Радость

                                                                              Ричард Онианс

                          Онианс Р. На коленях богов. М.: "Прогресс-Традиция", 1999, с. 44, 43

      [с. 44] Много споров вызвало истолкование слова χάρμη (дух битвы), поскольку этимологически это слово совершенно очевидно связано с χάρμα (радость). Лиф (Il. IV 222) подыскивает другие этимологии, утверждая, что Гомер не любит войну и сражения. Но Гомер и печаль, и плач именует «ненавистными», однако они, как и битва, порождают желание и возможность его удовлетворить. Говорит Гомер и о «пресыщении битвой» (Il. XIX 221 слл.). Этому есть параллель в санскрите: «гара» имеет основное значение «радость», но во многих контекстах — «сражение».

      [c. 43-44]    Вероятно мы сегодня более спокойны и более сдержанны во внешнем выражении своих эмоций и научились различать и анализировать сложные состояния духа, разлагая их на абстрактные элементы, обозначая их различными терминами и тем самым создавая иллюзию их самостоятельного существования. В нашем языке отсутствует подобный φρονεῖν термин для сложного единства, которое существует на самом деле.

    Еще одна особенность гомеровского языка свидетельствует об эмоциональности его народа и несколько ином складе души. Глагол τέρπεσθαι, который позднее будет означать «наслаждаться», у Гомера применяется и к переживаниям, которые ни мы, ни наследники Гомера не сочли бы приятными, например, к плачу и жалобам. Так, Пенелопа «услаждается, горюя и плача» (Od. XIX 512 cл. ср. XI 211 cл.).

      Очевидно, этот глагол используется в том случае, когда человеку удается удовлетворить некую потребность, даже если это потребность в скорби. Удовлетворение проходит через стадии желания (ἐρος, ἵμερος), услаждения и насыщения. Речь во всех этих случаях может идти и о печали, плаче и т.д. Отсутствие дифференциации, по-видимому, означало, что люди тогда жили преимущественно одним моментом или, по крайней мере, их язык формировался с точки зрения момента и его потребностей. Позднейшие поколения не только лишились роскоши откровенных слез и свободного телесного выражения своих эмоций, они привязали этот термин исключительно к тем инстинктам, удовлетворение которых казалось им желательным и по зрелом размышлении.