Чужой
Как механизмы культуры в целом, так и поведение отдельного человека часто
связаны с определенными архетипами. Например, древнейшая оппозиция "свой-чужой",
имеющая космогонический характер (Космос-Хаос), оказывала влияние и на
доисторического человека, и на человека эпохи Средневековья, и на наших
современников. Этот архетип переходил и, очевидно, будет переходить из одной
эпохи в другие, выполняя при этом различные функции - от консолидации
племени, полиса, государства в борьбе с общим врагом до разделения
государства на два враждебных лагеря. При том, что именно мифологическое
сознание древнего человека культивировало данный архетип, отметим все же:
вражда внутри племени возможна лишь в рамках ритуала, ответственного за
поддержание космического порядка и требующего периодического
воспроизведения первоначального акта творения, который мыслился как борьба
сил Света с силами Тьмы. Так во время ритуала махаврата, призванного помочь
Индре в его борьбе против смерти и тьмы, устраивается поединок ария
(вайшьи) и шудры; они дерутся на белом куске кожи, представляющем солнце. В
этой ситуации силы подземного мира воплощались определенной социальной
группой - шудрами, в то время как арии выступали представителями Индры и
небесных богов1. Изначальная битва в разных культурах
могла воспроизводится в форме физического поединка, гонок на колесницах,
игры в кости, в шахматы, словесных поединков и т.п. Вне особого
времени-пространства космогонического ритуала территория, на которой
проживало племя, мыслилась как своя территория, отвоеванная у
чужого (Тьмы) и противопоставлявшаяся всему и всем, находившимся вне
границ своего "родового тела".
С другой стороны, вся жизнь древнего человека была связана со множеством
ритуалов, каждый из которых способствовал поддержанию космического порядка.
Поскольку космос, по определению, есть порядок (греч.
κόσμος - порядок, упорядоченность,
строение, устройство, мироздание, украшение),
т.е. некая структура, а своя территория есть модель мироздания,
древнее племя представляло из себя целое не как нерасчлененную массу
своих, но как иерархическую структуру. Этнографические источники
указывают на различные способы застройки древних поселений при общей
диаметральной структуре: селение делилось на две части по принципу
высший и низший, старший и младший, мужской и
женский и т.п. Нпр., племя индейцев виннебаго делилось на "людей
Верха" и "людей Земли"; диаметральная структура была характерна почти для
всех сиу. У виннебаго "люди Верха" принимали участие в создании мира, а ныне
они связаны с шаманской практикой; "люди Земли" связаны с войной и
полицейскими функциями. При этом хижины вождей обеих "половин" находятся в
центре поселения 2.
Э.Дюркгейм ввел в научный обиход важное понятие: "коллективные
представления". Совокупность верований и чувств, по его мнению единых
для членов одного и того же общества, образует определенную систему,
имеющую свою собственную жизнь Ее можно назвать коллективным или общим
сознанием. Согласно Дюркгейму, в нас есть два сознания: одно содержит только
состояния, свойственные лично каждому и характеризующие его как
индивидуальность; состояния, охватываемые вторым - общие для целой
социальной группы. Коллективные представления не заимствуются человеком из
его непосредственного опыта, а как бы навязываются ему социальной средой.
"Так, например, язык, хоть он и существует, собственно говоря, лишь в
сознании личностей, которые на нем говорят, - тем не менее есть несомненная
социальная реальность, базирующаяся на совокупности коллективных
представлений. Язык навязывает себя каждой из этих личностей, он
предшествует ей и переживает ее" (Л.Леви-Брюль).
Коллективные
представления могут быть зафиксированы в мифах. Традиционные мифы
представляют собой разработку фундаментальных оппозиций культуры, цель
которой - "дать логическую модель для разрешения некоего противоречия";
поэтому они допускают и даже требуют связного и художественно
организованного сюжетного построения (эпического, драматического). Мифы
современные служат не разрешению, не изживанию противоречий, а их
"натурализации", "заклинанию" и оправданию; поэтому "современный миф
дискретен: он высказывается не в больших повествовательных формах, а лишь в
виде "дискурсов"; это не более чем фразеология, набор фраз, стереотипов; миф
как таковой исчезает, зато остается еще более коварное мифическое" (Р.Барт).
