Модульный человек
                                                                               Эрнест Геллнер

Геллнер Э. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. М., Московская школа политических исследований. 2004, с. 115-128.

    Есть фирмы, которые производят, рекламируют и продают модульную мебель. Ее отличительной особенностью является то, что составляющие ее отдельные предметы легко сочетаются, стыкуются между собой. Вы можете купить одну вещь и пользоваться ею, а спустя какое-то время — по мере увеличения ваших потребностей, финансовых возможностей или площади жилья — добавить к ней другую, а затем еще и еще. И все эти вещи заведомо подойдут друг к другу, составят единое — эстетическое и функциональное — целое. Отдельные элементы такой мебели можно переставлять и стыковать друг с другом практически как угодно.
 

      Этим модульная мебель отличается от обычной, традиционной. Если вы хотите создать в своем доме красивую ипродуманную обстановку, пользуясь мебелью старого образца, вам придется купить всю мебель сразу. Это означает, что вам придется сделать серьезный выбор, от которого впоследствии будет не так уж просто (по крайней мере, не так уж дешево) отказаться. Добавляя к немодульной мебели другие немодульные предметы, вы рискуете создать у себя эклектический и неудобный интерьер. Возможно, вам и удастся достичь на этом пути стилистической и функциональной согласованности, но это будет непросто:вам придется потратить много времени и сил, подыскивая предметы, которые подойдут к вашей старой мебели. Иначе вы должны будете смириться с разномастной обстановкой в своей квартире или же, невзирая на большие расходы, решительно избавиться от старой мебели и купить целиком новую.
 

116

  Анализируя понятие гражданского общества, мы все время противопоставляем его известным альтернативам. Существенная особенность этой методологии заключается в том, что, не ограничиваясь какой-то одной оппозицией, мы привлекаем множество таких противопоставлений. И все ониявляются важными.
 

    Таким образом, либеральное гражданское общество противостоит не только строгой и взыскательной идеологической Умме * (будь то светская марксистская Умма, потерпевшая унылое поражение, или неожиданно успешная Умма ислама), но также и описанному Фюстелем ритуализованпому общинному строю, в котором отсутствует ярковыраженная доктрина, включающая учение о спасении. Развивая дальше ряд этих противопоставлений, можно сказать, что гражданское общество по-настоящему нуждается не столько в модульной мебели, сколько в модульномчеловеке.
 

    Основной принцип социологии Дюркгейма (и, пожалуй, всей традиции органицизма или коммунализма в обществоведческой мысли) заключается в том, что в большинстве случаев человек не является модульным. Он принадлежит к определенной культуре и служит носителем ее установок и ценностей. В этом смысле его можно уподобить предмету мебели, обладающему ярко выраженными стилевыми особенностями. Он не может эффективно взаимодействовать с другими людьми, сформированными в иной культуре, не может легко включаться по своему желанию в тот или иной социальный организм. Некоторыесторонники теории общественного договора исходили из прямо противоположного принципа и полагали порой, чтообщество можно устроить произвольно, что это так желегко, как в наши дни взять напрокат стиральную машину. Если обе стороны выражают свою заинтересованность, тосовсем не трудно составить контракт. Такая этнокультуроцентрическая позиция основана на представлении, что люди суть индивиды, осуществляющие целесообразное поведение и оценивающие окружающую среду с точки зрения достижения своих целей. Руководствуясь целями,они также учреждают социальные институты, которые служат для них своего рода инструментами. Кооперация себя окупает, хотя возникает вопрос, как гарантироватьвыполнение всех договорных обязательств. Ведь с точки
------------------------------

* Умма - вселенское объединение всех сторонников ислама на базе общей веры и решимости исполнять предписанный ею закон.

