Бесстыдство: Ф. Арьес. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке

Филипп Арьес

От бесстыдства к невинности

Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке.

Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999, с. 109-134.

Один из неписаных, но строго соблюдаемых законов современной морали требует от взрослых воздерживаться в присутствии детей от всякого намека, особенно шуточного, на темы половых отношений. Явление, совершенно чуждое средневековому обществу. Сегодняшний человек, взявшийся читать дневник королевского врача Эроара, куда тот заносил малейшие подробности жизни молодого Людовика XIII, почувствует себя весьма неловко, натолкнувшись на вольности, которые допускаются в обращении с детьми, на грубые шутки и неприличные жесты, которые никого не смущали и казались совершенно естественными. Ничто не даст нам лучшего представления о различии восприятия детства в конце XVI — начале XVII веков и восприятия детства сегодня.

Людовик XIII еще не достиг возраста одного года. «Смеется в полную силу легких — нянька двумя пальцами ему возбуждает петушок». Замечательная шутка — ребенок тут же усваивает ее и окликает пажа, «задирает рубашку и показывает петушок».

Ему год. «Дофину очень весело,— отмечает не без удовольствия Эроар,— заставляет каждого теребить свой петушок». Он уверен — всем это нравится. Та же игра при гостях, их двое — господин де Боньер с дочерью: «со смехом задирает рубашку ипоказывает петушок, особенно девочке, затем прижимается к ней и начинает тереться всем телом». Все находят эту выходку столь забавной, что ребенок не упускает случая ее повторить, перед «маленькой дамой он снимает рубашку и демонстрирует свое достоинство с невероятным пылом. Он очень возбужден. Ложитсяна спину, чтобы девочке было лучше видно».

В возрасте около двух лет он уже жених, его невеста — испанская инфанта. Окружающие разъясняют, что это значит, и он,по-видимому, все хорошо понял. Его спрашивают: «Где живет дружок инфанты? Он кладет руку на петушок».

110
В течение первых трех лет его жизни никто не видит ничегоплохого в том, чтобы шутя прикоснуться к половым органам ребенка: «Маркиза де Верней часто запускала свою руку ему под платье; он хотел, чтобы его укладывали в кровать кормилицы иона играла с ним таким образом». «Мадам де Верней, желая поиграть с дофином, взяла его за соски. Он отталкивает ее со словами: „Не надо, не надо, оставьте, подите прочь". Он не хочетболее позволять маркизе трогать его соски. Ему нашептала кормилица: „Мсье, ни за что не позволяйте трогать ваши сиси или петушок, а то отрежут". Он это запомнил».

«Встает после сна и не хочет надевать рубашку: „Но-но рубашку, сначала хочу дать молочка из моего краника"; взрослые по очереди подставляют ладонь, он произносит пс-пс, делает вид,будто оттуда что-то льется и, оделив всех присутствующих, позволяет себя одеть».

Или классическая шутка, довольно часто повторяющаяся,—ему говорят: «Мсье, пропал ваш петушок! Он отвечает: „Да от она",— и приподнимает его пальцем». Подобные шутки исходили не от слуг, не от безмозглой молодежи и не от женщин легкогоповедения, как, например, любовница короля. Королева, мать Людовика XIII, «взяв его за петушок, говорит: сын мой, я поймала вас за клювик». Дальше — больше. «Раздетые догола, он иМадам (его сестра) ложатся в кровать к королю. Они возятся, целуясь и щебеча, королю рчень нравится. Он спрашивает сына:сын мой, где приданое маленькой инфанты? Тот показывает и говорит: оно совсем без костей, папа. Потом когда пенис напрягается, он добавляет: а бывает с костями».

И действительно, взрослые забавляются, наблюдая его первые эрекции. «Проснулся в 8 утра, позвал мадемуазель Бетузе иговорит: „Зезе, мой петушок, как подъемный мост; вот он поднялся, а вот опустился",— он его оттягивал то вверх, то вниз».

В четыре года его половое воспитание достигает кульминации. «Отвели в покои королевы. Мадам де Гиз показывает емукровать: вот, говорит она, на этой кровати вас сделали. Он в ответ: с мамой?» «Обращается к мужу кормилицы: что это? — Это, говорит тот, мой шелковый чулок.— А это? (была такая игра) —Это мои тапочки.— Из чего они? — Из велюра.— А это? — Это гульфик.— А что там внутри? — Не знаю, мсье.— Э, датам петушок! Для кого он? — Не знаю, мсье.— Да для мадам Дундун (кормилицы)».

«Становится между ног мадам де Монгла (гувернантки, весьма почтенной женщины, которая, кажется не более шокированной, чем сам Эроар, подобными проказами, недопустимыми посегодняшним меркам). Король говорит: смотрите, мадам де Монгла только что родила сына. Дофин бежит к королеве и становится у нее между ног».

111

Начиная с пяти лет окружающие перестают играть с его половыми органами. Теперь он играет с половыми органами других.Мадемуазель Мерсье, одна из горничных, присматривавшая за ним ночью, еще не встала с постели — ее кровать находится рядом с кроватью маленького Людовика (прислуга часто спала в тойже комнате, что и дофин, и не очень стеснялась его присутствия, даже если речь шла о супружеских парах). «Он полез к ней играться», просит ее пошевелить поочередно пальцами ног, она поднимает по его просьбе ноги вверх, он «говорит кормилице, чтобыта принесла розги, так как он хочет пошлепать служанку по ягодицам. Добивается исполнения... Кормилица спрашивает: Мсье,что вы видели у Мерсье? Отвечает холодно: Я видел попку. Что вы видели еще? Отвечает серьезно, без эмоций, что видел ее письку». В другой раз «играет с мадемуазель Мерсье, зовет меня(Эроара) и сообщает, что у Мерсье писька вот какая (показывает — в два его кулака) и что там сыро».

Начиная с 1608 года подобные шутки исчезают, принц становится — в семь лет — маленьким мужчиной, пришла пораучиться прилично себя вести и говорить. Когда его спрашивают, откуда появляются дети, он ответит совсем как мольеровскаяАгнесса* — из уха. Мадам де Монгла, гувернантка, останавливает его, когда «ему вздумалось показать пенис маленькой Вентле». И если гувернантке случается положить его утром в свою кровать, между ней и ее супругом, Эроар возмущен. Insignis impudentia ² — отмечает он на полях своего дневника. Десятилетнему мальчику внушали такую сдержанность, которой и в голову никому не приходило требовать от него же в возрасте пяти лет. Таким образом, собственно воспитание начиналось лишь после семи лет. И еще — похоже, что эта запоздалая забота о приличии обязана своим появлением начавшейся реформе нравов, первой ласточке реформаторского обновления XVII века. Как будто воспитанию поддаются только те, кто приблизился к возрасту без пяти минут взрослого человека! К четырнадцати годам Людовик XIII уже знал все, так как в четырнадцать лет и два месяца его, можно сказать, насильно уложили с его женой. После церемонии венчания «он прилег и потом отужинал в постели без четверти семь. Господин де Граммон в компании других молодых сеньоров рассказывает ему различные истории, это укрепляет молодого. Он просит принести ему туфли и идет в покои королевы матери, затем в 8 часов его укладывают с королевой, его супругой, в присутствии королевы-матери; в десять пятнадцать он выходит из спальни, утверждая, что поспал часа два после двух раз. Похоже, что так: и член у него красный».
---------------------------------

* Из пьесы «Урок женам»: «Так молода еще, и вот — хитрить не прочь! Давно ль она, полна невиннейшего духа, не знала, точно ли детей родят из уха» (Мольер Ж. Б. Собр. соч. Т. 2. С.103).
2 Признаки бесстыдства(лат.).

112
По-видимому, к тому времени четырнадцатилетних мальчиков все реже можно было видеть в роли новобрачных, девочек жееще долго отдавали замуж в тринадцать лет.

Моральный климат в других семьях — дворянских и простых — вряд ли сильно отличался от морального климата королевской семьи. Эта манера приобщать детей к шуткам взрослыхна половую тему не противоречила нравам и не шокировала «общественное» мнение. В семье Паскаль двенадцатилетняя Жаклина Паскаль писала стихи, посвященные беременности королевы. Томас Платтер в своих воспоминаниях студента-медика (конец XVI века) пишет: «Я знал мальчишку, который это сделал(на свадьбе служанки своих родителей он завязал узелок на швейной игле, чтобы муж был не в состоянии выполнить супружескийдолг). Невеста с трудом упросила его снять заклятие — он в конце концов согласился и развязал узелок. Молодой супруг снова обрел свои силы и полностью выздоровел». Отец де Дэнвиль, специалист по истории иезуитов и педагогики эпохи гуманизма, констатирует: «В те времена (XVI век) никто не стеснялся присутствия детей. При них могли сказать все, что угодно, выкинуть какую-нибудь неприличную шутку; дети все видели и все слышали».