Исследованию "мифического" массовой культуры посвящена книга Барта
"Мифологии". Для Барта повседневная жизнь являет "пышную выставку
само-собой-разумеющегося", за которой таится идеологический обман В
дополнение к фрейдовскому принципу удовольствия, действующему в психике
человека, можно говорить о принципе ясности, действующем в мифологичном
обществе. Превращая историю в природу, миф осуществляет экономию: он
отменяет сложность человеческих поступков, дарует им эссенциальную простоту,
упраздняет всякую диалектику, всякие попытки пойти дальше непосредственной
видимости; в организуемом им мире нет противоречий - потому что нет глубины,
этот мир простирается в своей очевидности, создавая чувство блаженной
ясности. Миф ничего не скрывает, он деформирует; его тактика - не правда, и
не ложь, а отклонение. Миф - это "похищенное и возвращенное слово, но
возвращается слово уже не совсем таким, каким было похищено; при
возвращении его поставили не совсем на свое место"3.
Границы между "своим" и "чужим" текучи, они изменяются как в пределах каждой
эпохи, так и - тем более - в историческом процессе. Наверное, до конца
средневековья фундаментальная противоположность "своего" и "чужого" имела
формы устойчивого противопоставления - социального, культурного и более
всего религиозного. Эллины и варвары как разные культурные общности,
христиане и язычники как разные религиозные сообщества.. Новое время
принесло принципиальные изменения в понимании соотношения "своих" и "чужих".
Восприятие "другого" стало иным прежде всего на основании реального общения
с этим "другим". Но расширение картины мира вовсе не сняло проблему "свой-чужой",
а актуализировало ее на новый лад. С течением времени выявилась
новая форма этой проблемы, не утратившая актуальности и в наше время. С
ростом населения из индивидуализированных сообществ постепенно вырастали
анонимные, в которых люди не знали друг друга. Требовалась идея, способная
предотвратить разобщенность населения. Мощной интеграционной силой стала
национальная идея. Эта идея возникла, наверное, параллельно идее
"человечества" и вовсе не предусматривала разделения человеческого рода.
Отделявшая друг от друга группы людей, она вовсе не требовала принижения
одних другими, не утверждала превосходства одной нации над другой. Напротив,
идея национальностей предполагала многообразие внутри единства. Но в
XIX в., на новом витке национальной идеи,
появилась идея национализма. Вечные социальные страхи порождали образ врага,
который теперь чаще всего определялся по национальному признаку, и идея
национализма часто рождала агрессивную ксенофобию, расовые теории становились
основой тоталитарных режимов. Проблема "свой-чужой" стала не только
философской, социальной, исторической, но и политической 4.
Отметим, что тысячелетие назад, когда неожиданно обострилось
противостояние "своих" и "чужих", эта проблема так же стала политической.
XI-XII вв. - время продолжающейся экспансии
христианского мира, двойного завоевательного движения, результатом которого
стало расширение христианского мира в Европе и далекие крестовые походы в
мусульманские страны. До XI в. христианские
паломничества в завоеванную мусульманами Палестину осуществлялись мирно.
Еще в XI в. Паскас Радберт, отмечая
фундаментальный антагонизм христианства и ислама, старательно различает
мусульман, получивших знание о Боге и язычников, коим Он вовсе неведом. Все
изменилось в XI в., когда всей пропагандой,
выдвигавшей на первый план ненависть христиан и мусульман, были подготовлены
крестовые походы."Неверный" рассматривается отныне как язычник, причем
язычник закоренелый, который заведомо отказывается от истины и обращения в
христианство.
С XI в., с I крестового
похода, начинаются массовые гонения евреев, положение которых до того
времени было не блестящим, но терпимым.
