Гамлет в театре случая Шекспира

Дневник петербурженки 1913 – 1927 гг.


Предисловие к публикации

На Ломоносова работали пожарные, горел склад Апраксина двора, над кучей скинутого с чердака хлама поднимался пар и дым, пахло как-то странно. Фары разворачивающейся машины высветили останки тлеющего матраса и застрявшую между его пружин связку тетрадей, они почти не пострадали, рядом, на земле, еще две тетради. Любопытство сильнее брезгливости. Это был дневник, первая запись 9 января 1913 года каллиграфическим почерком – впечатления после бала: восторженность, уменьшительно-ласкательные суффиксы, ирония. Большую часть записей в тетрадях, что поднял с земли, смыла вода, но кое-что сохранилось, и даже размытое можно расшифровать.

Пока известно только имя автора – Наталья. В 1913 г. ей пятнадцать. В дневнике за этот год стихи, чаще чужие, много карандашных набросков, заметки о семье, портреты старшего брата, Мити, Наталья любила его истории о Востоке: «…другой мир, иная, совпадающая с нашей во времени мысль»; Митя рассказывал не только о Востоке – сегодня он в одеждах буддийского монаха, через день похож на римского легионера, через три верхом на Росинанте. В 1914 г. почерк изменился. До 1916 г. пишет редко, охотнее рисует. Читает запоем – «справа налево и слева направо» – в домашней библиотеке художественная литература в шкафах справа, научная слева. Перечитала с Ваней, младшим братом, все, что было о пиратах, а когда папы не было дома, «наряжались посмешнее и, пугая котов, носились друг за другом из одного конца дома в другой». Коты успокоились, когда Наталье подарили Белый Клык. Она полюбила Джека Лондона сразу и тоже всего. Потом открыла Шекспира: рисунки на нескольких страницах, у Джульетты и Корделии схожие черты, тело Дездемоны усыпано точками, той весной у Натальи была ветрянка. 1915 г. – время переоценки прочитанного: «платья малы, коленки торчат, под мышками жмет»; все больше собственных мыслей.

Зять командира полка, в котором служил Митя, был начальником Автомобильной школы, где в 1915 г. проходил военную службу Маяковский. В ноябре Митя познакомил поэта с сестрой. Маяковский гостил в их родовом гнезде (усадьба недалеко от Старой Ладоги). В 1918 г. Наталья «процитирует» несколько строк из Необычайного приключения на даче, что напишет Маяковский в 1920 г., что-то ему тогда напомнило о «приключении» на Волхове.

В первую публикацию вошли записи 1916 г., это время развития гамлетовской темы ^*. Отношения с Гамлетом у Натальи сложились не сразу. Первая запись: «Дания – тюрьма. И что, траве не расти? Приступы слабости, свойственные всем меланхоликам, их тьма, вот ужас. Забывший о любви ум обезумел. Офелию не прощу!». Это 1914 г., ей шестнадцать, Гамлета Шекспира она узнает через год. Перечитывая свой опыт, обнаружила, как много места занимает в нем «готовое слово Ритора» и какую важную роль оно играет в ее жизни, а заметив, что ставшее ей чужим, чужое и Шекспиру, пойдет по чужому следу и встретит Гамлета. Позже удивится парадоксальности встречи, случившейся благодаря тому, кто постарался сделать ее невозможной, и поблагодарит Ритора, вопреки которому узнала Шекспира.

Нет последней правды о Гамлете, любое готовое о нем слово нарушает предложенную Шекспиром игру, ее смысл не в том, чтобы выиграть и тем самым игру закончить, а в том, чтобы ее начать (продолжить). «Гамлет без черного плаща уже немыслим, но inky cloak следует переводить буквально: чернильная маска». Гамлет по прежнему в черном плаще, но это уже другой знак, другая мысль, другая правда – живого и подвижного, «иная расстановка сил». Другая игра – ничто не предрешено, сценическое время не заканчивается смертью героя, в театре случая «катарсис Аристотеля (одновременно и для всех) невозможен».

«Театр случая Шекспира» – слово Натальи. Случай у Шекспира – не то случайное, что есть в пьесе и представлено на сцене: «Случайная смерть Полония – событие, свидетелями которого становятся все зрители в конце III акта, и все знают, что Гамлет заколет Полония до того как это произойдет». У Шекспира, как и когда-то у греков, случай не совсем случайный дар, еще не встреча, ее возможность, то, что с необходимостью требует от человека некоторых усилий и интуиции, случай – событие, не прописанное ни в сценарии пьесы, ни в сценарии жизни зрителя, «то, что еще не случилось, и никто, в том числе и сам автор, не знает, что именно случится и когда, и случится ли вообще».

«Иная расстановка сил». В театре случая, как и в жизни, добро и зло, сила и слабость не статичны, иногда они меняются местами независимо от воли режиссера и мастерства, с которым выстроена мизансцена, главные роли здесь играют «не равное себе слово Шекспира» и зритель, способный это слово услышать. Шекспир, несомненно, рассчитывал на сотворчество, соучастие зрителя, на его готовность преступить готовое и вступить в игру. Для самого Шекспира эта игра началась, как предполагает Наталья, с вопроса: «Почему общество, всячески поощряя военную хитрость полководцев, отказывает в праве на маневр драматургам, вынуждает их идти напролом с зеркалом наперевес, и, неоправданно рискуя, являть добродетели (virtue) ее же черты, а спеси – ее же облик?»

Первая мировая. Революция. Гражданская война. Время взросления. Наталья повзрослела, размышляя о вещах, подчас очень далеких от злобы дня, она из той породы людей, о которых В. Одоевский сказал: «Им тщетно доказывать, что на свете существуют два рода вопросов, – одни, которых разрешение знать нужно и полезно, и другие, которые можно отложить в сторону».

---------------------------------------

^{↑ *} В электронной версии записи публикуются выборочно – в основном то, что так или иначе связано с Шекспиром, Гамлетом и театром случая.

А. Бокшицкий: подготовка текста к печати, предисловие, примечания.

1916 год

15 января. Время есть, но что есть время? Время обедать и время спать, время танцевать и время рассуждать, когда танцую, о времени не думаю – раз, два, три – и обедаю не одной головой, все мое тело во времени, я его часть. Часть чего? Сейчас танцую с Августином, душа расширяется, опять сжимается… кто-то бросил камешек, пошли круги по воде вечности, созерцаю круги – раз, два, три…

Знаю ли я историю? Как при встрече с незнакомым человеком, что-то о нем слышала, может, писали в газетах, хорошее или не очень, не помню. Если это случайный попутчик, достаточно первого впечатления, а если мне с ним жить? Судить да рядить, заглядывая в сонник, глупо, все зависит только от меня. От меня вообще ничего не зависит, как повезет, встречу обаятельного мерзавца, обнимет за талию, и все, прощай девичья свобода. Буду думать о мерзавце, он и приснится, ведь что-то все-таки и от меня зависит.

В Зимней сказке Время в списке действующих лиц, у Шекспира Время – хор. Когда-то хор был персонажем, поясняющим происходящее на сцене, без него никак, уж очень все непросто. А поскольку Время все запутало, пусть оно и распутывает, это справедливо.

I, that please some, try all, both joy and terror
Of good and bad, that makes and unfolds error



17 января. Шум ветра, шелест листвы, гул языка… время превращает событие в рассказ, в мечтах Сервантеса это рассказ беспристрастного историка, брата истины: «истина – родная дочь истории, соперницы времени, сокровищницы деяний». Тит Ливий говорит о мужестве и римлян, и галлов, рассказывает, из-за чего Рим оказался на волосок от гибели (бесчестие братьев Фабиев), и легенду о спасении Города, но даже самый правдивый историк не передаст состояние римлянина, только что спасенного гусями. Чтобы ощутить соль этой истории, в словаре должно быть имя – Фортуна, у меня лишь этимология слова, родственные отношения Фортуны и Тихе, рог изобилия, крылья у Дюрера, мельница у Брейгеля, непостоянство, лживый лик, судьба – корыстная блудница, она с голодным не ложится, – все что угодно, только не имя. Имя изменяет время, время изменяет имя.

[на полях]: Имя, которое может быть названо не есть постоянное имя. – Лао-цзы.

Толстой рассказывает о войне римлян с «диким народом галлами» сокращенно – только легенду о гусях, рядом анекдот, как он сражался с клопами, клопы победили, Толстой, не стесняясь, в этом признается ^0,5. Для историка Рима версия Толстого ценности не имеет, в истории Рима от основания до наших дней ценно все, тем более в интерпретации Толстого. Имманентность вешалки театру лишь кажется вечной, в этой мистерии на одной сцене гуси и галлы, Гамлет и гаер… Свистать всех наверх! Выбегают Онегин и крестьянки, их голоса и музыка Чайковского совершенны.



29 января. Уехала из Петербурга, вернулась в Петроград, время изменилось, не только война, в глазах что-то... На Волхове время всегда иное. Если оно другое в усадьбе, какое же другое оно в Захомье. Живем рядом, время не совпадает, говорят, это обусловлено, иначе говоря, естественно. А бывает, время течет вспять, и хотя начало обратного движения можно предсказать, все равно это очень большая нагрузка на мозг. Время вывихнуто в моей голове, когда о нем не думаю, с ним все в порядке.

Китайский язык не знает спряжения, у них нет «времени», есть сезоны и моменты, благоприятные для сева и пахоты, их бытие – перемены, не обязательно к лучшему, отсюда и равнодушие к идее прогресса. Как и у русских в Захомье. Так далеко они друг от друга, а совпадают. Хор – идеальный зритель (Шлегель), в эпоху реализма лишний свидетель.

Слова, кругом слова, не думать не получается, плыви, бумажный кораблик.
Но пруд застыл, куда ж нам плыть?

На вдохе знаю, на выдохе все изменилось,
и вот опять вдохнуть забыла о чем дышать,
зачем не спать, с кем воевать, куда бежать,
с чем рифмовать, что рисовать, о ком мечтать,
как пахнет лес после грозы и шум дождя,
и рыбы плеск, и рака свист, я вспомню все,
нагая в речке я сижу, опять дышу, мне хорошо.



8 февраля. Пир во время чумы, он слышал стук колес, любое слово может стать последним. Нужны ли сейчас слова? Необходимы, таков обычай, помянуть Джаксона и что-то от себя добавить, развеять мрак, который ныне Зараза, гостья наша, насылает на самые блестящие умы.

Sweet Mary Gray! Thou hast a silver voice
And wildly to thy native melodies
Can tune it's flute-like breath… ¹

Твой голос, милая, выводит звуки
Родимых песен с диким совершенством;
Спой, Мери, нам уныло и протяжно,
Чтоб мы потом к веселью обратились…

У Вильсона Председатель восхищен аранжировкой туземных мелодий, у Пушкина – диким совершенством. Сразу не заметила, хорошо вижу лишь то, о чем можно рассказать словами, предназначенными для рассказа о том, что вижу. Всего два слова, но в них все, что было и будет сказано на эту тему. Дикое совершенство – не иллюзорно и не реально, не ошибочно и не правильно, коан на русской почве.

Луна, хурма и кузнечик в одной картине мира Хокусая, и все здесь важно, все гармонично. Совершенен хамелеон, его цвет всегда кстати, вот он земля, уже трава, залез – камень, слез – песок, и не рассуждает о гармонии, это его единственно возможное состояние, не омраченная сомнениями тихая радость мимикрии.

Возможно, народ, спасая щенка, соврал, не был он генеральским.



10 февраля. Когда читала первый раз, Хамелеон был другим, тогда увидела рыжего городового с решетом, доверху наполненным конфискованным крыжовником, и этот образ всколыхнул во мне вольнолюбивые настроения: извергается Везувий, низвергается Людовик XVI, городовой шагает с решетом. И как мы хохотали над Очумеловым – то жарко ему, то холодно, думала, все дело в имени генерала, и это так, но если это только так, рассказ что-то теряет, сейчас кажется, самое интересное. Пусть это будет на той же сцене. Начало III акта.

Кругом тишина. На площади ни души. Открытые двери лавок и кабаков глядят на свет Божий уныло, как голодные пасти; около них нет даже нищих. У ворот дровяного склада стоит только что укушенный щенком Хрюкин, подняв вверх правую руку, показывает толпе окровавленный палец. Народ плотным кольцом окружил Щенка, препятствуя внесудебной расправе. Принять самостоятельное решение народ не вправе, судьба Щенка в руках Власти, это неоспоримо для всех участников процесса.

Появляются Очумелов и городовой. Суд начинается. Хрюкин vs Щенок. На стороне Хрюкина Власть. На стороне Щенка Народ. Народ vs Власть. Эта тема поначалу звучит приглушенно, Народ безмолвствует, ждет, и вот подходящий момент, Народ называет имя генерала – Очумелов раздевается – Перемена участи, у Щенка появился шанс – Первая реплика городового, и шанс утрачен, но вслед вторая, шанс возвращается – Очумелов одевается – Перипетии следуют одна за другой – На сцене появляется генеральский повар, его слово решающее.

Народ: Эй, Прохор! Поди-ка, милый, сюда! Погляди на собаку... Ваша?
Прохор: Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало!
Очумелов: Она бродячая! Нечего тут долго разговаривать...
Прохор: Это не наша. Это генералова брата, что намеднись приехал...

И городовой, и Прохор неожиданно меняют свои показания – нечто невидимое, не названное по имени смещает персонажей к иной точке зрения и вынуждает Очумелова то снимать, то надевать шинель.



25 февраля. Пришло письмо Мите от Вольфганга, из Берлина оно к нам добиралось больше года. Вольфганг забыл передать письмо их общему другу, и уплыл в Китай. Обратно его вез английский моряк, у берегов Италии корабль потопила немецкая подводная лодка, он чудом спасся (вот как сохранил письмо?!) В Риме моряк отдал его испанскому дипломату, тот должен был ехать в Россию, что-то пошло не так, миссия отправилась в Берлин. В Петроград послание доставил французский дипломат. Молоденький, усики бантиком, смущается и краснеет, на дипломата совсем не похож, оживился, когда увидел мои рисунки, заговорили о живописи. «О, Пикассо!» – и усиками шевелит.