Абсолютное отсутствие сдержанности по отношению к детям, эта манера приобщения их к шуткам вокруг половых отношений поражает нас: свобода выражений, еще больше выходок,эти прикосновения — можно себе представить, что сказал бы современный психоаналитик! И он был бы не прав в своих оценках. Отношение к половой жизни и, без сомнения, сама половаяжизнь меняются сообразно эпохе и образу мыслей. Сегодня поведение взрослых, описанное Эроаром, показалось бы последней стадией сексуального расстройства и никто не решился бы на такое открыто. Все обстояло иначе еще в начале XVII века.На гравюре Бальдунга Грина (1511) изображено Святое семейство. Странным кажется положение руки св. Анны — она раздвигает ляжки ребенка, как будто хочет высвободить и погладитьего половой орган. Неверно было бы усматривать в этом хоть какой-то намек на разврат.

Пристрастие играть с половыми органами детей принадлежит давней, очень распространенной традиции, следы которой можно найти и в наши дни в мусульманских странах. Мусульманский мир остался в стороне как от научно-технического прогресса, так и от великой реформы моральных устоев, сперва церковно-христианской, а потом и светской, которая дисциплинировала обуржуазившееся общество Англии и Франции XVIII и особенно XIX века. До сих пор мы встречаем в мусульманских странахчерты поведения, поражающие нас своей странностью, но которые нисколько не удивили бы достопочтенного

113

Эроара. Об этомможно судить по отрывку из романа «Статуя из соли». Автор — тунисский еврей Альбер Мемми *, и его книга является довольно любопытным свидетельством о тунисском традиционном обществе и молодых тунисцах с полузападным мышлением. Герой рассказывает сцену, которую он наблюдал в трамвае по дороге в лицей (действие происходит в столице Туниса)«Передо мной мусульманин с сыном, совсем маленьким мальчиком, шапочка на макушке и руки, измазанные хной; слева — продавец пряностейс Джербы, он едет за покупками, зажав сумку между ног и положив карандаш за ухо. В вагоне жарко и продавец начинает ерзать. Он улыбнулся мальчику, тот, сверкнув глазами, устремляет взглядна своего отца. Отец явно польщен вниманием, он успокоил сына и улыбнулся джербийцу.— Сколько тебе лет? — спросил торговец малыша.— Два с половиной,— ответил отец (возраст маленького Людовика XIII).— А что, кошка у тебя это уже съела? —продолжает торговец, обращаясь к ребенку.— Нет,— говорит отец,— он еще не обрезан, но недолго осталось ждать.— Воткак! — воскликнул продавец пряностей, он нашел тему для разговора с мальчиком.— Ты мне продашь свою маленькую штучку? — Нет! — почти выкрикнул ребенок. Очевидно, ему знакома эта игра — с ним уже не раз торговались и раньше. Как, впрочем, и со мной (еврейским мальчиком) тоже. Меня окружалидругие люди, но было то же чувство одновременно стыда, странного любопытства и желания продолжать игру. Глаза ребенка сверкали от удовольствия ощущения зарождающейся мужественности (современное ощущение — Мемми, дитя нынешнего времени, наблюдал у детей раннее пробуждение интереса к половым отношениям; наши предки, напротив, думали, что ребенок полностью лишен понятия о своей принадлежности к тому или иному полу) и от возмущения этой полной намеков дерзостью.Он посмотрел на своего отца. Тот улыбался, это была дозволенная игра. Пассажиры вокруг одобрительно зашумели — их внимание было сосредоточено на традиционной сцене.— Я тебе дам за нее 10 франков, предложил джербиец.— Нет,— ответил мальчик.— Ну, продай мне свою п...,— не унимался торговец.—Нет! — А за 50 франков? — Нет! — Ну хорошо, уговорил — тысяча! — Нет! — В глазах джербийца мелькнул алчный огонек.— Тысяча и к ней мешок конфет! — Нет, нет! — Ты отказываешься? Это твое последнее слово? — Торговец сделал вид,что он вне себя от ярости.— Последний раз спрашиваю, продашь? — Нет! — Вдруг этот взрослый человек вскакивает и сделав страшное лицо, запускает руку в детские штанишки. Мальчишка колотит его изо всех сил кулачками. Отец громко хохочет,джербиец корчится, как будто ему очень больно, а пассажиры с улыбкой одобрительно кивают».
----------------------------

* Мемми Альбер (р. 1920) — тунисский франкоязычный писатель, автор романов «Статуяиз соли» (1953), «Агарь»(1955), «Скорпион» (1969),"Пустыня» (1971), эссе, составитель антологии магрибских литератур.

114
Не правда ли, этот эпизод из жизни XX века как нельзялучше помогает нам понять век XVII до реформы морали? Оставим анахронизмы, вроде попытки объяснить через инцест странную чрезмерность материнской любви мадам де Севинье, согласно одному ее издателю. Здесь речь идет об игре, в которой не больше злого умысла, чем в сегодняшних анекдотах, которые рассказывают друг другу мужчины.

Эта полуневинность, кажущаяся нам развратной или наивной, объясняет популярность с XV века темы писающего ребенка. Он занимает свое место среди изображений, помещенных вчасословах и на картинах религиозного содержания. В религиозном календаре Хеннеси и в требнике Гримани один из зимних месяцев изображен так: деревня, занесенная снегом; одна из дверей открыта, внутри можно разглядеть женщину за пряжей, мужчину, греющегося у огня; на пороге стоит ребенок и писает в снег.

На картине «Esse homo» кисти фламандца П. Петерса, предназначенной, без сомнения, для храма, в толпе зевак можно увидеть и детей: мать подняла мальчика над толпой, чтобы он лучше видел происходящее. Озорные дети забираются на портики. Внизу писает мальчик, держась за руку своей матери. Магистраты Тулузского парламента могли наблюдать подобные сцены во время службы в часовне парламентского дворца. Большой триптих о жизни Иоанна Крестителя. Центральная часть — пророчество. Есть и дети. В толпе: женщина, кормящая грудью, мальчик, забравшийся на дерево, немного в стороне другой мальчик. подняв полы одежды, писает прямо под носом у членов парламента.

Обилие детских образов в массовых сценах, с неизменным повторением некоторых тем (младенец, сосущий грудь, писающий ребенок) в XV и особенно XVI веках являются признаком ранее неизвестного интереса к детству.

Нужно, впрочем, отметить еще одну сцену, часто повторяющуюся в иконографии той эпохи — обрезание. Процесс изображен с почти хирургической точностью. Не надо искать в этом какой-либо подвох. По-видимому, праздники Обрезания Господня и Введения Богородицы во Храм считались в XVI и в XVII веках детскими праздниками, единственными до первого причастия. В парижской церкви Св. Николая можно увидеть полотно начала XVII века, привезенное из аббатства Сен-Мартен де Шан. Обрезание происходит при большом стечении народа, в основном детей. Одни в сопровождении родителей, другие сами по себе, взобравшиеся на колонны, чтобы было лучше видно. Сегодня кажется странным, что для детского праздника выбор пал на Обрезание. Удивимся мы, но не мусульманин нынешнего столетия, ни европеец XVI или начала XVII века.

115
Таким образом, взрослые не только без тени смущения приобщали детей к хирургической операции, пусть даже религиозногохарактера, на половом органе, но и позволяли себе при всех и будучи в полном сознании шутки, становившиеся совершенно непозволительными, как только ребенок достигал возраста половогосозревания, то есть возраста, когда он считался почти взрослым. Этому есть две причины. Прежде всего, считалось, что ребенок,не достигший подросткового возраста, был безразличен к разнице полов, и подобные шутки и намеки для него проходили без последствий, они ничего не значили, теряли свою половую направленность и становились полностью нейтральными. И еще не появилось сознание того, что всякое обращение к вещам, касающимся половых отношений, даже без задних мыслей и какого-то конкретного контекста, может повредить детской невинности. В те времена особо не задумывались, существует ли вообще понятие детской невинности.

** *
Таким, по крайней мере, было общественное мнение. Его ужене разделяли моралисты и воспитатели, во всяком случае, лучшие из них — новаторы, к которым, впрочем, мало прислушивались.Однако, оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать, что именно благодаря их заслугам новая концепция, принятая нами,в конце концов победила.

Эти веяния восходят к XV веку, к эпохе, когда они оказались уже достаточно сильны, чтобы положить начало переменамв воспитательной практике школ . Главным представителем новых идей является Жерсон*. Для своего времени он — самый наблюдательный из бытописателей детства, и в частности сексуальной стороны жизни детей. Это новый оценочный подход к поведению, свойственному только детям, о чем можно судить понаписанному Жерсоном трактату De confessione mollicei, посвященному этой проблеме. Попробуем разобрать его в контексте первых признаков иного отношения к детству, обнаруженных нами в иконографии и в эволюции детского костюма.

