Мещанство

Ю. С. Степанов

Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: 3-е изд. - М.: Академический проект, 2004, с. 679-683.

МЕЩАНСТВО. Собирательное от мещанин, мѣщанинъ букв.житель места, т. е. житель посада».Мещанами уже в московской Руси назывались иногда «черные градские люди» (см. черная сотня), т. е. низший разряд городских жителей (мелочные торговцы, ремесленники, поденщики), более распространенным названием которых было посадские. Согласно манифесту 1775 г. мещанами были названы все городские обыватели, которые, не владея капиталом в 500 руб., не могли быть записаны в купечество. Так наз. «Городовое положение» 1785 г. называетмещанами всех вообще представителей третьего сословия («среднего рода людей»), а название посадские оставляет лишь за теми городскими обывателями, которые не принадлежат ни к именитому гражданству, ни к купечеству, ни к цехам, а кормятся в городепромыслом, ручным ремеслом или работой. В отличие от купцов и цеховых, мещане представляют собой сословие в тесном смысле этого слова: принадлежность к мещанству наследственна и не обусловлена соблюдением каких-л. правил. Мещанство в этот период продолжает в своем положении бывшее податное состояние, с чемсвязан ряд черт правового статуса — на мещан могут быть наложены телесные наказания, ограничена их свобода передвижения по стране и т. д. (Новый энцикл. сл. Б.—Е., т. 27).
679

  Словарь Даля (т. II) определяет слово мещанин еще в этом смысле: «Горожанин низшего разряда, состоящий в подушном окладе (обложении. — Ю.С.) и подлежащий солдатству; к числу М. принадлежат также ремесленники, не записанные в купечество».
 

      В 1866 г. мещане Европейской России были освобождены от подушной подати, взамен которой был введен налог с недвижимогоимущества в городах, посадах и местечках, уже не имевший характера специально мещанского налога. В 1904—1906 гг. были сняты другие ограничения для лиц бывших податных сословий. В это времямещанство каждого города, посада или местечка образует мещанское общество (до некот. степени аналогичное дворянскому собранию), признаваемое юридически субъектом имущественных прав. До 1900 г. мещанские общества имели право исключать из свой средычём-л. опорочивших себя членов и предоставлять их в распоряжение правительства, последствием чего являлась высылка в Сибирь.
 

    Мещанское состояние, по нормам нач. XX в., приобретается посредством приписки к мещанскому обществу; приписка совершается решением мещанского общества; лица, уже принадлежащие ккакому-л. крестьянскому или мещанскому обществу, должны были там «открепиться», на языке той поры — «представить увольнительный приговор». Мещанин передает свое гражданское состояние детям и жене (если она не имеет прав высшего сословия), а также усыновляемым им лицам (Новый Б.—Е., т. 27).
 

      В таком смысле слово мещанин сохраняли русские словари до серед. 1930-х гг. Так, словарь Ушакова: «Мещанин — человек, принадлежащий к городскому ремесленно-торговому слою населения, а с 1775 г. (точнее — с 1785 г., см. выше. — Ю.С.) — официальноеназвание лиц, гл. обр. из городской мелкой буржуазии, составлявших в дореволюционной России особое сословие, ниже купеческого» (т. II, 1938 г.).
 

      Вторым значением слова мещанин тот же словарь указывает: «Человек с мелкими, ограниченными, собственническими интересами и узким идейным и общественным кругозором». Здесь же это определение иллюстрируется словами М. Горького: «Театр, обнажая перед зрителем гнуснейшую сущность мещанина, должен возбуждать презрение и отвращение к нему».
 

  Сам Горький в своих взглядах на мещанство проделал сложнейшую эволюцию — от пьесы «Мещане», 1901 г., еще нейтрально-бытового характера, до болезненно двойственного отношения к мещанству: с одной стороны, предельно резкие, политические оценки, подобные вышеприведенной, с другой — осознание мещанствакак мощной доминирующей, но тормозящей эволюцию среды жизни, воплощающейся в таких сложных личностях, как Клим Самгин (огромный неоконченный роман «Жизнь Клима Самгина»), с которым в значительной степени ассоциируется сам автор. Интересно отметить, что эта
680

полностью негативная, политическая и этическая оценка мещанства — основного, стабилизирующего слоя общества — с трудом могла быть понята на Западе, и название пьесы Горького по-английски традиционно передается как «Smug Citizens» букв. «Самодовольные, ограниченные, чопорные граждане». Более поздние советские русско-английские словари дают для «мещанства» с отрицательным смыслом — Philistinism — «филистерство».
 

    Это резко негативное отношение к мещанству в части русского общества революционной поры возникло в значительной мере под влиянием большевистской пропаганды, вследствие общей оппозиции мещанства революционному движению, как результат прямого антагонизма части русского мещанства, группировавшейся в консервативные охранительные союзы (см. черная сотня), к большевизму.
 

      Немецкий аналог русского мещанства — бюргер, бюргерство (нем. der Bürger, die Bürgerschaft) имело совсем другую этическую историю. По происхождению, это германское слово вполне аналогично др.-русскому город-посад (торговый) - оно возникает, по-видимому, из соединения (контаминации) двух слов — исконно германского berg- «возвышенность на местности, гора» (того же и.-е. корня, что др.-рус. брегъ, рус. берег) и латинского burgus, в свою очередь заимствованного из греч. πύργος; и означавшего «башня, укрепление». Но уже в готском языке в виде baurgs жен. р. им переводится греч. πόλις; «город». Очень показательны для устройства древнего германского города, во многом также похожего на др.-русский, словосложения— гот. baurgs-waddjus «городская стена», *mid-gardi-waddjus  «средняя, разделяющая город стена», причем слово -waddjus  муж. и жен. р. первоначально значило «деревянная ограда, плетень».
 