От скуки все наши беды, скучая, смешиваем краски, размачиваем глину и вострим перо, ждем новой катастрофы, новой боли, чтоб ужаснуться, и в шляпке модной из Парижа доставленной вчера на выставку сходить. – Я испытала что-то, сказать не в силах, слов не хватает, проник он глубоко, до самой сути, я, кажется, проснулась, открыл он мне глаза!

Волшебные, изменяющие реальность слова, но больше добрых слов. Зачем так много добрых слов? Вопрос экономики, есть ли что об этом у Маркса? Реакция Ницше на слово-экспонат в комнате искусств: не можешь произнести en plein air ², заткнись. Мир взорван, кишки наружу, жест отчаянья – не то зеркало, не те слова, и кистью по суставам мира. Иллюстрации к Гамлету 20 века.

[на полях]: Одна нелепость вынуждает нас быть снисходительными ко всем последующим… Мошенник остается безнаказанным, обывателю стыдно признаться, как ловко его надули. – Роберт Бёртон. Анатомия меланхолии, 1621 г.



13 марта. Когда-то греки были уверены, пол ребенка зависит от того, с какой стороны матки прикрепилось семя: если слева – родится девочка, если справа – мальчик. Научная гипотеза соответствовала эстетическим представлениям: так устроен мир, так устроен дом, так устроена матка, место всех гречанок априори слева, а греков справа – и в матке, и в доме, и в мире.

Человек культуры живет в мире слов и радуется, когда его ребенок начинает говорить. Дикари ходят по узким горным тропам, балансируют, закидывая сети с утлых лодок или перепрыгивая с одной льдины на другую, своих детей они, прежде всего, учат держать равновесие, настраивают в лад со временем и пространством. Мудрость дикаря – сбалансированное движение тела – основа его душевного равновесия. Не только кисельные берега, но и это состояние вспоминали греки и римляне, когда говорили о золотом веке. «Ничего сверх меры» – объединяющая общину забота о мире, у Хилона ³ – забота о себе, чуть позже – философский курьез, для футуристов – мера мира Рима. В их мечтах все просто – научи детей новому языку, и сразу Крупп начнет выделывать самовары ⁴, молочные реки потекут в город будущего, и улыбнется лицо мира. У всякой сказки городской акцент, сознание определяет синтаксис Города.

[на полях]: Благородный дикарь 20 века – Тарзан, его папа лорд.

Предрассудок! он обломок
Давней правды. Храм упал;
А руин его, потомок
Языка не разгадал. ⁵

О предрассудке принято говорить прозой, желательно на языке Вольтера, у него préjudice – сосланное в небытие чужое, давным-давно лишенное всех прав и не достойное сожаления. В слове préjudice – не подлежащий обжалованию приговор, о нем должно не рассуждать, а принимать на веру, рассуждать можно о свободе воли. Австрийский этнолог… (?): «Исключение из жизни магического без магии невозможно». Магия против магии, никто из просветителей не уклонился от призыва, все сражались с предрассудками.

Когда Шекспир сочинял Макбета, в Англии вешали ведьм, за каждую выданную ведьму Хопкинс ⁶ получал из казны один фунт, разбогател, издал книгу The Discovery of Witches, на титульном листе рядом с именем автора название его профессии – witch-finder. В Германии охотнику платили за голову ведьмы два шиллинга.

Ведьмы хором:

Fair is foul, and foul is fair.
Hover through the fog and filthy air. ⁷



21 марта. «Самая хитрая уловка дьявола – заставить нас поверить, что он не существует». У парадокса вкус пепла, Бодлер цитирует Молот ведьм ⁸. Кто-то сказал, охота на ведьм началась в темные века, я и поверила. Богословы средневековья хорошо знали, дьявол лишен былой силы, способен лишь морочить человека; интеллектуалы Ренессанса доказали, что мысль о своем бессилии внушил сам дьявол – доктор лжи. Была заключена сделка: дьяволу возвращают силу при условии, что он примет активное участие в борьбе с ересями, самая страшная из которых, по Шпренгеру, «лживо утверждает, что на земле не существует ведьм». Разбудив изобретателя лжи, огнем и мечом обосновав необходимость его существования в новом качестве, инквизиция продолжила борьбу с предрассудками. Кострам предшествуют слова.

Конспект по истории: Зрачок века расширяется – становится темнее, сужается – светлее, расширяется – темнее, сужается – светлее... Как-то так.

[на полях]: На этой войне Хопкинс на дружеской ноге с Вольтером и Демьяном Бедным. Уайльд: Жизнь подражает Искусству куда больше, чем Искусство – жизни.

По Фрэзеру, прыжки через костер в день Купалы свидетельствуют о воззрениях народа, находящегося на низшей стадии духовного развития (магия – религия – наука). Золотая ветвь – огромная коллекция суеверий, 10 томов, здесь знание – сила, не позволяющая даже подойти к костру, не то что прыгнуть. Что заставило Фрэзера посвятить свою жизнь предмету, к которому он с самого начала относился с пренебрежением? Вячеслав, с детства обожавший бабочек, сейчас изучает морфологию вши. Солдат убивают и пули, и тиф, вошь – враг, врага нужно знать в лицо, ученый становится разведчиком.

[на полях]:

Время срезает меня, как монету.
И мне не хватает меня самого... ⁹

Мордвинов посадил Даля в тюрьму за издание «Русских сказок из предания народного изустного…», Вакар углядел в детском сборнике сказок Афанасьева вредные идеи, Б. отказал цензорам в уме. Напрасно, здесь есть метод, стратегия и тактика: 2,5 тысячи лет рассудок бьется с предрассудком, и всегда побеждает – привычка, от которой сложно отказаться. Что будет, когда эта война закончится? Расправившись с последним предрассудком, рассудок заскучает и начнет возрождать все предыдущие, изобретать новые, какими бы дурацкими они ни казались, и, слившись с ними в веселом танце, заскучает так, что мало не покажется.

Все в мире изменил прогресс.
Как быть? Меняется и бес. ¹⁰

И нет игре конца, покой нам только снится, закат в крови, из сердца кровь струится, плачь, сердце, плачь... бытие определяет язык, язык определяет сознание, сознание определяет бытие… чей язык определяет мои фантазии и страхи, в чьей реальности сейчас, чье мое сознание?



22 марта. Как реагировать, вот в чем вопрос. «Когда закон – сама неправда, как может закон помешать мне проклинать?» (Король Джон, III,I). Увижу на клетке слона надпись: буйвол, – сообщу владельцу зоосада, не исправит – напишу сатирические стихи в газету, не оценят – царю петицию отправлю. Движущая сила истории – тираж, если неправильная табличка появится во всех зоосадах по всему миру, через сто лет любого, кто скажет, что у буйвола когда-то был хобот, объявят сумасшедшим. И будут правы: патология сегодня – следствие неадекватного восприятия происходящего вчера.

Ницше: правильная реакция на неправильную акцию невозможна, ибо всякая акция правильна, всякая реакция – цугцванг ¹¹. Реакция отчасти – вечно не тот ключ, замок все тот же, ключ уже не подходит. Таблички мог поменять местами какой-нибудь шутник, пусть даже хулиган, все равно не стоит царя беспокоить. И что он скажет? Да, истина искажена, а ты – всегда умна, скромна – раздражена или пьяна. Идет война, не до слона!

Франсуа Бюде. Путевые заметки, 1875 г.: «Страшен бык во гневе своем. Сила его неимоверна, рог остер, вспарывает, как нож. Все боятся. Только матадор не знает страха, нет страха в сердце его. Звучит гимн быков, на арене матадор и бык, двое бесстрашных. Матадор смотрит в глаза быку, следит за каждым его движением, вот сейчас влажная морда опустится и бык, стуча копытами, бросится прямо на него, но взмахнет матадор капоте, и бык в ярости промчится мимо, кинется снова, и снова взлетит плащ, и снова бык мчится мимо, и снова, и снова, и снова, пока не закружит матадор зверя на месте. Тяжело дышит бык, стоит, будто колдовством каким обездвижен, ноздри нервно подрагивают, глаза налились кровью, не стучат копыта. А матадор неспешно идет к трибунам, восторженная толпа вопит и аплодирует».

Fiesta nacional ¹², седая древность. Бык – Зевс, похититель женщин. Иберы: ритуальные состязания с богом-быком. С быками сражались рыцари. В эдикте Пия V коррида – «богопротивное суеверие», матадоров отлучали от церкви. Вот это их неуважение к культуре народа, всех народов, – бесит! Если на чаши весов положить матадора и Пия, лягу с матадором, а если присоединятся другие девы, наша чаша перевесит, и Пий неожиданно для себя окажется там, где ему откроется иная истина, и он отменит свое решение.

Единственный способ стать умнее – играть с более опытным противником. – Якопо ди Чессоли. Книга об обязанностях и нравах знати, или о шахматной игре. XIII в. А мне что делать? – думал кролик, глядя на удава.



10 апреля. Батюшков, сойдя с ума:

Все Аристотель врет! Табак есть божество:
Ему готовится повсюду торжество.

Митя читал трактат Шиллера по эстетике, Катя перепугала маму: «Барину плохо, лежат на ковре и смеются, уже икают». Шиллера возмутили художники, изображающие евангельских персонажей в одеждах черни. Руководствуясь той же эстетикой, Гегель, Ренан и Толстой убирали из Евангелий плевелы иррационального, «лживые легенды», «грубый слой краски чудесного, затемняющего учение»; с точки зрения цензоров, «мудрое и важное выражено в Евангелиях так безобразно, дурно, и зарыто в таком хламе безобразнейших, глупых, даже непоэтических легенд, и умное и значительное так неразрывно связано с этими легендами, что не знаешь, что и делать с этой книгой» ^12,5. Джефферсон ¹³ взял ножницы, вырезал из Евангелий полезные народу куски, и вклеил их в пустую тетрадь. С 1904 г. Библию Джефферсона вручают президентам США при инаугурации. Inauguro – гадать по полету птиц, освящать ауспициями, посвящать.

Зачем к бумаге тянется перо?
И пальцы сами по себе, и мысли.
Перо должно быть в крыле,
Крыло в орле, орел в небе,
Все должно быть на своих местах,
Тогда орел летит и он прекрасен.
Орел в клетке это не орел,
Понимаю это сейчас особенно.

На римском пиру. Сколь много я съела, как часто болела, стонала, ревела, блевала и ела, блевала и ела, надо было с самого начала по чуть-чуть, как Митридат.

Метод радикального сомнения Декарта: dubito ergo cogito, cogito ergo sum ¹⁴. Какого рожна должна сомневаться во всем? Меня это нервирует. Глупо. Хороший метод.

Придут Страсти-Мордасти,
Приведут с собой Напасти,
Приведут они Напасти,
Изорвут сердце на части!
Ой, беда, ой, беда!
Куда спрячемся, куда?

Страсти-Мордасти (воображаемое) предшествуют Напастям (реальному).

Противопоставляя аристократическую акцию плебейской реакции, Ницше имеет в виду следующее: любая попытка перемыслить отдельно взятую «глупость» (ту же табличку) заранее обречена на неудачу: реагируя, мысль растекается по раздражающей поверхности, принимает ее форму и постепенно растворяется в защитной пленке языка. «Глупость» оказывается совершенной ловушкой, не имеющей выхода, любая попавшая сюда мысль мыслит «глупость» изнутри, что способствует увеличению ее массы и силы притяжения соответственно. Масса «глупости» обратно пропорциональна свободе воли – хотела бы понюхать ромашки-лютики, не получается.

[на полях]: Монтень: Ничто в природе не бесполезно, даже сама бесполезность. И нет во вселенной вещи, которая не занимала бы подобающего ей места (III,1).



16 мая. Руссо: «Где бы человек ни жил, в деревне или в городе, пасет он скот или командует армией, его сознание по большей части предрассудок». В присутствии Шекспира игра не идет, что-то мешает Сальери, что-то его беспокоит.

Нет! не могу противиться я доле
Судьбе моей: я избран, чтоб его
Остановить – не то мы все погибли...

Открывший Шекспира Вольтер нашел в его пьесах Шекспира и разочаровался: «Шекспир – пьяный варвар». После революции 1848 г. Тургенев, встревоженный апатией общества в России, объявил Гамлета лишним человеком, уложив принца в прокрустово ложе типизации. Толстой читал Шекспира 50 лет «во всех возможных видах: и по-русски, и по-английски, и по-немецки в переводе Шлегеля, и всякий раз вместо эстетического наслаждения испытывал все то же: отвращение, скуку и недоумение» ¹⁵. Очень расстраивала Толстого несерьезность Шекспира, везде он слышал пошлость непристойных шуток. Почувствовал недостижимую простоту, и взревновал, а что еще могло вызвать многолетнюю неприязнь русского писателя к английскому драматургу?

[на полях]: Гамлет – икона романтиков – сгодилась накрывать горшки. Его полюбили за то, чего в нем не было, и очень быстро разлюбили.



17 мая. Король Лир: все семейные раздоры объединены темой разделившейся и разделяющей родственников природы, стоит Корделии нарушить границу условного языка, Лир тут же лишает любимую дочь наследства и имени, теперь она никто, «выродок, кого природа устыдилась». Отказ Корделии участвовать в ритуале лести для Лира равнозначен предательству, отказу от кровного родства, отец отрекается от существа, вдруг заговорившего на чужом языке и ставшего чужим, stranger to my heart, уподобилось варварам, диким скифам, даже хуже – животным, пожирающим свое потомство. Естественность принцессы во время церемониала на глазах у придворных – сильное потрясение для любого короля, Лир сходит с ума, Корделия молит богов prima naturae заживить разлом глубокий в поруганной природе Лира: O you kind gods, cure this great breach in his abused nature! The untuned and jarring senses…

В театре аншлаг, на сцене лишенная слуха, былой легкости и грации марионетка, вокруг кричат bravo, кто искренно, кто за деньги, чем больше денег, тем больше искренности, наш пострел везде поспел. Гимназист напишет сочинение на тему: «Природа в творчестве Шекспира», сделает несколько грамматических ошибок, у маменьки разыграется мигрень, с приходом папеньки она усилится, сын скатывается в пропасть, а дела семейные, как всегда, на последнем месте. Папенька в военном ведомстве служит, сейчас не до природы, и на Шекспира ему... еле сдержится, поздно, истерика, опиумные капли, утром совещание в штабе, Распутин, слухи, мухи, скоро уснет...