117
зрения логики лучшая стратегия — получить все, что тебе нужно, а затем уклониться от выполнения условий договора. Нужно как-то исключить такие несимметричные отношения. Проблема здесь заключается в том, что нет смыслапривлекать понятие морали для объяснения и оправданиятой же самой морали... Таким образом, существенным не- достатком теории общественного договора является непросто встроенный в нее порочный логический круг (если лишь договор обеспечивает социально ответственное поведение человека, то необходим некий метадоговор, обеспечивающий выполнение обязательств по этому договору, и так далее до бесконечности), но прежде всего — неоправданное обобщение, в результате которого особый типчеловека, живущего по договору и всерьез выполняющего свои договорные обязательства, приравнивается к человеку вообще.
 

    В каком-то смысле этой проблемы можно и избежать, по крайней мере в самом начале. Человек вообще не является модульным. Его индивидуальные суждения и действиянельзя принимать чересчур всерьез или слишком на них полагаться, ибо он находится в полной зависимости от некоторого внутренне сбалансированного и ритуализованного социального целого. Чтобы можно было поверить егообещанию, это обещание должно быть дано в присутствии представительных свидетелей, под фанфары, с музыкой итанцами, в соответствующих декорациях, а лучше всего — подкреплено жертвоприношением. В этом мире слово имеет цену, только если его сопровождает кровавая жертва. Но даже и в этом случае надо относиться к нему с осторожностью. Члены сегментированных сообществ коварны и вероломны. Полагаясь на сопровождающие клятву торжественные обстоятельства (включая жертвоприношение), символически встраивая ее в систему всех социальных взаимоотношений и всех принятых в этом обществеритуалов, мы можем только надеяться (если нам повезет), что обязательства будут восприняты всерьез и исполнены.
 

118

    Но тогда впору спросить (как спросил бы Кант): а как вообще возможно гражданское общество? Этот вопрос можно сформулировать и более развернуто. Каким образом можно достичь индивидуализации, избежав при этом политической кастрации самостоятельного человека (какэто было в мире Ибн Халдуна)? И можно ли при этом по-лучить уравновешивающие государство политические ассоциации, которые не закрепощают своих членов, не погружают их в атмосферу удушающей несвободы (как это было в мире Фюстеля де Куланжа)? Каким-то чудом гражданское общество позволяет сделать и то и другое. В этомзаключается его суть. И ключевым моментом являетсяздесь модульный человек.
 

    Отсутствие модульности исключает возможность выбора технологии по принципу эффективности. Вместо этого любую человеческую деятельность приходится рассматривать(если она вообще подвергается при этом анализу) с учетом множественных, неуловимых и крайне сложных отношений, связывающих ее с органическим, неделимым культурным целым. Разумеется, именно это качество заставляет романтиков восхищаться неспециализированной многогранностью и отвергать всю затратно-прибыльную бухгалтериюс ее специализированными, четко очерченными критериями эффективности. Человек, к которому обращают свой взор романтики, живет по закону культурных ценностей;человек, к которому апеллируют прагматики, смотрит на жизнь сквозь призму бухгалтерского баланса.
 

    Но в действительности имеют значение лишь политические последствия модульности. Модульный человек способен встраиваться в эффективные институты и ассоциации, которые не обязательно должны быть тотальными, ритуально оформленными, связанными множествомпереплетающихся нитей со всеми остальными элементами социального целого, опутанного этими взаимоотношениями и в результате обездвиженного. Он может, не связывая себя ритуальным жертвоприношением, входить во временные союзы, имеющие вполне определенную, конкретную цель. Он может также покидать эти союзы, если он не согласен с их политикой, и никто не станет обвинять егов измене. Рыночное общество живет в условиях не только изменяющихся цен, но и изменяющихся союзов и мнений.Здесь пет как единой, раз навсегда установленной справедливой цены, так и единого способа распределения людей по тем или иным категориям: все это может и должноменяться, и нормы

119
морали этому не препятствуют. Общественная мораль не сводится здесь ни к набору правил и предписаний, ни к общепризнанному набору деятельностей. То же самое относится и к знанию: убеждения могут изменяться и это не считается грехом или отступничеством. И все же такие в высшей степени специализированные, инструментальные, необязательные, не освященныеникаким верховным авторитетом связи являются надежными и эффективными. Значит, союзы, в которые вступает модульный человек, могут быть эффективными, не будучи при этом формой крепостной зависимости!
 

