Лук
Жак Ле Гофф
Леви-Стросс в
Броселиандском лесу.
Опыт анализа куртуазного романа
Жак
Ле Гофф. Средневековый мир воображаемого. М., 2001, с. 193-197
Лук - это оружие охотника, а не рыцаря, сражающегося на войне и на
турнире. Противопоставление
вооруженного воина и независимого лучника, иначе говоря дикаря, существовало
давно, задолго до XII в. Его можно встретить в Греции архаической и
классической. Так, король Аргоса в одной из пьес Еврипида, спасая честь
гоплита, выставляет на позор лучника Геракла:
Да что такое ваш Геракл, скажите?
Чем славу заслужил он? Убивал
Зверей... на это точно у него
Хватало мужества! Но разве взял он
Щит иль копье когда, готовясь к бою?
Трусливая стрела — его оружье,
Военное искусство — в быстрых пятках.
Да может ли, скажите мне, стрелок
Из лука храбрым
быть? Нет, чтобы мужем
Быть истинным, спокойным оком надо,
Не выходя из воинских рядов,
Следить за копьями врагов, и мускул
В твоем лице пусть ни один не дрогнет...
От Гомера и до конца V в. лук является оружием бастардов, предателей (таковы Тевкр и Пандар в Илиаде}, чужестранцев (таковы скифы в Афинах), иначе
говоря, воинов-отщепенцев (в том смысле, в каком говорят об
«отщепенцах-пролетариях»). Но и наоборот, лук является оружием великих
воинов, в частности Геракла, из которого только персонаж трагедии, созданной
под влиянием софистов, может сделать второразрядного воина, Геракла, который
передаст Филоктету, герою-одиночке, оружие, решившее судьбу Трои, а также
Одиссея, который, прибыв в Итаку, натягивает лук утверждая таким образом
свое превосходство.
Оппозиция между «тяжело вооруженным» воином и
воином, «вооруженным легко», между одиноким хитроумным охотником и солдатом,
состоящим на службе, сложилась задолго до период греческой архаики. Чтобы не
выходить за пределы индоевропейского мира, обратимся к индийскому эпосу
Махабхарата, отдельные элементы которого, возможно, восходят к ведическим
временам; исследовавший его Ж. Дюмезиль пришел к заключению, что
лук в нем, в отличие от лука в мире греческом, является оружием не одиночки,
а солдата, состоящего на службе в войске: «Как воин Арджуна отличается от Бхимы (речь идет о двух из пяти
братьев-героев индийского эпоса): он сражается не
обнаженным, а прикрытым (нагрудником, кольчугой) и вооружен, как теперь
говорят, "до зубов", ему принадлежит один из больших луков, описанных в
эпопее... И он, в отличие от Бхимы, не воин-одиночка, а сражается в
строю...» Иными словами, лук — это знак, достоинство которого определяется
местом, занимаемым им в системе; прокомментировать этот вывод могло бы нам
помочь любое сочинение Леви-Стросса.
Но пока вернемся в XII в., к литературным
произведениям. В Романе о Тристане Беруля, написанном приблизительно
в одно время с Ивеном Кретьена, мы видим, как герой, направляясь с
Изольдой в лес, раздобывает у лесника лук «и две оперенные, зазубренные
стрелы» (ст. 1283 - 1284); с помощью этого лука он охотится, добывая пищу
себе и своей спутнице. Позднее, в том же самом эпизоде, действие которого
происходит в лесу Моруа, мы видим, как он сооружает новый «лук» (на самом
деле — если быть совершенно точными — хитроумный капкан для диких зверей):
Себе однажды лук
«Не промах»
Он так искусно смастерил,
Что хоть какого зверя бил.
Но в том же романе Беруля (ст. 1338) лук «из
ракитника» является также символическим оружием Тристанова сюзерена, короля
Марка, мужа Изольды. Мы говорим именно о «символическом оружии», ибо Марк, в
отличие от Тристана, не пользуется своим луком, как не пользуется своим
«символическим луком» и Карл Великий в Песни о Роланде (ст. 767 и сл.),
вручивший свой лук Роланду в знак данного ему поручения. Итак, мы имеем лук
королевский (такой же, как у Одиссея) и лук одинокого лесного охотника.
В редние века
наиболее важное значение имеет лук охотника. Нужны ли тому дополнительные
доказательства? В Пророчествах Мерлина, сборнике конца XIII в., есть рассказ
о двух рыцарях, Галехольте Буром и Экторе Буром, которые, высадившись на
пустынном острове, кишащем дикими зверями, заново создали своеобразную
примитивную цивилизацию. И первым их шагом
стало изготовление лука. Таким образом,
лук — знак амбивалентный,
символизирующий как падение, так и возвышение. Более того
название лука «Не промах», ставшее знаменитым благодаря роману Беруля, также используется для обозначения оружия измены,
которым, согласно Джеффрею Гаймару, англо-нормандскому
автору Истории англов (хроники XII в.), воспользовался предатель
Эадрик, чтобы убить короля Уэссекса, Эдмунда II Железнобокого.
Лук - оружие, вполне законное в лесу, оно пригодно для поединка с дикими зверями и может служить Тристану не только в
лесу Моруа, но и при дворе короля Марка, перед лицом коварной
свиты, оговорившей Тристана и вынудившей его покинуть двор
но лук, согласно рыцарским правилам, является незаконным в честном поединке.