18 мая. Из университета привезли стило. Только на моей памяти третья экспертиза, на этот раз из Лувра. И опять загадка металла осталась неразгаданной, его нет в Таблице, сказали, метеорит. Удивительный металл, легкий и твердый, обычно зеленоватого цвета, но стоит чуть повернуть, цвет меняется, будто радугу в руках держишь. Как им только писали! По всей длине извивается золотая змейка, посередине три знака: волчица, дятел и еле видимый чибис. По легенде, стило принадлежало Цицерону, потом оно оказалось в Константинополе, а когда Дир захватил Миклагард, стило досталось нашему предку.

Бабушка все испортила, историю про Цицерона и Дира выдумал ее отец. Во время ремонта усадьбы рабочие обнаружили полузасыпанный подземный ход, ведущий к реке, прадедушка начал раскопки, и обнаружил сундук, в нем книги, посуда, драгоценности и стило. Новость разлетелась по округе, среди гостей была и будущая прабабушка, она заинтересовалась найденными манускриптами, неосторожно помянула Цицерона, чем окончательно пленила прадедушку и вдохновила его на творчество. Шутка продолжила наш род, а вскоре спасла имение, которое прадедушка, изрядный картежник, умудрился проиграть, но отыграл, когда прабабушка убедила его поставить стило, в городе легенда уже была известна, стило оценили в какие-то безумные деньги.

Щекотливая ситуация. Если бы не его обман, может, и меня бы не было, а стило вполне могло принадлежать Цицерону. Вся история, если разобраться, щекотливая. А прадедушку любили даже те, кто с ним стрелялся. Редко его вспоминала, сейчас смотрели друг на друга и улыбались. Конечно, знала – бабушки нам дар.



19 мая. Входит гонец.

Олбани: Что нового?
Гонец: О, мой добрый господин. Смерть герцога Корнуэла:
Убит слугою, когда пытался выколоть второй глаз Глостеру.
Олбани: Глостеру глаз? Второй!?

Король Лир – трагедия, но не по Аристотелю. И катарсис другой, довольно странное ощущение, действие продолжается, я точно знаю, что будет дальше… вдруг фокус Лира: «Раз, два, три!» – все изменилось, сдвинулось, и я уже не знаю, что будет дальше, потому что изменилось не как у Лира, иначе, непоправимо. Лир и Аристотель живут в разных мирах, во время Аристотеля эстетика изучала гармонические соотношения космических сфер, корреляция звезд и планет была для философа столь же важна, как и следующие законам природы законы государства; Аристотеля в подлунном мире занимало всё – и политика, и поэтика, и отличающая человека от животных щекотливость (видимо, не знал про шерстку у собак между пальчиками). Лир правил за 500 лет до рождения греческого натуралиста, борьба за эстетику, в основе которой недвойственное восприятие природы, в Британии только начиналась, если бы Шекспир сочинил Лира по Аристотелю, это был бы анахронизм.

У Аристотеля мир – здоровое целое, требующее определенных процедур для поддержания своей целостности – на агоре и в театре. «Трагедия есть подражание действию важному и законченному, при помощи сострадания и страха производит катарсис подобных аффектов». Трагедия подражает мифу – действию, одинаково важному для всех граждан полиса, зритель сопереживает, его аффекты направляются к эстетической эмоции, к безвредной радости, что создает чувство облегчения, достаточное изначально здоровому телу. Катарсис – освобождение души от аффектов, ее очищение, временное изменение.

Все семейные раздоры в этой трагедии объединены темой разделившейся и разделяющей родственников природы. Миф о Лире не знает ничего, что было бы одинаково важно для всех – естественное для Корделии противоестественно для Лира, здесь время is out of joint, в его вывихнутости обнаруживается ущербность пространства – во всем great breach и все есть рана. Единственное, что делает героев этого мифа похожими – полученная при раздвоении природы травма, и она же не позволяет разноприродным и разноязыким героям о чем-либо договориться, совпасть и зазвучать.

На самом деле, природа в “Лире” трехлика. Приговор Кента Освальду: “Трусливый негодяй, природа отрекается от тебя; портной тебя сделал”. – Это 1-я природа отрекается от 2-й. Лир отрекается от дочери – это 2-я природа отрекается от 1-й. “Природа – мне богиня, я у нее на службе” – восклицает Эдмунд, в его судьбе отражение судьбы Лира, они как два игрока одной команды, один вступает в игру, другой из нее выходит. Эдмунд клевещет на брата – и тут же его берет на службу герцог Корнуэльский, клевещет на отца – и тут же получает титул графа. Эдмунд не трус, он человек не рефлексии, а действия; успешен, его любят женщины. Какой богине служит сей куртуазный монстр? Fool of nature, его природа промежуточная.



20 мая. Ссора Олбани и Гонерильи – конфликт двух природ, как и во всех прочих раздорах между родственниками, это противостояние добра и зла, зритель на стороне добра, сопереживает Олбани, и вместе с ним страшится нрава Гонерильи.

Гонерилья попрощалась с Эдмондом, подарила любовнику favour и поцелуй. Входит герцог Олбани.

Гонерилья: Я все же удостоилась вашего внимания.

Олбани: Гонерилья,
Ты не стоишь пыли,
что ветер сильный
Швырнул тебе в лицо.
Страшит меня твой нрав:
Природе, что презрела корни,
Самой с собою не совпасть.
От ствола себя отрезав,
Ты увядаешь без живящей влаги.
Сухая ветвь, годишься в топку ты.

Гонерилья: Довольно! Проповедь нелепа.

«Любовный» треугольник позволяет Шекспиру ввести в трагедию водевильную сцену и свойственное этому жанру qui pro quo ¹⁶. Олбани, уже давно не призывавший Гонерилью к исполнению супружеского долга, обвиняет жену в нарушении законов природы, его инвектива близка по стилю заклинанию на смерть – скорее всего, герцог заметил favour, но даже в состоянии аффекта благородный рогоносец не называет вещи своими именами, старается остаться куртуазным. С какой стороны ни посмотри, Олбани в роли проповедника нелеп, для Гонерильи он жалкий трус, глупец, что «подставляет щеку для ударов, ум для заблуждений». Гонерилья не зла, так здесь устроилась ее натура, так она ощущает мир и меру вещей – реальную меру реальных вещей, мир таков, каким она его видит.

Квипрокво в театре случая, радость, но не безвредная. Состояние, которое сейчас испытываю, похоже на состояние смеющейся, и то, что это состояние вызвало, напоминает механизм, запускающий смех. Квипрокво, но не смешно, это не смех в обычном понимании, смех конкретен, он над чем-то, шут смеется над глупостью короля, я смеюсь вместе с шутом, заглядываю в словарь, точно: еще смешнее! Другое состояние, очень похожее, но другое, по привычке хочется рассмеяться, испытать облегчение, но не получается – нет ничего конкретного, вообще ничего нет, пусто, здесь смех излишен, невпопад.



9 июня. Монтень: В начале всякой философии удивление, ее развитие – исследование, ее конец – незнание. Существует незнание, полное силы и благородства, в мужестве и чести ничем не уступающее знанию, незнание, для достижения которого надо ничуть не меньше знания, чем у того, кто слывет знающим (III,11).

Once upon a time… что должно случиться, чтобы философ удивился? только если где-то глубоко внутри, и надолго ли? Горгий удивился лишь раз в жизни, когда его обманул другой софист, и выиграл словесный поединок. Больше никому не удалось его обмануть, Горгий в совершенстве овладел ремеслом убеждения, ставил его выше всех искусств, и обучал ему всех желающих, он предтеча скептицизма и метода радикального сомнения, грамматики всякой философии. Дар удивляться, возможно, еще был у софосов, софисты его утратили окончательно, человек разумный предпочитает не удивляться, а сомневаться, так у него больше шансов выжить.

Сомнение – особым образом организованная мысль, боевой порядок, в котором мысль противостоит миру, строй, который она не имеет права, да и не хочет покидать. Сомневаясь, читала, как Декарт рекламирует свой метод, «лучший путь для познания природы души и ее отличия от тела; ибо, исследуя, что же такое мы, предполагающие ложным все, что от нас отлично, мы увидим совершенно ясно, что к нашей природе не принадлежит ни протяжение, ни форма, ни перемещение, но одно мышление, которое познается вернее всяких вещественных предметов, ибо его мы уже знаем, а во всем другом еще сомневаемся» (Первоначала философии).

В ближнем бою нет времени на мышление, на сомнение тем более, для сражающегося самурая любая мысль смерти подобна, его сознание чисто. Не думай, и ты победишь, – говорят мастера бусидо. Думают, конечно, но всем телом и так быстро, что не успевают эту мысль помыслить.

По Декарту, чтобы избавиться от сомнений, необходимо отрезать от души все вводящие в заблуждение органы чувств, все мои ручки-ножки. Какая жестокость! Чистая мысль, мыслящая саму себя как доказательство истинности своего существования, удобна при доказательстве чего угодно, доказав, поверю в то, что доказательство безупречно и доказанное существует, но вряд ли смогу ему поверить. Сомневающаяся мысль изначально предвзята, она еще не знает, о ком будет думать, но убеждена, что с ним не все в порядке, шоры предубеждения не позволяют заметить уводящие в сторону тропинки, правильная мысль не свернет в неизвестное, не познает случайное, ни удивится по-настоящему, ни обрадуется.

«Сомневаюсь, следовательно, мыслю, мыслю, следовательно, существую», в этом месте у Декарта точка, но если случайно поставить запятую… Риторическое упражнение в духе Горгия продолжает традицию противопоставления души и тела, начало которой в граффито орфика: «тело – могила души». А, может, и не орфика – афоризм мог услышать любой чуткий к игре слов грек, после доброго глотка вина он вдруг его вспомнил, и с удовольствием царапал камень, совсем не думая, как эхо отзовется, он слышал крик чаек, вдыхал волшебный запах кипариса, любовался лазурным простором искрящегося моря – вино обостряет чувства, чувства вводят в заблуждение… а не пойти ли искупаться? – подумал Декарт и поставил точку.



10 июня. Мысль пахнет, рассказывает о различных состояниях тела – желание, страх, сомнение, боль, удивление, радость и т.д. Запахи тела самурая – вот он любуется цветущей сакурой, пишет хайку, ласкает женщину, машет катаной, убивает, умирает… Тысячи запахов, тысячи тысяч оттенков – часть языка тела, я на нем говорю, но что говорят другие, понимаю плохо, больше доверяю словам. Слова пахнут, передают различные состояния тела говорящего и пишущего – ура, банзай, государственные гимны, любовная лирика, кладбищенская поэзия, кляузы и т.д. Очень сильный запах у слов, которые в начале, но при повторении их аромат пропадает, слова покрываются пылью других слов, очень хочется чихнуть, терпеть нет мочи, но нельзя, почему нельзя, не понимаю, держу в себе, научилась различать отдельные пылинки, коплю, систематизирую. В конце у слов тоже сильный запах, что если идти от противного?

Постижение истории – от запахов к словам, забытый алфавит, Гермеса дар лукавый, порочные круги, неискренность духов, бензин, души косноязычье, не по чуть-чуть, а сразу – глубокий вдох и задержать дыханье. Шлейермахер: для верного понимания текста мысль интерпретатора должна постоянно возвращаться от целого к части и от части к целому. К сожалению, ничего не сказал о состоянии, в котором следует пребывать отправляющейся в путь мысли, хотя адекватное познаваемому состояние познающей – единственный залог точности прочтения целого в части.

Монтень: «В другой раз испанцы решили сжечь заживо на огромном костре 460 человек… Мы знаем об этом от самих испанцев, ибо они не только признаются во всех этих зверствах, но и гордятся ими» (III, 6). Конкистадоры в Новом Свете «истребляли всех без разбора, словно перед ними дикие звери». Первый порыв души – осудить. Выражаю свое возмущение, душа успокаивается, она сделала все, что могла. Та же история повторяется в Северной Америке. Возмущаюсь, успокаиваюсь. Миссионер и культуртрегер сами по себе добрые люди, кто же внушил конкистадору, что истребление дикарей допустимо, естественно и необходимо? Остроумно-паскудная логика беспроигрышной партии – есть Бог, нет Бога, все позволено. Кем позволено!? Возмущаюсь, успокаиваюсь. Что все дело в языке, поняли давно, и сразу же начались поиски универсального языка, который бы заменил латынь: розенкрейцеры предлагали вспомнить язык птиц, Лейбниц рекомендовал язык математики, будетляне – дыр бул щыл, Гнедов написал поэму без слов, народ матерится, успокаивается.



29 июня. Рецензия на фантазию Толстого «Шеспир и драма»: автор огорчился, когда обнаружил у любимого писателя «избирательную нечуткость к поэтическому слову». Очень хочется, чтобы учителя не ошибались, зеркало оставалось незамутненным, а история вдруг стала сказкой со счастливым концом. Толстой не простое зеркало, в нем можно увидеть то, что кажется, то, что есть, и то, что может быть – самого Толстого, Шекспира в большом времени, рабочий класс, революцию, себя и весь мир. Может, Толстой в 1906 г. был искренен в своем отвращении, а через год или на следующий день после публикации пожалел о своих словах, и написал кому-нибудь покаянное письмо, а оно не дошло, затерялось, ошибка вроде бы исправлена, но стоящий у зеркала об этом не догадывается, уперся в ошибку и ничего кроме нее не замечает.

