Ганс-Георг Мёллер. Знание как «вредная привычка»

На следующей странице:

Дм. Ольшанский. Рождение знания из духа рабства

Ганс-Георг Мёллер

Знание как «вредная привычка». Сравнительный анализ

Сравнительная философия: знание и вера в контексте диалога культур /

Ин-т философии РАН. - М.: Вост. лит-ра, 2008, с. 66-76

«Все люди по природе жаждут знать». Так звучит знаменитое первое предложение Аристотелевой «Метафизики». Здесь можно подметить интересную особенность: знание, по крайней мере со времен Аристотеля, может пониматься как желание, образно говоря, как интеллектуальная жажда. Когда знание понимается как желание, оно, по определению, должно сопровождаться некой нуждой, отсутствием чего-либо. Жаждущие знания еще не владеют им, находясь пока что в его поисках.

Раз люди стремятся удовлетворить неутолимую до конца жажду знания — всегда есть нечто пока неизведанное, то, что еще предстоит открыть, — не являются ли они жалкими созданиями? Очевидно, что Аристотель не приходит к такому заключению. В отличие от плотских желаний жажда знаний, испытываемая душой, благородна; это не столько слабость, сколько знак достоинства и силы человека. Человеческое стремление к познанию отличает наш вид от животных, которым оно не присуще, — по крайней мере у них оно не проявляется внешне. Аристотель восхваляет интеллектуальное любопытство; по его мнению, это свойство чрезвычайно важно — оно делает человека человеком. Людские рассудочные желания легко отличить от чисто физических устремлений животных. Впоследствии гуманистические идеалы также рассматривают жизнь как процесс преобразования и роста личности посредством учебы и непрерывного приобретения знаний — этот процесс хорошо описывает немецкий термин Bildung, обозначающий просвещенческий идеал воспитания личности. Жажда познания, пусть и неутолимая, чрезвычайно высоко ценилась в гуманистической традиции.

Тем не менее если мы выйдем за рамки гуманистической традиции, то вполне можем столкнуться с совершенно иными взглядами на знание. Одним из примеров этого служит философия даосизма. Она рассматривает

-----------------------------
© Ганс-Георг Мёллер, 2008
© Ковачев А.А., перевод на русский язык, 2008
66

ненасытную нужду, сопровождающую жажду все большего знания, принципиально в том же ключе, что и неослабную неудовлетворенность, сопутствующую физическим желаниям. Таким образом, стремление к познанию уравнивается с нескончаемыми плотскими желаниями и тем самым предстает в виде некоего пристрастия.

Отрицательное отношение даосизма к знанию особенно ярко выражено в «Дао дэ цзин» — работе, приписываемой Лао-цзы. В 3-м стихе говорится:

Если не выдвигать достойных,

то в народе не будет соперничества.
Если не ценить труднодоступных предметов,

то народ не станет воровать.
Если не показывать того, что вызывает желание,

то в народе не будет беспорядков.
Поэтому правление совершенномудрого таково:

Он делает сердца [подданных] пустыми;

он наполняет их желудки.

Он ослабляет их волю; он укрепляет их кости.

Он постоянно стремится к тому, чтобы у народа
не было знаний и желаний ¹.

Продвижение достойных и мудрых с целью пополнения правительства самыми честными и заслуженными людьми находится в соответствии с учением Конфуция. С точки зрения даосизма, подобная практика лишь приводит к раздорам в народе. Люди будут жаждать политической власти, что создаст дух конкуренции, и социальная гармония будет нарушена. Подобным же образом демонстрация редких предметов роскоши искусственным образом создаст ненужные потребности. Очевидно, что даосы не ценили ни политическую борьбу, ни экономику, ориентированную на спрос. Их политико-экономическим идеалом было состояние довольства, а не конфликта. Все тот же стих советует совершенномудрому правителю, с одной стороны, обеспечивать основные нужды народа (в особенности обильную пищу), а с другой— препятствовать возникновению жажды к приобретению того, без чего можно обойтись. Насыщения и довольства можно достигать, избегая сильных устремлений в настроениях людей. Если таких устремлений избежать не удалось, возникают пристрастия и зависимости, ведущие к конфликтам. Страсть народа к потребительству будет разбужена, и настанет эпоха непрерывной борьбы всех против всех.

