|
Кретьен де Труа
Поль Зюмтор
Кретьен де Труа
Поль
Зюмтор. Опыт построения средневековой поэтики. СПб., 2003, с. 489-498.
(за
OCR - спасибо нашему читателю)
О личности Кретьена, одного из
самых знаменитых средневековых поэтов, мы почти ничего не знаем: отдельные ее
черты отразились в творчестве, однако иных сведений о нем практически не
сохранилось. Сам он в романе «Эрек» именует себя «Кретьен де Труа»; в других
произведениях — просто «Кретьен»; имя это часто встречается в XII веке, а потому
недавняя гипотеза о тождестве поэта с неким каноником из Сен-Лу де Труа, чья
подпись (Christianus) фигурирует на одном из актов 1173 г., не вполне
убедительна. Судя по обнаруженным в языке Кретьена следам шампанского диалекта,
прозвище «де Труа», или «из Труа», возможно, обозначало его происхождение; в
посвящении «Ланселота» говорится, что произведение это написано по просьбе Марии
Шампанской: отсюда следует, что он был довольно тесно связан с двором графини.
Напротив, посвящение «Персеваля» Филиппу Эльзасскому, графу Фландрскому
(1168-1191), не обязательно предполагает, что поэт побывал во фламандских
землях: Филипп, претендовавший в 1182 г. на руку овдовевшей Марии, был довольно
хорошо известен в Труа. На основании некоторых пассажей романов Кретьена ученые
сделали вывод о том, что он
490
совершил путешествие в Англию и какое-то время жил в Нанте, но никаких
доказательств этому нет. Немецкий собрат и подражатель Кретьена Вольфрам фон
Эшенбах величает его Meister, «Магистр»: так называли человека, получившего
законченное школьное образование; впрочем, судя по его творчеству, он хорошо
знал тривиум и даже квадривиум.
Годы жизни Кретьена де Труа мы можем
установить лишь очень приблизительно, исходя из датировки сохранившихся текстов.
Первые его произведения написаны, по-видимому, до 1165 г., следовательно, можно
предположить, что он родился около 1135-1140 гг.; умер он, как известно, в ходе
работы над «Персевалем», адресат посвящения которого окончательно покинул
Францию в 1190 г.
Ранние тексты Кретьена относятся,
судя по всему, к тем годам, когда уроженец Тура Бенуа де Сен-Мор слагал, по
заказу королевы Альенор и в подражание «Энею», объемистый «Роман о Трое»; но
тогда же создавались и другие произведения, свидетельствующие о широте интересов
владетельных особ и активных поисках новой тематики. Кретьен де Труа черпает из
всех источников вдохновения, предоставленных ему эпохой, и сводит их воедино
благодаря абсолютному владению формой, которую он подчиняет вполне сознательному
замыслу: ответом на вызов извне становится у него не растерянность, но
литература, которая тем самым перестает исполнять свою первоначальную функцию
прославления цельного коллектива. Отныне она адресуется особой аудитории,
замкнутой касте, достаточно утонченной, чтобы отличить мечту об иной реальности
от действительности повседневной жизни.
Знание латыни позволяет Кретьену соприкоснуться с поэтическим искусством
древних. В то время распространяется мода на Овидия. Он читает его, перелагает
на французский. Его мастерство основано и на изучении классиков, и на умелом
использовании всех тонкостей риторики. Он сознает свою образованность и гордится
ею. Но его творчество свидетельствует и о тесном знакомстве с современной
поэзией на народном языке: ему известна кансона трубадуров — по-видимому, он
одним из первых перенес ее в поэзию северной Франции; он читал «Энея» и помнит
об этом. Он ценит очарование сказок, первые образцы которых, вероятно, вынесли
из Греции крестоносцы: историй о похищениях и узнаваниях, где юная неодолимая
любовь побеждает все препятствия, а фоном ей служит условный средиземноморский
или восточный колорит. В молодости Кретьен, по-видимому, слышал легенду о
Тристане, и она произвела на него глубокое впечатление. Его поколение одним из
первых во Франции познакомилось, при посредстве валлийских и армориканских
декламаторов, с «бретонским материалом». Всему этому множеству элементов Кретьен
де Труа придал особый стиль. Судя по всему, он почти сразу
491
отошел от античных и
«византийских» источников: похоже, что только «бретонские» темы представлялись
ему достаточно податливым материалом. Он берет его без изменений, подчиняя
собственным, подчас ироническим целям; но иногда, словно из чистого удовольствия
от самого рассказа, он на миг позволяет сюжетам идти своим чередом, ветвиться в
силу чисто литературной амплификации. Два-три пассажа в его произведениях,
возможно, представляют собой цельные фрагменты валлийских сказаний.