Читала Ницше, вдруг услышала крик чаек, шум прибоя – чудный август! Сбежали с Ванечкой ото всех за три мыса, я стащила бутылку Каберне, Ваня поставил камень на камень, и прямо в море у нас получился столик. Вода у берега – парное молоко, там и загорали, болтали, ловили кусачих крабов, любовались игрой дельфинов, рядом расщелина, и один дельфин, загоняя рыбу, подплыл близко-близко – он нас увидел, на секунду замер, мне показалось, улыбнулся. И вдруг смех Вани, заметил, что напиток в моем бокале стал светлее – приятно охлаждающие волны заодно разбавляли и вино.



30 июня. «Позволительно ли драгоценные благовония и вина выливать в море? – спрашивает Ницше. – Утешение мое в одном: все, что было – вечно, море все выплеснет обратно». Археологу радоваться. «Это прекрасное сумасбродство, речь: говоря, человек пляшет по всему на свете». Неловкость, стыд при чтении некоторых его пассажей – эйфория в боли рожденной мысли, опиумные выкидыши. Его ложь пародийна, особенно когда расколдовывает уже расколдованное. Стиль Totentanz. Не будь привычки выливать грязную воду вместе с младенцем, не было бы и поговорки.

Встреча с абсурдом, между нами театральная рампа, на сцене Макбет: «Жизнь – история, рассказанная идиотом, в ней много шума, мало смысла». Никогда напрямую, всегда через кого-то – спектакль, лекция, трактат – внимаю, мысль куда-то движется, тело остается неподвижным – и в зрительном зале, и после, когда в позе задумчивости, голова на кулаке, колени согнуты, или как олицетворяющие Меланхолию барышни на картинках, возлежа на диване, читаю, читаю, читаю… кто я? обреченная на рефлексию узница в пещере, больше всего боящаяся чихнуть. Потри переносицу, – шепчет мама. Мне 10 лет. До сих пор тру, и не могу иначе, все трут, закон места не обсуждается, не нравится, покинь и чихай себе на здоровье, но кто ж захочет стать изгоем. Приговор Ницше реальности: абсурд – онтологическая ситуация.

Для римлян абсурд – неприятный звук, железом по стеклу, все неуместное, фальшивое, бездарное, трусливое, все, что требует мгновенной реакции гражданина – в своем доме, на форуме и на поле боя. Слово absurdus неприменимо в отношении целого, для живущего на земле нелепость – заноза, ее вытаскивают, не дожидаясь воспаления, и забывают.

Сводя сущее к абсурду, Ницше предлагает свой способ лечения меланхолии. Если в жизни нет ни порядка, ни цели, ни смысла, значит, нет и оснований для мировой скорби, значит, поиск смысла – утешение слабых. «Лишь сильный способен любить нелепость жизни, он радостно приемлет свою судьбу». Лишь свободный ум способен принять жизнь, какой бы она ни была, и желать ее вечного возвращения. Любить = бесчувствовать? Абсурд – инструмент для воспитания воли, безразличие к абсурду – доказательство преодоления человеческого. Не можешь вытащить занозу, не обращай на нее внимания, забудь про нее, это тебя не касается, так нужно. Не обремененный предрассудками адепт полюбит и занозу, и аромат гниющего мяса, и боль при ампутации.

Вишневый сад. Пищик: «Ницше... громадного ума человек, говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно». В ноябре приказчик зарезал хозяина и всю его семью, не пощадил и детей, в сундуке душегуба нашли три экземпляра Антихриста. Ведомости, после суда: «Грезы о новой касте мандаринов накрыли эстетствующих дезертиров мысли… Сверхчеловек, герой аристократической утопии, попал на страницы романов и в еще более сокращенном виде вышел на улицу».

Вино нес к морю, не донес, часть выпил, часть пролил на каменистую тропу, под палящими лучами солнца вино испарилось, остались липкие пятна, букашкам радость. Не хочу быть человеком, буду насекомое. Здравствуй племя молодое, незнакомое!



2 июля. Будь стоики бесстрастны ко всем нелепостям, они бы так настойчиво не призывали жить в согласии с природой, что-то их все же волновало. В отношении к природе Ницше последователен – и когда проповедует «верность земле», и когда сводит науку к «превращению природы в понятия в целях господства над природой», и когда вменяет преодолевшему нравственность индивиду «господство над природой и всеми неустойчивыми креатурами». Городу и миру – каждый слышит то, что хочет.

[на полях]: Горький услышал в народном творчестве «громкий призыв к стройному единению ради успеха борьбы против темных сил враждебной людям природы». И вроде бы неглупый человек. Сбивающая левых и правых в стаю слуховая галлюцинация. В толпе один ум на всех.

Трубы звучат в 1-й сцене Лира и во 2-й Гамлета, родство родственников, естественность, природа – больные для Шекспира темы. Парадная зала, входит королевская чета и придворные. Клавдий обсуждает вопросы внутренней и внешней политики, напоминает принцу об их родстве. Гамлет: «A little more than kin, and less than kind! – Больше, чем родственники, меньше, чем родня». Король и королева просят Гамлета перестать «отца искать во прахе». Клавдий: «То грех пред небесами, усопшим и природой». Гертруда: «все жившее умрет и сквозь природу в вечность перейдет». Гамлет: «Я не хочу того, что кажется».

Уайльд: «Соприкосновение с Природой, может, и роднит мир, но два соприкосновения с Природой способны уничтожить любое произведение Искусства» (Упадок искусства лжи). Для него любовь к природе, умиление чириканием пташек и жужжанием пчел в контексте ханжеской морали викторианской эпохи, все вместе – вызывающий отвращение язык, фальшивые бумажки. «Люди открывают в природе лишь то, чем они ее наделяют. Уордсворт находил в камнях те проповеди, что сам же туда и запрятал. Он бродил среди озер и читал морали, но все его хорошие произведения он писал, возвращаясь не к Природе, а к поэзии».

Бульон закипает, всплывает накипь. Правда – неоспоримая ценность, в этом мире ее всегда мало, ее появления на поверхности бурлящей жизни все ждут с нетерпением – и правдолюбцы, и цензоры, и у каждого своя правда, и суп мутный.

Пережитая Уайльдом правда о морали не позволила ему уловить разницу между «проповедями» Уордсворта и советом Гамлета актерам не переступать простоты природы. Шекспир не бродил среди озер, не наслаждался видами, на его глазах вешали ведьм, среди его зрителей охотники и теоретики охоты в мантиях и сутанах, и он понимал, чувствовал, что для шутов природы все это естественно. Не о возвращении к природе говорит Гамлет, это не из книжки вычитанное опрощение и не пособие по актерскому мастерству, здесь что-то другое, другая правда – о времени, театре, зрителе.



14 июля. Тетушка прислала варенье. Живут всю жизнь с дядюшкой в своей глуши, пьют чай с малиной, брусникой да клюквой, погоду обсуждают, а о разорванных в клочья сердцах не разговаривают, им это не представить, к тому же завтра по всему дождь, а сено не убрано. А Бодлеру не до сена, он страдает от тупости филистеров, печально наблюдая за агонией сошедшего с ума мира. Проклятый этим миром поэт не может не бежать из мерзости запустения. Самые талантливые бегут впереди, за ними менее талантливые, в конце бегут, потому что все бегут и чтобы срывать украдкой поцелуи девы томной в корсете тесном ночами лунными и утром убегать.

Три было жениха: гусар, купец, софист. Первым сбежал любитель слов, софист. Купец сказал: дела, плыву за тирским багрецом, вернусь не скоро. Гусару все это нипочем, один остался, как я рада! Начала писать роман, созрела для больших форм я. Намедни пили чай, он, как всегда шутил, а я смущалась, все было хорошо, ничто не предвещало, как вдруг насторожился, принюхиваться стал, вскочил он резво, и сбежал, чай даже не допил. Что чай… почуял мой гусар дым славы ратной. Недолог был роман. Конец.

Денис Давыдов:

Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами,
Днем - рубиться молодцами,
Вечерком - горелку пить!

Девица:

Шалею я, гусара встретив!
И руки сильны, и сабля востра,
усы, щекотно... Ну, вот и все,
я пала, плачу, усы опять…
О, Боже!

Опять я плачу, нет, я рыдаю, ведь мы сами своей несдержанностью и капризами провоцируем мужчин на бегство, вынуждаем их жить с другими мужчинами под шалашами, а потом страдаем, ревнуем и т.д. Господи, какая нелепость!



26 июля. Фрэзер, т. 9, с. 182: Происхождение историков Древнего Китая от жрецов, предсказывающих погоду. Жрецы посвящали все время наблюдениям за природой, от точности предсказаний зависел их авторитет, а часто и жизнь, результаты гаданий записывали на костях животных, на глиняных и нефритовых табличках. Первые историки оставались жрецами, рассказывали о событиях на языке богов, им и посвящали свои записи. Собственно историки долгое время сохраняли магическое отношение к профессии, и ради точности изложения случившегося готовы были пожертвовать своей жизнью. С. 305: такое же отношение к точности до сих пор у сказителей на нашем севере, в их речи мир творится таким, каким был прежде – совершенным, сказитель, допустивший ошибку при исполнении эпоса, нередко умирает при мысли о неминуемых и страшных для его народа последствиях этой ошибки.

[на полях]: Но есть ошибки, от которых умирает и сказитель, и участники действа – оговорки, каламбуры и т.д. Совершенное не знает страха.

Пуля летит в цель, убила – точно. Но что есть точная мысль? что есть мысль во времени? Мысль узнается на слух, та или другая, какая из них та и почему не та другая? Пуля быстрее мысли, мысль страшнее пули, нет больше цели, холодеет кровь, и Бог внезапно умер, одно к одному.

Красивы пузырики Озрика, красиво летят… а я в печали, почувствовали уныние, сразу их стало больше, и сколько бы ни дула, пузыриков меньше не становится, скорее, наоборот. У слова nonsensus осталось лишь одно значение – бессмысленное высказывание, логическая ошибка, отсутствие смысла. Было и другое – бесчувствие, невозможность что-то увидеть, услышать, понять. Время изменяет язык, определяет чувства и реакции, избавляет от лишних переживаний, сегодня восприятие нонсенса и абсурда как личной проблемы – диагноз.

[на полях]: Кто дал мне, выросшей среди книжной пыли, право упрекать человека в бесчувствии, если он с рождения в окопах, по горло в крови и дерьме, если бесчувствие – единственная для него защита от безумия.



27 июля. Sense – смысл, чувство, сознание. «В определенном смысле…» – смысл вещи переопределен, вещь переименована. Лиза гостила – лет 5 нам было – любила играть с моей Машей, когда уезжали, положила ее в мамин чемодан, я в рев: «Моя Маша!» – Лиза в рев: «Моя Катя!» В определенном смысле Лиза права. Бог умер в определенном смысле.

Пошлый по-русски – низкий качеством, простоватый, обыкновенный; по-древнерусски – старинный, исконный, обычаи. Потебня: «Слово пошлость знаменует разрыв общества с допетровским преданием, ибо в языке до XVII века включительно пошлое – то, что пошлó, повелось, а потому входящее в нормальный строй жизни, освященное ею, и в этом смысле безупречное». Как же хреново боярину перед выбором – борода или барокко. Какая стать природному царю Закон менять? Штоф. Кругом враги, судьба России, историческая необходимость… Штоф… Все равно непонятно… Штоф. Уже заря румянила восток… да гори оно… Рубите, суки!

Похожие кульбиты проделало и слово vulgaris, у римлян оно означало: простой, обычный, общедоступный; vulgus: народ, толпа, чернь; в 17-18 вв. вульгарность – свойство буржуа, способных лишь подражать изысканным манерам аристократов, но врожденная грубость выдает подделку, подражающий неуклюж в своих движениях, его поведение неестественно.

[на полях]: Легкое дыхание Оли Мещерской. Самоубийство после внушения madame. ^16,5

Полоний – Лаэрту: Be thou familiar but by no means vulgar – Будь прост с другими, но не прост.



18 августа. Мудрейший Пальнатоки запретил произносить слово страх. И забыли воины о страхе, и покинул страх забывших о нем, и понесли волны моря Варяжского весть о викингах из Йомсборга, страха не знающих.

В синтаксисе языка обстоятельства – второстепенные члены предложения, в синтаксисе жизни – главные. Обстоятельства времени, места, рода, статуса, долга, законов, предрассудков – все, что окружает и ограничивает, все, что кажется или на самом деле непреодолимо. Обстоятельства сильнее нас – аксиома, в конце предложения необходима точка, Гамлет поставил знак вопроса и, разглядев под маской аксиомы обстоятельство, попытался изменить синтаксис судьбы, не за это ли так полюбили принца придворные критики?

Слова – вот обстоятельства, что действительно сильнее меня. Научена противостоять чужому языку, не доверять тому внешнему, об-стоящему, где может таиться обман, но что делать со своими словами? Лишь недавно узнала про пошлость, значит среди слов, что кажутся моими, наверняка еще какой-нибудь подвох, еще кто-то запутывает мои эстетические представления, не в одиночку же залез в голову этот фокусник.

[на полях]: Гиппократ: Ты есть то, что ты ешь.

Послеобеденный диспут скучен до безумия, умножение слов на ноль в миноре, все не то, все мимо, черт дернул, встряла. Папенька: Ты нигилистка! – Я Наталья! Иначе как нигилисткой не называет. – Доброе утро, нигилистка. – Симптомы есть, имени нет, нет имени, нет и болезни, здоровые и прогрессивные, мы встретились под Ипром ¹⁷. Пропасть без моста, эхо дурачит и смеется, и смех его ужасен, красен. Что благородней – улучшать ухудшенное или Бог с ним? – Ступай в монастырь, Наталья. Нет? Тогда не жди антракта, встань и громко скажи: Дамы и господа! Ваша пьеса бездарна и неприлично затянулась! И засвищи. – Mauvais ton, папенька, лучше тихо скажу. И не ваша, наша пьеска.