Итак, Жерсон изучал сексуальное поведение ребенка. Его труд предназначался для исповедников, чтобы те пробудили в маленьких кающихся грешниках — от 10 до 12 лет — чувство вины. Ему известно, что мастурбация и эрекция без последующей эякуляции — явление повсеместное. Любой, кому бы ни задали вопрос по поводу онанизма или самопроизвольной эрекции, отвечает отрицательно, то есть врет в полном сознании того, что делает. С точки зрения Жерсона — случай очень серьезный. Peccatum mollicei **, «даже если из-за малого возраста не сопровождается семяизвержением... лишает ребенка невинности в большей степени, чем его сверстника, уже бывшего с женщиной».Более того, он часто ведет к содомии.
----------------------------

* Жерсон Жан (1363—1429) — французский теолог, церковный деятель, выходец из многодетной крестьянской семьи, в 1395 г.— канцлер Парижского университета, стал известен благодаря проповедям перед королем и двором; один из первых поверил в миссию Жанны д'Дрк и благословил ее;реформатор образования.
** Младенческий грех (лат.).

116
Здесь точка зрения Жерсона почти совпадает с современнойточкой зрения на мастурбацию, являющуюся, впрочем, неизбежной стадией раннего полового созревания, в отличие от саркастических выводов романиста Сореля — герой «Франсиона» видит первопричину онанизма в долгом безвылазном пребывании в четырех стенах школьного интерната.

Действительно, изначально ребенок не осознает свою вину,sentiunt ibi quemdam pruritum incognitum tum stat erectio *, думая, что это позволено. Причина в первородной развращенности людей. Мы еще очень далеки от понятия детской невинности, но уже очень близки к объективной оценке поведения ребенка в свете сказанного выше. Как уберечь ребенка от опасности? Добрым советом исповедника, и еще — меняя методы воспитания и изменив наше собственное поведение с детьми. Не стоит с ними ни говорить обо всем, ни употреблять при них слишком откровенные слова. Следует избегать игр, при которых дети прикасаются к друг другу, целуются и рассматривают части тела. Следует окончательно разделить детей и взрослых, по крайней мере в постели: младенцы, маленькие, старшие не должны спать в той же постели, что и взрослые, пусть даже того же пола; в те времена сон в одной кровати со взрослыми был обычным делом во всех сословиях. Мы знаем, что такая практика существовала в концеXVI века даже при королевском дворе Франции — Генрих IV играет со своими разнополыми детьми у себя в постели; Жерсонопередил свое время почти на два столетия. Он отвергает всякое, даже шутливое, прикосновение in nudo и призывает остерегаться «от развратного общения, где порочные речи и бесстыдные жесты совершаются в постели вместо сна».

Жерсон вновь возвращается к этому вопросу в своей проповеди против сластолюбия, прочитанной в четвертое воскресеньерождественского поста: ребенок не должен позволять себя целовать или прикасаться к себе, если же он поступает иначе — он должен сказать об этом на исповеди, во всех случаях, подчеркиваю, поскольку в большинстве случаев в этом никто не видел ничего плохого. Ниже он говорит, что «было бы хорошо» укладывать разнополых детей спать раздельно, аргументируя это примером о девятилетнем мальчике, сделавшем ребенка, приводимымсв. Иеронимом; он употребляет сослагательное наклонение — «было бы хорошо», не решаясь идти дальше, настолько явлениебыло распространено **.

------------------------------

* Чувствувет там некий непонятный зуд, когда происходит эрекция (лат.)

** Gerson. Doctrina pro pueris ecclesiae parisiensis. Opera, 1706, I, p. 717.

117

В написанном им своде правил поведения для школы Собора Парижской Богоматери, он пытается всеми силами разделить детей, отдать их на постоянное попечение учителя. Новому духу дисциплины мы посвятили ниже отдельную главу. Учитель пения не должен обучать своих подопечных "Распутным и бесстыдным песнопениям", ученик имеет право донести на своего товарища, если тот вел себя недостойно (среди прочих проступков: говорить по-французски, а не на латыни, ругаться, произносить грубые слова, долго валяться в постели, пропускать молитвы, болтать в церкви). Ночью в дортуаре должен гореть ночник: «Как в знак почитания образа Девы Марии, так и по естественной необходимости, для того чтобы дети могли делать только то, что не стыдно делать при свете». Никто не имел права перебраться в другую кровать — ребенок должен был оставаться рядом с тем, кого ему определили в соседи. "Сходки, а также сборища собняком в любых местах" не дозволяются ни днем ни ночью. Сколько усилий, чтобы избежать тесной дружбы между детьми, а заодно и вредных ви- зитов, в данном случае со стороны слуг: «Всякое близкое общение с детьми запрещается, не исключая слуг, клириков, служащих церкви и проповедников (Жерсон не доверял буквально никому), они должны заговаривать с ребенком только в присутствии учителя».

Общение с детьми, не являющимися подопечными данного учреждения, тоже запрещено, не допускается даже совместное обучение (разве что по специальному высокому разрешению), «чтобы дети не заразились от других дурными привычками».

Все это внове, однако из этого не следует, что в реальности все так и происходило в школе. Во второй части настоящего издания мы увидим, сколько времени и усилий потребовалось, чтобы утвердить строгую дисциплину в коллежах. Это произошло много позже, в XVIII веке. Жерсон был далеко впереди учебных заведений своего времени. Его правила поведения интересны из-за морального идеала, провозглашенного им, который раньше не был столь четко сформулирован и как бы не существовал, но стал впоследствии идеалом иезуитов, Пор-Рояля, братьев христианских школ и всех строгих моралистов и воспитателей XVII века.

В XVI веке воспитатели более терпимы, не переступают некоторых границ. Мы можем судить об этом по книгам, написанным для школьников, по которым те учились читать, писать, изучали латынь, наконец по урокам «цивильности» — в трактатах о хорошем тоне и в сборниках диалогов для придания живости излагаемому действующими лицами обычно были несколько школяров или ученик и учитель. Эти диалоги являются прекрасным свидетельством школьных нравов того времени. В диалогах Вивеса можно найти мысли, не свойственные Жерсону, однако традиционные для того времени: «Какая часть (тела) самая постыдная — передняя (отметим что он избегает ее назвать) или же отверстие в заднице? — Обе очень неприличны, зад из-за нечистот, а перед — из-за развратности и бесстыдства».

118
Как видим, в грубоватых шутках недостатка нет, хватает также и сюжетов далеко не воспитательного характера. В диалогах английского автора Ч. Хула одна из сцен происходит в таверне, а таверны имели репутацию куда хуже, чем нынешние кафе. Долгий спор завязывается о том, в каком кабаке подают лучшее пиво. Однако даже Вивес соблюдает некоторые приличия: «Третий палец называют бесстыжим. Почему? — Учитель сказал, что знает, но не хочет об этом говорить, так как тема эта низкая и грязная, да и тебе лучше не задавать таких вопросов, потому что ребенок из хорошей семьи не должен спрашивать о столь неприличных вещах». Удивительная для той эпохи точка зрения. Полная свобода говорить в любых выражениях и на любую тему была столь естественна, что даже у самых строгих реформаторов в их проповедях, обращенных к детям, проскакивают сравнения, которые шокировали бы современного человека. Так, иезуит Лебрен в 1653 году призывает пансионеров благородных кровей Клермонского коллежа избегать обжорства: «Они капризны в еде как бабы беременные».

Как бы то ни было, в конце XVI века ситуация окончательно изменится. Некоторые воспитатели, добившиеся наибольшего авторитета и полного принятия своих концепций, больше не допускают, чтобы в руки детей попадали книги сомнительногосодержания. Именно тогда появилась идея классического произведения, подправленного для чтения детьми. Это очень важный этап, именно здесь начинается особое уважение детства. Это новшество можно найти как у католиков, так и у протестантов в Англии и Франции. До того детям предлагали для чтения Теренция как одного из классиков. Иезуиты изъяли его из программ. В Англии пользовались адаптированным изданием КорнелияСконея, вышедшим в 1592-м и переизданным в 1674 году. Бринсли рекомендует его в своем пособии для учителей.

В протестантских академиях Франции вместо диалогов Эразма, Вивеса, Мозеллануса и прочих стали использовать диалоги Кордье (1564). В этом надо видеть неведомую доселе заботу остыдливости и приличии в нравах и в повседневной речи. Шутка по поводу употребления бумаги еще терпима. Дети играют в слова: «школьная бумага», «бумага для конвертов», «бумага промокательная». В конце концов один из играющих мальчиков сдается, другой находит решение: «Бумага, которой вытирают зад —однако вы проиграли». Невинная поблажка традиционным шуткам. Кордье действительно «можно дать в любые руки», современное выражение без какого-либо привкуса анахронизма. Впрочем, Кордье дополнят диалогами религиозного содержания, написанными С. Кастельоном.

119
В свою очередь Пор-Рояль издаст Теренция с большимикупюрами — «Комедии Теренция с небольшими изменениями, сделавшими их очень приличными».