----------------------------
1 Здесь и далее текст «Дао дэ цзин» приводится по Г.-Г. Мёллеру, в русском переводе. — Примеч. пер.
67

Интересно, что стремления, с которыми должен бороться даосский совершенномудрый правитель, включают желание обладать интеллектуальным «имуществом», например знанием. Пристрастие можно испытывать не только к материальным благам и власти — оно распространяется и на знания. Как материальные излишества могут привести к непрекращающейся жажде приобретения все новых и лучших вещей, так и интеллектуальные излишества способны породить неутолимый информационный голод. Душевный покой в народе— и, следовательно, умиротворенное общество — возможен лишь тогда, когда избыточный рост физических и умственных стремлений пресекается.

В таком ключе надо интерпретировать строки из 57-го стиха:

Когда у народа много острых орудий,

в стране и семьях все больше увеличиваются смуты.
Когда у людей много знаний и утонченности,

появляется все больше странных вещей.

Если нашим «постпросвещенческим» идеалом является информированный гражданин, то ранние даосы не считали распространение знаний в народе общественно полезной практикой. Стабильность и умиротворение в обществе были главными ценностями в незамысловатой жизни земледельца. Считалось, что народ должен проводить дни за выполнением своих обязанностей, а новшества поощрять не следует. Можно сказать, что «Дао дэ цзин» пропагандирует древнекитайский вариант «луддизма». По мнению даосов, нововведения приносят не столько практическую пользу, сколько социальный ущерб. Распространение знаний и утонченности приведет лишь к большему недовольству и трениям. Люди станут хитрить и замысливать козни, они удалятся от естественной простоты. Так, 18-й стих предупреждает:

Когда появляются знание и мудрствование,

возникает великая ложь.

В стихе девятнадцатом эта мысль продолжена:

Оставьте мудрствование и отриньте знание —
и народ будет счастливее во сто крат.

Семьдесят первый стих суммирует отрицательное отношение к знанию:

Знать незнание — это высочайшее.
Не знать незнание — это недостаток.
68

Правда, при тщательном прочтении этих строк, мы обнаруживаем парадокс (а парадоксы в даосизме и уж тем более в «Дао дэ цзине» — вещь более чем обычная). Стих 71 открыто призывает «знать незнание». Стало быть, все же есть по меньшей мере одно, что надлежит знать; остается один тип отрицательного знания, которое следует обрести мудрецу, — или, в политическом контексте книги, совершенномудрому правителю. Столь же двусмыслен и 65-й стих:

В древности те, кто следовал Дао,

делали это не просвещая народ,

а оставляя его в невежестве.
А когда народом трудно управлять,

так это потому, что у него много знаний.

Итак:

Овладеть страной (познать страну), делая ее знающей,

значит совершить преступление против страны.
Овладеть страной (познать страну), делая ее незнающей, —

благо для страны.
Кто постоянно овладевает этими двумя [вещами] (познает их),

обретет и образец (образ действия).
Постоянное овладение (познание) обретенного образца

называется «темной добродетелью».

С одной стороны, ясно, что долг совершенномудрого правителя — «держать народ в неведении», не давая ему для его же блага отягощаться неутолимым желанием познания. Однако правитель должен познать подобный способ управления или овладеть им, причем оба понятия («познавать» и «овладевать») передаются одним китайским словом чжи. Со-вершенномудрый «овладевает» {чжи) искусством незнания (бу чжи). Неоднозначная семантика слова чжи в древнекитайском имеет параллели в современных английском и немецком. В своих «Философских исследованиях», которые, естественно, были написаны по-немецки, Людвиг Витгенштейн заметил:

«Грамматика слова „знать" (wisseri) явно тесно связана с грамматикой слов „мочь" (konnen) и „быть в состоянии" {imstande seiri), а также с грамматикой слова „понимать" (verstehen)». («Овладеть» (beherrschen) каким-либо навыком.)