Довольно обширное наследие Кретьена
делится на две категории: произведения, авторство которых доказано (пять крупных
романов), и прочие (в разных жанрах). Из них только романы имеют богатую, хотя и
не вполне ясную рукописную традицию: каждый из них представлен несколькими (от 5
до 13) манускриптами, общее число которых более 30; кроме того, сохранился целый
ряд фрагментов. Две такие рукописи — это коллективные сборники, включающие,
наряду с произведениями других авторов, всю серию из пяти романов Кретьена: это
рукописи B.N. fr 794 и B.N. fr 1450; вторая, по-видимому, составлена в Пикардии;
первая, именуемая иногда «рукописью Канже», подписана переписчиком по имени Гюйо,
работавшим в Провене в начале XIII века.
В прологе романа «Клижес»
Кретьен перечисляет свои более ранние произведения. В связи с этим списком
возникает несколько проблем. Помимо «Эрека и Эниды», сохранившихся еще в семи
рукописях, в нем упомянуты названия пяти не установленных сочинений:
— «Искусство любви» и «Наставления Овидия»: скорее всего, имеются в виду
переложения Ars amandi и Remedia amoris латинского поэта;
— «Надкушенное плечо» и «Превращение удода, ласточки и соловья»: по всей
видимости, переложения сюжетов из «Метаморфоз» того же Овидия;
— наконец, «Король Марк и Изольда Белокурая».
Четыре первые произведения (так
называемая «Овидиана») — дань той моде на классику, которая дала нам, помимо
прочего, «Роман о Фивах» и «Энея»; кроме того, «Искусство любви» и «Наставления»
стали первым в литературе, к тому же в литературе на народном языке, проявлением
известной дидактической тенденции, отличающей куртуазию. К сожалению, все эти
тексты Кретьена утрачены — возможно, кроме «Превращения»: его обновленной
редакцией считается «Филомена» конца XIII века. Эта поэма содержит 1 468
восьмисложных стихов и представляет собой амплификацию 250-строчного фрагмента
«Метаморфоз», повествующего о кровавой истории любви дочерей Пандиона;
по-видимому, юный поэт и новоиспеченный
492
школяр счел его подходящим полигоном для испытания своего мастерства. По
композиции и стилю «Филомена» — как бы первый набросок кретьеновских романов.
Поэтому ее аутентичность можно считать вполне доказанной, несмотря на то, что
подписана она странным именем «Chrestien Li-Gois» (последнее непонятное слово
предлагали читать как «Весельчак» и даже как «Иудей»).
Текст «Короля Марка» также
утрачен, а само это название породило изрядное количество домыслов. Некоторые
историки совершенно безосновательно считали, будто Кретьен был автором первого
романа о Тристане и Изольде — предполагаемого архетипа сохранившихся его версий.
Вероятнее всего, имеется в виду одна из коротких повестей, построенных на одном
из эпизодов «легенды» — наподобие «Лэ о жимолости» Марии Французской.