    В новое время слово Bürger «горожанин, мещанин, бюргер» приобретает также значение «гражданин».
 

      Этическая история понятия «бюргерство», столь сходная в истоках и столь разительно далекая от рус. мещанин, мещанство, искаженного и отклоненного от общего ствола, наиболее ярко концептуализована Томасом Манном. Мы даем здесь концепцию в замечательном комментированном изложении Анатолия Алексеевича Федорова (1927-1985), по его книге «Томас Манн. Время шедевров» (М.: Изд-во Моск. унив., 1981, с. 12—24). Анализу бюргерства посвящены основные теоретические труды Т. Манна, и прежде всего «Любек как форма духовной жизни» (1926), «Очерки моей жизни» (1930), «Гете как представитель бюргерской эпохи» (1932), вообще все статьи о Гете, и статьи о русской литературе. «Центральной проблемой теоретических размышлений Т. Манна и вместе с тем излюбленным объектом его творчества становится особая, высокоразвитая духовная стихия жизни, — писал А.А. Федоров (и для него самого это был любимый предмет его замечательных курсов
681

истории западноевропейской литературы в Московском университете). Писатель называет эту стихию бюргерством. Он употребляет это слово как научный термин, определяя им точную, исторически сложившуюся величину. Бюргерство для него — некое суммарное определение европейской гуманистической культуры»: «В контексте произведений писателя слово "бюргерство" очень близко по значению словам "благородство" и "интеллигентность"», причем для него это качества не только интеллигента, философа, писателя, особо образованной личности, но и простого человека, бюргера вообще. «Простой человек приумножает идеальные свойства жизни, часто не зная никакой философии, руководствуясь врожденной точностью своих реакций на мир: преклоняясь перед этикой, презирая предательство избегая неверности, исключая критерий денег в любви и дружбе... (заметим— «исключая не критерий денег вообще», ведь речь идет не о каких-то особых, идеальных, не от мира сего личностях, а о простых людях, мещанах, бюргерах. — Ю.С.). Т. Манн любил рисовать в своих произведениях этот тонкий и чудесный предмет эволюции — инструментальную точность этических реакций человека. В этой точности — тоже существовенная черта бюргерства» (с. 12 и 15; слова А.А. Федорова, выделено в тексте мною. — Ю.С.).
 

    Т. Манн, как писатель-исследователь, знал, что бюргерство порождено особыми социальными и экономическими условиями, — как исторически определенными (детерминированными — сказали бы марксисты), так и неповторимыми, «удачей истории». Под первыми условиями Т. Манн понимал расцвет европейских городов, которые на протяжении веков были движущей силой прогресса. Писатель анализирует их в очерке о Любеке — старинном ганзейском городе: «Его жизнь в лучших своих проявлениях и частностях представляла собой нечто принципиально противоположное современному империалистическому кризису (когда А.А. Федоров писал это, так «нужно» было писать; но сейчас бы, я это знаю, он прибавил: «и социалистическому кризису». — Ю.С.). Иногда в ней явно обозначались контуры гуманистических идеальных человеческих взаимоотношений, вырабатывались своеобразные заветы грядущему. Это, конечно, нисколько не меняло классовую структуру города, разделение его на патрициев и бедноту. Но небольшая часть горожан не только получала материальную возможность должной жизни, но и реализовала ее для создания духовных ценностей» (с. 16). Себя Томас Манн причислял к «любекцам».
682

    Но, с другой стороны, писатель считал, что бюргерство — это именно особая духовная сфера жизни, «бюргерство порождено историей, — продолжает А.А. Федоров, — но оно не прямое отражение конфликта, оно — духовная сублимация истории. Бюргерство — порождение удачных времен, благополучного стечения обстоятельств в жизни городов. В такие многочисленные, но всегда ранее непрочные, преходящие моменты человечество создавало (успевало создавать — оказали бы мы теперь. — Ю.С.) великие духовные традиции. В эти времена закладывались гуманистические принципы человеческих взаимоотношений, и они уже не исчезали бесследно. Т. Манн считал, что бюргерство зарождалось в узкой сфере, обязательно в условиях материальной независимости, однако оно служило прообразом будущих человеческих отношений, оно словно "ожидала" более широкой материальной базы, чтобы стать уделом все большего количества людей»с. 12— 13). И разве это не компонент нашей теперешней русской духовной жизни? Разве не хотим мы дождаться еще одного «удачного времени» материального благополучия, чтобы поддержать и чуть-чутьдальше продвинуть гуманистические традиции?
 

      Идеальным выразителем этой прекрасной стихии бюргерства Т. Манн считал Гете: «Исследователь, однако, четко отграничиваетбюргерство Гете от его поэтического гения и от его философского дара»... Т. Манн исследует не гениальный результат, а его почву, не то, что делает Гете неповторимым и недосягаемым, а то, что роднит его с бюргерской культурой. Манн не устает повторять, что «чудо-личность Гете детерминирована бюргерством, интеллигентностью. Гете для Манна — идеал расцветшей личности, привлекательной и для грядущих веков, но он и дитя "полутысячелетия", которое мы называем "бюргерской эпохой"». «Эпоха гения Гете — это грядущие тысячелетия, а "эпоха личности Гете" — это лучшие черты духовной европейской городской жизни его эпохи... Будущее для Манна — совершенство духовной, творческой "породы" человечества. И Гете в этом плане — первое воплощение грядущей нормы» (с. 21).