Шовинизм

 

Жерар де Пюимеж

 

Пюимеж Ж. де. Шовен, солдат-землепашец: Эпизод из истории национализма. -

М.: Языки русской культуры, 1999, с. 9-11, 15-21, 362-367.

 

 

       «Став народным,—писал в 1927 году Жюльен Бенда,—национальное чувство очень скоро превратилось в национальную гордыню, в национальную обидчивость. Чтобы понять, каким страстным, совершенно иррациональным и удивительно мощным оно при этом сделалось, достаточно вспомнить о шовинизме—роде патриотизма, изобретением которого мы обязаны демократии». Всякий, кого интересуют современные политические страсти и в особенности крайние формы патриотизма и национализма, не может пройти мимо шовинизма—наиболее известного, наиболее очевидного и наиболее часто упоминаемого типа обостренной национальной экзальтации. Все словари и энциклопедии характеризуют это явление примерно одинаково. Речь идет о патриотизме—патриотизме чересчур пылком, агрессивном, воинственном и нетерпимом, доведенном до абсурда и смешном. Словари и энциклопедии сообщают нам также, что слово шовинизм, впервые прозвучавшее в начале 1840-х годов в водевилях, а затем перешедшее с театральной сцены в статьи литературных критиков (Теофиля Готье, а затем Сент-Бёва), произошло от фамилии французского солдата Никола Шовена, родившегося в Рошфоре (департамент Приморская Шаранта). Героический волонтер, сражавшийся в республиканской и наполеоновской армии, израненный в боях, награжденный крестом Почетного легиона, Шовен отличался от своих товари-

10
щей по оружию силою патриотического чувства и любви к императору, благодаря чему в конце концов стал героем пьесы 1821 года «Солдат-землепашец» (нередко—без всяких на то оснований—приписываемой Скрибу), водевиля 1831 года «Трехцветная кокарда» и гравюр рисовальщика Шарле. Весьма любопытный случай антономазии! В мировой истории вобще немного людей, чье имя из собственного сделалось нарицательным и стало обозначать экстремистскую—и притом массовую—установку; особы же столь скромного происхождения среди этой горстки людей вообще практически не встречаются. Поэтому Никола Шовен, столь удивительным образом выделившийся из толпы прочих наполеоновских солдат и сменивший полную безвестность на ни с чем не сравнимую славу, бесспорно достоин самого пристального внимания. Ведь имя этого простого солдата превратилось в расхожий термин, широко употребительный не только во французском, но и в английском, немецком, испанском, итальянском, польском, чешском, русском языках... Причем термин этот оказался настолько выразительным и жизнеспособным, что в наши дни им стали обозначать явление, не имеющее отношения к национализму: англосаксонские феминистки ведут борьбу за освобождение женщин от Маlе Сhauvinist Pig (свинского мужского шовинизма.—англ.}!


       Следует ли полагать, вслед за словарями, что шовинизм, во всяком случае сразу после возникновения этого термина, обозначал просто-напросто крайнюю степень патриотизма или национализма? Быть может, правильнее было бы согласиться с Жюльеном Бенда, видевшим в шовинизме явление более частного порядка? Раз Никола Шовен сумел обратить на себя внимание своих боевых товарищей, а затем и широкой публики, значит, он был не просто рьяным патриотом и пылким поклонником императора—ведь таковыми были и все прочие солдаты старой гвардии. Новое слово, в особенности же такое популярное и живучее, могло родиться только в том случае, если в поведении Шовена имелось нечто специфическое, ни на что не похожее. Какое же

11

необыкновенное приключение, какая грандиозная пропагандистская кампания позволили безвестному наполеоновскому солдату завоевать невиданную славу и, даже в большей степени, чем Сад, Мазох, Бойкот или Пубель 1, раствориться в успехе того дела, которое он совершил или олицетворил собой?


