Карикатура

История уродства / под редакцией Умберто Эко. - М.: Слово / Slovo, 2007, с. 152-156

Одной из форм комического, несомненно, является карикатура. Идея карикатуры возникла, в общем, недавно, и многие считают, что она берет свое начало с некоторых гротескных портретов Леонардо да Винчи. Однако Леонардо по преимуществу «изобретал» типы, а не метил в узнаваемые мишени, подобно тому как в предшествующие времена изображались существа уродливые по определению, вроде силенов, бесов или вилланов. Современная же карикатура зарождается как выпад против узнаваемого реального человека или по крайней мере социальной категории; она преувеличивает некие черты наружностей (обычно лиц), чтобы через физический изъян высмеять или обличить изъян моральный. Таким образом, карикатура никогда не приукрашивает свой объект, но, наоборот, обезображивает его, раздувая определенные черты до уродства. Это позволило моралистам вроде Ганса Зедльмайра (в Утрате середины) говорить о карикатуре как о форме уничижения, выводящей человека из равновесия и ущемляющей его достоинство.

Разумеется, бывают карикатуры, рассчитанные на то, чтобы унизить объект и вызвать к нему отвращение (для сравнения, в главе VII будет говориться о демонизации политического, религиозного или расового Врага). Однако зачастую, преувеличивая определенные черты субъекта, карикатура стремится глубже проникнуть в его характер. Часто ее цель вовсе не в том, чтобы обличить «внутреннее» уродство, а в том, чтобы подчеркнуть физические и интеллектуальные свойства или особенности поведения, которые делают изображаемого милым и симпатичным. Так что, если беспощадные карикатуры Домье или Гроса обличают моральную низость отдельных людей и типов своего времени, карикатуры на мыслителей и художников, нарисованные Туллио Периколи, представляют собой самые настоящие портреты, наделенные глубоким психологизмом и часто граничащие с прославлением.

Это позволило Розенкранцу увидеть в карикатуре характерное эстетическое оправдание безобразного, поскольку карикатура не ограничивается выявлением диспропорции и не преувеличивает все отклонения в равной степени (то есть великаны и лилипуты Свифта по этой логике — не карикатура, а описание иной формы): хорошая карикатура использует преувеличение «как динамический тотальный прием», и таким образом дезорганизующий формальный элемент становится «органичным». Другими словами, это «прекрасное» изображение, гармонизирующее несоразмерность.

152

Карл Розенкранц

Гармония в карикатуре

Розенкранц Карл. Эстетика безобразного, III (1853)

[Безобразное] обращает возвышенное в вульгарное, прелестное в отвратительное, абсолютно прекрасное в карикатуру, так что достоинство становится в ней напыщенностью, а очаровательность кокетством. Следовательно, карикатура является верхом безобразия, но именно в силу того что она четко отражается в искажаемом ею положительном образе, она перерастает в комизм. До сих пор мы всегда замечали точку, в которой безобразное может становиться смешным. Бесформенное и неправильное, вульгарное и отвратительное, разрушаясь, способны порождать реальность, которая на первый взгляд кажется невозможной, и это создает комический эффект. Все приведенные формулировки приложимы к карикатуре. И она делается бесформенной и неправильной, вульгарной и отвратительной — во всем богатстве оттенков перечисленных понятий. Она наделена неисчерпаемой способностью видоизменять и соединять их, точно некий хамелеон. Тогда становятся возможны «мелкая крупность», «слабая сила», «грубое величие», «возвышенное ничтожество», «неуклюжая грация», «нежная грубость», «рассудительная глупость», «пустая полнота» и множество других несуразностей...