Что же касается самой стыдливости, в коллежах иезуитов принимают необычные меры предосторожности, подробно расписанные в «Правилах о применении телесных наказаний». Особоподчеркивалось, что не следует снимать штаны с наказуемых «отроков какого бы возраста или сословия они не были (мне нравится здесь ссылка на сословие), надо открыть небольшойучасток кожи достаточного размера, чтобы применить наказание, но не больше».

Значительные перемены в нравах происходят в XVII веке.В отношении королевских детей, даже незаконных, мадам де Ментенон не позволит самой безобидной вольности, допустимойпри дворе Генриха IV. Та же строгость, впрочем, повсюду, за исключением домов либертенов*. Речь идет уже не об отдельной кучке моралистов вроде Жерсона, а о целом движении, проявляющемся во всем — как в богатой назидательной и педагогической литературе, так и в духовной практике и новой религиозной иконографии.

Обрело свой смысл базовое понятие — детская невинность.Его можно найти уже у Монтеня, не питавшего, однако, иллюзий по поводу нравственной чистоты молодых школяров: «Сотни школяров заражаются сифилисом прежде, чем дойдут до того урока из Аристотеля, который посвящен воздержанию»**. В тоже время он приводит и другую историю, с иным знаком: «Когда кораблю, на котором он (Альбукерк) находился, стала угрожатьблизкая гибель, он посадил себе на плечи мальчика с той единственной целью, чтобы этот невинный ребенок, судьбу которого он связал со своей, помог бы ему снискать и обеспечить милостьВсевышнего и тем самым спасти их от гибели»***. Веком позжемысль о невинности детства становится общепризнанной. Например, в пояснении к гравюре Герара, где речь идет о детских игрушках (куклы, барабан):

Вот возраст невинности,
Куда все мы должны вернуться,
Чтобы насладиться грядущими благами,
Надеждой на которые живем.
Возраст, когда все прощают,
Возраст, когда не знают ненависти,
Когда ничто нас не печалит.
Золотой век в человеческой жизни,
Возраст, не боящийся ада,
Возраст, когда жизнь легка,
Возраст, когда смерть не страшна,
И для которого открыты небеса.
Да преисполнимся к сим оплотам церкви
Нежного и ласкового почтения —

Небо полнится гневом
Против тех, кто их обидит.
------------------------------

* Либертены - так называли в XVII-XVIII вв. сторонников свободной.гедонистической морали, эти, как правило, представители высшей знати и их клиентеллы,создавали тайные сети дружеских связей, основанных на общности эротических вкусов, во Франции существовала особая либертенская субкультура.
** Монтень. Опыты. I, 26.
*** Монтень. Опыты, I, 39.

120
Сколько потребовалось времени, чтобы достичь, наконец, такого положения вещей! Можно проследить весь путь по богатейшей литературе тех лет.

«Благородный юноша, или Искусство воспитания добродетели у детей дворянского сословия, а также обучение их наукам и всем подходящим их положению занятиям», достаточно типичный труд М. де Гренайя, конюшего сеньора де Шатонье. Автор ранее уженаписал «Благородную девицу». Интерес к воспитанию и «обучению молодежи» знаменателен. Автор знает, что он не единственный, кто занимается этой темой, и как бы извиняется в предисловии: «Ни в коем случае я здесь не хотел перейти дорогу господину Фаре, занявшись темой, которой он касается лишьмимоходом, говоря о людях, достигших совершенства... Я показываю путь благородного юноши с раннего детства до начала юности. Сначала речь идет о его рождении, потом о воспитании; я отточил его нравственные качества и разум; я научил его почитанию божественного и умению вести себя в обществе, чтобы он не был ни безбожником, ни суеверным». Воспитательные трактаты существовали и раньше, но они были лишь пособием по хорошим манерам и правилам поведения. Их очень ценили вплоть до начала XIX века. Но наряду с правилами поведения, адресованным детям, с начала XVII века существует педагогическаялитература для родителей и воспитателей. И напрасно ее авторы ссылаются на Квинтилиана, Плутарха и Эразма — это совершенно новое явление, настолько новое, что господин Гренай вынужден защищаться против тех, кто видит в «воспитании молодежи» лишь практическую сторону, а не сюжет для книги. Есть,конечно, Квинтилиан и другие, но есть и еще кое-что, весьма важное в христианстве: «Несомненно, если Господь берет под свою защиту невинных младенцев, то не думаю, что хоть один из рабов его имеет право их обойти и что люди должны иметь неприязнь к их воспитанию, ибо, делая это, они лишь подражают ангелам». Сближение образов ангела и ребенка становится общепринятой поучительной темой. «Говорят, ангел в виде маленькогомальчика открыл св. Августину Истину, и тот любил просвещать и учить детей; мы находим в его трудах множество трактатов,благосклонно говорящих о детях, кроме тех, что предназначены великим теологам». Он приводит в пример Людовика Святого,сочинившего поучение для своего сына. «Кардинал Беллармино написал детский катехизис». Ришелье, «великий князь церкви,написал Поучения для самых маленьких и том советов для более взрослых». Монтень, которого никак не ожидаешь встретить втакой благочестивой компании, очень беспокоился по поводу плохих воспитателей, в частности педантов.

«Не следует думать, что, говоря о детстве, мы ведем речь о чем-то незначительном; наоборот, и я покажу это здесь, что состояние, которое многие считают недостойным внимания, на самом деле восхитительно». Действительно, в эпоху Монтеня детство ассоциируется со слабостью и глупостью. Еще раньше о нем даже не упоминали — как о коротком и, следовательно, неважном переходном этапе. Акцент на слабой стороне детства, вероятнее всего, идет от классического духа, от его требования здравомыслия, но более всего это реакция на значение, которое начинают придавать ребенку в семье, в восприятии семьи. Мы вернемся к этому пункту в заключении к первой части нашей книги. Отметим только, что взрослые, независимо от сословия, начали находить удовольствие в игре с маленькими детьми. Конечно, началось это очень давно, однако теперь явление распространилось до такой степени, что стало многих раздражать. Так возникает чувство раздражения по отношению к «сюсюканью» — оборотная сторона современного отношения к детству. Туда же примешивалось презрение людей, проводящих большую часть своего времени на открытом воздухе, к преподавателям и регентам коллежей, «педантам» — в эпоху, когда коллежей становилось все больше и когда детство стало связываться в сознании взрослых со школьной порой. В действительности же враждебное отношение к детству со стороны серьезных умов свидетельствует о слишком большом, в их глазах, внимании к нему.

Для автора «Благородного юноши» детство — знаменательная пора прежде всего потому, что Христос тоже был ребенком. Впрочем, сам факт, что Иисус опустился до состояния человека, приняв не только его природу, но и побывав ребенком, интерпретировался как символ уничижения, которого, согласно св. Бернару , избежал Адам. Напротив, в христианстве есть святые дети: невинные младенцы, дети-мученики, отказавшиеся поклоняться идолам, маленький еврей св. Григория Турского, сожженный в печи своим собственным отцом за то, что принял христианскую веру. «Я могу привести еще много примеров тому, что и в наши дни истинная Вера находит мучеников среди детей точно так же, как и в прошлые века. В истории Японии фигурирует некий мальчик Луи, в возрасте 12 лет превзошедший намного благочестивостью лучших людей». В одном костре с доном Карло Спинолой погибла женщина «со своим маленьким ребенком», это только лишний раз показывает, что «Бог охотнее всего принимает хвалу из уст младенца». Далее автор перечисляет один за другим примеры из Ветхого и Нового завета, не забыв добавить еще один, неожиданный для классической литературы, пример из истории нашего Средневековья: «Не могу не упомянуть о добродетели славных маленьких французов, коих воспел Ноклерус,— тех, что собрались числом 20000 во времена папы Иннокентия III и пошли на Иерусалим, дабы освободить его из-под власти неверных» — детский крестовый поход .

122

Нам известно, что дети — персонажи героического эпоса и рыцарских романов — вели себя как настоящие рыцари. Для господина де Гренайя это служит доказательством добродетели и разума у детей. Он приводит случай, когда ребенок встал на защиту императрицы, жены императора Конрада, на судебной дуэли — и сражался «против знаменитого гладиатора». «А почитайте, что делают в „Амадисе" Рено, Танкред и множество других рыцарей: ни в одном сражении сказка не может придать им столько величия, сколько настоящая история этому маленькому Ахиллу».

«По-моему, после всего сказанного можно смело утверждать, что ранний возраст не может сравниться, а чаще всего даже предпочтительней всех других возрастов... Кто посмеет отрицать, что Бог покровительствует детям больше, чем старикам?» Он им покровительствует из-за их невинности, «близкой к его совершенству». У них нет ни страсти, ни пороков, «их жизнь кажется совершенно осмысленной в то время, как сами они кажутся наименее способными использовать силу разума». Очевидно, речь уже идет не о младенческом грехе — дворянин образца 1642 года предстает в наших глазах, с учетом современных познаний в психоанализе, большим ретроградом, чем Жерсон. Дело в том, что сама мысль о порочности и телесном грехе у ребенка его сильно смущает, особенно в качестве аргумента тех, кто относится к детству как к объекту грубых и порочных шуток.

