Коттедж

И.В. Якубовская

Историко-культурный текст викторианской эпохи:
коттедж в образе жизни англичан XIX в.

Фигуры истории, или "общие места" историографии. Вторые санкт-петербургские чтения по теории, методологии и философии истории. СПб.: Изд-во "Северная звезда", 2005, с. 450-457

         Викторианская эпоха и ее культурные приоритеты оставили глубокий, до сих пор ощутимый след в сознании и психологии англичан, в их пристрастиях и вкусах. Используя распространенную метафору понимания культуры как текста,¹ можно выделить периоды, которые представляют собой отдельные страницы или даже главы в едином пространстве культуры этноса. Понимая культурное пространство как текст, как систему знаков и их значений, следует говорить о языке культурно-исторической эпохи и социального поколения этой эпохи. Этот «язык культуры» основывается на образах — представлениях, являющихся органической частью этнической ментальности. «В них фиксируется картина мира, опосредовано отражаются институты и устоявшиеся формы быта».² С этой точки зрения, социокультурное содержание эпохи представляет собой закодированную ³ (образно или символически выраженную) информацию,⁴ передача и восприятие которой основаны на одновременной реконструкции и трансформации текста культуры.⁵ Литература, живопись, архитектура были частью культурного диалога человека и мира, формируя символы и смыслы, отражавшиеся в нравственных приоритетах, мировосприятии, интересах и ценностях.

          В способе жизни внутренние ценностные установки овнешняются. Можно в данном случае, используя размышления ГГ. Шпета о соотношении внешнего и внутреннего, утверждать, что «реальность, действительность определяется только внешностью» и «внутренне для... восприятия должно быть опосредовано внешним».⁶ Внутренним основанием выбираемого личностью образа жизни является сформулированное Кьеркегором понятие «возможности быть самим собой» — как формы «этической саморефлексии и самостоятельного выбора, определенного бесконечным интересом к успешности собственных жизненных планов».⁷ Наиболее комфортная психологически форма существования в реальной социально-экономической ситуации составляет основу выбора образа жизни, выбора определяемого и личными склонностями, и социально-экономическими условиями деятельности, проявляясь в том числе и в сфере интересов, манере общения, поведении, бытовой культуре. В викторианский период право «быть другим» — возможность быть непохожим на других, и при этом быть равным другим в своей непохожести — переставало быть социальной привилегией — тем самым расширялись возможности индивидуализации типичного образа жизни — способов жить.
450

         Шестидесятичетырехлетнее правление королевы Виктории принято делить на три различных по характеру этапа, но они составляют историко-культурное единство.⁸ Такое единство задается, прежде всего, общностью ценностных приоритетов, способами их выражения и формами восприятия социальной информации. Повышение уровня жизни, распространение достижений науки, большая доступность образования, увеличение свободного времен формировали у подданных королевы Виктории, сколь не различалось их имущественное и социальное положение, веру в прогресс, способствовавший многообразию вариантов реализации избранного образа жизни. Усвоение значительной частью близких по возрасту индивидуумов относительно единых философских, социальных и культурных значений, как результат воспринятых в юности интенсивных впечатлений, формирует социальное поколение.⁹ Представление о социальном поколении, как производном от социокультурного содержания эпохи, ее ценностных ориентиров и мотивированных ими способов человеческой деятельности, составляет основу изучения «типичного» викторианского образа жизни,¹⁰ который был неразрывно связан с поступательным экономическим развитием страны.

        Известный критик и поэт того времени М. Арнольд писал, что «стремительный прогресс» оказывает не только «иссушающее, ожесточающее воздействие». Прогресс «может, хотя и не обязательно, привести к возникновению духовной жизни; человек, вполне устроивший свою судьбу и решающий, чем бы ему заняться, может вспомнить, что он наделен интеллектом... Такой результат... забот о... предпринимательстве, жажде к обогащению», как справедливо отмечал Арнольд, отнюдь не непреложен,¹¹ но влияние социальных и экономических изменений на субъективный выбор «образа жизни» — несомненно.

