|
Корень
— постмодернистская метафора, фиксирующая
характерную для классической метафизики презумпцию аксиологически окрашенного
восприятия глубины как символа местопребывания сущности и истока явления, в ней
"укорененного", что связанно с трактовкой познания как проникновения — сквозь
поверхностно-явленческую сторону бытия — к его глубинной ноуменальной сущности.
Введена в философский оборот постмодернизма Делезом и Гваттари в работе "Ризома".
Так, по формулировке Делеза и Гваттари, в рамках классической культуры "образом
мира является дерево, а образом самого дерева — корень: "корень — образ
мира-дерева". Так, в неоплатонизме — истоке европейской метафизике — внечувственное "начало" мирового процесса фиксируется именно в смыслообразе
Корень:
если мировой процесс Плотин уподобляет "жизни огромного древа, обнимающего собою
все", то начало эманационных потоков "пребывает везде неизменным и нерассеянным
по всему древу и как бы расположенным в корне". Согласно Плотину, этот
корень бытия
"с одной стороны, дает древу всеобъемлющую многообразную жизнь, с другой же
стороны, остается самим собой, будучи не многообразным, а началом многообразия".
По оценке
Делеза и Гваттари, метафора Корень оказывается сквозной для эволюции европейской
культуры — в хронологическом диапазоне от античности до 20 в.: "вся древовидная
культура покоится на них /корнях и корешках —
M.M.I,
от биологии до лингвистики", — "даже такая
"передовая" дисциплина, как лингвистика, оберегает фундаментальный образ дерева
корня, который удерживает ее в лоне классической рефлексии (Хомски и
синтагматическое дерево, начинающееся в некой точке
S и затем
развивающееся дихотомически)". В контексте постмодернистской парадигмы идея
корня
повергается последовательной и радикальной деструкции — по следующим критериям:
1). Прежде всего, постмодернистский отказ от идеи
корня
— это отказ от идеи глубины как в специально метафизическом, так и в
пространственно-топологическом отношениях. Так, во-первых, в контексте "постметафизического
мышления", фундированного презумпцией отказа от поиска внефеноменальной
(субстанциальной, трансцендентной и т.п.) сущности (основания) бытия, метафора
Корень выступает для постмодернизма символом именно такого поиска, стремления
проникнуть "вглубь" явления, имплицитно предполагающее наличие "за ним" ("в
глубине его") его ноуменальной разгадки: по формулировке Фуко, "за вещами
находится... не столько их сущностная и вневременная тайна, но тайна,
заключающаяся в том, что у них нет сути". Когнитивные процедуры обретают
в этом контексте принципиально новое философское истолкование: если в рамках
классической философии гносеологический процесс понимался как реконструкция
имманентного (глубинного) и неочевидного (без проникновения в эту глубину)
Логоса ("латентного смысла" у Деррида) того или иного процесса (как, впрочем, и
мира в целом), то постмодернистская гносеология ставит под сомнения саму
презумпцию смысла бытия:
в семантическом диапазоне от тезиса "мир
смысла имеет проблематический статус" у Делеза — до тезиса о "бессмысленности
Бытия" у Кристевой.
Во-вторых, одной из
важнейших презумпций постмодернизма (прежде всего, в контексте его
номадологического проекта) является презумпция отказа от классической топографии
пространства, фундированной аксиологически акцентированной идеей глубины.
Место метафоры Корень занимает в постмодернистском ментальном пространстве метафора
"клубня", организованного принципиально иначе, нежели корневая структура,
предполагающая глубинные проекции своей организации: "в ризоме нет точек или
позиций, подобных тем, которые имеются в структуре... в корне. Только линии",
причем линии перманентно динамические ("линии ускользания"), организованные как
своего рода сеть, пространственно локализованная на поверхности предмета:
"множества определяются... посредством абстрактной линии, линии ускользания, или
детерриториализации, следуя которой они существенно изменяются, вступая в
отношения с другими. План консистенции (решетка) — это поверхность любого
множества" — "незамкнутые кольца" (Делез, Гваттари). Таким образом, идея глубины
замещается в рамках "постмодернистской чувствительности" идей плоскости, а
плоскостная динамика интерпретируется как "складывание".