Знать что-либо хорошо часто означает овладеть этим в совершенстве. Часто, говоря «знать», мы подразумеваем «знать, как...» (т.е. «уметь»), а не «знать, что...». Похоже, такая разновидность знания - скорее практическая, нежели интеллектуальная - чрезвычайно ценится Лао-цзы. Совершенномудрый правитель держит народ в незнании и пребывает в нем
69

сам, но «не зная», он в то же время в совершенстве владеет искусством управления. Правитель овладевает искусством незнания и тем самым поддерживает в стране порядок. Подобное толкование объясняет парадоксальный 47-й стих:

Не выходя за дверь —

познать мир.
Не выглядывая из окна —

познать небесное Дао.
Чем дальше уходишь,

тем меньше узнаешь.
Поэтому совершенномудрый

знает, не выходя,

называет [вещи], не видя [их],
завершает [дело], не действуя.

Совершенномудрый правитель воздерживается от «знания, что...» и тем самым, как бы парадоксально это ни выглядело, достигает наивысшего совершенства в «знании, как...». Как и во многих других случаях, эту парадоксальную логику можно объяснить с помощью одной иллюстрации, которая встречается в «Дао дэ цзине» несколько раз. Совершенномудрый правитель иногда (например, в стихах 55 и 10) сравнивается с младенцем. Младенец не обладает еще никаким «знанием, что...», зато — с точки зрения даосизма — он обладает идеальным «знанием, как...». Он живет, не растрачивая энергию, и «инстинктивно» знает, как поступать, чтобы выжить. Он ест и переваривает пищу, дышит, спит и т.д. Безо всяких размышлений, не получая никакого обучения, младенец делает то, что необходимо сделать, и не причиняет ущерба ни себе, ни другим. Подобное состояние совершенного овладения этим навыком рекомендуется и даосскому совершенномудрому правителю. В 81-м стихе подчеркивается:

Тот, кто знает, не учен.
Тот, кто учен, не знает.

Даосский мудрец «знает» подобно младенцу или животному, совсем не по-аристотелевски. Он не пускается в бесконечное путешествие в поисках интеллектуальных открытий, но остается на месте, совершенствуясь в искусстве ограничения интеллекта ради совершенствования своих естественных способностей и инстинктов. Он не дает «позитивному» знанию влиять на то, что он именует «самостью» или «само-собойностью» (цзы жанъ). Подобным же образом полагалось, что народ его страны — крестьяне не будут испытывать жажду знаний и потому «инстинктивно» будут поступать правильно, действуя
70

в соответствии с годовым аграрным циклом. Воздерживаясь от соблазнов знания, человек способен действовать в полной гармонии с тем, что таково, как есть от природы. Новые знания ведут лишь к излишнему вмешательству, «искусственному» посягательству на естественный порядок вещей.

В ряде стихов дается более конкретное описание негативно-позитивного знания даосского совершенномудрого и его овладения незнанием. В стихе 55 утверждается, что он знает гармонию и постоянство; стих 43 сообщает, что он знает о преимуществах недеяния; стихи 32, 33, 44 (и это, возможно, самое главное) говорят, что он знает, когда остановиться {чжи чжи) и когда довольно {чжи цзу). Именно последняя разновидность «инстинктивного» знания прямо противоположна Аристотелевой идее бесконечного человеческого поиска знаний. Человек, свободный от непреодолимых пристрастий (или «вредных привычек»), всегда «знает, когда остановиться» и «знает, когда уже довольно». Знание даосов — это владение мерой пресыщения. Оно предотвращает появление неутолимой жажды знаний и таким образом создает условия для постоянного и полного довольства, для инстинктивного овладения «знанием, как...».