    Именно в этом и заключается суть гражданского общества — в формировании связей, которые оказываются эффективными и в то же время являются гибкими, специализированными, инструментальными. Значительную роль здесь и в самом деле сыграл переход от статусных взаимоотношений к договорным: люди стали соблюдать договор,даже если он никак не соотносится с ритуально оформленной позицией в обществе или принадлежностью к той или иной общественной группе. Такое общество по-прежнему структурировано — это не какая-нибудь вялая, атомизированная инертная масса, напротив, его структура подвижнаи легко поддается рациональному совершенствованию. Отвечая на вопрос, каким образом могут существовать институты и ассоциации, уравновешивающие государство и в то же время не сковывающие по рукам и ногам своих членов,мы должны сказать; это возможно главным образом благодаря модульности человека.
 

    Интересна проблема происхождения модульного человека. На этот счет существуют разные теории. Во многих из них подчеркивается роль религиозного фактора. Ревностное, монопольное божество — к тому же априори определившее судьбы всех обитателей сотворенного им мира итем обессмыслившее любые попытки его умиротворить — погружает человека в состояние устрашенного одиночества, в котором земные вещи теряют свое значение. Если индивид, живущий в страхе перед вечным проклятьем, может получить какие-то знаки, указывающие на его вероятноеспасение, и если таким знаком служит независимость его поведения от внешних санкций или от

120
группового давления, то он (смешивая против всякой логики свидетельство,относящееся к его уже решенной судьбе, с фактором, способным на эту судьбу повлиять) станет вести себя надежно и правилосообразно, то есть будет играть по правилам вне зависимости от каких бы то ни было интересов или отдавления извне. Иначе говоря, он превратится в модульного человека. Эта теория существует в различных версиях.В частности, некоторые авторы подчеркивают в этой связи значение идеала монашества и его последующей генерализации и возвращения в мир под действием протестантской доктрины. Некоторые теоретики восходят еще дальше, к истокам, и утверждают, что индивидуализм, который лежит в основе современного мироощущения, проистекает из монотеизма, предполагающего, что сакральное начало взаимодействует с индивидуальными душами,но не с коллективами или группами.
 

    Неизвестно, какая из этих (или еще ряда других) теорий является правильной, да это в данном случае и не так уж существенно. Дня нас важно, что модульный человеквозник, и его появление сделало возможным гражданское общество. Здесь, вероятно, надо сделать одно уточнение: член сегментированного общества в определенном отношении тоже был модульным человеком. Его можно было заменить или переместить из одного племенного сегментав другой, правда — лишь в рамках одной культуры. Человека, изгнанного за какое-нибудь серьезное преступление, например, за убийство, охотно принимали в соседнеевраждебное племя. Невозможность для таких людей возвратиться, не рискуя жизнью, в свое родное племя делала их лояльными и надежными членами нового сообщества.
 

      Однако следует подчеркнуть, что такие перемещения были возможны лишь благодаря схожести индивидов, ихпринадлежности к единой, более широкой культуре. Наэтом основано введенное Дюркгеймом понятие "механической солидарности", апеллирующее к подобию индивидов и социальных групп. Но современный модульный человек может перемещаться в социуме не только потому, что он похож на других представителей своей культуры иможет играть в ней роль пастуха, или крестьянина, или какую-то иную роль, изначально

121
заложенную в ее нормативном фундаменте. Напротив, он готов к любым переменам(чтобы не сказать, переменчив) в своих занятиях и в своей деятельности. Его модульность — это способность в рамках данного культурного поля решать самые разнообразные задачи. И если понадобится, в его распоряжении всегда есть руководства и учебники, которые позволят ему,пользуясь языком данной культуры, освоить практически любое дело.
 