       Исследовать истоки шовинизма—это значит попытаться понять, по какой причине фамилия героического воина Шовена превратилась в пейоративный термин (шовинист), в обозначение предосудительной установки (шовинизм). Это значит также попытаться ответить на вопрос, всегда ли слова «шовинист» и «шовинизм» имели тот уничижительный и насмешливый оттенок, который вкладываем в них мы, или же оттенок этот появился у них через много лет после их возникновения. Это значит также—и прежде всего—постараться определить, какая «вещь», какой психологический и политический феномен скрывались изначально за этим словом. Иначе говоря, нас будет интересовать не только и не столько история слова, сколько история возникновения некоей установки, ментальности или идеологии, появившихся в определенное время—в первой половине XIX века—и в определенном месте—во Франции.


       Поскольку Шовен начал свой путь в революционной армии, а «шовинизм» как четко сформулированная позиция родился в начале 1840-х годов и был впервые зафиксирован в словарях в 1845 году, мы сосредоточили свое внимание на периоде 1790—1848 годов,—периоде возникновения шовинизма и его стремительного развития.


       К началу революции 1848 года шовинизм уже полностью сложился; вторая Империя—эпоха его триумфа. Впрочем, в нашей книге речь идет не только о триумфальной судьбе шовинизма после избранного нами периода, но и о его предвестиях в «философской» литературе XVIII века и в идеологии Революции.

-------------------------
1 Эжен Рене Пубель (1831—1907)—префект департамента Сена в 1883—1896 гг., введший в употребление металлические урны для мусора, названные по его фамилии poubelles.—Примеч. переводчика.


15

 

В поисках господина Шовена

 

                                                                                            Порой мне на память приходит Никола
                                                                                            Шовен — всеми забытый солдат из Рошфора,
                                                                                            сражавшийся за Республику и Империю.

                                                                                                       Жан Лестокуа. История патриотизма во
                                                                                                    Франции от истоков до наших, дней (1968)


         Кто же такой был господин Шовен? Первым исследователем, заговорившим о нем, стал знаменитый географ, путешественник и драматург Жак Араго—автор статьи «Шовинизм», вошедшей в Приложение 1845 года к «Словарю беседы». Статья Араго—довольно путаный текст, разъясняющий двойственную—если прибегнуть к терминам из знаменитого «Предисловия к „Кромвелю"» Виктора Гюго, «фарсовую» и «драматическую»—природу шовинизма, представляющего собою не что иное, как неуклюжее выражение патриотизма и самоотверженности, «неумеренное проявление» чувства в высшей степени благородного, но осмеянного поэтами и карикатуристами. Так вот, в конце статьи Араго помещает краткую биографию героя-эпонима: «Никола Шовен, тот самый, кому французский язык обязан появлением слова,

16
стоящего в названии этой статьи, родился в Рошфоре. В восемнадцать лет он стал солдатом и с тех пор участвовал во всех кампаниях. Семнадцать раз он был ранен, причем ранен только в грудь и никогда—в спину; ампутированные три пальца, сломанная рука, страшный шрам на лбу, сабля, врученная в награду за мужество, красная орденская ленточка, двести франков пенсии—вот что нажил за свою долгую жизнь этот старый вояка, отдыхающий от ратных трудов под солнцем родного края в ожидании того часа, когда земляки воздвигнут деревянный крест над его могилой... Трудно было бы отыскать для шовинизма более благородного патрона».


        Пьер Ларусс, самолично сочинивший для своего «Словаря» статью «Шовинизм», сообщает некоторые дополнительные сведения: «Этот старый вояка неизменно выказывал такое простодушие и такую неумеренность в изъявлении своих чувств, что боевые товарищи в конце концов начали посмеиваться над ним. Постепенно Шовен прославился не только среди военных, но и среди гражданского населения, и слово „шовинизм" стали употреблять всякий раз, когда речь заходила о поклонении Наполеону и вообще о всяких неумеренных изъявлениях чувств, прежде всего в области политической».


       В «Большой энциклопедии» Шовен удостоился специально посвященной ему статьи, автор которой, историк Дебидур, в основном идет следом за Араго и Ларуссом: «Французский солдат, родившийся в Рошфоре, семнадцать раз раненный в войнах времен Революции и Империи. Простодушная страстность его патриотизма и преклонения перед императором не в меньшей степени, чем его отвага, способствовала его популярности в армии. Над старым воякой слегка посмеивались. Позже он сделался героем песен, и публика изобрела слово „шовинизм", которым стала обозначать всякое искреннее и порой забавное изъявление неумеренной любви к Франции, которой отличались в старые времена наши солдаты».
 