К более позднему периоду
следует отнести три романа, не упомянутые в прологе «Клижеса»: «Рыцарь телеги»
(более известный под названием «Ланселот»), «Рыцарь со львом» (или «Ивейн») и
«Повесть о Граале» (или «Персеваль»). Авторство Кретьена в данном случае
подтверждается как его подписью, так и стилистическим единством этих
произведений и рукописной традицией. Под сомнением остается только повесть
«Вильгельм Английский»: на ней стоит подпись «Кретьен», но по построению и стилю
она выпадает из остального его творчества. Это поучительный роман, состоящий из
3 366 восьмисложных стихов и повествующий о бедствиях, скитаниях и конечном
торжестве святого Вильгельма, легендарного короля Англии; он представляет собой
смесь довольно бессвязных романных авантюр, чередующихся с проповедями и близких
к традиционной агиографической тематике (святой удаляется от мира в пустыню, где
раскрываются его добродетели). Нужно, однако, отметить родство этой истории с «бретонским
материалом» — как по локализации авантюр, так и по характеру фантастики; явная
тяга автора к живописным подробностям в чем-то напоминает обычную интонацию
Кретьена де Труа.
Наконец, в различных
песенных сборниках встречаются куртуазные песни, приписанные Кретьену: всего их
шесть, но только две из них (R 121 и 1664) можно считать аутентичными. По всей
видимости, до нас дошли лишь остатки лирического творчества поэта, объем
которого мог быть довольно значительным. Песни эти — абсолютно точный
французский эквивалент кансоны трубадура в ее наиболее классической форме.
Датировка всех этих
произведений представляет известные трудности. Недавно, на основании анализа
возможных аллюзий на современные события и посвящений, удалось с известной
степенью вероятности выстроить следующую хронологию романов Кретьена: «Эрек»
относится примерно к 1170 г. (по мнению других ученых —
493
к 1165 г.); «Клижес» — к 1176-му; по-видимому, между 1177-1180 гг. Кретьен писал
одновременно «Ланселота» и «Ивейна»; к работе над «Персевалем» он мог приступить
во второй половине 1181 г. (согласно другой точке зрения, позже, приблизительно
в 1190 г.). Что касается прочих произведений, то группу «Овидианы», видимо,
следует поместить перед «Эреком»; «Король Марк» так или иначе написан раньше «Клижеса».
Если предположить, что песни отражают тот этап в творчестве Кретьена, когда он
увлекался тематикой fin'amor, то их можно отнести ко времени создания «Ланселота»,
близкого к ним по духу, или чуть более раннему. «Вильгельма Английского» (если
его создателем в самом деле был Кретьен де Труа), в силу его несовершенства,
следовало бы отнести к числу юношеских сочинений (?).
В основе «Эрека» лежит одна из расхожих тем народной традиции: юный, богатый и
прекрасный принц берет в жены бедную красавицу. В рассказе Кретьена можно найти
множество фольклорных элементов; один из финальных эпизодов, «радость для
двора», возможно, представляет собой пересказ волшебной сказки о злом
волшебнике, который заточает своих жертв в саду, обнесенном невидимой стеной.
Общий замысел автора, «смысл» его романа до определенной степени двойствен. В
сравнении с другими романами «Эрек» выглядит несколько архаичным, по технике он
стоит ближе к «Энею», чем к «Клижесу» и «Ивейну». Кретьен еще не обрел тонкого
чувства меры, изящества, приглушенной иронии, характерных для его позднейших
текстов. Но отсюда же проистекает и юношеская мощь романа. Описания празднеств,
доставляющие автору явное удовольствие, должны были найти отклик в еще не
пресытившейся ими куртуазной среде; при этом чувства героя и его юной жены Эниды
изображаются «в действии», через бурные проявления, полагающие их как данность,
практически без оттенков. Впрочем, Кретьена интересует не механизм чувств; он
стремится предложить слушателям не столько урок, сколько образец, явленный как
таковой, в ходе самого действия. Любопытно, как он употребляет слово joie:
порывая с традицией лирических поэтов, он очищает его от неоднозначности и
придает ему универсальный, выходящий за рамки эротики смысл; joie у него
предполагает расцвет человека в целом: Эрек, конечно, обладает достоинствами
идеального возлюбленного; но и достоинствами супруга, а затем и общественного
деятеля: в конце романа он наследует королевский престол после смерти отца.