2). Семантика
корня теснейшим образом сопрягается постмодернистской философией с семантикой
"стержня" как "генетической оси", репрезентирующей собой наличие генетического
истока того или иного явления. Согласно постмодернистской оценке философская
позиция, фундированная подобной идеей, неизбежно приходит к пониманию истины как
открывающейся в реконструкции того генетического начала постигаемого явления,
которое не только является первопричиной (источником) самого факта его бытия
(происхождения), но и выступает в качестве детерминанты, обусловливающей
единство всего процесса его эволюции. В противоположность этому, постмодернизм
резко выступает против подобного генетизма: по формулировке Делеза и Гваттари,
"генетическая ось — как объективное стержневое единство, из которого выходят
последующие стадии; глубинная структура подобна, скорее, базовой
последовательности, разложимой на непосредственные составляющие, тогда как
конечное единство осуществляется в другом измерении — преобразовательном и
субъективном". Соответственно этому, в эпистемологическом плане "понятие
единства появляется тогда, когда в множестве происходит процесс субъективации
или власть захватывает означающее; то же самое относится и к единству-стержню" (Делез,
Гваттари).
3). Согласно постмодернистской оценке метафора Корень
репрезентирует в себе также такую фундаментальную интенцию классического стиля
мышления, как интенция на поиск универсализма бытия (единства исследуемых сред):
"о генетической оси или о глубинной структуре /корне —
M.M.I мы говорим, что они, прежде всего,
являются принципами кальки,
воспроизводимой до бесконечности".
Подобная интенция непосредственно связана с идеалом номотетизма, аксиологически
педалированным в культуре сциентистской ориентации: в оценке Делеза и Гваттари,
классическая мысль в принципе "никогда не знала множественности: ей нужно
прочное коренное
/выделено мною —
M.M.I единство". По наблюдению Делеза и Гваттари,
"даже Книга как... реальность оказывается стержневой со своей осью и листьями
вокруг нее... Книга как духовная реальность в образе Дерева и Корня вновь
подтверждает закон Единого". В противоположность этому, постмодернистский стиль
мышления программно идиографичен: любое явление рассматривается в качестве
"события" — принципиально неповторимого и уникального, или "сингулярности" —
принципиально индивидуальной и единичной. Соответственно этому, фундаментальной
презумпцией мироистолкования выступает для постмодернизма презумпция
когнитивного достижения множественности: как писали Делез и Гваттари, "поистине,
мало сказать "Да здравствует множественное", ибо призыв этот трудно выполнить.
Никаких типографских, лексических или синтаксических ухищрений не будет
достаточно, чтобы он был услышан и понят. Множественное
нужно еще создать,
не добавляя к нему внешние качества, а, напротив,
всего лишь на уровне тех качеств, которыми оно располагает, по-прежнему
n-1
(единица является частью множества, будучи всегда вычитаемой из него). Вычесть
единственное из множества, чтобы его установить; писать в
n-1.
Такая система может быть названа ризомой. Ризома как скрытый стебель радикально
отличается от корней и корешков. Ризомы — это луковицы, клубни".
4). Важнейшим
аспектом постмодернистской критики идеи корня является его сопряженность с
феноменом дуального ветвления, конституирующего бинарные оппозиции. По оценке Делеза и Гваттари, конституируемое классическим мышлением "Единство", по
определению, всегда "способно раздвоиться согласно духовному порядку":
"единство-стержень... устанавливает совокупность двузначных отношений между
элементами или точками объекта, или к Единому, которое делится согласно закону
бинарной логики дифференциации в субъекте". Идея бинаризма оценена
постмодернизмом как фундаментальная для классической культуры в целом, в рамках
которой мы нигде и никогда "не выходим за рамки... репрезентативной модели
дерева, или корня, — стержневого или мочковатого (например, "дерево" Хомского,
связанное с базовой последовательностью и репрезентирующее процесс своего
становления согласно бинарной логике)" (Делез, Гваттари). Европейская ориентация
на триаду, в сущности, отнюдь не меняет этого обстоятельства: по оценке Делеза и
Гваттари, "что касается объекта, то и здесь, разумеется, можно перейти от
Единого непосредственно к тройственному и т.д., но только при условии прочного
коренного единства — стержня,
который поддерживает
вторичные корни
/выделено мною —
M.M./.
Это немногим лучше. Двусторонние отношения между последовательно расположенными
кругами просто заменили бинарную логику дихотомии. Стержневой корень не многим
более множественен, чем дихотомический. Один развивается в объекте — другой в
субъекте". Таким образом, фундаментальная для классики парадигма мышления
утверждает "закон Единого, которое раздваивается, затем и учетверяется. Бинарная
логика — это духовная реальность дерева-корня".