17

        «Словарь Французской академии» не сообщает о Шовене ничего нового; больше того, он куда скупее на подробности. В 1854 году эссеист и журналист Луи Журдан жаловался на то, что «Академия, которая с трудом тащится в хвосте у языка, до сих пор не включила в свой словарь это забавное слово, которому, однако, суждена долгая жизнь, ибо в нем одном заключен целый период нашей новейшей истории». Только в седьмом издании академического словаря, которое вышло в 1879 году, появилась наконец статья «Шовинизм», определяющая этот термин как «очень разговорное слово, которое употребляют, когда желают высмеять чересчур пылкое восхищение славой французского оружия». Фигуру самого Шовена академики, рассматривавшие слово «шовинизм» между 5 и 12 января 1871 года, обошли молчанием; никаких следов подготовительных разысканий, предшествовавших написанию статьи, в бумагах Академии не осталось.


       Писатель Жюль Кларети, опубликовавший в 1913 году в газете «Тан» статью, посвященную памяти Никола Шовена, вносит в уже известную нам картину несколько новых штрихов: «Выйдя в отставку, Шовен вернулся в Рошфор и поступил привратником в префектуру. Во время короткого пребывания Наполеона в Рошфоре перед отплытием на Святую Елену Шовен ни на минуту не отошел от дверей комнаты, где почивал его повелитель. Отъезд императора и возвращение Бурбонов с их белым флагом привели старого солдата в состояние крайнего возбуждения. Он унес старое трехцветное знамя к себе домой, постелил его на кровать вместо простыни и проворчал: „Тут и помру"; слово свое он сдержал». Кларети опирался при написании этой статьи

18
на работу доктора Голара, опубликованную в 1912 году в «Бюллетене Рошфорского географического общества». Впрочем, Голар, в конце своего сочинения выражающий надежду на то, что «на здании рошфорской казармы морской пехоты имя Золя будет заменено именем рошфорца Шовена», сомневается в достоверности эпизода со знаменем. В эпоху Реставрации и при Июльской монархии подобные истории рассказывались в салонах постоянно, причем героем их совсем не обязательно выступал Шовен. У Беранже есть песня с похожим сюжетом. А повар Талейрана, Карем, отказавшийся переехать в Англию, пошутил: «Я умру, как солдат старой гвардии, завернувшись в свои знамена!» Какова была истинная последовательность событий: приписали Шовену этот патриотический жест задним числом или же, напротив, именно этот жест и принес ему славу? Впрочем, одна фраза, даже столь яркая, не могла снискать ему ту огромную известность, какой он пользовался. Таким образом, главный вопрос по-прежнему остается без ответа: какое необычайное происшествие и/или какая пропагандистская кампания привели к тому, что безвестный, скромный солдат Шовен дал свое имя столь распространенной политической и психологической установке?
 

19

       В надежде отыскать ответ на этот вопрос мы обратились к работам историков. Политическая и историческая литература, посвященная национализму, весьма обширна; существует несколько ценных научных библиографий, в которых мы рассчитывали найти одну или несколько биографий нашего живописного героя. Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что ни Шовену, ни шовинизму не посвящено не только ни одной монографии, но даже ни одной серьезной и обстоятельной статьи! Эдуард Кребиэл ссылается на «Немецкий шовинизм» Ниппольда—обстоятельную компиляцию отрывков из немецкой прессы вплоть до первой мировой войны; газетные статьи снабжены комментариями, но никаких сведений о Шовене мы в них не найдем. На общем фоне выделяется только очень интересная статья социолога Жана Казнева «Предыстория шовинизма», опубликованная в 1960 году; автор очень тонко связывает шовинизм с квазиинстинктами первобытного трайбализма, носящими одновременно и изоляционистский, и экспансионистский характер, и приходит к выводу о специфике шовинизма, который «не тождествен ни патриотизму, ни национализму». Однако о жизненном пути Шовена Казнев также не сообщает нам ничего нового.


       Мы надеялись найти полезную информацию и глубокий анализ в классических исследованиях, посвященных национализму,—не тут-то было.