III

Оставив даосизм древности, вернемся в нашу эпоху постмодернизма. С точки зрения теории общественных систем ² можно сказать, что по большому счету производством знаний занимаются лишь две общественные системы: наука и средства массовой информации (далее — СМИ). В отличие от науки СМИ не производят специализированные знания, которые были бы достоянием узкого круга экспертов. СМИ создают знания, которые становятся всеобщим достоянием, тогда как научные знания для всеобщего распространения необходимо преобразовать в «популярные» (т.е. такие, какими занимаются СМИ). Когда определенные термины, например «озоновый слой» или «генная инженерия», приобретают всеобщую известность, это происходит не потому, что все вдруг бросились поглощать в огромном количестве научные статьи, а потому, что тематика, в которой данные термины играют ключевую роль, стала активно обсуждаться в СМИ — в газетах, на телевидении, в научно-популярной литературе, кинофильмах и на сайтах в интернете. У всех нас появилось некоторое представление о генной инженерии и озоновом слое благодаря знакомству с материалами СМИ, посвященными этим сюжетам, а не в результате наших научных занятий.

---------------------------------
2 Здесь я придерживаюсь теории общественных систем в том виде, как ее изложил Никлас Луман. Особого внимания заслуживают две его книги: Luhmann N. Die Wissen-schaft der Gesellschaft. Frankfurt/Main, 1990; idem. The Reality of the Mass Media. Stanford, 2000.
71

Знания, выдаваемые СМИ, сильно отличаются от знаний, получаемых наукой. Научные знания гораздо глубже; кроме того, наука постоянно подвергает свои данные проверке. Наука (особенно это касается естественных наук) в основном сводится к тому, что Томас Кун назвал «зачисткой» (mop-up operations), в ходе которой выясняется истинность или ложность научных знаний, — или, точнее, которая модифицирует то, каким образом знание становится истинным или ложным ³. «Обычная» наука состоит в проведении экспериментов и публикации статей, которые доказывают или опровергают ту или иную гипотезу, а также вносят дополнительные детали относительно того, что известно в качестве истинной или ложной информации. Поэтому базовый код системы науки сводится к «истинно/ложно» или «верно/неверно».

Иначе обстоит дело со СМИ. Последние не тратят время на подобные соображения— они не занимаются исследованиями в строгом смысле слова и потому могут лишь сообщить о проводящемся исследовании, а не принять в нем участие непосредственно. Как уже отмечалось, у них буквально нет на это времени. Их манипуляции с научными знаниями в основном сводятся к трансформации оных в некий иной тип знания, в другой код. СМИ не проводят, да и не могут проводить научных исследований по озоновому слою или генной инженерии, но трансформируют научные истины и заблуждения в информацию. В отличие от научных истин и заблуждений информация дает нам лишь факты, не углубляясь в объяснение подробностей. Мы знаем о существовании озонового слоя, но не имеем понятия о том, что он на самом деле представляет собой; мы знаем о генетическом коде, но не разбираемся в том, из чего он на самом деле состоит. Тем не менее это не означает, что СМИ лишь знакомят нас с научными знаниями в упрощенной и поверхностной форме. Они не ограничиваются простым описанием научных фактов. Чтобы трансформировать научные истины в информацию, СМИ должны привнести в них элемент интереса. Интересно не то, что озоновый слой существует, а то, что он разрушается. Интересен не факт существования генетического кода, а возможность манипулировать им. Научные факты, пропущенные через СМИ, уже не похожи на научные факты в системе науки — они скорее напоминают другие темы новостных и развлекательных программ (или публикаций). Код СМИ — «информация/не-информация», а не «истинно/ложно». Чтобы распространить факт в СМИ, его необходимо превратить в информацию, причем последняя сопровождается тем, что можно назвать «зрелищным» или «повествовательным обрамлением» факта. В новостях информация об озоновом слое вырывается из чисто научного контекста

--------------------------
3 Здесь я следую теории Томаса Куна об эволюции наук, изложенной в книге: Kuhn Т. The Structure of Scientific Revolutions. Chicago, 1962.
72

и вставляется в «новостную ленту» в качестве одного из сюжетов. Мы слышим о его защитниках и о том, какая страна наносит ему наибольший ущерб, о политиках и законодателях, эксплуатирующих эту проблему, и т.п. Подобным же образом тема генной инженерии с подачи СМИ вполне может стать частью сюжета для голливудского боевика или литературного бестселлера. В новостях, фильмах, романах научные знания перестают быть таковыми, становясь информацией, включенной в общее повествование и потому меняющей форму. Тема озонового слоя, фигурирующая в качестве информации в новостях, и тема генной инженерии, фигурирующая в качестве информации в развлекательной программе, выполняют здесь коммуникационную функцию, в корне отличную от той, что они выполняли в системе науки.