      Основой для формирования представлений о «достойном», респектабельном образе жизни викторианской эпохи явились как либеральные ценности, так и традиция. Но общность ценностных приоритетов англичан викторианской эпохи не исключала различия в способах их реализации. Англия 1840— 1890-х годов, будучи обществом развивающейся либеральной политической культуры, вовсе не была обществом демократическим; сохранялись почти непреодолимые социальные барьеры, каждый член этого общества действовал в рамках предписываемой ему социальной роли. Это проявлялось в существовании по крайней мере трех поведенческих стереотипов, не зависевших от занимаемого положения и социального статуса и трех, связанных с этими поведенческими стереотипами, «способов жить». Прежде всего, это так называемые «серьезные викторианцы». Подход этой категории социального поколения к жизни был столь же ответственным, сколь и моральным; основными ценностями являлись религия, семья, стремление
451

развивать и реализовать свои способности — как для себя, так и для общества. Примером для этой группы британцев была королевская чета — Виктория и Альберт, представлявшаяся образцом семейственности, религиозной серьезности, чувства долга. Вторая группа «типичных» викторианцев может быть описана термином «щеголи». Стремление произвести фурор и обратить на себя внимание были отличительными признаками этой группы. Наконец, третий тип поведения выражался в стремлении выглядеть и поступать так, как подобает истинному английскому джентльмену. Для этой группы британцев второй половины XIX в. вопрос состоял не в принадлежности к какому-либо классу, а о том, чтобы всем своим поведением соответствовать представлениям о «джентльмене».¹² Ценность такого отношения к жизни и отвечающего ему поведения признавала наряду с аристократией значительная часть среднего и рабочего классов, определявших особенности структуры викторианского общества.

         В период промышленной монополии Англии вырваться из душного серого однообразного города и такого же монотонного существования стремился почти каждый представитель викторианского общества, к какой бы социальной страте городского населения он не принадлежал. По словам Ч.Диккенса, даже «тот, кто всю трудовую жизнь прожил в густо населенных улицах и никогда не жаждал перемены,... кто чуть не полюбил каждый камень и кирпич», начинает, «наконец, томиться желанием взглянуть, хотя бы мельком, в лицо Природе».¹³
 

     В викторианскую эпоху Англии особое значение в представлениях современников о «достойном» образе жизни начинают играть загородный дом и присущий ему культурный бытовой уклад. Обзавестись собственным коттеджем и постоянно там поселиться — стало мечтой всякого лавочника и клерка,¹⁴ любого представителя среднего класса, включая и высокооплачиваемого рабочего. Внимание английского общества к изучению и сохранению традиционного жилища во второй половине XIX в. было связано и с тем, что состоятельные англичане стали вкладывать средства в приобретение старинных построек, открывая тем самым и широкой публике их необычность и красоту.¹⁵ «Возможно — отмечали позднее авторы "The Studio" — нет предмета столь естественно являющегося частью английского ландшафта, столь непосредственно обращенного к сердцу и воображению, как старый английский коттедж».¹⁶

         Коттедж в Англии XIX в. это не только жилище батрака, но вообще обитателя деревенской местности. Архитектура коттеджей была необыкновенно разнообразна. Это могла быть и лачуга, крытая соломой, и довольно просторный особняк. Коттеджи строили из песчаника, кирпича, глинобитные, из серого тесанного и местных пород зеленого и розового камня. Крыши крыли соломой, черепицей, шиферными плитками и т.д. Коттеджи иногда стояли одиноко, иногда группировались или составляли целую улицу. Стоимость по-
452

стройки таких домов исчислялась приблизительно от 100 до 500 фунтов.¹⁷ Учитывая, что в промышленности в последней четверти XIX в. наблюдался рост заработной платы и улучшение положения рабочего класса, строительство коттеджа стоимостью если не 500, то 100 фунтов было по средствам наиболее квалифицированным и высокооплачиваемым категориям городских трудящихся.¹⁸

        Захвачена общими настроениями эпохи была и интеллектуальная элита Англии; ее критичность выражалось не в противопоставлении своего «образа жизни» типичному, а в формах его реализации, то есть иным был стиль жизни, иными были вкусы, а не ценности.¹⁹ Для представителей мира искусства загородный дом был средством противостояния «буржуазности», эстетическим манифестом, выраженным на языке культуры жилища и ландшафта, но при этом даже самые жесткие критики викторианства оставались, несомненно, в рамках культурной парадигмы своего времени.²⁰ Ценность сельской усадьбы и загородного дома заключалась отнюдь не только в высокой стоимости и роскоши, а в живописности, уюте и покое. После того, как У. Моррису пришлось продать знаменитый «Ред Хауз», выстроенный в 1859—1860 гг. архитекторами и художниками, объединившимися в братство прерафаэлитов,²¹ он снял дом для своей семьи в верховьях Темзы, в деревушке Кельмскотт. Благодаря письмам Морриса из Кельмскотта, в художественном и литературном творчестве его деревенский дом и окружающий пейзаж стали воплощением идеальной среды для жизни, «среди садов и зеленых полей, так что через пять минут ходьбы оказываешься в сельской местности»;²² в доме «красивом и странно наивном», из окон которого «можно видеть заросшие клевером луга».²³
 

