Кубики

Использованы материалы из книги:  

Фрэнсис Йейтс. Искусство памяти

  С детства нам хорошо знакомы кубики, на которых мы одновременно могли увидеть изображения животных и предметов и первых букв их наименований. Играя, мы запоминали буквы и алфавит, составляли первые слова.

      У кубиков есть довольно долгая и интересная история, она связана с "играми взрослых" - с "искусством памяти".

      Греки, изобретатели всевозможных искусств, открыли также искусство памяти, которое подобно другим было передано Риму и вошло затем в европейскую традицию. Это искусство памяти использовало технику запечатления в памяти неких "образов" и "мест". Обычно оно квалифицировалось как "мнемотехника" и в новые времена представлялось весьма незначительной областью человеческой деятельности. Однако в эпоху, предшествовавшую изобретению книгопечатания, хорошо развитая память имела жизненно важное значение, и манипуляции с памятными образами должны были так или иначе захватывать всю душу целиком. Кроме того, искусство, использующее современную архитектуру для подыскания памятных мест и современную образность для формирования образов, должно подобно другим искусствам иметь свой классический период, свою собственную готику и свой Ренессанс.

    В трактате Иоганна Ромберха Congestorium artificiosa memoriae (1520), в главе об образах автор пересказывает классические правила броских образов со многими добавлениями и с обилием цитат из Фомы Аквинского о телесных подобиях. Как обычно, образы памяти не пояснены иллюстрациями и описаны недостаточно ясно. Следуя правилам, читатель должен создавать свои собственные образы.

      Несколько иллюстраций все же приводятся в этом разделе книги, но изображены на них "наглядные алфавиты". В наглядном алфавите буквы представлены образами. Создаются они различными способами; например, изображаются предметы, по форме напоминающие буквы алфавита (ил. 1), к примеру, циркуль или складная лестница — это А, мотыга — N. Другой способ — это рисунки птиц или животных, которые расставлены в алфавитном порядке по первым буквам их имен (ил. 2): так, А — это Аnser, гусь, В — Вubо, сова. Наглядные алфавиты очень часто встречаются в трактатах о памяти и можно с уверенностью утверждать, что они происходят из старой традиции. Бонкомпаньо говорит об "образном алфавите", который употребляется при запоминании имен.

   Ил. 1                                                                               Ил. 2

      Такие алфавиты часто описываются в рукописных трактатах. Печатный трактат Публиция был первым, в котором они представлены на иллюстрациях; впоследствии они стали привычной особенностью большинства печатных трактатов о памяти. ( "Предметный" алфавит Публия, на котором основаны алфавнты Ромберха, воспроизводится Фолькманном, Рl. 146) Фолькманн приводит большое их количество из самых разных трактатов, но не ставит вопроса ни о возможном источнике их возникновения, ни об их назначении.

      Наглядный алфавит ведет свое происхождение, вероятно, от попыток понять, как знатоки искусной памяти, о которых говорится в Ad Herennium, записывали образы в своей памяти. В соответствии с общими принципами искусства, всё, что мы хотим удержать в памяти, мы должны представить себе в виде образа. Применительно к буквам алфавита это означает, что они лучше запоминаются, если обратить их в образы. Понятия разрабатываются в визуальном алфавите с детской наивностью; так, обучая ребенка букве К, мы показываем ему картинку с изображением кошки. Росселий, по-видимому, совершенно серьезно полагал, что слово Аеr (воздух) нам следует запоминать с помощью образов осла (asinus), слона (elephantus) и носорога (rinoceros)! Одна из разновидностей наглядного алфавита, навеянная, как я полагаю, словами из Ad Herennium о запоминании нескольких наших знакомых, стоящих в одном ряду, состоит в том, что адепт искусной памяти мысленно выстраивает знакомых ему людей в алфавитном порядке их имен. Петр Равеннский дает великолепный пример применения этого метода, рассказывая, что для запоминания слова et, он представляет себе Евсевия [Eusebius], стоящего перед Фомой  [Thomas] и ему стоит только поставить Фому за Евсевием, чтобы запомнить слово te!