Тема лука возникает достаточно часто, и примеров тому множество, причем — факт сам по себе исключительный — отыскать их
можно как в текстах хроник, так и в chansons de gestes,
как в сочинениях клерикальных, принадлежащих перу высокопоставленных
церковников, так и в куртуазных романах. Например, в латинской
хронике нотариуса Гальберта из Брюгге, повествующей об убийстве Карла Доброго, графа Фландрского, имеется «орудующий ножом» Бенкин, «лучник умный и проворный» ; есть тексты, где лучники фигурируют среди
разбойников и
прочих «лесных людей», порожденных окраинным миром и занимающихся низшими формами воинской деятельности. А вот
пример из chansons de gestes. В жесте Жирар
де Вьенн Бертрана из
Бара герои восклицают: «Сто раз будь проклят тот, кто стал первым лучником; он был трус и не дерзал приближаться к противнику». Для этих рыцарей быть лучником означает стать «слугой-пастухом». В 1139 г. II Латеранский собор в своем 29-м каноне предает анафеме «губительное и ненавистное Богу искусство арбалетчиков и лучников; отныне мы запрещаем использовать эти виды оружия против христиан и католиков»; текст этот представляет особый интерес, ибо он создан вне рыцарской среды: канон 9 — правда, в ином тоне — запрещает также
рыцарские турниры. Куртуазный
роман кодифицирует этот запрет, уподобляя фигуру лучника лесному дикарю, то есть зодиакальному знаку Стрельца, изображаемому в виде кентавра. Так, Бенуа де Сент-Мор в Романе о Трое выразительно называет "коварным и бесчестным"
меткого лучника, одного из союзников Приама: «Прицелившись
он непременно попадает в цель. Тело, руки и голова его ничем не
отличались от наших, однако его никак нельзя было назвать пригожим. Он никогда не носил одежду из сукна, потому что был покрыт волосами, словно зверь лесной... У него был лук, но не из ракитника, а из вываренной кожи [обратим внимание на смену материала], изготовленный загадочным способом».
До сих пор мы в основном оставались в
пределах французской и
англо-нормандской территории, то есть мира, где рыцарство диктовало свои законы и устанавливало свои ценности, свой образ и свои формы мышления. Однако то, что подходило для Греции, было совершенно неприемлемо для Индии, что было хорошо
во Франции и Англии, не подходило для Уэльса, где лук, напротив,
считался оружием благородным. Нам повезло: сохранилась валлийская версия приключений Ивейна, сходная и одновременно отличная от романа Кретьена; прямой связи между этими двумя текстами, скорее всего, нет. Однако нельзя утверждать, что произведение это совершенно чуждо французской рыцарской культуре. О
влиянии этой культуры на валлийские сказки написана целая книга. Но когда речь заходит о боевом луке, валлийская культура не
уступает своих позиций. В эпизоде, соответствующем эпизоду «Безумие Ивейна», нет кражи лука и использования этого оружия против диких зверей. Напротив, когда Калогренан, а затем Ивейн в
крепости встречают молодого вассала и девушку, упражняющихся
во владении рыцарским оружием, валлийский рассказчик говорит
своим героям, что молодые люди состязаются в стрельбе из луков,
изготовленных из слоновой кости. В Жесте об Асдивале мы видим, как конкретные детали мифа варьируются в зависимости от
экологии и социальных навыков народов, земли которых минует
герой; но структура мифа при этом не меняется 1.
* * *
Главное оружие самурая, конечно, меч. Однако вплоть
до XIV—XV вв., когда в битвах всадников стала сменять пехота
и искусство фехтования оказалось особенно востребованным, первым оружием самурая был лук со стрелами. В одном из эпизодов
«Хэйкэ моногатари» («Сказание о Хэйкэ»), самом известном
японском военном повествовании, окончательно оформившимся в
XIV в., рассказывается, как в 1185 г., во время сражения на
берегу у Ясима, главнокомандующий Минамото-но Куро Есицунэ
(1159—1189) уронил в воду свой лук и бился, чтобы вернуть его,
хотя воины противника с лодок пытались выбить командующего
из седла, а свои воины умоляли забыть об оружии. Когда, наконец,
он смог достать свой лук и вернулся на берег, старые ветераны
открыто сказали:
«Это было ужасно, господин. Ваш лук может стоить
тысячу, десять тысяч золотых, но разве он стоит того, чтобы
подвергать риску вашу жизнь?»
Есицунэ ответил:
«Дело не в том, что я не хотел расставаться со своим
луком. Если бы у меня был лук, подобный луку моего дяди
Тамэтомо, который могли натянуть только два, а то и три
человека, я, быть может, даже намеренно оставил бы его
врагу. Но мой лук плохой. Если бы враги завладели им, они
бы смеялись надо мной: "Посмотрите, и это лук полководца
Минамото Куро Есицунэ!" Я не хотел бы этого. Поэтому я
рисковал жизнью, чтобы вернуть его».
В «Хогэн моногатари» («Сказание
об эпохе Хогэн»),
где описываются военные действия 1156 г., о Тамэтомо (1139—1170), дяде Есицунэ, говорится как о лучнике столь сильном,
что после того как его взяли в плен, ему выбили долотом руки
из плечевых суставов, чтобы он больше не мог выстрелить из
лука. Звание «лучника» {юмитори) оставалось почетным титулом для отличившегося самурая еще долго после того, как на
смену луку пришел меч. Так, например, военачальника Имагава
Есимото (1519—1560) называли «Первым лучником Восточного моря» 1.
ССЫЛКИ
1. Хироаки Сато. Самураи: История и легенды. СПб. 1999. с. 9-10.
|
|
