лютер, сочиняя в Вартбурге проповедь для Рождественского поста, высказывался в том же духе:

За последние десять-двенадцать лет мы видели и слышали такие ветры и такие стоны,— не говоря о том, что будет после,— что я сомневаюсь, была ли прежде эпоха, которая слышала бы ветры и стоны столь же сильные и многочисленные... Ибо наше время видит одновременно солнце и луну, теряющие свой блеск, падающие звезды, людей, объятых страхом, рев ветров и волн... Все происходит разом. А ведь мы видели также кометы, а недавно множество крестов упало с неба, да еще тем временем появилась новая, неслыханная болезнь, называемая французской.
 

      Вот сколько признаков грядущего конца света виделось реформатору! Десять лет спустя Камерарий нисколько не сомневался, что встретит сочувствие читателя, перечисляя вперемешку как нечто само собой разумеющееся «отвратительных чудовищ», «неведомо отчего происходящие ужасающие события», затмения, кометы и прочие «невиданные зрелища — пылающие мечи, кресты, копья»,— которые любой мог наблюдать на небе. Для К. Пойцера, зятя Меланхтона, издавшего в 1553 году «Комментарии к важнейшим родам гаданий», не было никаких сомнений: затмения ныне случаются «чаще и более отвратительные, чем то было в древности». В 1557 году врач Жан Финцелиус, поднеся герцогине Марии Померанской «полный список бесчисленных, чудесных и устрашающих предзнаменований», наблюдавшихся в Германии с 1517 года — года появления на сцене Лютера.— провозгласил:
 

Окидывая взглядом историю народов, мы нигде не найдем такого количества чудесных знамений, как в наше время. Едва произошло одно, как на смену ему появляется другое; это доказывает, что у Господа есть великий замысел и мы предназначены увидеть великое смятение в христианской церкви.
 

    Германия того времени была, без сомнения, излюбленным местом размножения книг ужасов. Лютеранские проповедники настойчиво подтверждали достоверность самых немыслимых фактов, чтобы подтолкнуть людей к покаянию и привести их в лоно евангельской церкви. В 1589 году комментатор «Апокалипсиса» писал о «потоке чудес, наводнившем Германию пятьдесят или шестьдесят лет назад при ослепительном свете нового Евангелия». Француз Бельфоре так выразил общее ощущение: «Нынешнее время более чудовищно, нежели естественно».

180
      Об этом можно судить по множеству «ужасающих, но достоверных» рождений, сообщениями о которых заполнены хроники и газеты XVI века и которые заставляли современников верить, что в мире всё идет совсем уж вкривь и вкось: «Новорожденные о двух, трех головах или больше; женщины, у которых рождаются поросята или ослята; дети, появляющиеся на свет с золотым зубом или даже в широких штанах, с брыжами вокруг шеи; младенцы, начавшие говорить или пророчествовать сразу после рождения». Один гамбургский проповедник заказал в 1563 году гравюру с «подлинным изображением» теленка, родившегося с двумя головами, двумя хвостами и шестью ногами. В 1575 году арнемская листовка сообщала о странном рождении чудовищного младенца, «покрытого жесткой щетиной», который пошел сразу после рождения и спрятался от матери под кровать. У него были
рожки на голове, ноги, как у павлина, и птичьи когти. В 1565 году одна тюбингенская газета рассказала о поразительном рождении, случившемся в соседней деревне: там появился на свет ребенок без головы и костей, с ухом на левом плече и ртом — на правом. Он был без колебаний признан порождением Сатаны и отдан палачу, который разрезал его на куски и бросил их в огонь. Однако для того, чтобы достичь полного сгорания, потребовалось невероятное количество дров и артиллерийского пороха. Некой женщине из-под города Клеве повезло больше, чем матери этого уродца: она разом произвела на свет 65 детей. В 1610 году знаменитый немецкий врач, доктор Шенк, издал мемуар, в котором рассказал о рождении «девяноста шести чудовищных существ, лишенных разума». Четвертью века раньше протестантский проповедник Кристоф Иренеус опубликовал толстенный, страниц в семьсот, том о «существовании, причинах появления и предназначении детей-монстров». Их создавал сам Бог, чтобы покарать людей за их заблуждения.
 

      Зависимость между уродами и чудесами с одной стороны и грехом — с другой — сделалась в хрониках общим местом, причем многие авторы, подобно св. Антонину, в своих рассуждениях добирались до потопа и Вавилонской башни. Гордыня ее строителей была на самом деле наказана смешением не только языков, но и пород, а значит, появлением странных и уродливых существ. Приводя параллели из области медицины, Корнелиус Гемма устанавливает общую связь между моральным разладом и разладом в природе: как порочная материнская кровь портит отцовское семя, так зло, совершенное на земле, накладывает отпечаток на мировой дух, а тот, в свою очередь, передает его природным началам и через них — человеческому телу.