      Вот в чем состоит подлинная модульность, и надо сказать, она весьма существенно отличается от примитивной схожести членов сегментированного общества. Так что мыможем упрекнуть Дюркгейма, который неявно склеил статичное по своей природе разнообразие развитой аграрной цивилизации с динамичным, подвижным разнообразием, отличающим современное разделение труда, вписав, такимобразом, современный рынок в структуру кастового или общинного (millet) общества, на том основании, что то и другое характеризуется понятием "органики". Вряд ли можно согласиться и с концепцией Л. Дюмона, которая, по всей видимости, основана на предположении, что человечество движется от традиционного общества — холистического и иерархического - к современному - индивидуалистическому и эгалитарному. В такой схеме упущено сегментарное общество, которое отличали холизм и эгалитаризм. Сочетание холизма и иерархии возникает позднее — в сложных, но статических цивилизациях. И только современный модульный человек является одновременно индивидуалистом и эгалитаристом и, тем не менее, отличается способностью, объединяясь со своими согражданами, слаженно противостоять государству и решать задачи в диапазоне, невероятном по своему разнообразию. Появление (и воспроизводство) такого человека является проблемой проблем гражданского общества.
 

122
                           Модульный человек является националистом

      Формирование современного модульного человека стало существенной предпосылкой индустриального чуда и, несомненно, — просто по определению — предпосылкой становления гражданского общества. Гражданское общество представляет собой совокупность институтов, союзов и ассоциаций, достаточно сильных, чтобы исключить возможность появления тирании, и в то же время достаточно свободных, то есть позволяющих индивиду беспрепятственно к ним присоединяться или их покидать, а не вмененных ему от рождения или навсегда закрепленных за ним в ходе какого-нибудь сурового ритуала, от которого кровь стынет в жилах. Вы можете свободно вступить, скажем, в ряды лейбористской партии, не принося при этом в жертву овцу (да и вряд ли вам кто-нибудь сегодня это позволит), и можете выйти из этой партии, не боясь заслужить смертный приговор за отступничество. Когда в 1956 году в Марокко, только что получившем независимость, создавались современные политические партии, представители горных племен вступали в них по старинке, — так, как они прежде присоединялись к религиозным движениям, а именно всем миром, с принесением торжественной клятвы и жертвы. Таким образом, ряды социалистической партии пополнялись не индивидами, а родовыми кланами, и по крайней мере один вол должен был лишиться жизни по ходу этого действия. Поистине поразительное соединение двух совершенно различных типов культуры! Или возьмем харизматическое общество, карающее за отступничество смертью. Его сочетание с гражданским обществом тоже весьма и весьма проблематично. Вспомним историю с Рушди*, когда западный

------------------------------

* Салман Рушди — английский писатель, по происхождению пакистанец. Заочно приговорен к смерти за свой роман "Сатанинские стихи" (1988), после чего был вынужден скрываться.
123

мир с ужасом обнаружил, насколько велика дистанция, отделяющая его от мусульманской Уммы. Но модульность современного западного человека имеет свою цену, по крайней мере некоторые ее прямые последствия рождают свои проблемы. До сих пор речь шла об определенных моральных и интеллектуальных качествах, обусловленных модульностью. Мы говорили о том, что человек должен относиться к своим действиям предельно лично, предельно ответственно и трезво, что он должен выполнять свои обязательства безо всяких устрашающих ритуалов, и не только из опасения оскорбить членов окружающего сообщества или запятнать честь своего рода. Он должен быть не столько рабом, сколько хозяином своего слова, даже если оно произносится тихим голосом, в обыденных обстоятельствах, без излишнего театрального пафоса. Как-то раз служащий одной страховой компании не без гордости согласился признать в качестве документа каракули, которые он набросал во время дружеской вечеринки, при довольно легкомысленных обстоятельствах. Этим он хотел показать, что готов отвечать за любые свои слова.
 