Еще одно существенное отличие научной информации от информации СМИ заключается в сроке действенности той и другой. Факт в системе науки обычно остается фактом в течение длительного периода времени. Хотя научная «зачистка» постоянно модифицирует факты, базовые факты (по терминологии Куна, «парадигма») остаются неизменными — иначе само обучение науке было бы невозможным. Если бы «парадигма» менялась ежедневно, никто не был бы в состоянии угнаться за этими изменениями и не было бы научного сообщества. Научный дискурс зиждется на неизменности по крайней мере некоторых своих предпосылок. При написании научных статей или книг автор основывается на многочисленных фактах, принятых наукой как данность. Научная книга, содержащая исключительно новые знания, была бы совершенно непонятна— ее было бы невозможно связать с существующей научной традицией. Она не вписалась бы в «парадигму», а потому едва ли была бы признана научной.

Что касается информации, то картина здесь, опять-таки, иная. Как только информация озвучена, она превращается в «не-информацию», и ее следует заменить новой информацией. В этом и заключается ключевая разница между кодами науки и СМИ. Научный код не превращает сразу же одну свою сторону в ее противоположность. Будучи сформулированной, научная истина не становится заблуждением лишь благодаря озвучиванию. Когда же нечто сообщается в качестве новости, оно немедленно утрачивает свою «новизну». Сегодняшние новости не могут повторять вчерашние — новости всегда должны быть «новыми». Наиболее очевидными примерами этого механизма могут служить прогнозы погоды и новости спорта. Сообщать о вчерашней погоде бессмысленно, но эти сведения фиксируются метеорологами в качестве неизменного факта для использования в статистике. Точно так же репортажи о футбольных матчах прошлой недели, как правило, не транслируются вновь на этой. Информация не подвергается «зачистке». Как только она озвучена, она становится историей— иначе говоря, уже показанной «серией» бесконечного
73

«сериала». Результаты футбольного матча, который пройдет на следующей неделе, никак не подтверждают и не опровергают результаты матчей прошлой недели, они просто продолжают повествование. В отличие от научных фактов, информация, производимая СМИ, нуждается в постоянном обновлении. Странный механизм, превращающий информацию в «неинформацию» посредством озвучивания, приводит к удивительному ускорению времени. Свежая информация нужна нам постоянно. Прослушав сегодняшние новости, мы хотим услышать и завтрашние, чтобы узнать продолжение истории. Такова же ситуация с развлекательными и спортивными программами. Таким образом процесс нашего познания мира значительно ускоряется. Или, по словам Никласа Лумана, «свежие деньги и новая информация — два важнейших двигателя современной социальной динамики»⁴.

Во времена, когда СМИ еще не существовали, можно было познать мир, получив образование. В эпоху СМИ это уже невозможно. Система образования безусловно обеспечивает нас научными знаниями, необходимыми для успешной профессиональной деятельности, но чтобы ежедневно быть в курсе событий, происходящих в обществе, мы полагаемся на СМИ как на источник информации. Образование снабжает нас, помимо прочего, фактами, но не информацией в специфическом вышеозначенном смысле. В современном обществе за СМИ закрепилась монополия на производство знания в качестве информации. Прибегая к СМИ, мы следим за сюжетами разных «историй», составляющих контекст нашей жизни: политические и военные истории в новостях, сюжеты повсеместно обсуждаемых фильмов и сериалов, веяния моды, всё новые продукты и изделия, с которыми знакомит нас реклама, и т.п.