Византийцы считались еретиками. Однако вопреки теологическим распрям, они
оставались христианами. Но в середине XII в., во
время II крестового похода
крестоносцы уже говорили, что "греки вовсе не были христианами и что
убивать их - это меньше, чем ничто".
Около
тысячного года лидерство церкви стало оспариваться, и прежде всего ересями.
В середине XII в. образуется ряд катарских церквей
со своими епископами и духовенством. Религиозные принципы катаров,
проповедовавшие возвращение к первоначальному христианству, усвоили и их
позднейшие последователи - вальденсы и альбигойцы. Всякая ересь подлежала
церковному суду, приговоры которого до XI в.,до
появления катарства, часто ограничивались духовными наказаниями: епитимией,
временными отлучениями от церкви. В 1022 г. в Орлеане запылали первые
костры, на которых сжигали катаров.
Почти непрерывная миссионерская деятельность раздвигала границы
христианского мира. Если западная Германия была христианизирована более или
менее мирно англосаксонскими миссионерами, то Каролинги, начиная с Карла
Великого, стали проводить насильственную христианизацию. Воинственное
стремление обратить других в свою веру наталкивалось на сильное
сопротивление. Языческие мятежи часто сопровождались социальными
восстаниями: массы возвращались к язычеству из-за враждебности к своим
христианизированным вождям. В памятниках начала Средневековья понятия
"селянин" (rusticus) и "язычник"
(paganus) идентифицированы.
Крестьяне, непосредственнно включенные в аграрные циклы, были уверены в
одушевленность природы, на явления которой можно и нужно воздействовать при
помощи магии. С первых веков христианства колдовство расценивалось как
служение старым, мертвым богам, реально однако существующим. До
XI в. светское законодательство ставило ударение
на вреде, учиняемом колдунами людям и обществу. Церковь наказывала не за
преступление, а за грех. Сближение колдунов с катарами, сделанное церковью в
интересах распространения на первых жестких норм инквизиционного
судопроизводства, вело к тому, что из индивидуального преступления
колдовство превратилось как бы в коллективное, и возникла мысль о колдовских
сектах. Средневековому человеку
идея союза, сообщества была хорошо знакома. Цехи, корпорации и касты были
перенесены и в дьявольскую среду.
Многочисленные трактаты Средневековья, направленные против колдовства,
указывают на "упорное, последовательное стремление носителей ученой
культуры перевести определенные элементы культуры народной на язык
демонологии .Этот перевод в корне меняющий смысл и содержание народной
традиции, подготавливает ее уничтожение 5.
Знаковую систему христианства определил библейский мистический историзм.
Тема апокалиптиков - позднеиудейских авторов "откровений" - последнее
сражение добра и зла и - "тот свет". Решающей схватки "сынов света" с
"сынами тьмы" ожидали и члены кумранской общины. Великой ересью средних
веков, принимавшей различные формы и наименования, было манихейство. А его
основу составляла вера в двух богов - бога добра и бога зла. Эта ересь
уравнивала Бога и Сатану. В раннее Средневековье Сатана не играл роль
первого плана и еще в меньшей мере - роль обвиняемого. Он утвердился в
XI в. и был создан феодальным обществом. Вместе
со своей опорой, восставшими ангелами, Сатана являл собою сам тип
вероломного вассала, предателя. Во всем мышлении и поведении людей
Средневековья доминировало более или менее сознательное манихейство. Черное
и белое, без середины - такова была действительность для средневековых
людей.
Христианство оказалось замкнутым миром того общества, которое могло
присоединить насильно одних членов, но исключало других.
В мировоззрении средневекового человека элементы христианства переплетались
с мощным слоем архаических верований и представлений, которые были
погружены в атмосферу не логических, но мистических возможностей и
образовывали нечто вроде дополнительного измерения. Если для нас и причина и
следствие одинаково даны во времени и почти всегда - в пространстве,
сознание средневекового человека в каждый данный момент воспринимает лишь
одно из обоих звеньев причинной связи, другое звено - причина - принадлежит
к совокупности невидимых сил. Поиск естественных причин того или иного
события становится ненужным. Неурожай, болезни, смерть рассматриваются как
действия колдуна, "чужого".В проповедях Бертольда Регенсбургского о
еретиках, колдунах и иудеях сообщалось как о "чужих" с точки зрения
ортодоксии, однако здесь же говорилось и о принадлежности этих групп
"нижнему царству", а это уже позволяло аудитории францисканского
проповедника воспринимать и еретиков, и колдунов как носителей вредоносной
магии.