Роман строится по четкому плану. Первая его часть — это добродушная и живописная
завязка почти наивной любовной интриги между бойким Эреком и юной, скромной, но
отважной Энидой. Во второй части возникает конфликт. Эрек и Энида поженились, но
до хеппи-энда еще далеко: счастье
494
превращает Эрека в косного «лентяя», погружает его в покой семейной жизни; Эрек
уже не ищет рыцарских авантюр, и все вокруг судачат об этом; слух доходит до
Эниды, она осыпает супруга горькими упреками. Теперь Эрек пытается соединить
супружество с доблестью. Он отправляется на поиски приключений — но вместе с
Энидой. Постепенно, преодолевая все препятствия, он обретает счастье, гармонию,
уважение людей и славу.
«Клижес» отличается от «Эрека»
уже по своему замыслу. В центре его находится не столько событие, сколько
чувства героев, вызванные этим событием или выраженные в связи с ним. Возможно,
поэтому женские персонажи романа отличаются куда большим красноречием и
изяществом: они не так активно участвуют в действии, в их устах уместнее
выглядят все те колебания, вопросы, лирические монологи и рассуждения, с помощью
которых Кретьен вводит в рассказ куртуазную казуистику отношений между мужчиной
и женщиной. Любовь есть смысл жизни, а значит, долг: вот основа этой «куртуазии»;
по мысли Кретьена, любовь не может служить вечным источником страданий. Роман
строится (не без юмора) как «анти-Тристан». Любовный напиток, роковым образом
связавший навеки Изольду и Тристана, превращается здесь в волшебное зелье, из-за
которого муж Фенисы не может исполнять свои супружеские обязанности;
действительно, Фениса отказывается делить себя между мужем и возлюбленным («кому
отдано сердце, тому отдано и тело»): она целиком принадлежит Клижесу. Изольда
рабски покорялась судьбе; Фениса же свободно творит условия своего счастья: она
даже притворится мертвой, чтобы, подобно Фениксу, чье имя она носит, возродиться
после похищения; в конце муж умирает от ярости, и поле битвы остается за
влюбленными... Оппозиция с «Тристаном» носит у Кретьена систематический
характер: его персонажи постоянно оказываются в тех же ситуациях, что и Тристан
и Изольда, но выходят из них прямо противоположным образом. Несмотря на этот
замысел, структура романа совершенно оригинальна. Первая его часть (примерно
треть), «артуровского» типа, повествует о любви родителей Клижеса, Сордамор и
Александра, юного греческого принца, явившегося в Бретань постигать рыцарское
искусство; действие второй части, где рассказывается о любви Клижеса и
последующем его восшествии на престол, происходит главным образом в
Константинополе, и его колорит выдержан в духе так называемого «византийского»
романа. В обеих частях любовная интрига развивается в общем одинаково — от
первого взгляда к свадьбе; однако история Сордамор (не ведающей иных
препятствий, кроме собственных колебаний) разворачивается в образцовом, почти
идеальном плане, тогда как в истории Фенисы те же эмоциональные моменты
воспроизводятся в рамках внешне неразрешимых ситуаций.
495
По свидетельству
самого Кретьена, сюжет и общий смысл «Ланселота» был ему задан графиней Марией.
Где-то на заднем плане романа ясно просматривается сказка о королеве, похищенной
чудовищем или богом и освобожденной супругом. Однако роль супруга здесь отдана
влюбленному. Действительно, одной из движущих сил романа выступает fin'amor,
воспетая в кансоне. В остальном же, как мы видели в главе VIII, «материал»,
«смысл», равно как и «соединение» «Ланселота» довольно запутанны. Отсюда и
разногласия критиков по поводу этого текста, и, быть может, некоторая неловкость
автора, ощущающего его внутреннюю противоречивость; fin'amor и «авантюра» —
понятия совершенно различные, и объединить их невозможно. Страдает композиция
книги. Первая часть (похищение) довольно бессвязна; за ней идет любовная драма,
отчасти напоминающая «Клижеса»; однако здесь Кретьен стремился обрисовать тип
совершенного любовника, рыцарственного и экзальтированного — сам он явно в него
не верил, однако тип этот сохранялся в романной традиции вплоть до XVII века. Но
Кретьен не завершил работу над «Ланселотом»: примерно после 6 100 стихов он (то
ли утратив интерес к роману, то ли разочаровавшись в нем) передал перо своему
коллеге и ученику Годфруа де Ланьи, который и дописал заключение длиной около
тысячи стихов.