[на полях]: Митя: Когда узнал о хлоре, ощущение, будто в лицо плюнули и утереться запретили.



20 августа. Когда-то греки презирали лучников – воину приличен меч, правила игры изменились. Политика, экономика, завороженность техникой, открытие Мальтуса, эффективность – вот бог новой эры – и в производстве, и в уничтожении. Food for powder ¹⁸ – таким увидел человека Фальстаф, и ничего с тех пор не изменилось, прогресс – не знающий сомнений болтливый даймон, один на всех, игру не остановить, с поля боя не убежать, нарушая правила, бегущий им следует. Нелепость, – вы говорите? меня здесь нет, я мыслю. – Что? – Ничто! – Вы где? – Неважно.

Нордау: «кто проповедует отсутствие дисциплины, тот враг прогресса... прогресс является результатом обуздания зверя в человеке». Это в конце трактата, в начале озабоченность фасонами дамских платьев и прическами: «У многих волосы выкрашены и притом в такой цвет, чтоб он противоречил законам органического согласования и производил впечатление диссонанса».

Кондорсе: «Естественный закон прогресса почти так же надежен, как и закон природы». Слова прогресс и заговор самые удобные для мозга обстоятельства – нет нужды принимать самостоятельные решения.

[на полях]: Рим пал, но перст остался. Не злой умысел ума, не глупость – перст, навсегда изменивший эстетические обстоятельства и вкусы граждан. Нордау перст боготворит, враги прогресса проклинают, и все ему служат.



21 августа. Мозг выбирает, на что смотреть, на что закрыть глаза, кто командует моим телом – друг или предатель? Cerebrum – разум и бешенство – какой силе служит, что от меня скрывает? Подражая, училась ходить, говорить и думать, сомневалась, насколько точно повторяла слова взрослых, но никогда не приходило в голову сомневаться в значении самих слов. Подражаю, когда верю, люблю и ненавижу то, во что верят, что любят и ненавидят те, кому подражаю. Подражаю, следовательно, существую, я существо, сложенное из чужих слов, снов, танцевальных па и прочего добра.

Мастер вручает самураю меч, три месяца длилось таинство его рождения. В клинке самурая честь предков, их сила, гордая осанка, готовность в любую минуту умереть. Самурай выходит из мастерской, первый встречный – рыбак, он спешит на рынок, в руках корзина с уловом. Молнии подобна катана вылетает из ножен – голова бедолаги в дорожной пыли. Сегун дал самураю право забрать чужую жизнь “на пробу меча”. Нет Востока и Запада нет, жаль самурая.

В прошлом году замучила Митю вопросами о смысле жизни – вручил томик Чернышевского: погадай. Вот что ответил Н.Г. сегодня: «Если девушка затруднена предрассудками, то и мужчина, - я говорю о порядочном человеке, - подвергается от этого большим неудобствам. Скажите, как жениться на девушке, которая не испытала простых житейских отношений в смысле отношений, которые возникнут от ее согласия на предложение?» Остроумно. Петропавловская крепость уже не кажется столь мрачной, что-то изменилось.



10 сентября. Бёртон. Анатомия меланхолии. Гиппократ застал Демокрита сидящим в одиночестве на камне под сенью чинары, вокруг лежали трупы вскрытых им животных, великий абдерит хотел понять, как зарождается в телах людей черная желчь, чтобы самому излечиться от меланхолии и помочь другим. Бёртон присваивает имя и скальпель Демокрита – и для него изучение меланхолии становится верным средством от нее избавиться. Вскрыв тело больного, обнаруживает, что города, провинции, королевства, весь мир охвачен меланхолией, все безумны, хотя одни безумнее других, и все доказывают безумие друг друга. Мир стал раем для недоумков, всеобщим узилищем для простаков и обманщиков, евнухи рождают книги и плодят бесплодных, христиане превратились в крассиан ^18,5, одна нелепость вынуждает быть снисходительным ко всем последующим.

Что хочет Бёртон – излечиться от меланхолии или заразить ею читателей? Или ищет изначальную нелепость, первопричину всех болезней, пытается извлечь и явить миру камень глупости? Вряд ли. К оскомине его современники давно привыкли, признание ошибки никому не выгодно: если лепое вновь сделается нелепым, все окончательно запутается.

Орест не может быть окончен, люди перестанут безумствовать, лишь когда перестанут существовать. Исправить мир невозможно, с этой задачей не справился бы и Геркулес, - сожалеет Бёртон, и создает свою Утопию, Новую Атлантиду, поэтическое государство, в котором он будет повелевать, воздвигать города и устанавливать законы: «Будь это возможно, священники у меня были бы лишь те, кто подражает образу жизни Христа, юристы милосердны и любили ближних, как самих себя, врачи воздержаны и скромны, политики пренебрегали мирскими благами, философы познавали самих себя, вельможи жили честно, судьи не брали взятки, а купцы никогда бы не мошенничали. Но поскольку это невозможно, придется мне привлечь тех, кого смогу».

Что же он хочет на самом деле, могу ли услышать голос его тайны? Мысль изреченная есть, а вот ее и нет, к примеру, рассказ о шестом подвиге Геркулеса в переводе с латыни на тончайшей японской, нежной, словно мякоть бузины, бумаге молочно-белого цвета, с едва заметной примесью розового.



23 сентября.

Цель жизни нашей для него
Была заманчивой загадкой,
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал.

И у Ницше на щеках рос пушок. Взросление – «крушение космологических ценностей» – определяет в терминах идеологии: «Нигилизм как психологическое состояние наступает, когда мы ищем во всем происходящем смысл, которого там нет, так что искатель в конце концов падает духом. Нигилизм тогда есть осознание долгой растраты силы, мука этого напрасно, несостоятельность, когда не подвертывается случай как-то собраться с силами, чем-то еще себя успокоить – стыд перед самим собой, как если бы ты сам себя слишком долго обманывал». Чтобы сформулировать ресентимент, им нужно переболеть.

Пигмалион проснулся на Кипре, Ницше – в Риме, для обоих сон был вещим, царь возблагодарил богов, философ их переоценил. «Я не человек, я динамит». Икота-икота, иди за ворота…



27 сентября. У Платона меланхолия – священная болезнь, дар богов, божественное вдохновение; Аристотель: всем выдающимся людям свойственна развитая природная интуиция, все они меланхолики. Барокко с его склонностью к патологичному превратило «высокое страдание» в модную болезнь, позу, стиль, которому следовало подражать, меланхоликам желали подражать, мизантропия и отвращение к жизни сделались признаком элитарности. У романтиков homo melancholicus – безумный гений, воплощение природной творческой силы. «Мода на меланхолию» – сон кошмар маразм разума, и нет на земле власти, которая бы сравнилась с ним. Сатрапы не злы, угрызения совести им не ведомы, испокон веков они следуют природе выдрессированного зверя, здравомыслящий Левиафан делает поправку на моду, и, реагируя на печальный выдох, все туже затягивает кольца несвободы. Порочен круг, и грусти предаюсь я по привычке. Как правильно дышать, вот в чем вопрос.

«Как вам это понравится»: меланхолия ученого не что иное, как emulation – подражание и соревнование. Желтые панталоны Вертера: «А это блистательное убожество, а скука в обществе мерзких людишек, кишащих вокруг!.. дряннейшие и подлейшие страсти в самом неприкрытом виде» ¹⁹. Букет пармских фиалок в вырезе рубашки дез Эссента: «Его презрение к человечеству возросло. В конце концов он понял, что мир состоит в основном из подлецов и дураков» ²⁰. Ad hominem ²¹ Заратуштры: «Надо стать выше человечества силой, высотой души – презрением... Мы гипербореи – мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне живем от других» ²². Утраченные надежды, бессмысленность существования, разорванные в клочья сердца. Бунт меланхолика: бегство – неважно куда, лишь бы прочь из этого мира, подальше от фармацевтов.

Блок: «бегущий от смерти умирает в пути, и вот мы видим призрак бегства – труп в застывшей позе бегуна». Кто мы на самом деле, кем станем через сто, тысячу лет? Мы те, кем стали, мы те, кем станем. Каменные всадники, пыль и оскомина – унылая логика очевидного, чего-то не хватает, чего-то важного, надо собраться, вспомнить. Фройд: «Когда мы лежим в постели в неудобном положении или когда ноги свешиваются через край, нам снится, что мы стоим на краю страшной пропасти, или же что мы падаем с огромной высоты». Во сне возможна любая, даже самая парадоксальная точка зрения – мой сон, что хочу, то и вижу. Рано или поздно получаю то, о чем мечтаю, значит, ответственна за свои фантазии и сны. И за разбитое корыто тоже.

[на полях]: В 1848 г. народ требовал красное знамя, получил красную розетку.



9 октября. Разбудила драка извозчиков под окнами. Здоровенный детина вершков 12 росту, в руках орясина, гонял по улице трех своих коллег. Слава Богу, был сильно пьян, и, кажется, никого не задел, досталось только коляске одного из его обидчиков. Проснулась, когда извозчик со всей дури лупил дубиной по колесу пролетки. Тощая лошадь была привязана, беспомощна и страшно напугана, могла лишь ржать и шарахаться из стороны в сторону, кося безумным глазом на верзилу, крушившего источник заработка ее хозяина. Дворник благоразумно стоял чуть поодаль и, смешно раздувая щеки, свистел в свисток.

Сон Мори. Его рассказал Гильдебрандту священник, причащавший тяжелобольного Мори. Тому приснилась Французская революция. Мори во сне распевал Марсельезу и брал Бастилию, участвовал в невероятных приключениях, достойных пера Дюма (предатели, шпионы, отравления, измены, погони и т.п.) Конвент послал его в Бретань для пропаганды революционных праздников, потом стал комиссаром Исполнительной директории, оказался в Со, здесь он занимался искоренением религиозного культа и народных праздников, внедрял новый календарь и новую систему мер. Получил благодарность от Конвента за изъятие из церквей колоколов и уничтожение в Со всех придорожных крестов, был вызван в Париж для нового назначения, но его схватили вместе с жирондистами, бросили в тюрьму, где он увидел Робеспьера, Марата и Функье-Тенвиля. Предстал перед революционным трибуналом, был осужден и приговорен к смерти. В сопровождении огромной толпы Мори привезли на телеге к месту казни, он взошел на эшафот, палачи связали ему руки, уложили голову на плаху, еще секунда и холодный нож гильотины… тут Мори в ужасе просыпается – спинка железной кровати откинулась, и с силой ударила его по шее.

Эта история началась с конца, той ночью закон необратимости времени был нарушен, и гильотина оказалась причиной революции. Гильотина 18 века больше, чем человеческое изобретение, в народной песне «Sainte Guillotine» – «божественное окно», створка опускается, и безумный Сатурн откусывает своему сыну голову. Миф можно отредактировать, стереть, забыть, но он напомнит о себе, и дети, и взрослые любят повторяющееся. «Бессознательное» революции, ее здоровый аппетит, пожрет все, что выйдет?

Мори приснилось лишь то, что он знал, его сон в изложении Гильдебрандта – обычная история свидетеля событий, и если забыть, что это сон, в рассказе комиссара не окажется ничего странного. Для Просвещения народ – дети, завернутые в суеверия, как в пеленки, тысячи комиссаров по всей Франции ревностно исполняют приказ Директории о беспощадной борьбе с предрассудками, их подробные отчеты о том, что было уничтожено, оказываются в Кельтской академии, как следствие, поздняя любовь романтиков к мифам и сказкам, ее плод – новая наука, изучающая то, чего уже нет. Упади спинка кровати на долю секунды позже, возможно, Мори приснились бы святилища друидов, их сравняли с землей по приказу Цезаря.

Символ идеологии – «Чья власть, того и вера» – придуман не в Аугсбурге. Сны снятся на латыни. Человек культуры – парадоксальный некрофил. Вторая натура – дурная привычка.

Пусть музыка умолкнет.
Мне режет слух она.
«Генрих VIII», 4, 2



10 октября. Однажды Лебедь, Рак да Щука… Басня считается несерьезным жанром для просвещения детей, у детей иная речь, на их языке баснь – заклинание. «Из кожи лезут вон, а возу все нет ходу!» Если перевести басню Крылова на язык взрослых, получится апория, в этом месте каждый танцует, как умеет, и слышит ту музыку, какую слышит.

[на полях]: В определенном смысле эстетика – статистика.

Природа, по Гегелю, лишенный сознания спящий Дух. Абсолютный Дух и спящий, и сладок сон, зачем будить, быть может, именно сейчас им снится что-нибудь пророческое, самое важное, без чего никак и все напрасно. Романтик лишает сознания филистера, филистер – декадента, декадент – фармацевта ^22,5, на воротах Летнего сада табличка: Нижним чинам и собакам вход воспрещен. Cogito ergo sum in urbe.

В Древнем Риме отвращение к жизни – событие исключительное. Отвращение – естественная реакция, и столь же естественно отвращение к жизни. Что так? Бодлер: «Найти место: Жить рядом с существом, испытывающим к вам одно только отвращение... Taedium vitae». В лавке старьевщика эта мысль среди сваленных в кучу непарных вещей – невоплощенный замысел, то, что должно было обрести форму литературного произведения, случиться после, когда-нибудь. Но мысль уже случилась, у проклятого поэта появилось желание перевести себя в иное состояние, оттуда взглянуть на предыдущий опыт. Хотя бы ради одного не прозвучавшего стиха. Taedium vitae – dégoût de la vie – отвращение к жизни – язык отвращения, lingua generalis, грамматику и синтаксис этого удивительного языка homo sapience изучает более двух тысяч лет. Мысль Бодлера из другой кучи.