В обыденной жизни, в основе отношений современного человека к людям иной
национальности лежат стереотипы, связанные с особенностями их поведения, их
культуры. Восприятие "чужого" человеком традиионного общества прежде всего
мистично. С древнейших времен "чужой" потенциально всегда враг, враг богов
("наших богов"), носитель вредоносной магии. Представление о способности
"чужих" наносить вред основано на их связи с потусторонним миром ( с миром,
где они жили - по ту сторону границы нашего мира). На определенном
этапе развития общества отношение к этому миру не могло быть однозначно
негативным: "по ту сторону" жили и предки. Ситуация нарушения равновесия
между "своим" и "чужим" разрешалась с помощью ритуала. Сама возможность
перенесения способов разрешения кризисных ситуаций в сферу общения, диалога
объясняется принципом обмена, лежащим в основе взаимоотношений с иным миром.
Коммуникация этого типа сохранялась народной культурой и в Средневековье, и
в более позднее время, однако в условиях становления новой идеологии
отношение к иному миру не могло не измениться. Сей мир оказался инфицирован демонами,
которые утрачивали былую двойственность и становились воплощением
абсолютного зла. Народу внушалась мысль о всемогуществе нечистой силы и ее
постоянном и всестороннем вмешательстве в жизнь человека. ("массовое
отравление воды" иудеями в колодцах средневековой деревни в
XI в. и столь же массовая рассылка отравленных
писем террористами в XXI в. - явления одного
порядка, провокация). С этой идеей смыкалось представление о
близящемся конце света. Усиление всемогущества Сатаны - показатель того, что
перед завершением земной истории он выступит в роли Антихриста.
На карте Ближнего Востока Матфея Парижского (ок. 1240-1253 гг.), в легенде,
относящейся к "огражденной местности за Каспийскими горами", говорится:
"Здесь Бог, по молитве царя Александра, запер евреев, которые выйдут
накануне Судного дня и принесут погибель людям по воле Божьей". Эта карта
входила в "Историческую хронику" Матфея, историческая концепция которой
формировалась под влиянием Иоахима Флорского, предсказавшего пришествие
Антихриста в 1250 г. Нашествие монголотатар в 1241-1242 гг. расценивалось
как один из "знаков" близкого конца света. Поскольку ко времени составления
карты нашествие уже произошло, в легенде о "тартарах" говорится, что они
уже "вышли... из-за многих гор, состоящих из твердого камня", а о евреях говорится,
что они еще "заперты за высокими и большими горами и не могут выйти"
6.
Mundus senescit (мир стареет) - убежденность в
этом была характерна для всех уровней мышления и выходила за рамки
банального повторения жалоб по поводу упадка нынешнего века. Идея о
дряхлеющем мире вдохновляла и хилиастов, и авторов "Молота ведьм". Эта
религиозная идея синтезировалась с архаическими представлениями, согласно
которым главное свойство границы между "своим" и "чужим" - ее
непроницаемость - находится в зависимости от времени: представления о
разгуле нечистой силы в определенное время, с одной стороны, а с другой -
представление о постепенном "ослаблении" границ, что требует их постоянной "подзарядки"
с помощью специальных ритуалов. Причина, вызывающая необходимость совершения
ритуала, на языке
пространственных отношений выглядит как сужение своего, сведение его
к точке. В календарной обрядности ежегодно повторялась ситуация
"изнашивания границы", угроза поглощения мира человека областью "чужого";
сохранялась и модель поведения человека, стремящегося в это время укрепить
границу, обеспечить ее непроницаемость и устранить нежелательные контакты.