«Ивейн», лучший роман Кретьена,
по структуре отчасти напоминает «Эрека». Вначале идет завязка, занимающая около
трети произведения и основанная, вероятно, на каком-то кельтском сказании; в
первой части рассказано, как Ивейн в результате чудесной авантюры женится на
юной прекрасной вдове убитого им рыцаря; далее следует драма, обусловленная
конфликтом между супружеством и доблестью; в конце она преодолевается. Эпизоды
искусно выстроены по нарастающей, иногда не без юмора: во второй части любовная
интрига приближается к фаблио, в ней присутствует толика намеренного комизма.
Парадоксальная ситуация: законная супруга становится объектом fin'amor. Герою —
носителю этой двойственности, Ивейну, противостоит другой герой, Говен, образец
светской и условной куртуазности; тем самым подчеркивается нравственное значение
романа: земное счастье возможно, и в нем человек раскрывается во всей полноте,
преодолев раздирающие его конфликты. Здесь Кретьен достигает вершины своего
искусства.
496
Этого не скажешь о
«Персевале», хотя роман этот пользовался огромной известностью, лучше других
представлен в рукописной традиции, и автор, по-видимому, связывал с ним особые
надежды. Медиевисты издавна пытаются проникнуть в его тайну. По структуре он
гораздо сложнее, чем предшествующие романы, а последовательность эпизодов в нем
куда менее ясна. Поскольку он остался незаконченным, мы лишены возможности
сколько-нибудь удовлетворительно проанализировать его внутреннее устройство.
Возможно, и даже вероятно, что, умирая, Кретьен де Труа оставил его черновик; но
пока еще никто его не читал. Высказывалось предположение, что по смерти Кретьена
некий обработчик свел воедино две незаконченных рукописи: «Персеваля» и «Говена».
Действительно, в сохранившемся тексте на сцену поочередно выходят оба героя,
причем связанные с ними интриги во во многом противоречат друг другу. Ж. Фрапье
отвергает эту гипотезу, полагая, что роман строится по принципу контрапункта. В
прологе Кретьен утверждает, что сюжетом он обязан графу Фландрскому, который
передал ему «книгу», содержащую «повесть о Граале». Слова эти толковались
по-разному, но сколько-нибудь убедительного объяснения пока не получили. Сам же
Грааль, который Кретьен называет главным предметом книги, появляется лишь спустя
3 ООО стихов, в неоконченном эпизоде, так что о смысле его мы имеем лишь самое
смутное представление.
Персеваль — это простодушный
отрок, которого мать-вдова намерена отвратить от ратного дела. Однако волею
случая он приобщается к рыцарству и поражен его величием. В различных авантюрах
он понемногу обретает утонченность, добровольные советчики помогают ему постичь
обязанности своей касты; любовь смягчает его душу; вскоре он должен превратиться
в совершенного рыцаря. И вот однажды он оказывается в разоренной стране, король
страдает от неизлечимой раны; вечером он видит в сказочном замке процессию:
через залу в покои короля несут Грааль и Копье. Сцена обрывается; позднее мы
узнаем, что из-за греха Персеваля (он покинул мать) заклятие в тот вечер не было
снято. Персеваль отправляется на поиски Грааля; что рассказал бы нам о них
Кретьен, мы не знаем. Действие — по крайней мере в тех частях романа, которые
посвящены Персевалю, — развивается как бы в трех планах. Это тем более очевидно,
что Кретьен здесь прибегает к иным приемам, нежели в остальных романах: он не
столько повествует и описывает от собственного лица, сколько позволяет увидеть и
почувствовать события через восприятие героя. Первый план, где по-прежнему
важную роль играет юмор и вкус к живописным деталям, — это воспитание юного
рыцаря; второй план — обретение свободы как сознательно взятой на себя
ответственности; последним, третьим, насколько можно судить, должен был стать
более глубокой религиозный план: эпизод с Граалем (даже если Кретьен, что вполне
возможно, положил в его основу какое-то кельтское сказание) содержит отсылки к
евхаристии. Второй план соответствует содержанию остальных романов
497
Кретьена; первый и
третий для него новы. Благодаря наличию первого плана Р. Лежен весьма
убедительно доказала, что «Персеваль» (адресату посвящения которого было
поручено воспитание юного Филиппа-Августа), по крайней мере согласно
первоначальному замыслу, представлял собой нечто вроде «Телемака» и
предназначался для малолетнего короля.