18 октября. Державин: Вечность – прожорливая, похожая на отхожее место пропасть, куда впадает Время вместе с народами и царями ²³. Руины чти – eternal blazon. Поэзия непоследовательна, всегда неожиданна, по течению, против, насквозь. Когда грек говорил: τέλος, – в его голосе не было уныния, τέλος – конец, но одновременно выход, переход, место и время принятия решения, жертва, подать, которую уплачивает богам посвящаемый, таинство рождения, переход в иное состояние, празднество. Дар – ничего не стоящее состояние.

Дар есть, принять его невозможно, дара нет. Главное то, что он есть, а то, что его нет, неважно, о virtus formae Митя напомнил в письме, которое могло не дойти. Красота не зависит от случая и слово не ответственно за то, что не дошло. Возможен ли точный перевод virtus – не значение слова, а состояние римлянина? И перевести формулу Достоевского на латынь – ради любопытства.



25 октября. Virtus – доблесть, честь, мужество, стать, храбрость, энергия, сила, красота. В доимперском Риме virtus – высшая ценность, неписаный закон, критерий, определяющий жизнь гражданина и государства.

В Тускуланских беседах Цицерона virtus – свойство проницательного ума, свободного от заблуждений и ставшего совершенным духом, т.е. абсолютным разумом. Сводит virtus к трем вещам: 1) понимание истинной сущности каждого явления; 2) умение сдерживать душевные волнения (pathe), и подчинять разуму инстинкты; 3) разумное обращение с окружающими, чтобы с их помощью в изобилии обладать тем, в чем нуждается наша природа. В схоластике virtus – первопричина, абсолютная сила, активное начало, которое содержится в каждой вещи. В новое время память о virtus хранят виртуозы Абсолютного Духа.

Лишь текст собственной жизни Цицерон писал, следуя закону древней virtus, лишь своей жизнью доказывал неизменность этого закона. Рим давно жил по другим законам, о традиционных ценностях можно было услышать на форуме и в сенате, но роли государства и граждан изменились вместе со значениями слов и самим языком, в определенном культурой смысле боги умерли, Цицерон-политик не мог этого не учитывать. На одной табличке он с восхищением писал о добродетели (virtus-оригинал) Публия Деция Мусса и его подвиге, на другой иронизировал по поводу суеверий римлян и их слепой веры богам, в частности тем, в жертву которым принес себя Деций.

Гражданская война. Плутарх: Сулла назначает «награду за убийство – два таланта, даже если раб убьет господина, даже если сын – отца». Слово устаревало, значения его составляющих и их соотношения изменялись. Анналы Тацита – рассказ об усилении мощи Рима и одновременно свидетельство о распаде и утрате virtus. Цицерон не понаслышке знал о проскрипциях и прекрасно понимал, что происходит, его теория добродетели продолжает вторую часть истории virtus – историю ее превращенных форм. Виртуальная алхимия: в результате перевода virtus на язык философии, ее рационализации и окультуривания возникали новые смыслы – освященные старой формой копии, их количество обратно пропорционально качеству и ограничено во времени, с какой бы силой не долбила по восклицательному знаку, бесполезно – чистый лист, конец истории.

Цицерон: «Добродетель (virtus) есть доведенная до совершенства природа». Добродетель здесь – слепая копия^23,5 virtus, из римской добродетели при переводе исчезли и доблесть, и мужество, и красота, добродетелью здесь награждают морально стойких граждан, как правило, за то, что они не сделали, не решились, не смогли, для юноши она хуже прыща, и художник выдавливает ее из себя в первую очередь. В Риме добродетель – сила, в миру – слабость.

Говорят, храмы богини доблести Вертуты стерли с лица земли варвары. Virtus is out of joint – семантический вывих. Ницше считает, в ответе за эту травму христианство. Лактанций в разговоре о добродетели копирует Цицерона, virtus в теории Туллия – копия давно уже прирученной ἀρετή ²⁴, профессор классической филологии прекрасно это знал, в основе метода его критики анахронизм. Историю Рима пишут на одной табличке, потом стирают, снова пишут… здесь же доблесть witch-finder’а Хопкинса. Сложнее всего прочитать верхний слой палимпсеста: ἀρετή, Ницше, Достоевский, прыщ… как-то иначе прочитать, без отвращения.



6 ноября. Митя в госпитале, уже здоров, получит отпуск, через неделю домой! Дома праздник. Катя только с рынка придет, маменька ей новый список. Стоят и плачут, обнимаются.

18 ноября. Исхудал, не узнать, ничего не рассказывает, задумается – в глазах что-то страшное.


19 ноября. Прочитал письмо Вольфганга, минуту молчал, вдруг рассмеялся, никогда так не смеялся. Вольфганг писал о предстоящей экспедиции на Хуанхэ и о скандале из-за диагноза, который Фройд лет десять назад поставил Гамлету. Вольфганга удивило, почему именно сейчас именно эта история так всех взбудоражила. Все, что за триста лет было сказано о Гамлете, свелось к формуле Гете: меланхолия принца не болезнь, но знак принадлежности к определенному типу людей, чья сила воли парализована чрезмерным развитием интеллекта. Слова о Гамлете, но о каком из них? – спрашивает Фройд. По меньшей мере, их двое, не замечая первого, не видим мы и второго. Один, человек поступка, не раздумывая, закалывает Полония и посылает на смерть Розенкранца и Гильденстерна. Другой откладывает исполнение клятвы, отсрочивает священный долг чести, и никому до сих пор не удалось толком объяснить, почему. По Фройду, подоплека трагедии в том, что знание Гамлета о Клавдии-отравителе вытесняется знанием о Клавдии, что устранил отца и занял его место возле матери. Гамлет не может убить злодея, осуществившего его тайные детские желания, мести препятствует бессознательное влечение к матери и связанные с ним угрызения совести, напоминающие, что он подобен тому, кого должен покарать. Диагноз Фройда: Гамлет – истерик ²⁵.

Папенька расстроился, в своей речи использовал слова, которые раньше от него не слышала, в глазах маменьки ужас, удивление, снова ужас, мы с Ваней состязаемся в остроумии, Митя молчит, и вдруг: «А ведь Фройду нужно сказать спасибо». «За что?!» – вскричали мы. «Долгий разговор, устал, завтра».


20 ноября. Рано утром Митю вызвали в штаб, смог только позвонить и проститься. То завтра, что ждала, не наступило.

Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять… ²⁶

Надпись на табличке: Гамлет. Репутация принца, в который раз подорвана. Лишь потому, что Фройд серьезен? Смех Мити: не верь глазам своим. Reputatio – размышление, репутация – обстоятельство, нечто мне данное уже готовым и поддерживаемое большинством зрителей. И так ли уж серьезен Фройд? Репутация Гамлета предшествует имени. Putatio – мнение, и чьим бы оно ни было, должно оставаться мнением

Безволие Гамлета – общее место, оно создано стыдливыми признаниями самого Гамлетом и взлелеяно детской непосредственностью критиков, верящих всему, что говорит принц, даже сочувствующие Шекспиру авторы под гипнозом всеобщего мнения. Тургенев: Гамлет – эгоист и скептик, «вечно возится и носится с самим собою; он постоянно занят не своей обязанностью, а своим положением». Белинский: принц ни в чем не уверен, его «нерешительность позорна»; «Гамлет робеет предстоящего подвига, бледнеет страшного вызова, колеблется и только говорит вместо того, чтоб делать». Толстой: Шекспир – голый король, Гамлет – его худшая пьеса, ее герой – жалкое подобие Амлета из саги Саксона Грамматика.

[на полях]: Смерть Ивана Ильича: «…он был не Кай и не вообще человек, а он всегда был совсем, совсем особенное от всех других существо». Почему умнейший Л.Н., всегда сопереживающий своим героям, не смог захотел услышать шуршание складок платья Гертруды? ^26,5

Если следовать прокрустовой логике, виттенбергский студент, хоть и знал об умении дьявола принимать любые обличия – the devil hath power to assume a pleasing shape – все равно должен был исполнить данную Призраку клятву. Может, Гамлет – разменная монета в борьбе за светлое будущее, а я не поняла эзопов язык реформаторов и революционеров? Время – хор, время определяет смысл слова и покрывает раненое имя коростой псевдонимов. Но вне времени Гамлет Шекспира – Не-Гамлет.

[на полях]: Большой вопрос, чья цензура строже – царская или демократическая. С точки зрения Призрака, принц – контра, пока он бродит по Европе, аутентичное прочтение Гамлета случайно.



29 ноября. «Что ему Гекуба…» Стыдится безволия, осуждая себя, произносит ужасные слова: выродок, раб, трус, унылый плут, отводящая словами душу шлюха… Только что Гамлет был в роли актера, вот он завидует таланту собрата:

O, what a rogue and peasant slave am I!
Is it not monstrous that this player here,
But in a fiction, in a dream of passion,
Could force his soul so to his own conceit... ²⁷

А вот Гамлет-режиссер пытается разозлить Гамлета-актера:

Why, what an ass am I! This is most brave,
That I, the son of a dear father murder'd,
Prompted to my revenge by heaven and hell,
Must, like a whore, unpack my heart with words... ²⁸

Полоний: Though this be madness, yet there is a method in't. Метод – путь вслед за чем-то, methodium – острота, шутка. Шутки шута природы – какой природы мы шуты? – не всегда шутливы.

Быть или не быть… When we have shuffled off this mortal coil, Must give us pause... Неизвестность – вот что запутывает (puzzles) волю и заставляет сомневаться, страшно оказаться в стране, откуда никто не возвращался… но что это за место и что страшнее – сон смертный иль пробужденье в мире без иллюзий? Гамлет уже там, говорит оттуда.



2 декабря. Фортинбрас ведет в бой 20 тысяч своих солдат ради клочка земли, столь малого, что негде будет схоронить убитых. Первая реакция:

This is the imposthume of much wealth and peace,
That inward breaks, and shows no cause without
Why the man dies. ²⁹

Гнойник прорвался внутрь, отчего наступила смерть непонятно, причиной может быть заражение крови, повреждение внутренних органов, нарушение работы мозга, остановка сердца. Эпикриз позволяет выяснить динамику симптомов, изучение этиологии превращения источника wealth and peace в нарыв невозможно.

Тот истинно велик, кто не заботится о поводе для драки,
Но вступит в схватку из-за пустяка, когда задета честь.

Мир – театр, кровь настоящая. Гамлет видит идущих на смерть воинов, опять корит себя за безволие, говорит сам с собой, сам себе противоречит и вновь переживает: «У рыскающей мысли на одну часть мудрости три части трусости». Паскаль: «И только если кто-нибудь, остановившись, уподобляется неподвижной точке, мы замечаем бег остальных». Нет единственной правильной точки зрения, может, она и есть, но не для «мы», в реальности Фортинбраса «мы» появляются по необходимости, и у них иной ориентир: «Там ждут войска». Норвежцы и поляки договорились о встрече, их интересы сошлись в одной точке, силе притяжения неведома мораль.



5 декабря. Кольридж публично обвинил Гамлета в безволии, через 3 года в письме Саути: «Сомневающийся Гамлет опаснее цареубийцы». Одинокий голос Кольриджа звучит диссонансом в хоре властителей дум разных эпох и убеждений – хор использует в речи о Гамлете готовое слово, в обязательном репертуаре меланхолия принца, его безволие и нерешительность. Будто исполняется произведение Теофраста, а не Шекспира. У Теофраста все характеры – воплощенные пороки, почти все они – комические театральные маски. Безволие – порок, достаточное основание для превращения Гамлета в тип лишнего человека. Росчерк пера, и таящее опасность имя заменяется псевдонимом, а поскольку комическая маска равна самой себе, вопрос, кто и что под ней скрывается, утрачивает смысл, зритель, загипнотизированный словом авторитетного критика, перемещается из глубины на поверхность, из времени в протяженность, из Гамлета в гамлетизм. Частичное проклятие памяти.

Гегель: У Гамлета прекрасная благородная душа, но недостаточно сильное чувство жизни; охваченный тяжелой меланхолией, он бродит печально и бесцельно.
Гете: Гамлет – благородное нравственное существо без телесной силы… великое деяние возложено на душу, которой это деяние не под силу.
Шлегель: Его душа разрывается, словно на дыбе, в разные стороны, распадается и переходит в богатство бесполезного разума, который подавляет героя еще мучительнее, чем все окружавшие его.
Ницше: Познание убивает действие, для действия необходимо покрывало иллюзии – вот наука Гамлета.
Михайловский: Гамлет – бездельник и тряпка, и с этих сторон в нем могут себя узнавать все бездельники и тряпки – гамлетики и гамлетизированные поросята.

Готовое слово – основа риторической культуры, образец для подражания, готовое слово о Гамлете – вариации на тему pars pro toto ³⁰, в академических исследованиях о Шекспире эта логическая ошибка представлена как одна из возможных точек зрения на его творчество. Филолог не имеет права игнорировать мнение Шлегеля, но почему бы скромным петитом не намекнуть читателю, что традиция превращения неугодного персонажа в синекдоху восходит не к Гегелю, а к Горгию? И петитом же о смысле жизни. Нет, читатель сам должен пройти тернистым путем от частного к общему, заблудиться, вернуться обратно, постоять в задумчивости, решиться на вторую, третью, пятую попытки, окончательно запутаться, впасть в меланхолию, на восьмом герменевтическом повороте узреть сущность вещей, ужаснуться нелепости бытия, познать мудрость лесного бога Силена, забыть ее вместе со всеми посмертными масками готового слова, чтобы, наконец, если, конечно, вспомнит, зачем все это затеял, – открыть томик Шекспира.



6 декабря. Who's there? ³¹ – Бернардо пришел сменить Франсиско на посту, но перепутал, кто должен спрашивать, а кто отвечать. Трагедия начинается с вопроса пьяного стражника.

[на полях]: Бернардо уже видел Призрака, сейчас как раз полночь, он боится, старается это не показать, вопрос не по уставу его выдает.