Суть карикатуры состоит в том, что она до неузнаваемости преувеличивает один из моментов некоей формы. Правда, данное определение требует дальнейшего уточнения. [...] Итак, чтобы объяснить карикатуру, к понятию преувеличения необходимо присовокупить другое понятие, а именно несоразмерность между каким-либо моментом формы и всей ее совокупностью, иными словами, понятие отрицания единства, долженствующего существовать в соответствии с понятием формы. Значит, если вся форма оказывается единообразно увеличена или уменьшена во всех своих частях — что демонстрируют персонажи Свифта, — ничего по-настоящему безобразного не рождается. Если же какая-либо часть выбивается из целого, отрицая нормальные соотношения, которые при этом сохраняются в прочих частях, возникает смещение и нарушение целого, что безобразно. Несоразмерность вновь и вновь служит нам косвенным напоминанием о форме, отличающейся соразмерностью. Скажем, сильно выступающий нос может быть очень красив. Однако, если его размеры преувеличены, остальная часть лица теряется на его фоне. Вследствие того рождается несоразмерность. Величину такого носа мы невольно начинаем сравнивать с размерами прочих частей лица и приходим к заключению, что ему (носу) не следует быть столь крупным. Избыток величины придает карикатурность не только носу, но и лицу, частью которого он является. [...] Но тут требуется еще одно уточнение. Так, простая несоразмерность может иметь следствием лишь заурядное безобразие, которое еще нельзя определить как карикатуру... Преувеличение, искажающее форму, должно действовать как динамический фактор, затрагивающий ее (форму) во всей цельности. Ее дезорганизация должна носить характер органический. Это понятие как раз и заключает в себе секрет создания карикатуры. В ее дисгармонии через переизбыток какой-то одной части целого восстанавливается некая гармония.
155

Ганс Зедльмайр

Против карикатуры

Зедльмайр Ганс. Утрата середины, V (1948)

Карикатуры существовали всегда, даже в самой глубокой древности. Мы знаем их начиная с александрийской эпохи. В них подчеркивалось физическое уродство. В эпоху барокко существовали личные и частные карикатуры — авторами их были, например, братья Караччи, Мителли, Гецци и даже Бернини. По справедливому замечанию Бодлера, так называемые карикатуры Леонардо да Винчи не были карикатурами в собственном смысле слова. В Средневековье существовала политическая картина позорящего характера, использовавшаяся при совершении смертной казни in effigie [лат. — заочно].

Лишь с конца XVIII века — прежде всего в Англии — появляется карикатура как самостоятельный жанр, и лишь в XIX веке благодаря Домье она становится ведущим направлением в творчестве великого художника. Следовательно, примечательным было не рождение карикатуры как таковой, а ее возвышение и превращение в значительную художественную силу. В 1830 году начал издаваться политический журнал La caricature: «Вальпургиева ночь, демонское сборище, разнузданная сатанинская комедия, временами безумная, временами же наводящая ужас». Здесь можно уловить намек на происхождение карикатуры из самых низов общества. По своей природе она является искажением человеческого характера, в крайних же случаях — привнесением стихии инфернальности (которая есть не что иное, как совокупность образов, противоположных человеческим) в человеческую стихию.

Искажение может приобретать различные формы, например человек искажается посредством маски. [...] Однако, как правило, бессознательный прием искажения пользуется двумя методами, один из которых может быть назван позитивным, а другой негативным. Последний лишает человека гармонии, формы и достоинства, выставляя его безобразным, бесформенным, жалким и смешным. Человек, венец Творения, оказывается поверженным и униженным, но сохраняет свой человеческий характер. Самая невинная форма подобного развенчания нашла выражение в знаменитых сериях Домье Купальщики и Купальщицы. Это была фаза, на которой карикатура покончила с остатками античного Олимпа...

В начале XX в. ... с появлением нового типа безжалостной карикатуры, порочащей человека уже изнутри, образ обезображенного человека, всецело завладевший воображением художника, откровенно воплотился в человеческих образах современного искусства; неискушенному зрителю они представляются жуткими карикатурами — и впрямь, они суть порождения бездонных, мрачных глубин.