|
На следующих страницах:
О.А. Довгополова
«Услада по любовному праву» -
принятие или отторжение принципа удовольствия
(на материалах «Жизнеописаний трубадуров»)
Феномен удовольствия в культуре. Материалы международного
научного форума
6-9
апреля 2004 г. - СПб.: Центр изучения культуры, 2004, с. 124-127
Парадоксальным образом принцип удовольствия изначально включает в себя
необходимость отторжения или воздержания от удовлетворения желания как условие
нравственного совершенства и чистоты. «Почему принцип удовольствия вызывает
вопрос?», - повторяем мы вслед за Мишелем Фуко, обращаясь к самым разным
вариантам
125
культуры. Не минует нас этот вопрос и при обращении к тому духовному феномену,
который был выстроен на прославлении любовного наслаждения, - к феномену
куртуазной культуры. Некоторые моменты трактовки понятия «услады по любовному
праву», которые проскальзывают в «Жизнеописаниях трубадуров», могут пролить свет
на восприятие удовольствия в провансальском духовном универсуме.
Подход к восприятию любовного наслаждения в куртуазной культуре неоднозначен.
Прежде всего, бросается в глаза, что именно этот вариант культуры впервые в
западноевропейской традиции продекларировал любовь и наслаждение, с ней
связанное, смыслообразуюшим элементом человеческой жизни. Куртуазный культ Дамы
отнюдь не предполагал благоговейного взгляда издали на объект своего чувства (мы
говорим об «оригинальном» провансальском варианте куртуазной культуры, а не о её
«рефлексах» при дворе герцога Бургундского в XV в.). Удовлетворение любовной
страсти было необходимым финалом долгих и тяжких трудов пылкого поклонника.
«Жизнеописания» не лишены описаний фривольных сцен, не оставляющих сомнений по
поводу сути происходящего. Некоторые из этих сцен выглядят достаточно «неизящно»
на взгляд современного читателя, напр., «картинка» в комнате герцогини
Жаворонок, якобы подсмотренная Бернартом Вентадорнским - «дама же, завидя его
(рыцаря), подняла подол своего платья, обернула им его шею и повалилась на
постель». Случаются и откровенно сниженные мотивы (описание некоей мадонны Айи,
которая обещала полюбить трубадура не раньше, чем он протрубит ей в зад). При
этом несомненно и то, что для провансальских поэтов обращение к описанию
любовных утех отнюдь не выглядит «запретным плодом». Мы не найдем ни в
«Жизнеописаниях», ни в провансальских романах смакования подробностей или
построения сюжета исключительно на приближении к интимной сцене. Сцены эти
естественны и не пространны. Куртуазная культура не включала (как это произошло
в новоевропейской мыслительной парадигме) требования отодвинуть все, связанное с
телесными радостями, в некую темную область сознания, из которой стыдно
извлекать самую мысль о них. Существовали ли для провансальцев некие «техники
себя» (термин М. Фуко), вводящие их естественное отношение к интимным отношениям
в определенные рамки сдерживания или даже отторжения? Приблизиться к ответу на
эти вопросы позволяет анализ понятия «услады по любовному праву», столь активно
используемого в «Жизнеописаниях».
Сама формулировка понятия содержит императив. Если существует «любовное право»,
оно должно быть удовлетворено. Женщина, отвергающая ухаживания влюбленного,
заслуживает порицания - этот тезис (особенно удивительный тем, что речь идет
исключительно о замужних женщинах) является общим местом куртуазной культуры.
Выдержав определенный период времени, дабы не показаться легкомысленной, Дама
обязана даровать «усладу». Противящаяся выполнению своей обязанности дама
рисковала заслужить месть и «злую песнь», в которой отринутый ухажер поносил её
совсем не на куртуазный (в современном смысле этого слова) манер. Парадоксально,
но требование сговорчивости дамы обеспечивало само существование куртуазного
универсума. Дабы куртуазный мир не превратился в пространство разврата,
любовному влечению должно было быть дано правило, а вместе с ним - и право на
существование, и рамки реализации. Вот тут-то и вступают в силу «техники себя».
126
Современного читателя описание услад может поставить в тупик. Услада может
состоять в том, что объяснившийся в любви трубадур получает «богатое платье»
(случай Арнаута де Марейля). А для Гаусельма Файдита долгожданная любовная
услада состояла в том, что дама стерпела, что трубадур поцеловал ее в шейку.
Мыслящий современными схемами читатель с удивлением узнаёт, что «долгое время
жил он (трубадур) радостью этой дарованной ему услады». Еще более странна
фантазия графини д'Юржель, которая уже в бытность свою монашкой признавалась,
что если бы Раймбауг Оранский был более настойчив в своих желаниях, она даровала
бы ему такую усладу по любовному праву - «тыльной стороной руки позволила бы
потрогать голую свою ногу». По нескольку лет добиваться подобной «услады», а
потом жить воспоминаниями о ней? В чем же дело? Создаётся впечатление, что
прославляющая любовные наслаждения культура придумывает все возможные
препятствия, дабы оттянуть полную реализацию желаний. Иногда полная реализация
вообще не предполагается - как это было, в частности, в случае Раймбаута
Оранского, который любил графиню д'Юржель, не видя, «да так и не собрался пойти
на неё поглядеть».