20
       Знаменитое исследование национализма, опубликованное Королевским институтом иностранных дел в 1939 году и содержащее одно из первых упоминаний понятия «Nation-State» (Нация-Государство.—англ.}, объявляет термин «шовинизм» советским изобретением.
 

       Ганс Кон упоминает шовинизм и Шовена лишь в одной из своих работ, да и то в примечании, из которого мы узнаём лишь следующее: «Слово «шовинизм», вошедшее во все европейские языки, восходит к фамилии старого солдата Шовена, чьи воспоминания о славе революционной и наполеоновской армии, доведенные до степени фанатического патриотизма, были изображены в водевиле „Трехцветная кокарда", сочиненном в 1831 году Тианом (siс!) Ипполитом Куаньяром».


       Под пером Гордона Райта Шовен предстает противником унизительных для Франции договоров 1815 года, борющимся в эпоху Реставрации за их пересмотр: «Эта кампания окрасилась в шовинистические тона (а язык обогатился новым словом) вследствие деятельности, которую развили ветераны наполеоновской армии, такие как Никола Шовен». Но в чем, собственно, заключалась эта деятельность? Этого Гордон Райт, к сожалению, не объясняет. Жан Лестокуа с большим чувством рассказывает о Шовене во введении к своей «Истории патриотизма во Франции», однако все приводимые им факты восходят к заметке Араго; ничего нового о Шовене Лестокуа не сообщает.

 

21
      Бойд К. Шефер в своих «Обликах национализма»—книге, которая, пожалуй, содержит наиболее полный свод сведений по этой теме,—упоминает шовинизм всего четыре раза, а в предметном указателе понятие «шовинизм» отсутствует.


       Поскольку знакомство с сотнями книг и статей о национализме не помогло нам узнать хоть что-нибудь новое о Шовене, мы обратились к работам, посвященным мифу о Наполеоне и его культу: ведь если верить нашим словарям, Никола Шовен был одним из самых ревностных сторонников императора. Новая странность: ни в работах, касающихся наполеоновской армии, ни в воспоминаниях старых солдат, сражавшихся под командованием Наполеона, сведений о Шовене нам обнаружить не удалось.


       Правда, в опубликованной в 1983 году истории Рошфора короткая статья посвящена «Рошфору как колыбели шовинизма», но содержание ее не прибавляет ничего нового к уже знакомой нам статье Араго.


                                                                [...]


362

                                                                                                 «Мы французы, Шовен, дело можно уладить»
                                                                                                           Никола Шарле. Фантазии (1824—1827)


Самобытность шовинизма


         Шовинизм, основывающийся на долговечном и мощном мифе, не может быть назван ни простым и чистым отражением реальности, ни идеологией—от последней его отличает отсутствие жесткости, теоретических выкладок, притязаний на объяснительную и научную ценность. В основе шовинизма лежат не идеи, а образы, рассказы и символы, он всецело принадлежит сфере не рационального, а эмоционального.


        Таким образом, шовинизм нельзя счесть синонимом национализма—идеологии, которой неоднократно давались самые различные и порой даже противоречащие одно другому определения и которая, в зависимости от места и времени действия, нередко наполнялась разным содержанием и достигала различной мощи. Следовательно, невозможно отождествлять шовинизм и с французским национализмом, которого он гораздо старше и которому он послужил источником, и притом самым оригинальным. В самом деле, именно шовинизму французский национализм обязан некоторыми своими специфическими оттенками, воспринятыми через посредство Мишле и Анри Мартена и присутствующими в идеологическом дискурсе Третьей республики и в доктринах Барреса и Морраса. Из чего следует, что шовинизм, вне всякого сомнения, обладал значительной идеепорождающей силой.
 