        В английской литературе образ сельского дома также ассоциировался с безмятежностью, достатком и достоинством. Ч. Диккенс дает Оливеру Твисту, как вознаграждение за мучения, голод и нищету, «спокойствие духа и тихую умиротворенность» жизни среди добрых и ласковых друзей в коттедже, к стенам которого льнули розы и жимолость «плющ обвивал стволы деревьев, и цветы в саду наполняли воздух чудесным ароматом».²⁴ Любовь к коттеджу стала частью знаковой системы культуры викторианского периода, поскольку «культура рождается из образа жизни - писатели и музыканты ее только фиксируют».²⁵ Коттедж воспринимался англичанами в XIX - начале XX вв. как идеальный дом.

         Богатая буржуазия все больше стремилась подражать аристократии в образе жизни и вкладывала деньги в земельные владения. Представители предпринимательской элиты в выборе сельского жилища руководствовалась лишь собственным вкусом и средствами. Загородные дворцы становились в викторианский период все большими, похожими на дорогие отели, не потому, что вкусы и потребности стремительно менялись, но потому, что очень быстро наживались деньги. В то же время, культура среднего класса Британии XIX в.,
453

определявшая знаковую систему эпохи, восприняла аристократические и религиозные ценности элитарной культуры доиндустриального периода, она «подчинилась ценностям» традиции и земельной собственности как основе материального благосостояния.²⁶

        В викторианском культурной тексте загородный дом имел и другое смысловое значение и становился предметом критики в том случае, когда его архитектура отражала стремление хозяина продемонстрировать свое богатство; когда из «дома» в котором живут, он превращался в средство поразить и подавить окружающих. Такой дом, «построенный исключительно для отдыха» описывает Т. Гарди: «Все здесь говорило о деньгах, все напоминало новенькую монету, только что из чеканки». Богатая элита оставляла значительную часть земли необработанной. Это могло отражать и стремление сделать свой загородный дом только местом досуга, и снобизм богачей, и важную тенденцию в сельском хозяйстве — в условиях падения цен на сельскохозяйственное производство и господства фермерской аренды, хотя бы и долгосрочной, следовало поддерживать высокий уровень арендной платы. Так, «землю примыкавшую к нему <дому д'Эрбервилей> не возделывали — ни одного акра, кроме тех, какие нужны были для усадьбы и маленькой фермы, находившейся под присмотром владельца и на попечении управляющего».²⁷

       Собственный замок, особняк или коттедж были символом приверженности определенному «образу жизни», который можно назвать «типично» викторианским. Загородный дом обрел статус не только материальной, но жизненной ценности в образе жизни самых различных социальных групп индустриализированного британского общества. Коттедж играл важную роль в трансляции кода культурного текста Британии второй половины XIX в.²⁸ В символическом воображении людей викторианской эпохи сельский дом стал эталоном желаемого образа жизни, выступая, тем самым и источником ценностной предметности, и одной из основных детерминант поведения британцев в течение всего историко-культурного периода.

Примечания

1 Метафора культуры как текста и общества как текста стала очень распространенной. Но, как отметил Ж- Деррида, «метафора никогда не бывает невинной. Она направляет само исследование и определяет его результаты». — Деррида Ж. Письмо и различие. М., 2000. С. 28. Историки школы Анналов полагают, что от метафоры общества как текста «стоит позаимствовать хотя бы представление о полисемии и об активном участии читателя в производстве смысла». — Попробуем поставить опыт//Анналы на рубеже веков. М., 2002. С. 19.
2 Ерофеев Н.А. Англия и англичане глазами русских. 1825-1853. М., 1982. С. 9.
3 Существуют различные понимания проблемы «кода», идущие от Р. Барта, который в литературном тексте выделял 5 кодов - герменевтический, семический, символический, проэретический и культурный. - Барт P. C/Z. М., 1994. С. 30-32.
454