181
      Поэтому не стоит удивляться, что люди XVI века соединяли ересь и чудовищное. Лютер и его друзья описывали телят-монахов, священников, похожих на свиней, кузнечиков в монашеских капюшонах. Если в один прекрасный день на берег Тибра было выброшено устрашающее животное с «головой осла, грудью и животом, как у женщины, слоновьей ногой на месте правой руки, рыбьей чешуей на ногах и головой дракона сзади», то это, согласно Лютеру, знак великого гнева Господня против папства. С католической стороны огрызались симметричными заявлениями. Некий врач, стихотворение которого приведено вовступительной части «Tractatus de monstris» Сорбена, утверждал: «Пока не настало время ересей, никто не видел чудовищ.обезобразивших ныне Галлию». Сорбен идет еще дальше: покаФранция была благочестива, пишет он, она «не знала, что такоечудовища; теперь же кажется, что она сделалась подобна африканским пустыням и каждый день производит на свет какое-нибудь новое диво». Так же и Саксония «с тех пор, как воссталапротив Христа вследствие козней коварного Лютера, стонет отраспространения бесчисленных чудищ».

      Чудища эти, подобно необычайным событиям, одну из разновидностей которых они составляют, суть наказание, но одновременно — предвестие будущих более грозных кар. Речь идет обочевидной данности, сотни раз повторенной наиболее знающимилюдьми того времени. Согласно хронисту Ноклерусу, писавшемув конце XV века, кометы, огненные мечи, драконы в небесах имногоголовые дети «показывают, что людям следует опасатьсяБожьего гнева». Лютер убежден, что теленок-монах из Фрайберга «предвещает Германии ужасную военную катастрофу илидаже конец света». Подобным же образом и Ронсар уверяет,что великие несчастья неминуемы,
 

Ведь столько молний блещет в небесах,
Где нет ни облачка; ведь множество комет,
Ведь столько ужасающих планет
Грозит бедою, а всего страшней
Нам сонмища летающих огней...
 

В другом стихотворении он также обращается к этой теме. Когда мы видим, восклицает он,

...столько новых сект,
...и множество чудовищ,
С ногами сверху, с головою снизу.
Младенцев мертворожденных, зверей
Двутелых, пятиухих и трехглазых,—
 

как не усмотреть в этих «опасных чудесах» предвестие голода ивойны, «Ужасных перемен грядущих знаки»?
 

182

      Можно задаться вопросом, каким же образом мыслители Возрождения умудрялись сочетать страх перед будущим с нередковысказывавшимся ими убеждением, что их время стало периодом восстановления и расцвета литературы и искусства?  Ответ: то, что нам кажется противоречивым, в их глазах не былотаковым, как это явствует из следующего весьма характерного
отрывка из «De Transitu...» Гийома Бюде:
 

О горький и гибельный удел нашего времени, каковое хотя и восстановилозамечательным образом славу литературы, но вследствие злодеяний нескольких человек и прегрешений множества запятнало себя тяжким и неискупимым нечестием!.. Всё... смешалось и перепуталось, самое возвышенное с самым низменным, ад с небесами, наилучшее с наихудшим [классический мотив перевернутого мира]... Насколько в это время изучениесловесности и ее слава достигли апогея, настолько же корабль Господа подвергается опасности среди густого мрака и глубокой ночи. Более того, корабль разбит ударами стихии и может... пойти ко дну, борясь с опасностьюна глазах у всех и с ненавистью осмеиваемый.
 

      Лютер, с которым сражался Бюде, между тем выразил мнение, сходное с мнением французского гуманиста, но привел приэтом дополнительные аргументы: поскольку человечество достигло «вершины», судный день близок. Вершины во всех отношениях: никогда столько не строили и не сажали, никогда небывало такой роскоши. «Никогда прежде и речи не было о такойторговой активности, как сегодня, когда она... охватила весь мир».Искусства не знали ничего подобного со времен рождения Христа. Знания растут семимильными шагами, так что «двадцатилетний юноша знает сегодня больше, чем раньше знали двадцатьдокторов». Итак, мы добрались до своего рода конечной остановки. Более того — и тут наступает черед негативной части аргументации: «Не только в том, что преходяще, мы достигли вершины», ибо «никогда большие заблуждения, большие грехи и большая ложь не царили над миром». Чаша переполнена. Подобным же образом и в сочинении Луи Ле Руа «О превратностях, или Разнообразие вещей во вселенной» находим два противоположных чувства: гордость человека, родившегося в эпоху обновления, и убежденность, что грядет грозное завтра. В самомделе: автор восхваляет «этот век, когда, как мы видим, почтивсе свободные искусства и ремесла древности возродились вместе с языками после тысячи двухсот потерянных лет, и изобретены многие новые». Он радуется, что Запад «двести лет назад вновь обрел счастье хорошей литературы и вкус к изучениюнаук». Но через несколько страниц после этой восторженнойдекларации он в апокалипсических тонах рисует мрачные перспективы:
 

Я предвижу войны повсюду — гражданские и между народами; возникнут заговоры и ереси — они надругаются над всем, что найдут божественного и человеческого; над смертными нависнет угроза голода и чумы; естественный порядок вещей, движения небесных сфер и равновесие стихийбудут нарушены, так что с одной стороны случатся потопы, с другой —жестокие засухи и разрушительные землетрясения.
 

183
      Возрождение, полагали Ле Руа и многие другие, станет лишьбыстротечной весной.
 

      По поводу уродств и невероятных событий люди — особенно элита — считали в то время так: никогда не было столько«странных вещей» и «природных чудес». Значит, эти явления —предвестия Божьего гнева, призванные «пробудить наши дремлющие чувства от сладкого меда мирской жизни». Но люди необращают на них внимания. Значит, следует бояться худшего:чудеса и ужасные случаи пророчат «нашу гибель». Мрачноебудущее, объясняемое переизбытком злобы на земле. Но развечеловек не всегда был злонравен?