«Социальная динамика», подпитываемая СМИ, — это динамика/ знания, так сказать «виртуальная динамика». Если наука предлагает нам относительно неизменные «парадигмы», освоением которых можно ограничиться, то СМИ превращают нас в участников бесконечной истории, которая непрерывно нуждается в продолжении, и продолжаем ее именно мы. Поскольку рассказывают нашу историю и СМИ тоже наши, мы — не просто пассивные наблюдатели истории, мы одновременно внутри ее и снаружи. Мы принимаем участие в выборах, о которых сообщают СМИ, мы видим в новостях выбранных нами президентов, реклама показывает пиво, которое мы пьем, и одежду, которую мы носим, развлекательные программы являются плодом наших фантазий, мы смотрим на звезд, с которыми себя отождествляем, и т.д. Поглощая информацию СМИ и усваивая ее, мы не просто наблюдаем зрелище и следим за повествованием: эти зрелища и повествования — наши собственные. Знания, производимые ими, — наши собственные знания; мы участвуем в их преходящей структуре; их темп — наш темп.

-------------------------------------
4 Luhmann N. The Reality of the Mass Media, с 21.
74

В свете этих процессов в обществе, располагающим СМИ, высказывание Аристотеля «Все люди по природе жаждут знать» обретает новое значение. Здесь мы можем вновь сосредоточиться на «жажде», о которой говорит Аристотель. Мы все жаждем знать — увидеть новый фильм с нашим любимым актером, услышать свежие новости о развитии политического скандала и т.п. А желание это присутствует в нас потому, что иначе мы утратим связь с нашей реальностью, с той историей, органической частью которой мы являемся. Информационный голод становится столь же значимым социально, как голод обычный значим биологически. В этом смысле жажда знаний поистине стала нашей натурой. Ирония состоит в том, что СМИ сделали из нас страстных охотников за знаниями. Наша жажда знаний неутолима в принципе. Если информация становится по озвучивании «не-информацией», то наша жажда знаний никогда полностью не удовлетворяется. Всегда есть очередная «серия», которую мы еще не видели, история, а это наша история, должна продолжаться.
Апологеты новых СМИ восхваляют этот новый тип знаний; с их точки зрения, жажда таких знаний благородна, она (как у Аристотеля) делает нас достойными звания настоящих людей. Посредством СМИ — в особенности новых СМИ, таких, как интернет, — общество делает нас участниками производства знаний. Мы больше, чем пассивные наблюдатели. Новости сообщают о наших правительствах, мы участвуем в освещаемых ими выборах, покупаем и потребляем рекламируемую в СМИ продукцию. СМИ служат средством самовоспроизводства наших знаний. Информация существует для нас, ее производим мы, она рассказывает о нас, людях. Какое великое «демократическое» достижение — производство знаний наконец-то стало всеобщим! Оно ежедневно требует нашего внимания. При каждодневном обновлении информации мы не сидим на скамье запасных игроков — мы, народ, являемся творцами новостей и шоу. Перестав быть «объективной» областью фактов, не связанных с повседневной жизнью, информация стала нашей жизнью, а ее жажда — вновь человеческой натурой.

Однако те же обстоятельства могут породить и новую трактовку даосского отношения к знанию. Ненасытную жажду знаний можно представить и в виде дилеммы. Установив, что кодом здесь служит «информация/неинформация», мы оказываемся в положении белки в колесе. Движение информации всецело в нашем распоряжении, но это ничего нам не дает. Знание становится всепроникающим и в то же время бессмысленным.
75

С точки зрения даосизма код «информация/не-информация» порождает постоянный коммуникационный голод, не дающий нам достичь какой-либо точки покоя. Современное общество, пронизанное СМИ, является прекрасной иллюстрацией даосской позиции: производство знаний порождает цикл неистребимого стремления к ним. Чем больше информации мы получаем, тем больше нам надо; чем большими знаниями мы владеем, тем острее ощущаем их недостачу. В подобной ситуации даос посоветовал бы минимизацию знаний и подавление жажды информации. Вместо этого следует стремиться достичь некоего состояния знания или же овладеть незнанием. Подобная попытка, очевидно, столкнется с трудностями, которые— по меньшей мере— помогут нам понять вышеупомянутый парадокс древних даосов: овладение незнанием или познание оного — труднейшая задача, для достижения которой понадобится великое «знание, как...», а может быть и совершенномудрый.

Перевод с английского А.А. Ковалева