Классическим примером воплощения этой характерной для
европейского менталитета бинаризма является, по оценке Делеза и Гваттари,
"лингвистическое дерево" Хомского, которое "начинается в точке
S и
развивается дихотомически /выделено мною —
М.М./"
— и в этом отношении "грамматическая
правильность Хомского — категориальный символ
S,
который подчинил себе все фразы, прежде всего является маркером власти, а уж
затем — синтаксическим маркером". Даже, на первый взгляд, альтернативная модель
организации — "система-корешок, или мочковатый корень", также конституированный
в культуре западного образца, — не выводят западный стиль мышления за пределы
очерченной бинаризмом логики: по оценке Делеза и Гваттари, несмотря на то, что в
данной модели "главный корень недоразвит или разрушен почти до основания", тем
не менее, "на нем-то и пробует привиться множественность и кое-какие вторичные
корни, которые быстро развиваются", — "иначе говоря, пучкообразная (мочковатая)
система фактически не порывает с дуализмом, с комплементарностью субъекта и
объекта природной реальности и духовной: единство продолжает быть удерживаемым в
объекте".
Что же касается автохтонной постмодернистской
позиции, по этому вопросу, то она может быть определена как последовательный и
радикальный отказ от самой идеи бинарной оппозиции как таковой. Ни бинарное
ветвление стрежневого корня, ни двойное "скрещивание корней" мочковатого "корешка"
не выступают более образцом для философского моделирования процессуальности:
согласно постмодернистской позиции, "когда множественное действительно
исследуется как субстантивное, множественность, оно больше не связано с Единым
как субъектом и объектом, природной и духовной реальностью — как образом мира в
целом. Множества ризоматичны. и они
разоблачают древовидные псевдомножества.
Нет ни единства, которое следует за стержнем в объекте, ни того,
что делится
внутри субъекта /выделено мною — ММ/". На этой основе постмодернистская
номадология конституирует принципиально новый (атрибутивно гетерогенный) тип
целостности, каковой "является именно таким пересечением нескольких измерений в
множестве, которое обязательно меняется по мере того, как увеличивается
количество его связей": " любая точка ризомы может быть и должна быть связана со
всякой другой. В отличие от дерева или корня, которые фиксируют точку, порядок в
целом" (Делез, Гваттари). (В этом контексте Делез и Гваттари отмечают "мудрость
растений: даже если сами они корневые,
всегда есть нечто вовне, с чем можно
образовать ризому — с ветром, с животным, с человеком... "Хмель как триумфальный
прорыв растения в нас...".)
5). Названные выше параметры отказа постмодернистской
философии от презумпции корня могут быть рассмотрены с точки зрения своего
глубинного (и пишущий о постмодернизме не свободен от идеи глубины!)
семантического единства, фундированного исходным парадигмальным отказом
постмодернизма от идеи линейности. Согласно постмодернистскому видению ситуации
в метафоре корня (стержня) фиксируется именно линейный характер протекания
процессов, характеризующихся однозначностью эволюционных трендов. Линейность
является атрибутивным параметром западного стиля мышления, характерного для
западной культуры построения текстов и т.п. По оценке Делеза и Гваттари, этого
не сумели изменить даже усилия, осуществленные в рамках модернизма: "слова
Джойса, собственно говоря, "со множественными корнями", не нарушают
действительно линеарное единство слова и языка, устанавливая циклическое
единство фразы, текста, знания. Афоризмы Ницше не опровергают линеарное единство
знания, отсылая к циклическому единству вечного возвращения, оставшемуся в мысли
неузнанным".
Между тем постмодернизм конституирует себя как
ориентированный на принципиально нелинейное описание процессуальности. И
постулируемый в рамках этой парадигмальной установки отказ от линейого видения
процессов формулируется постмодернизмом — устами Делеза и Гваттари — следующим
образом: "создавайте ризому, а не корни!.. Не будьте ни единым, ни
множественным, станьте множеством! Рисуйте линии, а не точки!.. Не лелейте в
себе Генерала". Таким образом, отказ от идеологии корня мыслится постмодернистской
философией как важнейший момент становления постнеклассического мышления:
"никогда не пускать корней, хоть и трудно избежать такого соблазна", — "мы не
должны больше думать... о корнях или о корешках, с нас довольно... Нет ничего
прекрасного, влюбленного, политического, кроме подземных стеблей и наземных
корней, наружной оболочки и ризомы".
ССЫЛКИ
1. Силков С. В. Корень
//История философии. Энциклопедия. Минск, 2002,
с.485-487 (Энциклопедию можно скачать на сайте:
http://yanko.lib.ru/ ) .
|
|