363
       Возникший в первой половине XIX века, около 1820 года, в песнях и литографиях и достигший своего расцвета при Июльской монархии, в эпоху алжирской кампании и сельскохозяйственных комициев, шовинизм может быть назван нулевым уровнем французского национализма. Он таков хронологически, ибо предшествует триумфу националистической идеологии, имевшему место в конце столетия, но также и по своей природе и содержанию. Дело в том, что в его основе лежат элементарные побуждения, которые выражаются в повторяющихся тирадах и не могут быть сведены в стройную систему. И во Франции и за границей шовинизм пользовался таким успехом, что люди забыли о его специфических свойствах и стали подразумевать под «шовинизмом» утрированный и смешной национализм. Впрочем, подобная вульгаризация не что иное, как изнанка успеха. В этой выродившейся форме шовинизм и поныне присутствует в рассуждениях экономистов и в эмоциях спортивных болельщиков—людей, подчиняющихся воинственным порывам и стадным инстинктам; впрочем, совсем недавно о шовинизме заговорили американские феминистки, обвиняющие мужчин в Male Chauvinist Pig (свинском мужском шовинизме.—англ.); в этом случае слово «шовинизм», как ни странно, вновь обрело первоначальный смысл.


        Одна из составляющих шовинизма—нескрываемое презрение и ненависть к иностранцам, прежде всего к англичанам, а после 1830 года также и к арабам. Еще один объект ненависти—еврей, этот внутренний иностранец, связанный с Англией и с антифранцузскими идеалами, с урбанизацией, торговлей, путешествиями... Таким образом, ксенофобия приобретает у шовинистов черты антиарабского и антисемитского расизма.


       Антиарабские чувства возникли после завоевания Алжира и находили оправдание в неизменно подчеркиваемом культурном превосходстве французов над «варварами». Если Робеспьер предсказывал победу земледельческой Франции над торгашеской Англией, то французские публицисты объясня-

364
ют покорение Алжира превосходством земледельцев над пастухами, оседлой жизни над жизнью кочевой. Именно это первенство дает Шовену право «бить бедуинов всех подряд», а его соотечественникам—право на законном основании присваивать себе невозделанную местными жителями землю.


       Что же касается антисемитизма, который характерен для шовинизма, но к которому, однако, шовинизм отнюдь не сводится, то его возникновение объясняется обстоятельствами структурного порядка. Сам по себе шовинизм, плод деградации гражданских идеалов французской революции 1789—1794 годов, не носит откровенно расистского характера. Тем не менее дважды шовинизм обращается к понятию расы. С одной стороны, его символы ведут к биологизации политики: аллегории матери-родины, земли—матери и жены, восприятие французской нации как нации «братьев», приверженность (не столько «расистская», сколько «расовая») великому национальному единству и неприятие разделения на классы,—во всем этот очевиден хтонический антропоморфизм нации. В противоположность классам, раса—великое единство, которое кладет конец искусственному делению общества на сословия, существовавшему при Старом порядке, и отменяет экономическое деление на классы, появившееся в новую эпоху. Однако, с другой стороны, лежащая в основе шовинизма мечта о могучей расе воинов-землепашцев неминуемо приводит к такой сомнительной доктрине, как евгеника, и к отрицанию права на существование за «выродками»—особями слабыми и развращенными собственными скрытыми пороками, нездоровым городским воздухом, темными и грязными делами, которые творятся в лавках, писательских кабинетах и библиотеках.

365
        Наконец—и это, пожалуй, самое важное—хотя антисемитизм и нельзя назвать центральной и открыто пропагандируемой составляющей шовинистского дискурса, ненависть к евреям безусловно принадлежит к числу неизбежных последствий шовинизма. Страстное прославление земледельческих и воинских добродетелей неминуемо влечет за собою враждебное отношение к той части населения, что наименее воинственна, наименее тесно связана с землей и наиболее тесно с городской жизнью, с коммерцией и финансами—двумя сферами, которые объявляются порождениями дьявола. Таким образом, именно шовинизму, а вовсе не религиозной традиции левые авторы обязаны тем, что в их писаниях довольно рано стала играть весьма важную роль демоническая фигура еврея, иностранца по крови, человека, связанного интересами и идеалами с ненавистной торгашеской Англией, которая по своей природе является абсолютной антитезой и злейшим врагом Франции. Больше того, в еврее эти авторы видят преемника «эксплуататоров», угнетавших народ при проклятом Старом порядке. Сильно упрощая реальную картину экономической и социальной жизни, авторы эти утверждают, что мелкий землевладелец, едва освободившись от «феодального гнета», тотчас попал в лапы ростовщиков. Так создается образ «финансового феодализма»—источника экономического и, следовательно, морального поражения Солдата-землепашца, которому грозит потеря собственного земельного участка. Еврей, таким образом, предстает не только омерзительной антитезой бравого Шовена, но и его заклятым врагом, чья цель—гибель Солдата-землепашца и расчленение Франции. Именно еврей мешает равномерной обработке земли, разрушает гармонию идиллии в лосинах.
 