Мир стоял на пороге смерти, и человек жил в постоянном и деятельном ее
присутствии, в плотном окружении бесов, колдунов, ведьм, еретиков,
язычников, иноверцев, иудеев, гистрионов, жонглеров, прокаженных, калек,
бродяг. В проповедях они назывались "пособниками дьявола", подчеркивалась их
принадлежность "нижнему миру", и вне зависимости от того, насколько
адекватно воспринимались эти сообщения, аудитория всегда узнавала в
очередном козле отпущения "Чужого". Насилие по отношению к "чужому" в
ситуации глобального кризиса признавалось единственно возможным средством
этот кризис разрешить.
Для средневекового сознания характерно двойное восприятие Библии. "Книга"
понималась как универсум, а универсум - как книга, которая должна быть
прочитана. Эпохи Ветхого и Нового Заветов не находятся в простой временной
последовательности. История до воплощения Христа и история после него
симметричны. Каждому событию и лицу Ветхого Завета соответствует аналогичное
явление из эпохи Нового Завета, они находятся между собой во внутренней
символической связи. Пещное действо символизировало Рождество. Ветхозаветные
цари и патриархи соседствуют на порталах соборов с евангельскими
персонажами. На грандиозном пиру "Вечери Киприана" сходятся как
сотрапезники все действующие лица Ветхого и Нового Заветов - от Адама и Евы
до Христа.
Переодевания Рождественского цикла - это переодевания "ветхого" человека,
его облачение в "ризу спасения". Здесь важен мотив обновления мира и
человека, преодоления смерти: "Умерщвления риз Адам совлечеся божественным
рождеством твоим и во одежду облечеся". Тема "смертию смерть попра", которая
мощно звучит в пасхальный период, предопределена Рождеством. Смерть
упраздняет смерть, рождает вечную жизнь. Образ рождающей смерти был значим
для карнавальной культуры, однако не был чужд и культуре церковной. Образ
смерти - "умершей", которая "во утробе имат", содержится в "Сказании
Афродитиана", помещенного в Великих Минеях Четьих под 25 декабря. Этот образ
поставлен в "Сказании" в связь с Рождеством 7. Характерное
для карнавальной логики перемещение верха вниз, сбрасывание высокого и
старого - готового и завершенного - в материально-телесную преисподнюю для
смерти и нового рождения, так же значимо и для святок. "В гротеск-ном теле
смерть ничего существенного не кончает, ибо смерть не касается родового
тела, его она, напротив, обновляет в новых поколениях. События гротескного
тела всегда разворачиваются на границах одного и другого тела, как бы в
точке пересечения двух тел: одно тело отдает свою смерть, другое - свое
рождение, но они слиты в одном двутелом (в пределе) образе"8.
Однако, единый мир "Книги" не мог не осознаваться как два мира. Самим
именованием Новый Завет отделялся от Ветхого. Идея Нового Завета восходит к
кумранским ессеям. Они называли себя "Новым союзом", считая, что старый
("ветхий") союз Бога с иудеями потерял силу из-за искажения вероотступниками
("чужими") истинного смысла божественных установлений. Идее двумирности
присущ эффект "навыворот". По этой логике Новый Завет - это как бы Ветхий
Завет "навыворот". Все, что в Ветхом Завете пагуба, в Новом - благодать.
Если в Ветхом Завете женщина - причина падения, то в Новом - через нее
приходит спасение; если там вода карает (потоп), здесь - очищает (крещение)9.
Книги Нового Завета обещают "новое небо и новую землю" как цель, которую
можно достигнуть лишь "забывая то, что позади и простираясь вперед" (Филип.
3,13). То, что позади - это "тогдашний мир", который погиб, "быв
потоплен водой"(2 Петр. 3,6).
В христианской символике заметную роль играет военная терминология.