Ил. 3  Грамматика как памятный образ

      Наглядные алфавиты, представленные в трактатах о памяти, были, по моему мнению, предназначены для запечатления надписей в памяти. Фактически это можно подтвердить примером, приведенным в третьей части книги Ромберха, где говорится о памятном образе, испещренном надписями, составленными из букв наглядных алфавитов (ил. 3). Это один из тех редких случаев, когда образ памяти представлен на иллюстрации, и образ этот напоминает фигуру старухи Грамматики, первой среди свободных искусств, со своими обычными атрибутами, скальпелем и лестницей. Здесь она представляет собой не только хорошо известное олицетворение Грамматики как свободного искусства, но и памятный образ, надписи на котором помогают запоминать сведения об этом искусстве. Надпись на ее груди и образы, расположенные на ней самой и подле нее, составлены из "предметных" и "птичьих" алфавитов Ромберха, комбинации которых он использует. Ромберх поясняет, что таким образом он запоминает ответ на вопрос, относится грамматика к общим или частным наукам; ответ подразумевает употребление терминов predicatio, applicatio, continentia. Predicatio запоминается с помощью образа птицы в руке у Грамматики, имя которой начинается с буквы Р (Pico, сорока) и следующих за ней предметов из предметного алфавита. Applicatio запоминается через Aquila (орел) и соответствующих предметов на ее руке. Continentia запоминается по надписи, сделанной с помощью предметного алфавита у нее на груди (см. предметы, представленные буквами С, О, N. Т в предметном алфавите, ил. 4, 5).

Ил. 4                                                                              Ил. 5

    Хотя Грамматика Ромберха лишена эстетического обаяния, она пригодится нам при изучении искусной памяти. Ее фигура указывает на то, как персонификации, привычные изображения свободных искусств, отображаясь в памяти, становятся образами памяти. И что в памяти следует также удерживать надписи на таких изображениях для запоминания материала, относящегося к предмету персонификации. Демонстрируемый ромберховской Грамматикой принцип приложим ко всем остальным примерам олицетворения, в том числе и к изображениям добродетелей и пороков, когда они используются как памятные образы. Мы уже догадывались об этом в предыдущей главе, когда поняли, что изречения о покаянии на плетке в холтовском памятном образе покаяния, скорее всего, относятся к "памяти для слов", когда предположили, что надписи на соответствующих образах, сообщающие о частях основных добродетелей, как они определены в Summa Аквината, также являются "памятью для слов". Сами по себе образы пробуждают память о "вещах", а запоминаемые на них надписи есть "память для слов" о "вещах". Так, по крайней мере; мне это представляется.

      Грамматика Ромберха, которая здесь, без сомнения, выполняет функцию образа памяти, демонстрирует этот метод в действии, с тем добавлением, что надписи (как мы предполагаем) лучше будут запоминаться, если выполнять их не обычным способом, но образами букв наглядных алфавитов.

    Обсуждение того, как запоминать Грамматику, ее части и высказывания о ней, вынесено в заключительную часть книги, где Ромберх выдвигает чрезвычайно амбициозную программу запечатления в памяти всех наук,— теологических, метафизических, нравственных,— равно как и семи свободных искусств. Метод, применяемый к Грамматике, (описанный выше в значительно упрощенном виде) можно, по его убеждению, применить ко всем наукам и ко всем свободным искусствам. Изображая Теологию, например, мы можем представить себе всеведущего и превосходного теолога; на его голове будут располагаться образы cognito, amor, fruitio; на различных частях его тела — essentia divina, actus, forma, relatio, articuli, precepta, sacramenta и все, что входит в ведение Теологии. Затем Ромберх по столбцам распределяет части и разделы теологии, метафизики (в которую включены философия и моральная философия), юриспруденции, астрономии, геометрии, арифметики, музыки, логики, риторики и грамматики. Для запоминания этих предметов формируемые образы должны сопровождаться другими образами и соответствующими надписями. Каждому предмету следует отвести отдельную комнату памяти. Даются очень сложные указания к тому, как создавать образы, рассматриваются способы запоминания наиболее абстрактных метафизических предметов, даже логической аргументации. Складывается впечатление, что Ромберх в сильно сокращенной и, без сомнения, ущербной и упрощенной форме (употребление наглядных алфавитов свидетельствует о таком упрощении) предлагает систему, которая в прошлом использовалась каким-то мощным умом и которая дошла до него в традиции доминиканского ордена. Судя по частым обращениям к высказываниям Аквината о телесных подобиях и по порядку построения ромберховской книги, вполне вероятно, что в этом позднем доминиканском трактате о памяти мы сталкиваемся с отдаленными отголосками системы памяти самого Фомы Аквинского.

    Книга Иоганна Ромберха Congestorium artificiosa memoriae (1520) соответствует своему названию, она в самом деле необычайно перегружена сведениями о памяти. Ромберху были известны все три классических источника, не только Ad Herennium, но и De oratore Цицерона и Квинтилиан. Судя по тому, как часто у него упоминается имя Петрарки, он включает поэта в доминиканскую традицию памяти; Петр Равеннский и другие авторы также были вовлечены в этот сборник. Но его основа — это Фома Аквинский, чьи формулировки, как из Summa, так и из комментариев к Аристотелю, цитируются чуть ли не на каждой странице.