В таком понимании код «представляет собой сугубо структуралистскую концепцию свода правил или ограничений, обеспечивающий коммуникативное функционирование любой знаковой ... системы». — Ильин И.П. Постмодернизм. М., 2001. С. 289. Следует допустить, что конкретно-исторический анализ образа жизни также предполагает распознавание кода (кодов) его прочтения. Анализ образа жизни с позиции культура — индивид и индивид — социум, то есть в терминах семантики социокультурного пространства, основывается на существовании знаково-символических и аффективно-смысловых образований, которые на каждом этапе историко-культурного движения проявляются во внешне своеобразных формах, связанных с преобладающим культурным фоном. Таким образом, в интерпретациях «типичного» образа жизни особое значение имеют символический, герменевтический и культурный коды. Вместе с тем загородный дом, и особенно коттедж, можно рассматривать как своеобразный сем — единицу структуры в тексте викторианской эпохи, что выявляет семический код и семиотику социокультурного пространства; а информационные последовательности и вызываемые ими действия [социальная и культурная активность, связанная с образным и реальным значением коттеджа (загородного дома)] составляют в данном случае проэретический код. Только переплетение, «поливалентность и частичная обратимость» кодов, по определению Р. Барта позволяет представить хотя бы конспект «книги культуры». — Барт P. S/Z. С. 32—33.
4 Зверева Г.И. Морфология социальной истории // Социальная история: проблемы синтеза / Под. ред. В.В. Согрина. М., 1994. С.40.
5 Этот процесс можно определить предложенным Ж. Дерридой понятием «деконструкция», то есть выявление в тексте «остаточных смыслов», неосознаваемых мыслительных стереотипов, которые бессознательно трансформируются сознанием. Деррида предлагает особый подход к тексту, «особое стратегическое решение», которое «произвело бы распространяющуюся на всю систему, расщепляющую ее и повсеместно отграничивающую силу смещения». Этот подход представляет собой раскол структуры — ее «разрыв и удвоение», «децентрацию». — Деррида Ж. Письмо и различие. М., 2000. С. 32, 445, 447-448. Деконструкции подвергаются идеи и дискурсы, но также и институты, которые воспринимаются как внешняя форма этих идей; она соединяет в себе анализ и критику. Деконструкция, таким образом, совершенно неразделимый процесс одновременной реконструкции и деструкции «текста». В трактовке Дерриды действительность вырастает из культурной практики и если не растворяется, то во многом отождествляется с рефлексией. «До бесконечности» раздвигаются универсальное проблемное «поле и возможности игры». В таком случае, действительно, «за отсутствием центра или начала все становится дискурсом». — Там же. С. 448. Для исторического исследования значение деконструкции состоит в распознавании неприсущих «культурному тексту» прошлого смыслов, основанных на представлениях историка, и только признание реальности прошлого создает возможность верификации предлагаемого «прочтения».
6 Шпетт ГГ. Эстетические фрагменты. В 3-х ч. Ч. 1. Петроград, 1922. С. 48.
7 См.: Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. М., 2002. С. 15—16. Свобода выбора образа жизни, возможность «быть другим» — право каждого в либеральном обществе. Но поскольку любое «право человека» есть регулируемая законом свобода, то право личности на выбор «образа жизни» ограничено таким же правом другой(их) личности(ей), и заканчивается там, где начинается свобода выбора другого.
455