Эти новые веяния вновь обнаруживаются в Пор-Рояле и прежде всего у Сен-Сирана, его янсенистские биографы говорят о его исключительном отношении к детству и об осознании морального долга перед детьми: «Он восхищался Сыном Божьим, который, выполняя свою высокую миссию не хотел, чтобы детям мешали приблизиться к нему. Он их целовал и благословлял. Он завещал нам не презирать и не забывать их, наконец, он находил для них столь изумительные слова, что они заглушали тех, кто плохо относился к маленьким. И господин де Сен-Сиран всегда дарил детям свою доброту, сравнимую с его преклонением перед детской невинностью и Святым Духом, живущим в детях». Господин де Сен-Сиран — «очень просвещенный, далекий от предрассудков света (презрения к воспитателям) и, поскольку он понимал важность заботы о воспитании молодого поколения, он смотрел на него по-другому. Как бы трудна и унизительна ни была в глазах людей эта профессия, он допускал преподавать только тех, кто считал своим долгом противостоять такому отношению».

123

И тогда формируется другая нравственная концепция детства, с акцентом скорее на его беззащитности и слабости, нежели на «знаменательности», по Гренайю,— но его беззащитность и слабость соседствуют с невинностью, верным отражением божественной чистоты, что превращает воспитание ребенка в одну из первых обязанностей человека. Эта концепция в одно и то же время является реакцией как против безразличного и слишком нежного, эгоистического отношения к детям, которое делает из ребенка игрушку для взрослых и поощряет его капризы, так и против противоположного этому типу отношений чувства — презрения здравомыслящего человека. Эта концепция завоевывает педагогическую литературу конца века. Вот что пишет в 1687 году Кустель в своих «Правилах воспитания детей»: необходимо любить детей и превозмочь всякое отвращение, что испытывает к ним здравомыслящий человек; «если судить ребенка по внешнему виду, оставляющему впечатление слабости и неполноценности, идет ли речь о теле или уме, то, несомненно, в суждении нашем не будет места малейшему уважению. Но впечатление меняется, когда мы смотрим в будущее и опираемся в деяниях наших на веру». Присмотревшись, в ребенке замечаешь будущего «хорошего магистрата, священника или большого сеньора». Однако следует помнить, что детские души, еще полные крещенской невинности, остаются пристанищем Иисуса Христа. «Бог подает нам пример, приказав ангелам всюду следовать за детьми, не оставляя их ни на минуту».

Вот почему, пишет Варе в книге «О христианском воспитании детей», «воспитание есть одна из важнейших забот в мире». И Жаклина Паскаль в уложениях пансионеров Пор-Рояля: «Забота о детях настолько важна, что мы должны предпочесть этот долг всем другим встающим перед нами обязанностям, даже если они касаются чего-то духовного».

Речь идет не об отдельных высказываниях, а о настоящей доктрине восторжествовавшей повсюду — как у иезуитов, так и у ораторианцев и янсенистов, чем частично объясняется бурный расцвет учебных заведений, коллежей, малых школ, частного образования и эволюция школьных нравов в сторону строгой дисциплины.

Из этой доктрины вытекает несколько принципов, становящихся общим местом в литературе эпохи. Дети больше не предоставлены сами себе — эта идея восходит к XV веку и обязана своим появлением монастырскому опыту. Однако ее начинают воплощать по-настоящему лишь в XVII веке, когда необходимость в этом становится очевидна широкой публике, а не только горстке священнослужителей и «педантов»: «Нужно, насколько это возможно, закрыть все ходы и выходы клетки... (Будут оставлены) несколько отверстий,

124
чтобы жить и хорошо себя чувствовать; так делают с соловьями, дабы они пели, и с попугаями, когда хотят их научить говорить». Процесс не лишен своих тонкостей, так как и иезуиты, и учителя коллежа Пор-Рояля научились лучше понимать детскую психологию. В правилах поведения для детей в Пор-Рояле, написанных Жаклиной Паскаль, читаем: «Надо хорошо следить за детьми и никогда и нигде не оставлять их одних, здоровы они или больны... (однако) необходимо, чтобы такой непрерывный надзор был деликатным и чтобы некоторое доверие со стороны воспитателей давало бы им понять, что их любят и что с ними находятся рядом просто из удовольствия быть с ними. В результате они будут не бояться, а скорее любить свою старую воспитательницу».

Этот принцип станет всеобщим, но буквально он будет применяться лишь в интернатах иезуитов, в школах Пор-Рояля, в частных пансионах, то есть действие его охватывало только небольшое число детей очень богатых родителей. Их хотели уберечь от скученности в коллежах, которые долгое время имели дурную репутацию, развеявшуюся во Франции благодаря иезуитам быстрее, чем в Англии. «Как только нога молодого человека,— пишет Кустель,— переступает порог такого места („слишком большая численность школяров в коллежах"), он скоро теряет невинность, простоту и скромность, которые прежде делали его столь угодным Богу и людям». Сомнительным казалось доверять их единственному наставнику, этому противилась господствовавшая в нравах общительность. Считалось полезным, чтобы ребенок рано научился знакомиться и общаться с людьми, это было очень важно и являлось большей необходимостью, чем знание латыни. Лучше было бы «поместить 5—6 детей с одним или двумя порядочными людьми в частном доме» — эту мысль можно найти уже у Эразма.

Второй принцип — избегать слишком часто ласкать детей и сызмальства приучать их к некоторой строгости. «Не говорите мне, что они еще дети и нужно терпение; последствия развращенности ума очень сильно проявляются в этом возрасте» — реакция против «сюсюканья» с детьми младше восьми лет, против мнения, что они еще маленькие, чтобы их воспитывать. Учебник цивильности Куртена 1671 года издания изъясняется на этот счет довольно длинно: «С этими неокрепшими умами просто проводят время, не заостряя внимания на том, что хорошо, а что плохо,— им позволяется все, никаких запретов: они смеются, когда следует плакать, говорят, когда следует помолчать и немеют, когда приличия требуют от них ответа (например, „спасибо, мсье наших маленьких французов, так режущее слух американским отцам семейств). Было бы жестоко по отношению к ним позволять им жить так и дальше. Родители утверждают, что когда их дети подрастут, они их исправят. Но было бы лучше уже сейчас поступать так, чтобы потом нечего было исправлять».

125
Третий принцип — сдержанность. «Большая скромность» в манере держаться. В Пор-Рояле «сразу же после отхода ко сну воспитатели подходят к каждой кровати, чтобы посмотреть, нет ли чего неприличного в позах и поведении учениц, а зимой — чтобы проверить, хорошо ли они укрыты». Разворачивается настоящая пропаганда в целях искоренить давнюю привычку ложиться по нескольку человек в одну постель. Совет не делать так повторяется в течение всего XVII века. Его можно встретить в «Правилах поведения христианина» Жана-Батиста де Ла Саля*, впервые увидевших свет в 1713 году: «Не следует, исключая, конечно, помолвленных и состоящих в браке (вот оговорка, которую сегодня ни у кого и мысли бы не возникло поместить в книгу, предназначенную для детей; однако, по правде говоря, книги для детей не ограничивались тогда своим непосредственным адресатом, а эволюция нравов в сторону большей чистоты и приличия не мешали вольностям, которые вскоре никто уже не позволит), ложиться в присутствии особы противоположного пола — это было бы против всяких приличий и чести. Еще менее позволительно особам разного пола спать в одной кровати, если речь идет не о совсем маленьких детях, ибо неприлично спать вместе даже особам одного пола». Таковы рекомендации св. Франциска Сальского ** госпоже де Шанталь по поводу воспитания детей: «Родители должны внушить своим детям, что нельзя показывать друг другу голое тело, когда ложишься спать».

Эта же забота о приличии проявляется и в выборе книг и тем для беседы: «Сделайте так, чтоб их учили по книгам, где сочетались бы чистота языка и допустимость сюжетов. Когда же они начнут учиться писать, не позволяйте учителям давать им образцы, полные плохих слов». Мы уже далеко ушли от свободы выражений будущего Людовика XIII, которая забавляла даже почтенного Эроара. Естественно, следует избегать романов, балов, комедий — рекомендации касаются и взрослых. Нужно быть внимательным к песням — еще одна важная рекомендация в обществе, где музыка доступна практически всем,— «особенно позаботьтесь о том, чтобы ваши дети не учили современных песен». Однако старинные ничуть не лучше: «Песни, известные в свете, которым учат детей, едва те начинают говорить... Из них нет ни одной, не содержащей хулу и самую неприкрытую клевету на все и вся или же жестокую сатиру, не щадящую ни самых невинных, ни самых набожных... (они выражают) разнузданные страсти... (и) полны непристойных намеков».
--------------------------

* Ла Саль Жан-Батист де (1651-1719) — французский педагог и религиозный деятель, основатель конгрегации братьев христианских школ. его «Правила поведения христианина» не только приобщали к религиозной практике, но и учили хорошим манерам;канонизирован католической церковью.
** Франциск Сальский (1567-1622) — Французский религиозный деятель, основатель ордена салезианок, епископ Женевский, автор Дидактических сочинений.