    Еще член гражданского общества должен уметь мыслить в картезианском духе, ясно и строго, не соединяя, а по возможности различая сущности и рассматривая в каждый момент только одну из них. В самом деле, подвижность и гибкость социальных структур предполагает тщательное разделение, разведение конкретных связей и отношений, преодоление тенденции их "склеивания" между собой, а для этого нужна не только моральная готовность, но и соответствующие интеллектуальные способности. Поэтому Декартовы правила для руководства ума, призывающие различать сущности и рассматривать их последовательно, являются непременным элементом стиля мышления модульного человека (хотя сам Декарт, разумеется, не употреблял этого термина). Ясное мышление не дается человеку по праву рождения, а

124
принадлежит к числу индивидуальных достижений. Чтобы научить ему, привить к нему вкус, и были сформулированы эти правила. Но разделение деятельностей имеет и свою оборотную сторону: мир распадается на множество отдельных фрагментов, которые уже не могут друг друга подкреплять и поддерживать. Никакая деятельность, определяемая своей строго очерченной целью,не может опираться на другую деятельность, и это создает холодную атмосферу трезвого расчета, столь не похожуюна теплую, уютную спаянность, характерную для "тотальной" культуры. Многие считают такое "отчуждение" слишком высокой платой за этот "расколдованный" мир.
 

    Здесь мы сталкиваемся с одной из наиболее важных и характерных особенностей современного общества — сего культурной однородностью, возможностью внеконтекстуальной коммуникации, стандартизацией способов выражения и способов восприятия. Граждане такого общества должны быть все равны в культурном отношении, как они в принципе равны по своему статусу. Это является, во-первых, условием мобильности общества (то естьвзаимозаменяемости его членов), а во-вторых — условием постоянной массовой анонимной коммуникации, то есть общения незнакомых друг с другом людей. Во всех сегментированных обществах границы между сегментами всегдаподчеркивались и закреплялись с помощью культурных различий: человек говорил, ел, одевался и т.д. по-разному,в зависимости от своего положения в сложной и запутанной социальной структуре. Люди были просто обязаны говорить и вести себя так, как требовало их положение. Говорить как-то иначе означало бросать вызов обществу и конституирующему его закону или ритуалу. В таких условиях ничто не способствовало тому, чтобы определять политические единицы по принципу единства культуры, наоборот, очень многое этому препятствовало. Идея культурной однородности, составляющая основу национализма,противоречит самой сути традиционного общества и, как правило, в нем не встречается. И если где-нибудь в традиционном мире встречается некоторое совпадение культурных и политических границ, можно наверняка сказать,что это — случайность, не продиктованная никакой внутренней необходимостью.
 

125
    Но это далеко не так в новом мире, где царит модульный человек. Здесь не приветствуются никакие групповые, частные или местные смысловые или синтаксические условности, сужающие возможности передачи сообщений независимо от адресата и обстоятельств. Концепциине должны быть локальными. Необходима их стандартизация, чтобы они имели хождение в масштабах всего общества.
 

    Стандартизация языка необходима в таком обществе прежде всего из-за того, что превалирующий в нем семантический тип деятельности совсем не похож на физическийтруд, а заключается главным образом в передаче и получении сообщений. Этот обмен совершается между анонимными гражданами массового общества, которые чаще всего незнакомы со своими собеседниками и не могут понимать их диалекта. Адресатом такой коммуникации является еслине человек как таковой, то, по крайней мере, человек как стандартный представитель кодифицированной культуры.Равенство людей перед Богом является идеологическим отражением равенства участников коммуникационной сети. Религиозный стиль протестантизма, характерные для него эгалитарные и индивидуальные отношения с божеством - это богословский отзвук социального принципа модульности, так же как повсеместное распространение локальных (в территориальном и функциональном смысле) посредниковбыло коррелятом косного сегментарного строя. Когда происходит обмен сообщениями, собеседник находится на другом конце телефона или телефакса и зачастую является лицом незнакомым или вообще неизвестным. В такой ситуации просто технически невозможно, чтобы выражение лица человека, его жестикуляция, поза, личная история, привычки, положение в семье или обществе каким-то образомвлияли на содержание сообщения, входили в него как существенный дополнительный смыслонесущий фактор. Все личные, локальные, диалектные значения в такой коммуникации заведомо исключаются. Конструирование смыслаопирается исключительно на внеконтекстуальные, общеупотребимые кодифицированные символы.
 

