|
На следующей странице:
Аннет
Жубара
Идея конца истории: Вл. Соловьев и А.
Кожев
Владимир Соловьев и культура Серебряного века:
К 150-летию Вл. Соловьева и 110-летию А.Ф. Лосева. - М.: Наука,
2005, с. 397-401
Как известно, концепция конца истории А. Кожева (А. Kojève)
(1902-1968) - настоящая фамилия Кожевников) оказала огромное влияние на
все последующие концепции постистории и на французскую философию постмодернизма
в целом. Довольно часто звучит предположение 1, будто Кожев развивал
эту концепцию, не только исходя из своей собственной своеобразной трактовки
гегелевской "Феноменологии духа"2, но и следуя идее конца истории Вл.
Соловьева, развиваемой им в контексте эсхатологических настроений Серебряного
века.
Кожева Кожевников
Рассмотрим, существует ли какая-либо связь между этими двумя идеями конца
истории и каков ее характер.
В начале своего пути молодой русский эмигрант Кожевников учился и писал
философскую диссертацию о Соловьеве в Гейдельберге 3, где подчеркивал
особое значение того соловьевского текста, в котором формулируется идея конца
истории - "Повести об Антихристе"4. Но поздний Кожев, читая лекции по
"Феноменологии" Гегеля в Ecole Pratique des Hautes Etudes 5 начиная с
1933 г., эксплицитно уже не возвращался к своим работам о Соловьеве и вообще не
упоминает о нем.
Считается, что та критика, которую ранний Кожев сформулировал по отношению к
соловьевской философии истории, имплицитно влияла на его собственную
формулировку тезиса конца истории. Посмотрим, в чем суть этой критики,
развиваемой молодым Кожевниковым.
В метафизике Соловьева, пишет Кожевников, выражается его мировоззрение. Все
остальные его учения, в том числе и философия истории, исходят из нее же.
Изучение истории для него не играло существенной роли, поскольку цель истории
ему априорно дана в его религиозно-метафизическом восприятии мира. Знание
действительной истории никак не влияло на утверждение идеалов - в этом смысле
философия истории Соловьева существенно отличается от гегелевской. Философией
истории как теоретико-познавательным или методологически обоснованным
исследованием Соловьев никогда не занимался 6.
Псевдоисторические конструкции,
пишет Кожевников, занимают огромное место в соловьевской философии -
метафизическая картина мира определяет его идеал будущего, и в соответствии с
ним конструируется история. Исторический процесс соответственно понимается
Соловьевым как воссоздание всеединства, находящегося в начале и в конце истории
как вечное богочеловечество. История для Соловьева - это расширение
вневременного
397
Абсолюта во времени; настоящая история - это становление богочеловечества.
Богочеловечество - это тот идеал, который Соловьев выстраивал не из изучения
истории, а из своей метафизической картины мира. По отношению к настоящей
истории он имеет чисто внешний характер, поскольку Соловьев понимает его не как
нечто исторически ставшее, а как содержание откровения.
Соловьевскому конструированию истории Кожев противопоставляет метод ее
реконструкции. Этот, по Кожеву, истинно историко-философский подход исследует
историческое становление идеала, его проекцию в потусторонность и следующую за
тем историю, через которую этот идеал секуляризируется, т.е. осуществляется, в
их взаимоотношениях. Идеал, таким образом, укореняется в истории, а история
понимается как стремление к осуществлению идеала.
К концу жизни Соловьев потерял веру в постепенно-поступательное осуществление
царства Божия на земле через историю. Теперь история ведет скорее к
отрицательному концу - к образованию всемирной империи, извращенному образу
теократии, во главе которой стоит Антихрист. Внешне она будет совершенной, лишь
немногие не подчинятся господству Антихриста. Если история для Соловьева раньше
была богочеловечеством в становлении, то теперь она царство зла, т.е. ее смысл
по-прежнему определяется в зависимости от заданного идеала, только теперь
отрицательно.
В той картине извращенного богочеловечества, которую Соловьев рисует в своей
знаменитой повести, кроме полемики, направленной против Толстого, можно еще
узнать человекобожество XIX и - пророчески - XX вв., т.е. левогегельянскую,
фейербаховскую мысль, которая в ницшеанстве и марксизме нашла свое завершение.
Но является ли левогегельянское мышление действительно человекобожеством, т.е.