126

Де Ла Саль и в начале XVIII века поддерживает опасливое отношение к зрелищам: «Для христианина присутствовать на кукольном представлении столь же неприлично (как и на представлении комедии). Мудрый человек должен с презрением относиться к подобным зрелищам... Родители не должны позволять своим детям на них ходить». Комедии, балы, танцы, «более простые представления — танцоры на веревках, фокусники, бродячие актеры и т. д.— запрещены». Допустимо только играть в поучительные, то есть ставшие частью процесса образования игры — все остальные игры подозрительны.

Другая рекомендация тоже часто встречается в педагогической литературе, чрезвычайно озабоченной проблемой «скромности» — нельзя оставлять детей в обществе слуг. Эта рекомендация идет вразрез с самым распространенным обычаем: «Оставляйте их как можно меньше один на один со слугами, особенно с лакеями (у слова „прислуга" был более широкий смысл, чем теперь: сюда включались и „сотрудники, служащие", как мы сказали бы сегодня, и приживальщики). Эти люди, чтобы снискать расположение детей, рассказывают им чаще всего глупости и прививают им любовь к игре, развлечениям и праздности».

Еще в первой половине XVIII века будущий кардинал де Берни, вспоминая свое детство (он родился в 1715 году), говорил: «Нет ничего более опасного для нравственного и даже физического здоровья, чем надолго оставлять детей под опекой людей из прислуги... С ребенком ведут себя так, как не позволили бы себя вести с молодым человеком». Последняя фраза осуждает поведение и образ мышления, характерные для двора Генриха IV и тунисского трамвая XX века, проанализированные нами выше. Оно долго было преобладающим в народе, но его уже не терпели в высших слоях общества. Настойчивость, с которой моралисты старались оградить ребенка от мира прислуги, показывает, насколько они осознавали опасность такого тесного сосуществования детей и слуг, тоже часто очень молодых. Моралисты хотели изолировать ребенка, чтобы уберечь его от шуток и выходок, считавшихся отныне непристойными.

Четвертый принцип представляет собой всего лишь еще одно проявление заботы о приличиях и скромности — свести на нет старинную фамильярность и заменить ее на скромные манеры и воздержанную речь даже в повседневной жизни. Эта политика проявлялась в основном в борьбе с «тыканьем». В небольшом янсенистском коллеже в Шесне «их (учеников) так приучили к предупредительности друг к другу, что они меж собой никогда не говорили на „ты", а также никто никогда не слышал, чтобы кто-то из них сказал товарищу какое-нибудь неприятное для того слово».

127

Учебник цивильности 1671 года издания признает, что приличия требуют обращения на «вы», однако там есть ряд уступок старинным французским обычаям, видно, что авторы в некотором затруднении: «Обычно говорят „вы" всем без исключения, если только это не маленький ребенок, а вы его намного старше или если обычай требует употребления „ты" даже между самыми воспитанными людьми. Отцы, обращаясь к детям до определенного возраста, как во Франции — до их совершеннолетия, и учителя, обращаясь к младшим ученикам, могут говорить „ты". Также и между близкими друзьями, как принято в некоторых местах, общение может быть на „ты". В остальных же случаях люди должны проявлять больше сдержанности и воспитанности».

Даже в малых школах, где дети еще младше, св. Жан-Батист де Ла Саль запрещает учителям обращаться к ним на «ты»: «С детьми надобно говорить сдержанно и никогда не обращаться к ним на „ты" во избежание излишней фамильярности». Несомненно, под таким давлением область применения «вы» расширилась. Когда читаешь воспоминания полковника Жерара, поражает тот факт, что в конце XVIII века некоторые солдаты обращались друг к другу на. «вы» — одному из них 25, а другому 23 года! По крайней мере. сам полковник мог употреблять обращение «вы» без боязни показаться смешным.

В Сен-Сире мадам де Ментенон воспитанницы обязаны «избегать „тыканья" и манер, противоречащих приличиям... Никогда нельзя подстраиваться под них (детей), используя их нелепую речь и детские манеры; напротив, их надо поднимать до себя, говоря, как со взрослыми».

Уже школяры из диалогов Кордье во второй половине XVI века во французском тексте говорят друг другу «вы», тогда как в латинском варианте они «тыкают».

Но анализируемая нами забота о серьезном отношении к детям окончательно возьмет верх только начиная с XIX века, несмотря на появление прямо противоположного движения — развития гигиены грудных детей и более либеральной и натуралистической педагогики. Один американский преподаватель французского языка, Л. Уайли, провел 1950/51 учебный год на стажировке в одном из селений юга Франции, полностью погрузившись в местный быт. Его удивляет серьезность, с которой относятся во Франции учителя начальной школы к своим ученикам, а родители — крестьяне — к своим детям. По американским меркам контраст огромен: «Каждый шаг в развитии ребенка, кажется, зависит от развития того, что люди называют рассудительностью... Ребенок признается отныне рассудительным, и от него ждут, чтобы он рассудительным и оставался». Эти рассудительность, самоконтроль, серьезность, которые требуются от ребенка очень рано для получения аттестата об образовании, уже отсутствуют в Соединенных Штатах и являются последним этапом развития деревни, втянутой моралистами с XVI века в реформаторское движение. Подобный настрой начинает постепенно исчезать из наших городов — он сохраняется еще кое-где в наших деревнях, где его и наблюдал американец

128
Чувство детской невинности приводит, таким образом, к двойственности нравственной позиции по отношению к детям: оградить их от грязных сторон жизни, в частности от секса, терпимого или даже допустимого у взрослых, и закалить их, воспитывая характер и рассудительность. В этой позиции есть противоречие. С одной стороны, желают сохранить детство, а с другой — ребенка как бы старят. Однако это противоречие заметно только нам, людям XX века. Увязывание детства, примитивизма и иррационализма характеризует наше современное понимание детства. Оно появилось у Руссо, но принадлежит истории XX века. Совсем недавно, выйдя из теоретических построений психологов, педагогов, психиатров, психоаналитиков, оно стало отражать общественное мнение; именно с этой точки зрения американский преподаватель Уайли оценивает другой подход, с которым он сталкивается в деревне в Воклюзе и в котором мы узнаем следы более старого типа отношения к детству, зародившегося в XV и XVI веках и ставшего всеобщим и популярным начиная с XVII века.

В этой старой по отношению к нашему современному мышлению и новой по отношению к Средневековью концепции понятия невинности и разума не противопоставлялись друг другу — выражение sipuer prout decet, vixit [Если ребенок прожил так, как подобает (лат)] переведено в «Учебнике цивильности» 1671 года так: «Если ребенок прожил, как взрослый».

* * *
Под влиянием нового морального климата появляется новая детская назидательная литература, отличающаяся от литературы для взрослых. Очень трудно в массе книг по правилам хорошего тона, «цивильности», изданных с XVI века, разобраться, какие из них обращены к взрослым, а какие к детям. Это смешение объясняется причинами, лежащими в основе структуры семьи, отношений семьи и общества, которым я посвятил последнюю часть моего исследования.

Оно несколько смягчается в течение XVII века. Отцы-иезуиты публикуют книги о правилах поведения или адаптируют их для общего пользования, так же как они «чистят» древних авторов или издают под своим патронажем трактаты, например «Приличия в общении между людьми», отпечатанные в 1617 году для пансионеров «Общества Иисуса» в Понт-а-Муссоне и Флеше. «Правила поведения христианина» для христианских мужских школ Ж.-Б. де Ла Саля, вышедшие в 1713 году, будут переиздаваться в течение всего XVIII и в начале XIX веков — книга, долгое время считавшаяся классикой, чье влияние на

129

нравы, несомненно, очень велико. Однако даже «Правила поведения христианина» еще не обращаются прямо к детям. Некоторые советыадресуются скорее родителям (и, тем не менее, это книга, по которой дети учатся читать, откуда они берут примеры для письма и заучивают наизусть) или вообще к взрослым, плохо представляющим себе, что такое хорошие манеры. Положение меняется визданиях «Учебников цивильности» второй половины XVIII века. Вот такой учебник 1761 года: «Для воспитания детей, начиная сманеры обучения их письму, чтению и произношению, вновь исправленной (так как все эти труды представляют собой переиздания старых „Правил" Кордье, Эразма или „Галатео". и всеновое будет сказано на основе старой канвы — откуда и живучесть некоторых прежних представлений, давно вышедших из моды) и дополненной замечательным трактатом о том, как обучить их орфографии. Сочинение миссионера и его наставников дляобучения молодежи». Тон совершенно нов, автор обращается непосредственно к детям уже в заглавии и взывает к чувствам:«Чтение этой книги не будет для вас бесполезным, дорогие дети. Эта книга вас научит... Заметьте, дорогие дети...» и т. д. «Милый ребенок,— я считаю любого ребенка сыном Божьим и братом Христа,— полюбите добро с раннего возраста... Я хочу вам преподнести правила поведения хорошего христианина»; «Кактолько вы подниметесь с постели, прежде всего перекреститесь»; «Если вы в комнате ваших родителей, поздоровайтесь с ними»;в школе: «Не причиняйте неудобств вашим товарищам...»; «Не болтайте во время уроков»; «Подумайте, прежде чем сказать кому-нибудь „ты"...». Однако эта нежность и мягкость,очень свойственные XVIII веку, ничуть не умаляет идеала сильного характера, ума и достоинства, которые нужно пробудить в ребенке: «Мои дорогие дети, не будьте в числе тех, кто говоритбез умолку, не давая вставить слова другому»; «Держите свои обещания — это дело человека чести». Здесь все еще проявляется дух XVII века, но манера уже XIX: «Мои дорогие дети». Детская сфера отделяется наконец от мира взрослых.