8 Briggs A. A social history of England. L., 1983. P. 228. - Бриггс, допуская восприятие единства и целостности викторианского периода, тем не менее акцентирует социальные различия ранне-, средне- и поздневикторианской Англии. Соответствующими представлениям о «типично викторианском» периоде Бриггс считает период 1851-1875 гг. Однако различная социальная атмосфера трех периодов не противоречит представлениям о викторианской эпохе как времени социального и экономического индивидуализма и развития либеральной политической культуры. С позиций социокультурного подхода к изучению времени обоснованной является несводимость «значения к синхронности», позволяющая воспринимать, если использовать метафору Ж. Дерриды, «богатство и вложенность тома и объема». — Ж. Деррида. Письмо и различие. М., 2000. С. 39.
9 Дильтей В. Введение в науки о духе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. Трактаты, статьи, эссе/ Под ред. В.Г. Косикова. М., 1987. С. 108-112.
10 Можно говорить о нескольких значениях понятия «образ жизни». В философской антропологии «образ жизни» часто трактуют как способ, путь жизни. «Современная философская энциклопедия» определяет «образ жизни» как «форму человеческой (индивидуальной и групповой) жизнедеятельности, характерную для исторически конкретной системы социальных отношений и цивилизационного устройства». — Современная философская энциклопедия. В 4-х т. Т. 3. СПб., 2000. С. 128.
11 Арнольд М. Назначение критики нашего времени // Писатели Англии о литературе. М., 1981. С. 118.
12 Girouard M. Victorian values & the upper classes / Victorian values... P. 50-58. Английский историк Г. Бест отмечал рост «респектабельности» рабочего класса, негативную реакцию трудящихся на отождествление социального статуса рабочего с хамством и грубостью. - Best G.F. The Midvictorian Britain. 1851-1875. Frogmore, 1971.
13 Диккенс Ч. Приключения Оливера Твиста. Собр. соч. в 30-ти т. М., 1959. Т. 4. С.282.
14 Лисенков Е.Г. Английское искусство XVIII века. Л., 1964. С. 32.
15 Old English Mansions //The Studio. London, 1915 P. 5-6; На рубеже эпох -в начале XX в. интерес к истории и искусству страны, в том числе к архитектуре, отразился в многочисленных изданиях, посвященных «старому английскому коттеджу», старой английской деревне», «старому английскому поместью». См., например: Taylor A.E., Mais S.P.B. Pictorial Britain & Ireland. London, n.d.; Old English country cottages//The Studio. Special winter number. 1906-1907. London; Paris; New York, 1906; Jones S.R. The village homes of England. London, 1912.
16 Old English country cottages.,. P. 3.
17 Ibid. P. 7; Лисенков Е.Г. Английское искусство... С. 32-33.
18 В 70—90-х годах XIX в., даже после начавшейся в 1873 г. экономической депрессии постоянно росла и номинальная заработная плата и реальный жизненный уровень городского населения См: Statistical Tables & Carts relating to British & Foreign Trade & Industry. London, 1909. P. 212; Кучинский Ю. История условий труда в Великобритании и Британской империи. М., 1948. С. 120.
456

19 См.: Фадеева Л.А. «Профессиональный класс» в английской социальной истории XIX в. // Новая и новейшая история. 1998. № 4. С. 64.
20 The collected essays of Asa Briggs. Vol. II. Images, problems, standpoints, forecasts. Urbana & Chicago, 1985. P. 123. «Наилучшими своими собственными критиками», — отметил Э. Бриггс, — англичане викторианской эпохи были лишь «в том, что считали двумя наиболее серьезными национальными слабостями — ханжество (лицемерие) и самодовольство». — Ibidem.
21 Vallance A. William Morris, his art, his writings & his public life. London, 1897. P. 49; Аникст А.А. Моррис и проблемы художественной культуры//Эстетика Морриса и современность. М., 1987. С. 15; Кучерова Е.Н. Природа в эстетике Морриса // Эстетика Морриса и современность. С. 204.
22 Из письма У. Морриса г-же Альфред Болдуин. 1874.26 марта // Кучерова Е.Н. Природа в эстетике... С. 210,
23 Моррис У. Кое-что о старом доме на верхней Темзе // Там же. С. 212.
24 Диккенс Ч. Приключения Оливера Твиста.....С. 281 -282.
25 Анненский Л.А. Русские плюс... М., 2003. С. 8.
26 The culture of capital: art, power & the nineteenth-century middle class // Ed. by Wolf J. & Seed J. Manchester, 1988. P. 3; Girourd M. Life in the English county house. A social & architectural history. Harmondsworth. 1980. P. 268; Wiener W.J. English culture & the decline of the industrial spirit. Cambridge, 1981. P. 127.
27 Гарди Т. Тэсс из рода д'Эрбервилей. М., 1987. С. 30.
28 Существование кодов культуры означает одновременно наличие специфических форм трансляции, истолкования смыслов. Такой формой трансляции выступают социальный опыт, наука и искусство. В социокультурном пространстве викторианской Англии коттедж представлял собой как осмысленный знак-предмет (символ), так и овеществленный знак-смысл (О соотношении символа и знака, искусственном и естественном языках см.: Сильвестров В.В. Диалектика символа и знака в теории культуры и теоретической биологии // От философии жизни к философии культуры /Под ред. Визгина В.П. СПб., 2001. С. 338-342). Как символ загородный дом представлял собой способ передачи культурно-исторических представлений эпохи; как социальный и культурный смысл он был стимулом деятельности и одновременно формой социализации.