Латинское fidelis означает и "верующий", и
"верный". Древнее латинское слово sacramentum в
раннехристианском обиходе, примененное к церковным "таинствам", по своему
исходному смыслу означает солдатскую присягу. Пост обозначался как воинская
стража, аскеза уподоблялась воинской дисциплине. В идее "завета" или "союза"
между Богом и его "верными"содержится обещание и удостоверение взаимной
воинской верности полководца-Бога и дружинника-человека. Место
мистериально-гностической оппозиции "посвященные-непосвященные" заступает
совсем иная оппозиция: "соратники-противники"; в число последних включены
"враги зримые и незримые" - люди и бесы. Для онтологического нейтралитета не
остается места: "кто не со Мною, тот против Меня" (Матф. 12,30). В
христианстве воинствование под знаком креста понималось не как "внешнее", но
как "внутреннее" воинское достоинство, а самая тяжелая часть этой войны -
как борьба с самим собой, но все же эта борьба была понята не как усилие
самоусовершенствования, а именно как соучастие в космической войне, в походе
Бога против врагов Бога 10.
Врагом Бога мог стать и сам Бог. Маркион доказывал, что Бог Нового Завета не
равен Богу Ветхого Завета, что Бог Ветхого Завета - "виновник зла, жаждет
войны, непостоянен в своих намерениях и сам себе противоречит" (Ириней.
Против ересей I.27,2). Та связь с иудейской
историей, которую удерживает христианская церковь, представлялась Маркиону
бесплодной,осужденной Христом попыткой влить новое вино в старые мехи. Он
утверждал, что тексты, передающие учение Христа, искажены. Из всех Евангелий
Маркион выбрал только Евангелие по Луке и десять посланий Павла. Из
Евангелия по Луке убрал ветхозаветные цитаты, которые, по его мнению, были
вставлены туда защитниками иудаизма; изречение Христа (Матф. 5,17) читалось
в таком искаженном виде: "Я
пришел разорить закон, а не исполнить его" 11. Отрицали
Ветхий Завет как наследие царства Сатаны и богомилы. Моисей, принявший от
Бога закон, был объявлен ими главным помощником сатаны.
К XI в. в христианство было обращено практически
все население Европы, за исключением евреев. Крестовые походы мобилизовали
огромную армию мстителей во имя Бога, "сынов света",их целью было наказание
всех неверных, кем бы они не были. Как уже говорилось, с
XI в., с I крестового похода, начинаются
массовые гонения евреев, положение которых до того времени было не
блестящим, но терпимым. Крестоносцы верили, что карают не потомков палачей
Спасителя, но самих этих палачей. Весьма примечательный факт. "Изначальные"
времена классического эпоса отделены от настоящего непереходимыми границами.
Особые обстоятельства позволяют герою их пересечь: перемещаясь в
пространстве, он переходит из одного времени в другое. Средневековая карта
мира предназначалась для ориентации в особом симультанном
времени-пространстве в котором "ничто не преходит, но пребывает как
настоящее во всей полноте", в хронотопе, где рядом (и в пространстве и во
времени) находились Троя, Афины и Иерусалим, изображения Адама и Евы в Раю и
картины Страшного суда. На некоторых картах мира Иерусалим находится в
центре. Путь крестоносца (он именовался как "Путь Господень" или "поход по
стезе Господней"; "принять крест" или "взять крест" - традиционные формулы,
означавшие "отправиться в крестовый поход") это путь в Иерусалим, путь к
центру мира, путь в изначальные времена. Этот путь с необходимостью
требовал пересечения границы, отделявшей физическое время-пространство от
вечности.
Со времен крестовых походов иудаизм начинает особенно остро ощущаться как
"чужая" религия, иудей - как "чужой". Именно крестовые походы, наряду с
эсхатологическими ожиданиями, активизировали древнейшие слои верований
народа. На немецкой гравюре XV в. изображено
сожжение иудея. Он висит на перекладине, вниз головой, между двумя собаками
12. Очевидно отождествление иудея и собаки. В индоевропейской
мифологии собака связана с культом Земли, с загробным миром. Греческая
Геката, богиня преисподней, окружена собаками и сама может осмысляться как
собака. В древнерусской традиции связь собаки с загробным миром нашла
отражение в былине "Вавило и скоморохи": здесь фигурирует "инишное" царство,
которым правит "царь Собака". В
христианстве пес как нечистое животное противопоставляется святыне и,
соответственно оскверняет святыню ("не давайте святыни псам"). Пес
ассоциируется с язычниками, вообще с иноверцами. В славянских языках
выражение "песья вера" бытует в качестве бранного, относящегося к иноверцам.