      Шовинизм, не сводимый ни к национализму, ни к патриотизму, ни к ксенофобии и расизму, хотя и весьма близкий к ним, не принадлежит к числу концептов с четко очерченными научными границами. Однако мы вправе говорить в этом случае о понятии, за которым стоит особое, поддающееся распознаванию и уникальное в своем роде содержание, соответствующее определенному периоду в истории французских коллективных представлений. Кстати, именно самобытность шовинизма обеспечила столь долгую и

366
успешную жизнь самому этому термину, обозначавшему новую и поразительную психологическую установку—результат симбиоза крестьянства и армии, подчинения властям, милитаризма, привязанности к земле и простонародного желания славы, приводящего к инстинктивному и грубому национализму. Именно в силу самобытности шовинизма название его непереводимо и вошло в словарный состав европейских языков, ни в одном из которых не нашлось другого слова для характеристики чувства, прежде неизвестного и предвещающего националистические страсти конца XIX века. Сходным образом ни в одном из европейских языков нет точного эквивалента для выражения «Солдат-землепашец». Да и во французском языке у слова «шовинизм» по сей день нет синонимов.


      Шовинизм—не идеология, но и не арготическое словечко, лишенное четкого смысла; это термин, обозначающий определенные поведенческие установки, как индивидуальные, так и коллективные, связанные с совершенно определенным местом и временем. Шовинизм—совокупность более или менее сознательных, но не организованных в систему представлений и практик; он связан со специфическими образами, специфической мифологией и социологией.


       С одной стороны, шовинизм—результат пропагандистской активности некоторых социальных групп, которые занимаются насаждением соответствующих тем и образов; с другой же стороны, в шовинизме выражается реальная потребность в единении, единообразии и всеобщем примирении: пережив беспримерные исторические потрясения, люди объединяются в поклонении военной и земледельческой славе. Если одним из плодов шовинизма стал воинственный, агрессивный и нетерпимый национализм, то другим, куда более существенным его плодом стала выработка у французов определенных представлений о себе самих и об иностранцах, осознание ими своей собственной идентичности. Однако Шовен—не просто национальный стереотип вроде Джона Буля или Дяди Сэма, в которых с чувством гордости и умиления узнают себя англичане и американцы и с которыми их
 

367
отождествляют иностранцы. Конечно, Солдат-землепашец воплощает в себе французскую душу—душу пахаря и воина, подобно тому как Джон Буль служит воплощением английской души, души коммерсанта и буржуа. Однако Солдат-землепашец—это еще и нечто большее. В самом деле, хотя он и объявляет во весь голос о своей принадлежности к французской нации, в то же самое время он, дитя новой эпохи, притязает на значение всеобщее, выходящее за пределы того или иного этноса. Не случайно его имя породило интернациональный неологизм «шовинизм», обозначающий психологическую установку, которая характерна отнюдь не для одних французов, тогда как Марианна или галльский петух, точно так же, как Джон Буль или Дядя Сэм, немыслимы вне. контекста той нации, которую они олицетворяют. Шовинизм, в основе которого лежит новый по форме и по атрибутам симбиоз двух социальных типов, испокон веков противостоявших друг другу,—крестьянина и солдата, оказывается формой разрыва с европейской исторической традицией. Он способствует появлению у французов ощущения, что они противостоят всему остальному континенту, враждебному по отношению к Франции (символом европейского диктата служат трактаты 1815 года). С другой стороны, с помощью шовинизма Франция порывает со своим собственным прошлым и принимается мечтать о том, как она возродится на новых основаниях, в обстановке идеального порядка и образцовой дисциплины.

 

 

 

 

 




Содержание | Авторам | Наши авторы | Публикации | Библиотека | Ссылки | Галерея | Контакты | Музыка | Форум | Хостинг

Ramblers.ru Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru Находится в каталоге Апорт

 ©Александр Бокшицкий, 2002-2006 
Дизайн сайта: Бокшицкий Владимир