Понять принцип действия «любовного права» с его усладами поможет сравнение
описаний развития любовных отношений в различных слоях провансальского общества.
Позволим себе обратиться к материалам замечательного провансальского романа «Фламенка»,
сотканного из нескольких линий любовных отношений. Мы видим развитие любовных
отношений как главных героев (Фламенки и Гильема), так и их приближенных
(девиц-компаньонок Фламенки и оруженосцев Гильема). Любовь идеального рыцаря и
идеальной куртуазной дамы развертывается медленно, проходя все стадии
утонченного оттягивания финального удовольствия. Автор, восхваляющий куртуазное
нутро своих героев, замечает, что «кто целует, беспокоясь, о том лишь, как бы
сдернуть пояс, не впрок, да и не по плечу, тем все, чему я здесь учу». На первом
свидании любовники ограничиваются лишь страстными поцелуями. Может быть, просто
чувства благородных возлюбленных столь возвышенны, что они не представляют себе
столь откровенного опошления романтического чувства, как «сдёргивание пояса» при
первой встрече? Однако, уединяясь с возлюбленным в тайных покоях, Фламенка
отсылает компаньонок с оруженосцами, настоятельно рекомендуя выполнять любое их
желание. Довольные молодые люди
Уходят в ванны, где утех
Вкусить в уюте, без помех,
В охотку, и повеселиться,
Причем уже не как девицы,
Алис и Маргарита скоро
Сумеют: дар им от Амора
И Юности - одна игра.
Утонченная Фламенка недвусмысленно и достаточно грубо с точки зрения её
собственных норм отправляет девиц поразвлечься и не видит в этом ничего
зазорного (как и автор романа, отнюдь не шокированный её репликами и
продолжающий восхвалять свою героиню как образец благородства). Фламенку нимало
не смущает потеря чести девицами, вверенными её попечению. При этом Алис и
Маргарита отнюдь не простолюдинки -они дворянки, достойные самых блестящих
партий. Вспомним в этой же связи Изольду,
127
отправившую верную Бранжьену на ложе короля Марка. Таким образом, для дамы и
идеального рыцаря существовали нормы «любовного права», пускающие страсть
длинным обходным путём до достижения финального наслаждения. Для тех же, кто не
достиг еще куртуазного «размера», «планка» понимания удовольствия опускается
значительно ниже. Поэтому Алис, Маргарита и оруженосцы сразу после знакомства
отправлены получить доступное им по статусу развлечение. Когда наступает пора
прощаться, Фламенка встречает благодарности и славословия юных оруженосцев
весьма двусмысленными словами:
Ну как, бароны? - им она, -
Ванн приняли, небось, помногу.
Препоручаю вас я Богу.
Таким образом, способ получения любовного наслаждения становится сословной
характеристикой. Даже внутри дворянства существует свой «ранжир» поведения,
существенно отличающий удовольствия аристократов куртуазии от более примитивных
наслаждений тех, кто им подвластен. При этом ни Фламенка, ни Гильем не относятся
к своим подопечным с презрением - отнюдь, сеньоры искренне о них заботятся. И
дают им то, что им положено по статусу.
Чем ниже человек на социальной лестнице, тем «откровеннее» его способ получения
наслаждения. Наверное, недаром авторы «Жизнеописаний трубадуров» подчеркивают, в
частности, тот факт, что Гильем Фигейра, портной и сын портного, был любим
шлюхами и владельцами таверн. По статусу и удовольствия. По той же причине
женившийся на горожанке трубадур Пистолета, занялся торговлей и дворы посещать
перестал.
В рамках сказанного становятся понятны слова Жоржа Дюби о том, что требования
куртуазной любви - это некий параллельный брачному праву кодекс, предназначенный
для той, численно преобладавшей части рыцарства, которая не была включена в
брачные рамки. «Речь шла об огромной массе мужчин, которых стратегия родового
единонаследия обрекла на безбрачие, как и духовных лиц, - пишет Дюби в «Истории
Франции», - Эта регламентация имела целью умерить буйство «молодых», смягчить
действие одного из факторов этого буйства - сексуального желания. Куртуазная
любовь - упражнение в сдержанности...» Таким образом, в куртуазной культуре,
построенной на воспевании удовольствия, разрабатывается целая система
сдерживания и преобразования желаний, оттягивания их реализации. Оказывается,
что желания плоти подчиняются феодальному праву, устанавливая между полами
связь, в какой-то мере подобную взаимоотношениям сеньора и вассала.
Таким образом, понимание «меры отторжения» наслаждения становится социальной
характеристикой аристократических слоев населения. Отторгнутые от возможности
вступить в брак «не первые» в семьях сыновья должны были пустить свою любовную
энергию в русло «виртуальных» куртуазных наслаждений. Механика оттягивания
удовольствия превращается в ту «технику себя», которая, по словам Мишеля Фуко,
объединяет управление собой и управление другими. А мыслительная машина,
запущенная в Движение необходимостью отторжения любовных удовольствий,
достраивает остальную картину мира, в которой каждое сословие консолидируется
вокруг доступного ему способа достижения наслаждения. Принцип удовольствия в
данной ситуации вызывает вопрос, ибо именно отношение к этому принципу
структурирует картину мира.
|
|