Можно наблюдать еще странные пережитки прежнего безразличия к возрасту. Долгое время латынь и даже древнегреческий преподавали по двустишиям, ложно приписываемым Катону *. Псевдо-Катона цитирует автор в «Романе о Розе» ** Так продолжалось в течение всего XVII века, и в последний раз Катониздается в таком виде в 1802 году. Однако дух очень откровенных советов восходит к поздней античности и Средним векам, когда была неизвестна деликатность Жерсона, Кордье, иезуитов и преподавателей Пор-Рояля. Дети долгое время переводили на уроках высказывания наподобие следующего: «Не верь своей жене, когда она жалуется на слуг, часто в действительности жена ненавидит того, кто любит мужа». Или еще: «Не пытайся с помощью гадания выведать намерения Бога»; «Беги жены, подавляющей тебя, ссылаясь на свое приданое; не удерживай ее, если она становится невыносимой» и т. д.
-------------------------

* Сборник стихотворных поучений морально-дидактического характера «Дистихи Катона» был широко распространен в Средневековье; составленный в III или IV вв. неким Дионисием Катоном, он дополнялся и позднее.
** «Роман о Розе» — памятник французской средневековой литературы, первая часть которого (4658 стихов) была написана в 20-е гг. XIII в. Гильомом де Лорисом, вторая часть (18000) была написана через 40 лет Жаном Де Меном; роман был очень популярен в ХIV-XVI вв.

130
В конце XVI века такую мораль посчитали недостаточной, вот почему детям предложили четверостишия Пибрака, написанные в более христианском, поучительном и современном духе. Однако четверостишия Пибрака не заменили Псевдо-Катона, а просто дополнили его в начале XIX века — последние школьные издания содержали оба текста. И Псевдо-Катон, и Пибрак будут забыты одновременно.

* * *
Эволюции отношения к детству в XVII веке в полной мере соответствует новая тенденция благочестия и религиозной иконографии. Ребенок и там занимает почти центральное место.

Живопись, гравюра и религиозная скульптура с начала XVII века придают огромное значение изображению ребенка Иисуса отдельно от Марии и всего Святого семейства. Как видно на дрезденском полотне Ван Дейка, младенец Иисус обычно изображается в одной и той же символической позе — придавив ногой голову змеи. он опирается на земной шар, в левой руке он держит крест, а правой благословляет нас. Этот ребенок-властелин возвышается на церковных порталах (в церкви Нотр-Дам-де-Дальбад в Тулузе). Особое поклонение обращено теперь к Святому Детству. Место ему было уже давно подготовлено, по меньшей мере иконографически, изображениями Святого семейства, сценами обрезания XV—XVI веков. Однако в XVII веке явление приобретает иной характер. Сюжет хорошо изучен. Но появляется желание подчеркнуть связь, установившуюся между поклонением святому ребенку, проснувшимся огромным интересом к детству вообще, созданием малых школ, коллежей и появлением заботы о детском образовании. Коллеж Жюилли был посвящен кардиналом Берюлем Тайне детства Иисусова. В правила поведения для маленьких учениц Пор-Рояля Жаклина Паскаль вставляет две молитвы, одна из которых, «уподобимся младенцам», тоже посвящена «тайне Христа-ребенка». Она стоит того, чтобы ее процитировать. «Господи, сделай так, чтобы мы всегда были детьми по простоте своей и невинности, подобно тому как люди этого мира невинны по невежеству и слабости. (Здесь видны два аспекта понимания детства в XVIII веке — невинность, которую надо поддерживать, и невежество, или слабость, которые надо искоренить или урезонить). Подари нам святое детство, которое не могли бы у нас отнять годы, и чтобы никогда не наступила старость праотца Адама или смерть во грехе; но чтобы оно воскресило нас во Христе, который примет нас в своей бессмертной славе».

131
Монахиня-кармелитка из Бона, Маргарита дю Сен-Сакреман, была известна своим благоговением перед Святым Дитя. Никола Роллан основатель малых школ конца XVII века совершил паломничество на ее могилу. По этому случаю он получил в дар от одной из послушниц изображение «младенца Иисуса, которому молилась сама сестра Маргарита». Создание учебных заведений начало проводится под знаком Святого Детства, как, например, коллежи ораторианцев, основанные кардиналом Берюлем; отец Барре готовит в 1685 году «Уложения и правил для христианских школ имени святого Младенца Иисуса». Дамы из Сен-Мор — образцовое преподавательское объединение — официально именуются «Институт во имя святого Ребенка Иисуса». На первой печати института Братьев христианских школ, братьев-игнорантинцев, изображен младенец Иисус, которого ведет святой Иосиф.

В педагогической и морализаторской литературе XVII века часто приводятся места из Евангелия, где Иисус так или иначе говорит о детях; в «Благородном юноше», цитированном выше: «Раз отец мой призывает к себе невинных младенцев, никто из вас не имеет права их отталкивать». Молитва Жаклины Паскаль перефразирует следующие слова Христа: «Будьте как дети, если вы не будете как дети, то не войдете в царствие небесное» Сразу после молитвы Жаклина приводит евангельский эпизод, получивший в XVII веке новое значение: «Господи, смилуйся, причисли нас к тем детям, что Ты приблизил к Себе, которым Ты позволяешь Себя касаться и из чьих уст Ты слушаешь хвалу».

Сцена, на которую она намекает,— Иисус просит, чтобы к нему допустили детей,— присутствует в старинной иконографии; у нас уже был случай упомянуть миниатюру времен Оттона, изображающую детей, подобных маленьким взрослым, вокруг Христа. Можно также обнаружить подобные сцены в Библии с комментариями XIII века, однако они достаточно редки и к ним относятся как к банальным книжным иллюстрациям, не несущим особого смысла. Начиная же с конца XVI века сюжет «дети и Иисус» часто повторяется, особенно на гравюрах, и становится очевидным, что он соответствует теперь новому и совершенно отличному от других христианскому культу. Достаточно взглянуть на чудный эстамп Страдано, чьи гравюры вдохновляли многих художников эпохи. Сюжет соответствует легенде: Иисус возложил руки на приведенных детей и благословил их (Мф. 19; Мр. 10; Лк. 18), Иисус сидит. Одна женщина представляет ему своих детей — обнаженных путти. Другие женщины и дети ждут своей очереди, Нужно отметить, что ребенок здесь изображен в сопровождении матери; в средневековой иконографии, более соответствующей букве Писания, дети были вокруг Христа одни, поскольку текст не вдохновлял на приукрашивания. Здесь же ребенок неотделим

132
от семьи — признак значения, которое приобрела семья в системе ценностей. Голландская картина 1620 года возвращает нас к той же самой сцене. Христос сидит на полу на корточках среди толпы детей. Некоторые из них на руках у матерей. Другие, обнаженные, играют — борются друг с другом (тема борьбы путти очень часто встречается в то время) — или кричат и плачут. Дети побольше ведут себя более скромно: они стоят, сложив руки. Выражение лица Христа приветливо и внимательно, на нем читается та смесь нежности и добродушной иронии, с которыми взрослые говорят с детьми в эпоху новой истории, в XIX веке. Христос держит одну руку над детскими головами, а другую поднимает вверх, чтобы благословить следующего ребенка. Этот сюжет становится популярен, очень возможно, что гравюры с его изображением дарили детям в качестве святого образа, перед которым они молились; чуть позже его заменила картинка с первым причастием. Выставка 1947 года в Туре, посвященная образу ребенка, упоминает в каталоге гравюру XVIII века с такой сценой.