отрицательным осуществлением богочеловечества?
Идея конца истории Кожева фактически реабилитирует левогегельянское понимание
истории, защищая его от упреков со стороны соловьевской критики, доказывающей,
что такое понимание не является человекобожеством.
К концу истории, учит Кожев, человек понимает: тем, что раньше называлось богом,
на самом деле является человечество в завершенной целостности своего
исторического развития. До Гегеля свое абсолютное самосознание человеку казалось
внешним. Идея, которую человек создал о себе, или идеал своего собственного
завершения, он спроецировал на потусторонний мир. А к концу истории - и именно
поэтому она закончена - осуществляется высший идеал человека, содержание
христианского богословия. Действительность абсолютного духа заключается в
конечном, или человеческом, самосознании, которое перестало быть конечным,
завершая себя в циклическом развитии абсолютного знания, т.е. полного
самопонимания своего совершенного и полного осуществления. И поэтому дух - это
не бог, а пространственно-временная тотальность природной и человеческой
действительности, или человек-в-мире 7. То становление, которое
Гегель имеет в виду, нельзя называть божественным, поскольку оно имеет начало и
конец, так что оно по существу является конечным.
398
Существует множество путей критики
понимания Кожевым истории, и любая фундаментальная критика вышла бы за рамки
данной статьи. Я хочу указать лишь на некоторые моменты, возникающие в случае
имманентной критики концепции Кожева. Сам Кожев неоднократно указывает на
значение саморефлексии для своего понимания истории: концепция истории (или
философия истории) и действительная история взаимосвязаны теснейшим образом, так
что конец истории по существу является концом философии истории.
Если даже принять данное понимание истории, то все равно непонятно: либо история
философии прекратила свое существование, потому что история совершилась (правогегельянское
понимание 8), либо история остановилась, потому что история философии
прекратилась еще до осуществления идеала (пессимистическая левогегельянская
позиция)9. И прекратилась она на основе неудачной реализации идеала,
а неудача связана опять-таки с несостоятельностью идеала - ведь человек гораздо
шире того идеала человека, который он сам себе создал, и поэтому ему самому не
до конца понятен, т.е. история прекратилась, исходя из отрицательного
исторического опыта. Не надо, говорит Фуко, оплакивать смерть человека (т.е.
именно человека в том историческом смысле, предполагаемом Кожевым), поскольку
эта форма— человек - не могла обогатить или даже сохранить человеческие силы
10.
Сам Кожев, как известно, склонялся к первому варианту, т.е. считал, что история
была завершена Наполеоном-Гегелем, и с тех пор данное завершение лишь
распространяется на отсталые регионы и народы. С этой точки зрения мы уже живем
либо в ситуации постистории, либо в ситуации завершения истории. И
действительно, процесс глобализации можно было бы понять как
пространственно-временное распространение гомогенного государства, т.е. как
завершение правогегельянского проекта истории, которому и сам Кожев посвятил
последние годы своей жизни, будучи одним из отцов Европейского сообщества. По
Кожеву, процесс создания гомогенного государства контролируется тираном (фигурой
для Кожева весьма положительной), который следит за тем, чтобы достижения
исторического периода не были снова утрачены, следит за сохранением status quo и
для этой цели в случае необходимости применяет насилие. Нетрудно в этой функции
тирании узнать черты современной всемирной политики.
Отличительная черта постистории - это принципиальное прекращение исторического
творчества. Сохраняется последний результат истории, который уже никак не
отрицается. Исчезает действие, отрицающее некую данность. Таким образом,
исчезает всякая трансцендентность, торжествует абсолютная имманентность.
Абсолютное знание - дух - существует как нечто инкорпорированное в материю и
сохраняется мудрецом.
399
Странным образом, пишет Кожев,
человек завершается, когда он в лице мудреца осознает свою сущую конечность
11. Строго говоря, мудрец является фигурой конца истории, а не
постисторического состояния. Ведь если исчезает человек в собственном смысле -
человек как субъект, противопоставляющий себя объекту и отрицающий некую
данность, - и от человека остается лишь животное рода homo sapiens, то исчезает
и специфический человеческий дискурс, а с ним и мудрость (абсолютное знание) -
последний результат истории. Но в другом варианте постистории Кожев допускает
возможность, что человек превращается не в животное, а в сноба. Сноб сохраняет
чисто внешнюю форму субъект-объектного противопоставления. Для него открывается
поле всяких "как будто-действий", т.е. поле тотальной симуляции12.