    Книга состоит из четырех частей: первая — вступительная, вторая — о местах, в третьей — об образах; четвертая часть представляет собой набросок энциклопедической системы памяти.

    Ромберх рассматривает три различных типа систем мест, и все они относятся к искусной памяти.

Ил. 6  Сферы универсума как система памяти

J. Romberch, Congestorium artificiosa memoriae, Venice, 1533

      Первый тип в качестве системы мест использует космос, как это показано на диаграмме (ил. 6). Здесь мы видим сферы элементов, планет, неподвижных звезд и над ними — сферы девяти ангельских порядков. Что надлежит запоминать в соответствии с этим космическим порядком? В самой нижней части диаграммы расположены буквы "L. РА; L. Р; РVR; IN". Они обозначают места Рая, Земного Рая, Чистилища и Ада. С точки зрения Ромберха, запоминание таких мест входит в ведение -искусной памяти. Он называет эти сферы "воображаемыми местами" (ficta loca). Для невидимых вещей Рая мы должны сформировать памятные места, в которые поместим хоры ангелов, престолы блаженных, патриархов, пророков, апостолов, мучеников. То же самое нужно сделать для Чистилища и Ада, представляющих собой "общие" или объемлющие места, которые следует разделить на множество единичных мест, а эти последние запомнить в соответствующем порядке вместе с надписями на них. В местах Ада помещены образы грешников, получающих наказание в соответствии с природой их грехов, как указывается в памятных надписях.

    Этот тип искусной памяти можно назвать дантовским, но не потому, что на доминиканский трактат оказала влияние "Божественная комедия", а потому что, как указывалось в последней главе, на Данте повлияло такое понимание искусной памяти.

    В качестве другого типа системы мест Ромберх рассматривает использование зодиакальных знаков, образующих легко запоминаемый порядок мест. Авторитетом в этом вопросе он называет Метродора из Скепсиса. Информацию о зодиакальной системе памяти Метродора он почерпнул в трактате "Об ораторе" Цицерона и у Квинтилиана. Он добавляет, что если для памяти требуется более обширный порядок звезд, тo полезно обратиться к образам всех небесных созвездий, которые приведены уХигиния.

      Он не говорит, какой именно материал следует запоминать по образам созвездий. Судя по преимущественно теологической и дидактической природе его понимания памяти, можно пред пол ожить, что порядок созвездий как система мест предназначался для проповедников, запоминавших порядок запоминания своих проповедей о добродетелях и пороках на небесах и в аду.

    Третий тип системы мест, по Ромбeрху,— это более привычный метод запоминания реальных мест в реальных строениях, например, в здании аббатства и связанных с ним построек, как они показаны на гравюре (ил. 7). Образы, расставляемые им по -местам этого строения (ил. 8),— это образы тех "предметов памяти", о которых у нас уже шла речь. Здесь мы ступаем на почву "чистой мнемотехники", и, следуя наставлениям относительно памятных мест внутри зданий, данным в этой части книги, читатель может обучиться использованию искусства памяти в качестве чистой мнемотехники, мнемотехники более механического типа, который описан Квинтилианом. Но и здесь мы встречаемся с любопытными не-классичсскими разработками, касающимися "алфавитных порядков". Они помогают запомнить перечни животных, птиц, различных имен, собранных в алфавитном порядке и готовых к использованию в этой системе.

Ил. 7                                                                                    Ил. 8

    Среди ромберховских дополнений к правилам мест есть одно, которое не принадлежит собственно ему; об этом правиле говорит Петр Равеннский и, возможно, оно относится к еще более раннему периоду. Locus памяти, содержащий в себе памятный образ, должен соответствовать размерам человеческого тела; это иллюстрируется гравюрой с изображением человека, помещенного в locus, одна рука которого протянута вверх, а другая — в сторону, чтобы продемонстрировать правильные пропорции locus'а по отношению к образу.

    Правило это вырастает из художественного чувства пространства, освещенности, расстояния и становится классическим правилом для мест, которые, как уже говорилось, повлияли на живописные loci Джотто. Оно, несомненно, применялось к человеческим образам, а не к предметам памяти, и предполагало подобную интерпретацию правил для мест (то есть, что образы, расположенные в правильном порядке, должны выделяться на своем фоне).

Содержание | Авторам | Наши авторы | Публикации | Библиотека | Ссылки | Галерея | Контакты | Музыка | Форум | Хостинг