Would I had met my dearest foe in heaven
Or ever I had seen that day, Horatio! ³²

Не самый лучший день жизни Гамлета, но друга он увидеть рад, благодаря Горацио вспомнил место, где был счастлив, вспомнил себя:

I am glad to see you well.
Horatio! – or I do forget myself. ³³

[на полях]: И тут же забыл: «Что вас заставило покинуть Виттенберг?» Также дважды заданный вопрос: «За вами посылали?»

Горацио не верит в призраков, услышав рассказ Марцелла, иронизирует: то фантазии подвыпивших стражников. Призрак появляется как только Бернардо начинает о нем рассказывать, Горацио что-то увидел задумал, его странные слова о Призраке, будто реплика в сторону: «Пылинка, чтоб затмился глаз рассудка» (mote – соринка, библейский сучок). Нужно рассказать о случившемся принцу. Призрак манит Гамлета, Горацио и Марцелл отговаривают провоцируют его следовать за тенью отца, Гамлет и Призрак уходят, Горацио, будто в сторону Марцеллу: He waxes desperate with imagination ³⁴. Во власти воображения Гамлет, но не Горацио. Лучший друг и лучший из людей, больше римлянин, чем датчанин… Who's there?



8 декабря. Ощущение загнанного зверя, хуже – бегущий зверь в своей стихии, для Гамлета все, что было родным, стало чужим – друзья служат убийце отца, мать с ним спит, бежать некуда. «Офелию не прощу» – как же это глупо, низко! Иллюзия своего мнения. Поверила чужим словам, плохой репутации, ведь все логично: проснулся в нелюбви, безволен, слаб – мышеловка для предрассудка – попалась. Он ее любил, оттолкнул, когда увидел свою смерть, решил, так ей будет лучше – доверился рассудку.

Время вышло из пазов, и раньше это замечал, но сейчас мир как-то особенно сильно скособочило, сейчас его боль. «И почему выбор пал на меня?» Несуразность поставленной перед ним задачи Гамлет заметил сразу, это показалось ему странным, даже смешным, – добавил Ницше. Неглуп и хорошо учился, прекрасно сознавал абсурдность одной только мысли: «а не пора ли что-нибудь изменить в вечной сущности вещей?» – он очень не хотел наступать на эти грабли. При этом Гамлет – человек судьбы, все, что произошло в Эльсиноре, касалось лично его – перемена его участи, встреча или невстреча с самим собой, со своей судьбой, прежде всего он должен был разгадать ее знаки. Судьба – молчаливый персонаж трагедии.

Время выскочило из его суставов, на глазах распадалось, рассыпалось все казавшееся незыблемым и вечным. «Я не хочу того, что кажется» – первое, что от него услышала, Призраку дал клятву позже и как-то… с одной таблички стер, на другие записал… несерьезно. А вот первое серьезно. Сначала Гамлет увидел расписанного знаками скорби актера – принца в роли меланхолика, ощутил чужесть маски, свою типичность как несвободу, форма меланхолика (emulation) ему тесна, подражать никому не хочет, соревноваться… агон меланхоликов: драка в могиле Офелии – нечто ужасное пародийное.

Seems, madam, Nay, it is. I know not 'seems.'
'Tis not alone my inky cloak, good mother,
Nor customary suits of solemn black… ³⁵

Гамлет без черного плаща уже немыслим, но inky cloak следует переводить буквально: чернильная маска. Он выходит на сцену, демонстрирует свой плащ и тут же его сбрасывает, и дальше отстраняясь от всего привычного. Протест Недоумение человека, впервые осознавшего реальность по настоящему чернильной, к борьбе он пока не готов, и не потому что «стало противно действовать», как считает Ницше, – он слишком удивлен, кураж вернется позже. У Ницше Гамлет похож на романтика (У Мольера Скупой скуп – и только ³⁶), а ведь он живой, способен изменяться, легко рвет красные флажки и ускользает от преследующих его определений. Изменение сознания – внутреннее движения героя, чаще всего свободное от аффектации и незаметное для зрителя, а поскольку невидимое невидимо, как действие оно и не рассматривается.



9 декабря. Inky cloak – черный плащ, неизменный атрибут Гамлета-меланхолика, переходящее из века в век готовое слово. Inky cloak – слово Гамлета, чернильная маска, «зеркало», в котором принц узнает себя частью мира кажущегося. Inky cloak – слово Шекспира, его письмо о меланхолии, его опыт, череда различных состояний – удивление, отвращение, презрение, прозрение, сомнение, бессилие, боль, стыд за персонажа Пословиц Брейгеля, что бьется головой в торец стены; во второй половине письма, в его пьесах, преобладает ирония. Inky cloak – палимпсест, уникальный тем, что при каждой новой записи предыдущие не стираются, а накладываются друг на друга, содержание этого многослойного текста и способы его прочтения-перевода индивидуальны для каждого зрителя. Inky cloak – слово Гамлета, слово ироника, вдруг увидевшего культурные слои не последовательно, не иерархически, не сбоку, а сквозь складки черного пятна, в зеркале плаща, в темноте лабиринта или как-то еще. В этом состоянии королей не убивают.

[на полях]: Боль может быть чернильной, кем-то для меня придуманной, болит, пока играешь по правилам затейника, и мучает вопрос: ну почему в торец, ведь можно же иначе!

Клавдий на «исповеди»:

O limed soul, that, struggling to be free,
Art more engag'd! Help, angels! ³⁷

Lime – птичий клей, с его помощью птичек ловят живьем, чтобы посадить в клетку. Подлетит птичка к приманке, сядет на ветку, а та клеем обмазана, захочет взлететь – не получится, крыло в клею, изо всех сил замашет другим крылом – и оно прилипнет, и ножки обездвижены, и непонятно зачем все это, такая кручина на птичку найдет, словами не передать, врагу не пожелать. Может, птичке повезет, и на Пасху ее выпустят на волю, но кто же ей сейчас об этом скажет.

Вот в каком незавидном положении оказывается Клавдий – I stand in pause – его душа уловлена в теле севшего на трон короля, пытается освободиться – тщетно, только хуже стало. O wretched state! ³⁸ – в отчаянии он восклицает, зовя на помощь ангелов. Help, angels! – фигура речи, король не верит, что ангелы его услышат, судьба и статус не позволяют Клавдию быть суеверным, он атеист.

Гамлет не слышит исповедь Клавдия, но прекрасно понимает, куда его заманивают и как устроена ловушка, знает, что выбраться оттуда невозможно, он знает все, почти все, его преследует гул осуждения: «Не медли, трус, отмсти!» Шум мешает принцу сосредоточиться, и он не медлителен, просто не хочет уготованного – чужой судьбы. Дело, может, даже не в том, что, убив короля, он должен будет занять его место – войско норвежцев в Дании, договор был о двух тысячах солдат, Фортинбрас привел 20, смерть Клавдия ослабит и без того подгнившее королевство, и Горацио суетится, мутный он какой-то, кому служит, в чем его выгода? Смерти Гамлет не боится, но и смерть марионетки – не его судьба.



10 декабря. Гамлет говорит на живом языке, его речь полна шуток и каламбуров, его слово пляшет по всему на свете, незаметное в тексте обнаруживается в комментариях. Иногда Гамлет говорит серьезно, но в живой речи, тем более серьезной, без шутки не обойтись, иначе зритель, не хуже принца знающий цену словам, заскучает. Шекспир, мастер своего дела, держит публику в постоянном напряжении, зевать нельзя, в каждом слове может таиться подвох, ты еще плачешь, а вокруг смеются – неловко.

How all occasions do inform against me,
And spur my dull revenge! ³⁹

Квипрокво. На поле Гамлет и Ритор, игра пошла. На принце inky cloak. Ритор, увидев черный плащ: он меланхолик. Принц: я безволен. Ритор: он безволен. Принц: мне это не под силу. Ритор: слаб, слишком много думает. Принц: я нерешителен. Ритор: бездельник и тряпка!

Готовое слово исчерпало свои возможности, ловушка ни в чем не сомневающегося языка захлопнулась.

Кольридж заметил упорство, с которым Ритор начал упрощать одного из самых сложных героев в европейской литературе, еще он почувствовал страх в брутальном многословии Ритора. Но почему сомневающийся Гамлет опаснее цареубийцы? Почему он лишний и для революционеров, и для реакционеров? Существуют призраки или нет, неважно, встречи с ними бесследно не проходят, человек совершает бессознательные поступки независимо от того, читал он Фройда или нет.

[на полях]: Лишний – от др.-русск. лихъ: 1) лихой, отважный; 2) злой, плохой, печальный. В бою отважен, в миру печален.

Гамлет утратил иллюзии, следовательно, если верить Фройду, он не меланхолик: «Нам кажется естественным привести меланхолию в связь с потерей объекта, каким-то образом недоступной сознанию, в отличие от печали, при которой в потере нет ничего бессознательного».



11 декабря. Весь мир лицедействует. Эту истину знают римляне, зрители Глобуса и меланхолик Жак, но понимают ее по-разному. Сочинившие пьесу римляне определили ее жанр – qui pro quo, стоики играют свои роли, не привязываясь к ним, современники Шекспира, наследники двух традиций, стремятся упорядочить сценическое время и пространство, а чтобы лучше понять происходящее, стараются сделать его обозримым. All the world’s a stage… – Жак говорит не о театре, а о сцене, на плоскость которой в свое время выходит человек, и каждому из 7 его возрастов соответствует определенная роль – младенец, школяр, солдат и т.д. Жак потому меланхолик, что не состоялся как шут (O that I were a fool! I am ambitious for a mortley coat), его монолог – пародийная ссылка на средневековую диаграмму: восхождение человека по 7 ступеням Древа мудрости.

История театральной жизни разворачивается во времени, события и их описания выстроены в последовательный ряд фигур и чисел – таблицы, карты, схемы, диаграммы. Белинский наблюдает за игрой Мочалова и рассказывает о своих впечатлениях так, как это принято и привычно – последовательно, он ждет от Гамлета поступка, и, не дождавшись, раздражается: «Гамлет колеблется и только говорит вместо того, чтоб делать».

Для Шекспира формула «мир – театр» существует и в зеркальном отражении. Почему на трибуне политик может себе иногда позволить говорить не то, что думает, а на сцене должен во всем признаваться и каяться? Почему общество, всячески поощряя военную хитрость полководцев, отказывает в праве на маневр драматургам, вынуждает их идти напролом с зеркалом наперевес, и, неоправданно рискуя, являть добродетели (virtue) ее же черты, а спеси – ее же облик? Почему в обыденной жизни пока еще есть место случаю, а в театре катарсис строго по расписанию? И почему раздражает всегда не то?



12 декабря. О своем безволии Гамлет говорит в контексте целого, где обнаруживается двусмысленность его слов, но Ритор контекст не замечает – неоднозначное в речи Гамлета он как бы не слышит, слышит, но иначе, язык принца для него чужой, он в ситуации Лира, для которого чужим – stranger to my heart – вдруг стал язык Корделии. Как и Лир, Ритор заброшен в свою роль-судьбу и выйти из нее не имеет права, не хочет, уже не может. Сравнение Корделии с варварами и дикими скифами – типизация, единственно возможный для Лира метод интерпретации чужого, то, что позволяет ему не спятить. Типизация для Ритора – верный способ обездвижить живое, избавиться от скрытой в слове иронии, лишить силы слово, которое пытается поставить под сомнение абсолютную серьезность церемониала и сломать неправильно сросшиеся кости времени.

Гамлет не хочет быть дудкой в руках Фортуны, не его ли слова вспоминает Офелия: «Господи, мы знаем, что мы есть, но не знаем, чем можем стать». Сводящая с ума сошедшей с ума мысль, безумие заразительно, опасно для зрителя и самого Ритора, он объявляет Гамлета безвольным. Типизация – изгнание в ничто, наказание героя, осмелившегося быть больше своей судьбы, рискованный жест Ритора. По большому счету, самопожертвование, ведь Ритора, а не Шекспира должна благодарить за то, что поняла Шекспира. И если бы Джефферсон не вырезал полезное, может, никогда не заметила бесполезное. Добрые люди. В зеркале анаморфоза себя не разглядеть. И об этом Шлейермахер ничего не сказал. Не потому ли Монтень был готов поставить одну свечу архангелу Михаилу, другую – его дракону? (III,1)

Монтень, однако, вспомнил не не ту силу, что вечно хочет зла и по ошибке совершает благо, а ту, которая и нашим и вашим, что колеблется, пребывает в нерешительности и безразлична к смутам в своем отечестве. «Это не средний путь, это никакой путь и таков путь тех, кто ожидает, к какому исходу судьба приведет их замыслы» – Тита Ливия он процитировал кстати, Гамлет был знаком с Монтенем.

Так в трусов превращает нас сознанье,
И так решимости природный цвет
Слабеет при потугах мысли тщетной,
И авантюры наши, в планах мощны,
Свой ход, вдруг в сторону свернув,
Теряют имя действия.



15 декабря. Случай – не прописанное в сценарии жизни событие, хорошее или не очень, всегда неожиданное – как снег на голову или птичка нагадит. Для человека во фраке последнее плохо, а на языке народных примет, наоборот, к удаче – ее знак, след: будь готова, не упусти. Случай – Кайрос – нарушает установленный Хроносом порядок в последовательности событий, для чего-то данная человеку пауза, едва заметный сдвиг во времени, неуловимый миг удачи. Кайрос – благоприятный момент и подходящее место, т.е. у греков случай – не совсем случайный дар, еще не встреча, ее возможность, то, что с необходимостью требует некоторых усилий и интуиции: чтобы схватить Кайроса за чуб, у меня должна быть как минимум хорошая реакция. Все это предполагает адекватное миру состояние свободного ума, свободного при любых обстоятельствах, застрявший в отвращении не узнает летящего в виде птички Кайроса, встреча со случаем вместо радости принесет ему огорчение, а может стать последней каплей.