Отныне существует детская религия и новая духовная практика, предназначенная детям,— поклонение ангелу-хранителю. «Хочу добавить,— читаем в „Благородном юноше",— что хотя всех людей сопровождают блаженные души, помогающие унаследовать спасение и Царство Божие, именно детям Иисус Христос подарил преимущество иметь ангелов-хранителей. Не скажу, что мы совсем лишены такой милости, но взрослый человек наследует ее из своего детства». Ангелы, со своей стороны, отдают предпочтение скорее мягкости ребенка, чем «роптанию человеческому». И Флери в своем «Трактате об Учении» подчеркивает, что «Евангелие запрещает нам их (детей) презирать, памятуя о том, что у них есть защитники — блаженные ангелы небесные». Детская фигурка, символизирующая душу, ведомая ангелом, становится привычным явлением в иконографии XVI—XVII веков. Тому есть множество примеров, например Доменикино из неаполитанской пинакотеки: маленький ребенок в рубашке, изорванной в лохмотья, которого ангел, женственный юноша 13—14 лет, защищает от подстерегающего его демона в образе взрослого человека. Он держит щит между ребенком и взрослым человеком. Сама картина является неожиданной иллюстрацией следующей фразы из «Благородного юноши»: «Богу принадлежит ранний возраст, а во власти дьявола старость многих людей, и также возраст, что Апостол называет зрелым».

Старинная тема — Товия, ведомый ангелом,— символизирует отныне пару: душа-ребенок и ее проводник, ангел-хранитель. На эту тему написал прекрасное полотно Турньер, выставлявшееся в Лондоне и Париже (1958), она же представлена и на гравюре Абрахама Босса. На гравюре Мариетта ангел показывает ребенку крест в небе, который несут другие ангелы.

133
Тема ангела-хранителя и ребенка-души служила декоративным мотивом для купелей, я увидел это в одной из церквей, построенных в стиле барокко в южной Германии — в церкви Животворящего Креста в Доневорте. На крышке, закрывающей купель, возвышается шар, вокруг которого обвилась змея. На шаре ангел, молодой человек с немного женственными чертами лица, ведет душу — ребенка. Здесь речь идет не только о символическом изображении души в виде ребенка (кстати, любопытная и зародившаяся в Средневековье традиция), но и об особом преклонении перед детством, берущим истоки в таинстве крещения — образ Ангела-Хранителя.

Этот период — XVI—XVII века — еще и время «образцовых детей». Историк коллежа иезуитов Флеш рассказывает, ссылаясь на анналы Конгрегации Флеш 1722 года (то есть около 50 лет после события), поучительную историю о жизни Гийома Руффена, родившегося 19 января 1657 года; в 1671 году он был в третьем классе и ему было 14 лет. Разумеется, он состоял в Конгрегации (благочестивая ассоциация для хороших учеников под покровительством Девы Марии, которая существует, полагаю, и по сей день в иезуитских коллежах), посещал болящих и подавал милостыню бедным. В 1674 году он закончил первый год философии (ее изучали два года) и заболел. Дева Мария приходила к нему два раза. Она открыла ему день его смерти — «в день праздника моей милой матушки» — в день Успения Богородицы. Признаюсь, читая этот текст, я не мог не припомнить один забавный эпизод из моего собственного детства: когда в коллеже иезуитов, где я учился, несколько учеников устроили целую кампанию за канонизацию ученика младших классов, умершего за несколько лет до этого в полной святости и чистоте, как говорила его семья. Можно было без особого труда достичь святости за короткую жизнь школьника — не совершая особых чудес, не имея каких-то выдающихся ранних способностей,— на вас сами собой распространялись детская добродетель и невинность раннего возраста. Так было в случае со св. Луи де Гонзаго, чье имя часто цитируют в литературе XVII века, посвященной вопросам воспитания.

Кроме жития маленьких святых, школьникам даются в качестве примера жизнеописания великих святых — их молодость или угрызения совести по поводу безумно проведенных молодых лет. В Анналах коллежа иезуитов в Эксе за 1634 год можно прочитать следующее: «Наша молодежь слушала проповедь два раза в неделю во время поста. Сам ректор, господин де Барри, вдохновлял детей, приводя примеры героических поступков из молодости святых... (Во время предыдущего поста 1633 года) он рассказывал о переживаниях святого Августина, вспоминавшего свою юность».

134
В Средние века не было больших детских праздников, если не считать праздники сезонные, по характеру больше напоминающие языческие, чем христианские. Начиная с XV века, как мы уже успели заметить, некоторые эпизоды, например Введение во Храм и Обрезание, не обходились без толпы детей, собиравшейся вокруг,— более значительной, чем на средневековых изображениях и картинах эпохи Возрождения. Но эти ветхозаветные праздники, даже если они и стали детскими в иконографии, не могли уже играть роль таковых в реальной практике, особенно в несколько выхолощенной духовной практике XVII века во Франции. Первое причастие постепенно становится наибольшим религиозным праздником детства — каким оно является даже сегодня, когда христианские обряды отправляются не столь регулярно. Первое причастие нашло в наши дни свое место среди старинных забытых фольклорных праздников. Возможно, оно обязано долгим существованием, несмотря на дехристианизацию общества, тому факту, что это индивидуальный праздник ребенка, отмечаемый в церкви и в кругу семьи,— быстрее всего из жизненной практики исчезли самые коллективные праздники.

Особо торжественное празднование первого причастия — следствие гораздо большего внимания, которое начинают уделять, особенно в Пор-Рояле, условиям, в которых дети принимают евхаристию . Речь шла не о том, чтобы сделать причастие более редким, а чтобы лучше подготовить к нему и разум и душу ребенка. Вполне вероятно, что прежде дети получали причастие без особой подготовки — как все, если судить по средневековой привычке рано начинать самостоятельную жизнь и ничем не выделять детей, допуская их тесное сосуществование со взрослыми. Жаклина Паскаль в своих уложениях для детей Пор-Рояля предписывает хорошо оценить духовное и нравственное состояние ребенка, прежде чем допустить его к причастию, к которому его нужно прежде заранее подготовить: «Не следует причащать очень маленьких детей, особенно же проказливых, легкомысленных или имеющих какой-либо значительный изъян. Нужно подождать, пока Бог не переменит их характер. Затем в течение года или по меньшей мере шести месяцев надобно наблюдать, произошло ли что-нибудь в душе ребенка. Я никогда не жалела, что томлю таким образом ребенка — чем дольше их готовить, тем больше продвинутся в добродетели те, кто к ней предрасположен от рождения, и тем лучше познают себя те, кому необходимо эту добродетель в себе открыть. Никакая предосторожность не может. быть лишней, при первом причастии — от него зависят и все последующие» .

В Пор-Рояле первое причастие проходит после конфирмации*: «Когда к нам приводят детей, не прошедших конфирмацию... пусть даже они ни разу не причащались, мы обычно откладываем причастие на более позднее время — когда они пройдут конфирмацию, чтобы их души наполнились духом Христа и они были бы готовы вкусить его тело».

В XVIII веке в монастырях и коллежах первое причастие становится организованной церемонией. Полковник Жерар вспоминает в своих мемуарах, что получить первое причастие было трудно. Он родился в 1766 году в бедной семье, где уже было шестеро детей. Осиротев, он работал с 10 лет в качестве слуги и тогда же викарий** местного прихода проявляет к нему интерес и отправляет его в аббатство Сент-Авит, где он становится причетником. Своему первому священнику, который был иезуитом, он очень не понравился. Мальчику было примерно 15 лет, когда его начали готовить к первому причастию: «Решили, что я получу его вместе с еще несколькими пансионерами. Накануне того дня я играл с собакой. Господин N. иезуит, увидел меня и закричал: „Вы забыли, что завтра вы должны получить тело и кровь Господа нашего!?" Потом аббатисса призвала меня к себе и сказала, что я не буду участвовать в завтрашней церемонии... Три месяца спустя, после покаяния... я, наконец, получил свое первое причастие. После второго мне велели причащаться каждое воскресение и по праздникам».

Первое причастие стало таким, какое оно сейчас. С середины XVIII века появилась традиция вручать картинку со святым в память о первом причастии. В 1931 году в Версале была выставлена гравюра с изображением св. Франциска Ассизского***, на обороте которой было написано: «В память о первом причастии, принятом Франсуа Бертраном 26 апреля 1767 года, в первое воскресенье после Пасхи в церкви св. Себастьяна. Барай, священник храма св. Себастьяна». Здесь речь шла не только о религиозной традиции, но и о своего рода сертификате, официально подтверждающем один из актов католической церкви. В XIX веке для большей торжественности добавится еще и специальный костюм, который надевают только в этот день.

Церемония принятия первого причастия стала самым ярким проявлением восприятия детства в период между XVII и концом XIX века; в ней сталкиваются две противоречащие друг другу особенности восприятия детства: представление о детской невинности и благоразумное приобщение детей к святым таинствам.

----------------------------------

* Конфирмация — миропомазание, христианское таинство, которое у католиков совершается епископом над детьми и подростками 7—12 лет, ритуал состоит в смазывании лба. глаз. ушей верующих ароматическим маслом — миром.
** Викарий — заместитель духовного лица, в католицизме — всякий заместитель, викарии есть у пап (римская курия, легаты, нунции), у епископов, приходских священников, сам папа — викарий Иисуса Христа.
*** Франциск Ассизский (1182—1226) — учредитель монашеского ордена францисканцев, один из популярнейших католических святых.