Украинская поговорка: "Жид, лях и собака - все вiра
однака". Представление о нечистоте пса находит отражение "нечистых" дней как
"песьих". Святки, масленица, купальские дни воспринимаются как нечистое
время, ознаменованное ритуальным разгулом и сквернословием.
Матерная брань это "песья брань", язык псов, их речевое поведение. Матерщина
широко представлена в разного рода обрядах явно языческого происхождения -
свадебных, земледельческих, т.е. в обрядах, связанных с плодородием;
матерщина является необходимым компонентом таких обрядов и носит безусловно
ритуальный характер. В древнерусской учительной литературе встречается и
мнение, что матерная брань - "жидовское слово" (в эпоху средневековья слово
"жидове" не имело четко очерченного значения и той смысловой нагрузки,
которое оно несет теперь "жидове" - все еретическое, неправославное,
запрещенное 13).
Для ритуала наказания характерен эффект "навыворот". Еретиков сажали на
лошадей задом наперед, платье выворачивалось наизнанку. Наказание было
направлено на публичное осмеяние (бесчестье) и в конечном счете на
принудительное приобщение к "кромешному", перевернутому миру; в
предельном случае наказание воспринимается как символическая смерть. Отметим
универсальный характер перевернутости связей потустороннего мира. У самых
разных народов бытует мнение, что на том свете правое и левое, верх и низ,
переднее и заднее меняются местами; оба мира - посюсторонний и
потусторонний - как бы видят друг друга в зеркальном отображении.
Характерно, что в Древнем Египте акробаты в похоронном ритуале принимали
перевернутое положение - головой вниз. При таком понимании перевернутость
поведения выступает как естественное и необходимое условие действенного
общения с потусторонним миром или его представителями. Антиповедение
естественно смыкается при этом с поведением, приписываемом представителям
потустороннего мира 14.
В быту могли сохраняться дохристианские формы поведения в качестве
узаконенного антиповедения. В определенных местах и в определенное время
христианин вынужден был вести себя неправильно с точки зрения норм
христианского поведения. Правильное поведение в неправильном месте и в
неправильное время воспринималось бы как кощунственное, т.е. греховное. Так,
например, во время святок или в некоторые другие моменты календарного
обрядового цикла следовало реализовать особое поведение, противоположное "правильному"
(святочное или свадебное воровство или озорство).
ССЫЛКИ
1. Кёйпер Ф.Б.Я.
Труды по ведийской мифологии. М., 1986, с.47-100.
2. Леви-Строс К.
Структурная антропология. М., 2001, с.137-170.
3. Барт Р.
Мифологии. М., 1996.
4. Одиссей.
Человек в истории. 1993. Образ "другого" в культуре. М.,1994.
5. Гуревич А.Я.
Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М.,1990, с.361.
6. Чекин Л.С.
Картография христианского средневековья VIII-XIII
вв. Тексты, перевод, комментарий. М., 1999, с. 178, 180-183.
7. Тихонравов
Н.С. Памятники отреченной русской литературы. Т.II.
М., 1853, с.1-4.
8. Бахтин М.М.
Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М.,
1990, с.357.
9.
Лихачев Д.С. Панченко А.М. Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л., 1984,
с.160.
10. Аверинцев
С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977, с.121-128.
11. Болотов В.В.
Лекции по истории древней церкви. М.,1994, т.II,
с.226-7.
12. Гуревич А.Я.
Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., 1989,
с.302 (иллюстрация).
13. Славяне и их
соседи. Еврейское население Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы
(средние века и новое время). М., 1993, с.45.
14. Успенский
Б.А. Избранные труды. Т.I. М., 1994 , с.320-333.
|
|