Снобизм - это незаинтересованное отрицание, сноб сам себе создает негативность,
когда история молчит 13.
И тирана, сохраняющего гомогенное государство, и мудреца, сохраняющего
абсолютное знание, нужно представлять себе снобами.
В соловьевской повести об Антихристе после завершения истории, сделанной
человеком, во Всемирной империи, возглавляемой Антихристом, происходит еще один,
истинный конец, а именно эсхатологический. Историческое действие и знание
сводятся на нет путем вторжения потустороннего начала, откровения.
Являются ли соловьевские воззрения на историю действительно догегелевским и
доисторическим типом знания, как предполагает Кожев (ибо до Гегеля свое
абсолютное самосознание человеку казалось внешним)? Или же этот тип знания,
следуя философии откровения Шеллинга, указывает на ограниченность гегелевского и
кожевского понимания истории, на невозможность достижения полной прозрачности
человека для самого себя, в конце концов, на бессилие человека перед собственной
историей, т.е. на невозможность исторического творчества? В таком случае она
была бы родственной разочарованному левогегельянству постмодернизма.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: "Интеллектуальная цепь от Гегеля через Соловьева к Кожевникову, от него к
Сартру, Батаю и фуко, а далее до Лакана, с одной стороны, и до Фукуямы - с
другой, заслуживает многих исследований. Идея конца истории, воспринятая более
всего через соловьевские Три разговора, является здесь общим знаменателем"
(Эткинд А. Новый историзм, русская версия // Новое литературное обозрение. 2001.
№ 47. С. 8). См. также: «Durch Kojeves wesentlich aus Solowjows Eschatologie ("Drei
Gesprache", 1899) entwickelte Uberlegungen zum Ende der Geschichte ist er postum
zu einem Vordenker der Postmodeme geworden (...)» (Ingold F .Ph. Asket, Dandy,
Machtmensch. "Kojeve, wer sind Sie?": Der russische Photograph Eugen Reiss
erinnert sich an den Philosophen //Frankfurter Allgemeine Zeitung. 2001. 23. Mai,
N 119. S. 5).
2 Kojeve A. Hegel. Eine Vergegenwartigung seines Denkens: Kornmentar zur
Phanomenologie des Geistes, Frankfurt a.M. (stw), 1996.
3 Koschewnikoff A, Die Religiose Philosophic Wladimir Solowjews. B., 1926 (Maschinenschrift,
Diss. Universitat Heidelberg).
4 Koschewnikoff A. Die Geschichtsphilosophie Wladimir Solowjews // Der russische
Gedanke. Internationale Zeitschrift fur Philosophie, Literaturwissenschaft und
Kultur / Hrsg. B. Jakowenko. 1 Jg. 111, [s.a.j S. 17.
5 Pinard-Legry J.-L., Kojeve A. Zur franzosischen Hegel-Rezeption // Vennirtler:
H. Mann, Benjamin, Groethuysen, Kojeve, Szondi, Heidegger in Frankreich.
Frankfurt a.Main; Syndikat, 1981. S. 105.
6 Koschewnikoff A. Die Religiose Philosophic Wladimir Solowjews.
7 Kojeve A. Hegel, Marx und das Christentum //Kojeve A. Hegel. Eine
Vergegenwartigung seines Denkens... S. 278.
8 Ibid. S. 297.
9 Здесь не учитывается маргинальная традицнонно-левогегельянская позиция,
согласно которой история по-прежнему продолжается.
10 Deleuze G. Foucault. Frankfurt a.M., 1992. S. 186.
11 Kojeve A. Hegel, Marx und das Christentum. S. 291.
12 К проблеме "конец истории" и posthistorie см. сноски к "Kommentar zur
Phanomenoiogie des Geistes" (примеч. 2): Tuubes J. Asthetisierung der Wahrheit
im posthistoire // Streitbare Philosophie. Margherita von Brentano zum 65.
Geburtscag / Hrsg. von G. Althaus, I. Staeuble. S. 42-46.
!3 Lapouge G. Hegel, das Ende der Geschichte und das Ende des philosophischen
Diskurses. Gesprach mit A. Kojeve (1968) // Vermittler. S. 124.
|
|