Романы Кретьена, несмотря на значительные различия, отличаются глубоким
единством: побочным его признаком служит тот факт, что они очень близки по
объему (от 6 600 до 7 000 восьмисложных стихов); и здесь единственное исключение
составляет «Персеваль», оборванный на ст. 9 234.
В конце XII и в XIII веке
творчество Кретьена пользовалось большой известностью. Ок. 1230 г. поэт Гюон из
Мери хвалит его за прекрасный язык и дар инвенции. Его романы в оригинальном
варианте переписывались вплоть до конца XIV века; в XV столетии появились
модернизированные прозаические обработки «Эрека» и «Клижеса», а в 1530 г. — «Персеваля».
В «готическую» эпоху, когда возникали обширные прозаические «суммы», романные и
символические, два неоконченных романа Кретьена, «Ланселот» и «Персеваль»,
образовали «Ланселот-Грааль», переложенный впоследствии на большинство
европейских языков. Возможно, между творчеством Кретьена и этой суммой
существовали какие-то промежуточные этапы; например, мы знаем, что «Персеваль»
на протяжении полувека после смерти его создателя породил целую обширную
литературу. Кроме того, к нему был написан прозаический пролог
(«Предуведомление») и четыре огромных «Продолжения» (общим объемом в 60 000
стихов), образующих две цепочки комбинаций: «Продолжение Говена» (ок. 1200 г.),
за которым последовало «Продолжение Персеваля» (в свое время безосновательно
приписанное Вошье де Денену); затем, между 1214 и 1227 гг. появилось третье
«Продолжение», созданное неким Манессье; его практически повторяет более
известный автор, Жерберт де Монтрей (ок. 1225 г.). В те же годы тема Грааля
широко использовалась в романах: стихотворных («История» Робера де Борона) либо
прозаических («Дидо-Персеваль» и «Перлесво»); все они, безусловно, наследуют
Кретьену, но в какой степени, сказать трудно. Возможно, многие немецкие романы
XIII века также восходят, по крайне мере отчасти, к сочинениям Кретьена или
являются их адаптациями. Однако связи между «Эреком» и «Ивейном» Гартмана фон
Ауэ и одноименными французскими романами, между «Ланцелетом» Ульриха фон
Цатциковена и «Ланселотом», и тем более между знаменитым «Парцифалем» Вольфрама
фон Эшенбаха (ок. 1200-1212 гг.) и «Повестью о Граале» еще предстоит прояснить.
Вольф-
498
рам в качестве источника называет, наряду с Кретьеном, какого-то неведомого нам
«Kyфt der Provenzвl», относительно которого строились самые разные гипотезы;
однако некоторые критики предположили, что этот неизвестный — попросту Гюйо из
Провена, переписчик рукописи В. N. 794. Столь же туманны и связи «Эрека», «Ивейна»
и «Персеваля» с соответствующими норвежскими романами XIII века. Наконец,
несмотря на длительные споры, так и не удалось разрешить вопрос, послужили ли «Эрек»,
«Ивейн» и «Персеваль» образцом для валлийских мабиноги «Герейнт», «Оуэн» и (что
менее вероятно) «Передур». Скорее всего, и те и другие восходят к общим
источникам (в виде кельтских народных сказок), но обрабатывают их по-разному.
|
|