По Монтеню, самое важное для человека – жить кстати (vivre à propos). Что значит жить кстати, подсказывает язык: в сознании à propos связано с мастерством рассказчика и собеседника, Монтень переводит à propos речи в возможность быть кстати в любой ситуации: «Когда я танцую, я танцую, когда я сплю, я сплю». Быть кстати – быть в подходящем месте в подходящий момент, быть – тяжелая и нудная работа или доставляющая удовольствие импровизация, все зависит от мастерства, быть – забота о себе, произведение себя кстати, творчество момента. Все стараются жить кстати – Моцарт и Сальери, Пушкин и Хвостов, Шерлок Холмс и Мориарти, Макбет с супругой, Понтий Пилат и Иуда. Полоний изучил эту науку в совершенстве, дает сыну полезные советы, на самом деле полезные.

Гамлет: Как жить, скажи, Мишель?
Монтень: Жить нужно кстати!
Гамлет: Да-да, я понял… но с какой?

Гамлет не хуже Полония знает, как жить кстати (by the way) – с какой стати, вот в чем вопрос. Way – обычай, уклад, привычка; the good old ways – доброе старое время; the way of the world – общепринятая традиция, «обстоятельства». Vivre à propos этого вопроса (с какой стати?) не предполагает – задумываться о смысле жизни посреди разговора и по своей прихоти менять его тему неприлично, я уже в игре, значит приняла ее правила, должна быть ей подстать, в масть, возмущаться несправедливостью правил, пытаться изменить их во время игры глупо.

Гамлет: The time is out of joint.
Ритор: Кто сказал?
Гамлет: Я.
Ритор: Кого волнует мнение литературного персонажа.
Гамлет: Судьбу.
Ритор: Она слепа.
Гамлет: Это Фемида слепа, Судьба трехлика.
Ритор: Кто сказал?
Гамлет: Для тебя так важно, кто сказал? Платон сказал.
Ритор: Три пары глаз… зачем ей столько?
Гамлет: Настоящая игра не только в настоящем.
Ритор: Судьба – корыстная блудница, она с голодным не ложится.
Гамлет: Кто сказал?
Ритор: Шекспир.
Гамлет: Спасибо.
Ритор: Не знал?
Гамлет: Ты думаешь, быть тривиальной плохо?
Ритор: Ты думаешь, быть шлюхой хорошо?
Гамлет: Судьба ждет на распутье трех дорог.
Ритор: Я свернул направо.
Гамлет: Ты прошел мимо.



16 декабря. Стать – характер, осанка, стержень, суть вещи, ее основа, истина; στάσις – неподвижное стояние, место стояния, спокойствие; нем. Stadt – город; укр. стать – пол, чоловіча стать – мужчина. Стать – то, что было и есть. Множественность вещей, их различие по сути, не измеряемая общим аршином стать, доблесть забывших о страхе викингов из Йомсборга, добродетель консула Деция, рысистая стать лошадей графа Орлова-Чесменского, не случайно выведенная порода цензоров русских народных сказок, по капле выдавливающий из себя раба Чехов. С точки зрения стоика, Чехов и Гамлет несвободны, свободным человека делает лишь мужественное принятие своей судьбы (amor fati), покорного судьба ведет, непокорного тащит. Стать – дар судьбы, во времени жизни определяющей ее смысл, стиль, походку и почерк. Стать – то, что может быть, а может не быть, но не то, чего быть не может.

Слова, слова, слова… поэзия большого времени – шум, шелест, шепот, тихий ветер, трепещут листья пальмы, вода, я вижу воду! Оазис долгожданный! Нет, мираж, по карте рано, еще три дня пути, как минимум. Но я же вижу! И ветер тихий, он меня ласкает, я верю ветру, как приятно, а карты врут. Зачем врут карты!? Уже неважно… вот удача!



18 декабря. В старой эстетике красота – порядок космоса, человек следует этому порядку, ощущает себя частью природы, всегда готов к случайному. В новой эстетике иные приоритеты, другое понимание порядка и красоты, случайное – синоним безобразного, уродливого и неестественного, человек культуры под одну гребенку стрижет деревья и бороды, выравнивая все из природы торчащее и не туда выступающее. Приручив красоту, он не оставил места для случайного.

Случайная смерть Полония – событие, свидетелями которого становятся все зрители в конце III акта, и все знают, что Гамлет заколет Полония до того как это произойдет, т.е., смерть Полония не совсем случайна, это, скорее, напоминание о Случае, его кровавый след. Случай у Шекспира – то, что еще не случилось, чего нет в тексте пьесы, и никто не знает, что случится и когда, и случится ли вообще. В театре случая сценическое время не заканчивается смертью Гамлета и похоронным маршем. Гамлет – самая длинная пьеса Шекспира, несомненно, он получал удовольствие, рифмуя свое и чужое, растворяя и возгоняя смыслы, расставляя ловушки для Клавдия, Ритора и меня. Шекспир создал место, где может появиться мысль. Мысль случайна.

Бергсон: Влияние языка на ощущение глубже, чем обычно думают. Язык не только заставляет нас верить в неизменность наших ощущений, но нередко искажает характер пережитого ощущения. Например, когда я ем слывущее вкусным блюдо, то его название, вобравшее в себя всеобщую похвалу, становится между моим ощущением и моим сознанием. Мне может казаться, что вкус блюда мне нравится, хотя достаточно слабого напряжения внимания, чтобы убедиться в обратном. ⁴⁰

Gustator – снимающий пробу с приготовленной пищи указательный палец, gustatus – вкус и чувство вкуса, способность римлян отличать сладкое от горького и ложь от правды. Функция gustator’а изменилась, когда победившие греков римляне признали культурное превосходство побежденных, и стали использовать во время еды столовые приборы. Очень скоро римские граждане утратили врожденное чувство вкуса, забыли о virtus и перестали различать добро и зло, что, в конечном счете, привело Рим к упадку, боевой дух погрязших в роскоши горожан ослаб, в 410 г. Рим впервые был взят и разграблен вождем вестготов Аларихом, и в 476 г. Римская империя прекратила свое существование.


 

Примечания

↑ 0,5. Как гуси Рим спасли и Клопы – рассказы из Третьей русской книги для чтения Л.Н.Толстого.

↑ 1. Город Чумы (The сity of the Plague) – поэма Джона Вильсона, источник пушкинского Пира во время чумы:

Спой, Мэри Грей! Твой голос - серебро,
И дикие родимые напевы
Выводит словно флейта. Спой нам песню -
Протяжной, заунывной; а замрет -
Мы с большим буйством перейдем к разгулу
От тишины как от небесных снов
К мирским делам спешат внезапно люди.

↑ 2. Фр. en plein air – «на открытом воздухе», пленэр – живописная техника изображения объектов в естественных условиях.

↑ 3. Хилон (VI в. до н.э.) – спартанский эфор, один из Семи мудрецов.

↑ 4. Крупп – немецкая промышленная династия, владельцы сталелитейного и военного производства. «Крупп начнет выделывать самовары...» – В.Маяковский. Будетляне (1914): «Довольные вернутся работники к земле и фабрикам, спокойно помня, что в Эссенской губернии когда-то страшный Крупп миролюбиво и полезно выделывает самовары».

↑ 5. Из стихотворения Е. Баратынского, 1841 г.

↑ 6. Мэтью Хопкинс (1620 – 1647) – английский охотник на ведьм. За один год Хопкинс отправил на виселицу больше людей, чем все остальные охотники за 160 лет преследования колдовства в Англии.

↑ 7. Зло стало правдой, правда – злом.

       Взовьемся в воздухе гнилом (Макбет. I,1).

↑ 8. Молот ведьм – трактат по демонологии и о методах преследования ведьм, написан в 1486 г. Генрихом Крамером и Якобом Шпренгером.

↑ 9. Время срезает меня, как монету... – О.Мандельштам. Нашедший подкову (1923).

↑ 10. Все в мире изменил прогресс... Гете. Фауст. Часть I. Кухня ведьмы.

↑ 11. Цугцванг (нем. Zugzwang, принуждение к ходу) – положение в шашках и шахматах, в котором любой ход игрока ведет к ухудшению его позиции.

↑ 12. Fiesta nacional – исп. национальный праздник.

↑ 12,5. Л.Н.Толстой. Соединение, перевод и исследование четырех Евангелий. СПб, 1906.

↑ 13. Томас Джефферсон (1743-1826) – 3-й президент США в 1801—1809.

↑ 14. dubito ergo cogito, cogito ergo sum – сомневаюсь, значит мыслю, мыслю, значит существую.

↑ 15. Толстой читал Шекспира 50 лет... – Л.Н.Толстой. О Шекспире и драме (1906).

↑ 16. лат. qui pro quo – одно вместо другого, квипрокво.

↑ 16,5 Легкое дыхание – рассказ И.Бунина (1916).

↑ 17. Ипр – город, расположенный на северо-западе Бельгии. Во время Первой мировой войны – ключевой пункт Западного фронта, здесь в 1915 г. немцы впервые в истории применили химическое оружие – хлор.

↑ 18. Food for powder – пушечное мясо.

↑ 18,5. Красс Марк Лициний (115–53 гг. до н.э.) – римский полководец. Богатство, жадность и неразборчивость в средствах сделали имя Красса нарицательным.

↑ 19. Вертер – герой романа И.Гёте Страдания юного Вертера.

↑ 20. Дез Эссент – герой романа Ж.-К. Гюисманса Наоборот.

↑ 21. Ad hominem – «аргумент к человеку», аргумент, основанный на личности оппонента, а не на сути дискуссии.

↑ 22. Надо стать выше человечества силой... – Ф.Ницше. Антихрист.

↑ 22,5. В предреволюционном Петрограде завсегдатаи кабаре «Бродячая собака», поэты, актеры, живописцы и музыканты, окрестили всю ту часть человечества, которая занимается какими-либо иными родами деятельности, а равно и предается праздности, «фармацевтами», причем особенно гордились тем, что не делают ни малейшего различия между статусами министра или кухарки, профессора или кавалерийского офицера. – С. Аверинцев. Риторика как подход к обобщению действительности // Поэтика древнегреческой литературы. – М.: Наука, 1981, с. 25.

↑ 23. Г.Р. Державин. 1816 г.

         Река времен в своем стремленьи
         Уносит все дела людей
         И топит в пропасти забвенья
         Народы, царства и царей.
         А если что и остается
         Чрез звуки лиры и трубы,
         То вечности жерлом пожрется
         И общей не уйдет судьбы.

↑ 23,5 Слепая копия – последняя, плохо читаемая страница при печати на пишущей машинке под копирку.

↑ 24. Арете – добродетель, доблесть, совершенство, достоинство.

↑ 25. Так интерпретирует З. Фрейд Гамлета в работе Печаль и меланхолия.

↑ 26. О. Мандельштам. 1908.

         Только детские книги читать,
         Только детские думы лелеять,
         Все большое далеко развеять,
         Из глубокой печали восстать.

         Я от жизни смертельно устал,
         Ничего от нее не приемлю,
         Но люблю мою бедную землю,
         Оттого, что иной не видал.

         Я качался в далеком саду
         На простой деревянной качели,
         И высокие темные ели
         Вспоминаю в туманном бреду.

↑ 26,5. «То был Кай-человек, вообще человек, и это было совершенно справедливо; но он был не Кай и не вообще человек, а он всегда был совсем, совсем особенное от всех других существо; он был Ваня с мама, с папа, с Митей и Володей, с игрушками, с кучером, с няней, потом с Катенькой, со всеми радостями, горестями, восторгами детства, юности, молодости. Разве для Кая был тот запах кожаного полосками мячика, который так любил Ваня? Разве Кай целовал так руку матери и разве для Кая так шуршал шелк складок платья матери?» – Л.Н.Толстой. Смерть Ивана Ильича.

↑ 27. Шекспир. Гамлет. II,2

         О, что за дрянь я, что за жалкий раб!
         Не стыдно ли, что этот вот актер
         В воображенье, в вымышленной страсти
         Так поднял дух свой до своей мечты,
         Что от его работы стал весь бледен;
         Увлажен взор, отчаянье в лице,
         Надломлен голос, и весь облик вторит
         Его мечте. И все из-за чего?
         Из-за Гекубы! Что ему Гекуба,
         Что он Гекубе, чтоб о ней рыдать?

↑ 28. Шекспир. Гамлет. II,2

         Ну и осел же я! Как это славно,
         Что я, сын умерщвленного отца,
          Влекомый к мести небом и геенной,
          Как шлюха, отвожу словами душу
          И упражняюсь в ругани, как баба...

↑ 29. Шекспир. Гамлет. IV,4

         Вот он, гнойник довольства и покоя:
         Прорвавшись внутрь, он не дает понять,
         Откуда смерть.

↑ 30. лат. pars pro toto – логическая ошибка: часть вместо целого.

↑ 31. Who's there?  – Кто там?

↑ 32. Would I had met my dearest foe in heaven... – О, лучше бы мне встретился в раю Мой злейший враг, чем этот день, Горацио!

↑ 33. I am glad to see you well... – Я очень рад вас видеть, – Горацио! Или я сам не я.

↑ 34. He waxes desperate with imagination – Он одержим своим воображеньем.

↑ 35. Seems, madam, Nay, it is. I know not 'seems.' –  Мне кажется? Нет, есть. Я не хочу Того, что кажется. Ни маска моя чернильная, Ни эти мрачные одежды, мать...

↑ 36. У Мольера Скупой скуп – и только... – У Мольера скупой скуп — и только; у Шекспира Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен (А.С.Пушкин).

↑ 37. O limed soul, that, struggling to be free... – Увязший дух, который, вырываясь, Лишь глубже вязнет! На помощь, ангелы!

↑ 38. O wretched state! – О жалкий жребий!

↑ 39.  How all occasions do inform against me... – Как все кругом меня изобличает И вялую мою торопит месть!

↑ 40. Бергсон А. Опыт о непосредственных данных сознания. 1888.

Содержание | Авторам | Наши авторы | Публикации | Библиотека | Ссылки | Галерея | Контакты