126

      В тесном кругу старой крестьянской общины, где все собеседники прекрасно знали друг друга, такие личные,местные компоненты высказываний были не просто приемлемы, по составляли основу всей ткани общения. Хотя язык может быть, как утверждает Хомский, системой, использующей конечные средства для достижения бесконечных целей, на практике человечество всегда пользовалось конечным (чтобы не сказать весьма ограниченным) набором средств для достижения конечных целей. Безграничные возможности языка оставались как бы в резерве. Почему столь огромный и столь доступный для человека потенциал на деле использовался так редко, остается загадкой. Но тем не менее это факт.
 

    Принцип модульности вкупе с моральными и интеллектуальными условиями, обеспечивающими его применение, вызывает к жизни гражданское общество, делает возможным существование сегментов, которые не закрепощаютчеловека, дают ему широкие возможности выбора и в то же время являются эффективными. Однако общество, порождаемое этим принципом, является не только гражданским, но также и националистическим. Впервые за всюисторию человечества высокая культура распространяется повсеместно и становится не знаком отличия какой-то привилегированной группы, а культурой общества в целом. И уже она определяет границы общества — культурные и политические, ибо огромная и дорогостоящая образовательная машина, которая делает это возможным, нуждается в политическом покровительстве, спонсорстве и контроле за качеством. Таким образом, государство получает монополию не только на законное насилие, но и наприсвоение образовательной квалификации. Это бракосочетание государства и культуры знаменует начало эпохи национализма.
 

    Все это, разумеется, означает, что территориальные и социальные границы, внутри которых действует конкретная высокая культура, являются одновременно границамиполя действия и взаимозаменимости модульных индивидов, выращенных в этой культуре. Для обычного человека границами его культуры являются если не границы мира, то, во всяком случае, границы, в которых он может получить работу и общественное признание, сохранить достоинство, гражданство, возможность участвовать в жизни социума.
 

127
Оставаясь в этих границах, он знает правила игры и понимает, что происходит вокруг; выходя за их пределы,начинает совершать ошибки, становится неуклюжим, не вполне адекватным, рискует превратиться в посмешище и спотыкается на каждом шагу в любом деле, за которое нивозьмется. Поэтому культура, усвоенная в ходе образования, является для современного человека самым важным приобретением, ибо она (и только она) открывает путь ковсему остальному. А существование надежной и по возможности обширной политической единицы, отождествленной с этой культурой, обеспечивающей ее упрочение и защиту, становится для него главной заботой в политической области. Самые глубинные пласты его идентичности определяются не его банковским счетом, не положением всемье или в обществе, но этой усвоенной в процессе образования письменной культурой. Его национализм является не каким-нибудь атавизмом, а, напротив, служит выражением его вполне определенных и подлинных (хотя чащевсего неосознанных) интересов. Ему нужно политически защищенное общество, однако он формулирует это в терминах сообщества или спонтанно возникшей общности. Таким образом, риторика национализма прямо противоположна его социальной реальности: он говорит об общности (Gemeinschaft), будучи при этом укоренен в семантически и отчасти фонетически стандартизованном обществе (Gesellschaft).
 

      До начала масштабных преобразований, которые привели к возникновению современного порядка вещей, мир состоял из политических единиц различной величины, часто наложенных одна на другую, и из множества вариаций культуры, менявшихся от места к месту. Тем самым, этот мир был населен людьми, чья культура в принципе не совпадала с культурой правителей той державы, подданными которой они являлись (даже если допустить, что подданство можно было определить однозначно, что в действительности часто оказывалось не так). С возникновением нового социального порядка такое положение вызывало все большие и большие неудобства. И было два пути, позволявшие избежать этих неудобств: люди могли изменить, во-первых, свою

128
культуру, а во-вторых — природу существовавших политических единиц. В последнем случае можно было либо пересматривать их границы, либо по-новому определять их культурную идентификацию. И в общем, люди шли одним из этих путей, а иногда использовали и обе стратегии — последовательно или одновременно. Видимым результатом этого стал процесс централизованной культурной ассимиляции, распространившийся повсеместно, а также — националистические бури, потрясавшие мир в XIX и XX столетиях.